Мы буквально летим по коридорам второго корпуса Тбилисского университета театра и кино им.Ш.Руставели. Торопимся. Я – на интервью к нему, он – на урок к ученикам. Как выяснилось, в этом же здании когда-то располагалась 32 мужская школа, в которой учился маленький Мечитов. Сегодня мэтр Мечитов здесь преподает. Юра, подобно Параджанову на своей едва ли не самой известной фотографии, подпрыгивая и делая театральные жесты, мчится в аудиторию. Я с ужасом смотрю на крутую винтовую лестницу, преодолев которую, добираемся до аудитории, на поверку оказавшуюся чем-то средним между компьютерным классом и фотостудией. У компьютера толпятся студенты, а в углу студии стоит стол, черные кубы, заменяющие стулья и стильная зеленая стеклянная бутылка с воткнутой в нее полуувядшей веткой вишни.
С годами в нем появилось нечто параджановское. А еще – есть в прищуренном мечитовском взгляде что-то от тбилисского весельчака и плута кинто. Тбилиси без Мечитова, что Мечитов без Тбилиси. Есть такие невидимые связи – человек-место. По его словам, это обстоятельство играет главную роль в его жизни. Он, также как и Параджанов – абсолютный продукт тбилисской культуры. Ведь только в этом городе человек, окончивший технический вуз по специальности «технологии и комплексная механизация подземных разработок месторождения полезных ископаемых» мечтает снимать кино, а становится его фотолетописцем. Свое 60-летие фотограф отметил грандиозной выставкой, на которой представлено несколько сотен фотографий, сделанных им с 1979 по 2009 годы. От масштабности дух захватывает, от изображенной на фотографиях жизни хочется плакать, от осознания причастности хочется плакать еще больше. Да и название у выставки соответствующее - «Печальные мгновения прошлых лет». Если же говорить о ее успехе, то, по мнению многих бывалых представителей фотоэлиты, такого Тбилиси не помнит. Как результат, гости констатировали: Юрий Мечитов один делает столько, сколько должно было делать целое поколение фотографов на протяжение очень большого периода, а также то, что фотография в Грузии сегодня популярна – это всецело его заслуга. Ведь армия учеников, вышедших из мечитовской шинели, а точнее, объектива, представляет костяк современной грузинской фотографии.
ТБИЛИСИ - Как думаете, если бы вы родились не в Тбилиси, то были бы другим человеком? - Безусловно. Взять того же Сергея. Параджанов – абсолютный продукт тбилисской культуры. - Уникальной культуры Тбилиси … - Да, Тбилиси – это феномен, эта культура выделяется из общегрузинской. Так же как и венецианская или неаполитанская культуры. Да, они итальянские, но это другое. Так же было в Сухуми. Но там произошла катастрофа. У сухумцев есть такая грустная поговорка - «Сухуми был городом без фраеров, а теперь мы стали фраерами без города». Вот я боюсь, что мы в Тбилиси тоже можем оказаться фраерами без города. - Город есть, но уже не совсем ваш, правда? - Правда. Я хочу написать прозу о Тбилиси, о жизни, о Грузии. Каждый день материал приходит, надо заиметь блокнотик и записывать. Вчера меня встречает человек, уже не помню кто. Говорит: «Юра, как я рад тебя видеть. Потому что ты напоминаешь о том городе, который был». Эта проза будет в жанре трагикомедии, с упором на трагедию. - Тбилиси – это традиции. Каковы они в вашей семье? - Нашу семью, как миллионы других, коснулось черное крыло Великой Отечественной войны. Я родился 10 мая 1950 года, ровно через пять лет и один день после Победы. У меня был дядя, которого я никогда не видел. В 1939 году он на войну ушел и погиб, никто не знает где. И я рос в семье, где бабушка все время плакала о своем Степе, и мой отец всегда поднимал бокал за него, и за всех, кто не вернулся с той страшной войны. Папа его очень любил, рассказывал, что Степа был директором «Люкса», был такой магазин на проспекте Руставели. Хороший человек. Сейчас, когда отца нет, его портрет не висит у нас в доме, и мне очень обидно. Когда у нас собираются столы и есть за что выпить, я вспоминаю завет отца. Но когда я уйду, кто его будет вспоминать?
ПАРАДЖАНОВ - Много лет вашей жизни тесно связаны с великим тбилисцем Сергеем Параджановым. - Когда я познакомился с Параджановым, мне было 28 лет. Я снял 12-минутный фильм о его школьной учительнице, Нине Иосифовне. Он ему понравился. - Скажите честно, вы книгу о Параджанове сделали, потому что ее нельзя было не сделать, или почему-то еще? - Эта книга давно собиралась быть, но она не должна была выйти в виде книги. В 1991 году, через год после смерти Сергея, была сделана попытка издать альбом, но безуспешно. После этой неудачной попытки вышла хорошая книга Василия Катаняна, где было много текста, и она называлась «Параджанов. Цена вечного праздника». Она напечатана в Югославии с достаточным количеством фотографий. Были использованы и мои. И мне резанула слух фраза «были использованы фотографии Юрия Мечитова», мне это не нравится. Идея сделать книгу самому продолжала существовать, но стала реализовываться только в 2002-2003 годах. Тогда я уже серьезно решил – надо что-то делать. Но я ориентировался на альбом, потому что был далек от текста. Не литераторствовал в то время. В 2004 году на 80-летии со дня рождения Сергея Параджанова, я рассказал о создании книги Левону Григоряну, режиссеру, работавшему с Сергеем на «Саят-Нове». А он мне посоветовал: «А ты напиши о себе и Параджанове и назови «Хроника диалога». -Что вы и сделали. - Знаете, название, оно дает потом камертон всей книге. Эта именно хроника диалога, и здесь я использовал противоречие. Правильнее было бы назвать: «Сергей Параджанов и Юрий Мечитов. Хроника диалога», получился бы диалог между нами двоими. Но я решил оставить Сергея наедине с самим собой. А в последний момент поменял название «фотографии Юрия Мечитова» на «фотоистории Юрия Мечтова». -Что, в принципе, больше соответствует истине. - Да. Это сначала фото, а потом уже истории. Книга, на самом деле, о своих, о нашей жизни. Я начинал как ученик, а потом в мастера залез. Кстати, это становились причиной наших конфликтов. Сергей хотел иметь беспрекословного ученика, а тут вырастал человек, имеющий собственный взгляд на мир, на определенные вещи. Иногда я даже бравировал, когда Параджанов был в чем-то со мной не согласен. Некоторые из таких историй описаны в книге. - Расскажите, пожалуйста, о вашей поездке в Лондон, на фестиваль работ Сергея Параджанова. - Это замечательный проект. У британцев появилась возможность заново открыть для себя творчество Параджанова. Зрители могли посмотреть не только лучшие фильмы мастера, но и мои фотографии. Там же прошла презентация моей книги. Организатором фестиваля стала киновед Лейла Александер-Гаррет, работавшая ассистентом у Андрея Тарковского, с которым Параджанова связывала тесная дружба. Она же - автор замечательной книги о Тарковском «Собиратель снов», которую она мне прислала с дарственной надписью. Надо сказать, книга меня потрясла, насколько там точно рассказано о тяжелейшей жизни талантливейшего человека, его проблемах. Я понял, что каждый талантливый человек должен носить какой-то крест. Для Тарковского это была его жена. - А для Параджанова что было таким крестом? - Для Параджанова крестом был его талант, его безумное чувство красоты, которую он хотел создать везде. Ему все было можно. - Как вы думаете, почему в его чудачествах так много смысла? - А он был глубокий человек. Его чудачества были чудачествами глубокого человека. Это как джокер, шут при дворе короля. В этом есть своя прелесть. Во-первых, шут позволяет себе много того, что не позволяется другим людям. Остальным голову рубят, а он продолжает острить. - Вы рассказывали как-то об одном мудром совете от Прараджанова. - Он сказал мне однажды: «Хочешь стать великим – снимай великих. Снимай меня, и ты далеко пойдешь». И я напутствую сегодняшних студентов: «Хотите стать великими – снимайте великих». И добавляю: «Можете начать с меня».
ЮБИЛЕЙ - Как ощущаете себя после юбилея? - Я чувствовал колоссальную обязанность сделать эту выставку. Вообще, я сам хочу разобраться, чем же я всю жизнь занимался. Могу сказать, что я снял несколько фотографий. В глобально-фотографическом смысле слова. Даже очень большие фотографы вошли в историю тем, что сделали три-четыре фотографии. Есть, например, такие как Анри Картье-Брессон, который сразу создал 50 фотографий, но это 50 знаковых фотографий. Я люблю фотографию за документальный жанр. Документ как жанр, портрет как документ. Портрет, как время в нем запечатленное, потому что портрет, снятый в 1998 году, и в 2009 – разные. Люди по-разному смотрят в кадр. - Вы снимали ню. Как думаете, все-таки женщина, это венец творения? - Человек - это венец творения. Но я считаю, что у Бога этот проект провалился. Один журнал заказал мне как-то эссе для своей рубрики «Страница рассерженного человека». Я думал, на кого бы мне рассердиться? И написал письмо Богу, разъяренное, в полторы страницы, на грузинском языке. Это эссе переведено на французский язык, и на русском есть. Я обвинил Бога во всех смертных грехах. Я не говорю о высотах, но те низины, в которые порой проваливается человек, ни одному зверю не снились. Бог, он вообще странно себя ведет. - Фотография в эти годы - самое главное, что было в вашей жизни? - Не хочу фетишировать. Спутница моей жизни сказала мне однажды: «Юра, когда мы познакомились, ты говорил, что фотография - главное в твоей жизни». А я ответил - для меня не фотография главное, а жизнь. А фотография - возможность выразить себя. Кроме всего прочего, благодаря ей я стал экономически состоятелен. - В чем принципиальное различие художественной фотографии от репортерской? - Художественная фотография не имеет ценности, если она не включает в себя элемента документалистики. Она не имеет смысла. Как отмечает Ролан Барт, «если документ в художестве, и художество в документе – это сильная фотография». Остальное треш. - Искусство закончилось? - Искусство заканчивается тогда, когда человек, называющий себя художником, понимает, что он ничего изменить не может. Настоящий художник безумно уверен, что он меняет мир, а для этого ему нужно жить в глобальных параметрах. Искусство ходит по кромке, вызывает раздражение и не может быть приемлемым для всех. - Вы давно преподаете? - С 1989 года. Мне нравится преподавать. Приятно, когда кто-то прибегает с восторгами. Я чувствую, что мы все бильярдные шары, и соприкасаясь друг с другом, мы меняем нашу жизнь. Иногда можно пожать кому-то руку, и этим изменить чью-то жизнь. То есть ты живешь, когда понимаешь, что ты неслучаен и твое бытие важно. Ты пытаешься вытащить себя и окружающих из состояния остекленения. Мы ничего не сможем собрать, если сначала не разрушим на кусочки. Разрушим смехом. Когда ты проникаешься в этом мире, и становишься не пользователем, а участником, то происходит обмен огромными энергиями, огромными знаниями. - После юбилея будете отдыхать? - Покой нам только снится. Хочу сделать книгу портрета. В нее войдут узнаваемые люди, например, Марчелло Мастроянни, Софико Чиаурели и многие другие, и обязательно с моими воспоминаниями. - А когда балом стала править цифровая камера, долго адаптировались? - Возникли психологические проблемы в переходной период, когда пленка умирала. С моей первой цифровой камерой я проработал четыре года. Она снимала замедленно, и эта задержка создала новую технологическую возможность. Щелканье кнопкой не приводит к профессионализму, опора на то, что ты много снимешь, неправильная. У фотографа всегда должен оставаться пиетет перед снимком.
ВЫСТАВКА - Скажите, почему вы назвали выставку «Печальные моменты прошлых лет»? - Печаль – одна из особенностей человеческого существования. Мы живем, мы взрослеем. Раньше мы могли быстро перебежать, перепрыгнуть через что-то, а сейчас не можем. У нас были друзья, а теперь некоторые из них ушли в мир иной. Родители уходят. Эта жизнь приобретает печальный характер. Очень трудно быть все время веселым, если у тебя печали. Поэтому мы придумали такой жанр, как трагиомедия, где девяносто процентов трагедии и десять процентов комедии. Но за счет врожденного артистизма мы делаем так, что его у нас девяносто процентов, а трагедии – десять. - Именно поэтому все фотографии, представленные здесь, черно-белые? - Разумеется. Они не могли быть цветными. Я хочу призвать зрителя оглянуться назад, на прошедшие 30 лет нашей жизни, какими они были, какие уроки мы вынесли. Представьте, 90-е годы. Стоят желтые автобусы, как бы разделяя дорогу, по обе стороны которой – грузины. А ты ходишь между ними и снимаешь. И оттуда кричат – Грузия, Грузия, и отсюда кричат – Грузия, Грузия. Тяжко.
НЕ МГНОВЕНИЯ, НО ВЕЧНОСТЬ И напоследок … «Фотограф – заложник создаваемых им образов. Он обречен на нерасставание с прошлым, которое у него собрано в негативах, в позитивах, а сейчас уже и в цифровых файлах. И эти образы прошлого имеют особенную власть над фотографом. Часто они взывают к нему в приступе эксгибиционизма, страстно желая быть выставленными, опубликованными, собранными над одной обложкой. Для меня ценность фотографии – в ее молчании. Созданная зачастую в дикой суете, он, ничего общего с ней не имеет. Вопреки распространенному мнению, фотография фиксирует не мгновение, но вечность, подчеркнутую геометрией прямоугольника. Удивительно, как будто снимается мгновение, а фиксируется вечность. И тогда в силу многих причин рождается фотография... Фотография - образ. Фотография – портрет. Фотография – повествование … И она никуда не торопится, никуда не спешит, не навязывает свой ритм, а позволяет остановиться, задуматься, познать самого себя. Эти фотографии – скромный итог моего самопознания. Они населены людьми и образами, окружившими меня в конце XX века. Все фотографии сняты на моей родине – в Грузии, во многом необычной стране, отличной от стран как Востока, так и Запада. Я не устаю удивляться людям, живущим здесь, как, впрочем, не перестаю удивляться самому себе. Все эти фото, наверное, немного печальные. Когда фотографируешь, то познаешь, а во многом знании – много печали... Юрий Мечитов 2006, Тбилиси».
Нино ЦИТЛАНАДЗЕ |