| Рыцарь грузинской прозы |
 Выдающийся грузинский писатель и общественный деятель Чабуа Амирэджиби, автор романов «Дата Туташхиа», «Гора Мборгали», «Георгий Блистательный», множества рассказов, лауреат таких премий, как Государственная премия СССР, Государственная премия Грузии, премия Руставели, трижды номинант Нобелевской премии, член Союза писателей и Союза кинематографистов Грузии, кавалер орденов Вахтанга Горгасали I степени, Святого Георгия и Чести отмечал замечательный день человеческой жизни – день своего 90-летия. Прозаик Чабуа Амирэджиби предстал перед читателями и переводчиком своего романа «Гора Мборгали» (посвященные понимают, какой это нелегкий труд!), опубликованного в российском журнале «Знамя», за что был награжден премией этого же журнала. Вероятно, Чабуа Амирэджиби, отцу шестерых детей, дедушке, намного сложнее было бы осуществлять свои идеи, не будь у него такого верного, любящего, чуткого неразлучного друга, как его жена – поэтесса Тамар Джавахишвили. В этом году Чабуа Амирэджиби совершил еще один значительный шаг – он постригся в монахи, приняв имя Давид. Предлагаем читателям фрагмент из романа «Гора Мборгали», а также беседу писателя и журналиста Камиллы-Мариам Коринтэли с юбиляром. – Я пришла не только поздравить тебя Чабуа, дорогой, и пожелать здоровья и чтобы твои желания осуществлялись, но вместе с тем мне очень хочется узнать твое мнение, твое отношение к нескольким вопросам, ответы на которые, думается, небезынтересны будут не только мне. – Спасибо за поздравление и добрые пожелания. Что ж, давай, побеседуем. – Начнем с того, как ты писатель относишься к существованию Союза писателей в сегодняшней Грузии? – Насколько мне известно, союзы писателей в большинстве случаев создавались исходя из политических соображений и идей. Так родился этот союз в большевистской России и в Грузии. Существующий ныне у нас Союз писателей аполитичен и по замыслу должен служить творческим интересам и материальной обеспеченности писателей Грузии. Ответ на свой вопрос должна найти ты сама. Я член Союза писателей с 1965 года. В 1976-м Союз выделил мне полуторакомнатную квартиру в строящемся на самой окраине Тбилиси доме. Вот что я получил за 45 лет членства в СП Грузии. В такой же мере я отношусь и к его существованию. Не вышел из его состава по той причине, что могли счесть такой поступок чем-то вроде мелкого хулиганства. – Ясно. Меня и многих интересует твой монашеский постриг, то есть каковы были мотивы принятия тобой такого серьезного решения? – Мое христианство, а именно православие насчитывает тысячу пятьсот лет. Первые Кваблидзе упоминаются в летописях еще VI века. Кваблидзе – наша фамилия. Амирэджиби – звание придворного министра, в обязанности которого входило наведение и сохранение порядка при дворе. Амирэджиби единственный имел право входить без спроса в царские апартаменты. Теперь о моем постриге. Замечу, что мне нечего стричь, ибо я лыс. А монашество как состояние я выбрал в результате многолетнего разочарования от духовного состояния нашего общества. Кроме того, так я вернусь в общество моих предков. Собственно говоря, мое монашество выражается в вере в учение Христа. Без монастыря сижу в своей одной комнате, заваленной книгами, довольный. – Что ж, можно только порадоваться, что твой выбор верен. Поскольку наша беседа затронула сферу религии, духовности, позволю себе спросить: православие и католицизм, как тебе представляются эти два больших крыла христианства, их взаимоотношения и роль католической церкви в истории Грузии? Не думаешь ли ты, что католичество – еще один мостик, связывающий нас с Европой? – Я не вижу противоречий между ними. У обоих одна цель – обеспечить не только духовное, но и физическое будущее населения земного шара. В истории Грузии католики сыграли важнейшую роль как в культуре, так и в экономике. Проникновение европейской культуры и ее влияние на духовную многосторонность нашей культуры не только существенно, но и огромно. Надо отметить силу и грузинского духа, выдержавшего жесточайший натиск других народов и религий как в средние века, так и в поздние периоды. – А как ты смотришь на идею восстановления монархии в Грузии? Ты - потомок одного из знатнейших аристократических родов. Грузия из царства, а точнее, королевства, являлась в принципе страной классического европейского феодализма, превратилась в часть Российской империи, затем в союзную республику (со всеми вытекающими последствиями). И лишь относительно недавно обрела самостоятельность. Подобная реконструкция, что она даст стране и народу? – Сегодня в мире нет страны, которая на протяжении истории человечества не меняла бы строй. Главное, чтобы Грузия нашла правильный путь дальнейшего развития. – Как ты считаешь, грузинская литература второй половины двадцатого века – что она внесла в духовную жизнь Грузии? – Именно вторая половина двадцатого века вместила в себя очень больших, влияющих на дух народов Грузии писателей. – Как ты оцениваешь роль художественного перевода, с грузинского на русский в том числе? – Художественный перевод является фактически продвижением собственной культуры к границам культуры всего человечества, фактором обогащения своего духовного капитала, а также вкладом в общечеловеческую историю. Переведенное произведение влияет на дух и разум других народов. – Да, это так. И в этой же связи мне хочется спросить тебя, каково значение русского языка и русской культуры для сегодняшней Грузии? – Сегодняшняя Грузия и ее народы больше ориентируются на культуры других народов мира. Русская литература, а следовательно, и культура за последние несколько веков обрела сильные позиции, но, думаю, она не сможет ослабить позиции других культур в будущем и остаться единственным существенным фактором влияния на дальнейшее развитие грузинской культуры. – Что ж, Чабуа, еще раз багодарю тебя за эту беседу и за все – за твое творчество, за то, что ты есть! Эпилог Томи!.. Как часто вспоминается мне эта встреча... Почему? Не знаю, запала в сердце, и все тут. Изящная и прекрасная Томи... Может, это встреча была особенной? Классический образец сентиментальных отношений, мелодрама... Брось, было бы хорошо, а называть можешь как угодно... Мы познакомились на сувенирном базаре корриды, то есть на Пласа де Торос. В Мадриде есть толкучка, подобная нашей Чихомахо, что была в Сабуртало, с той разницей, что у нас торговали неописуемым хламом, а на Пласа де Торос неописуемыми по разнообразию и численности сувенирами. На земле были расстелены подстилки, на них разложен товар для сорока трех миллионов туристов, ежегодно посещающих Испанию. Базар сувениров опоясывал всю Пласа де Торос – за пару часов не обойдешь. В первый раз я видел корриду в Севилье недели две назад. Потом ночью в гостинице еще раз посмотрел ее, уже в записи, по телевидению. Не могу сказать, чтобы я получил удовольствие, ощущение было тягостным: в пытках осуществлялся акт смерти несчастного животного. Однако любопытство мое было растревожено. В те же дни, кажется, в Малаге мне снова представилась возможность посмотреть по телевидению корриду. Теперь уже в моем сознании обозначилась какая-то схема. В Мадриде у меня был знакомый – дон Хосе Артигас, кастильский аристократ, доктор философии, возглавлявший в то время Книжную палату Испании и кафедру философии мад ридского университета. Он любезно пригласил меня на корриду, потом мы поехали ужинать в элитарный ресторан. Переводчик свободно владел русским. К этому времени у меня сложилась довольно четкая концепция корриды, и в разговоре я поделился ею со своими сотрапезниками. Они внимательно, с интересом выслушали меня. Потом дон Хосе Артигас, переговорив с друзьями, сказал: – Для нас, испанцев, коррида – часть наших будней. Чего только ни писали о ней, но подобное толкование мы, честно говоря, впервые слышим. Я улыбнулся. Поблагодарил за комплимент. – Найдется время, запишите то, о чем вы сейчас говорили, - застенчиво предложил мне один из застольцев. - У нас собирают и публикуют высказывания иностранцев о корриде. Напишите, мы тиснем. – Благодарю, но моя точка зрения нуждается в проверке, уточнении. Можете воспользоваться моими словами как заготовкой. То, что мое толкование корриды привлекло внимание столь ученых людей и даже вызвало обсуждение, еще больше раззадорило меня. С утра пораньше я отправился в Эстрамадур и провел там три дня. Вернулся ночью, а на следующее утро, едва открыл глаза, снова стал размышлять о корриде. Дел у меня особых не было, ничем другим я заниматься не мог, поэтому пришел на Пласу за два часа до начала корриды. Пока открылись кассы, я послонялся по базару. Наконец подошло время, и я пошел за билетом. Деньги были на исходе, поэтому я прошел к кассе с самыми дешевыми билетами – восемьсот песет! Очередь оказалась небольшая. Передо мной стояла молодая женщина в джинсах, стало быть туристка. Испанцы, а тем более испанки, редко носят джинсы. У них свой стиль, довольно любопытный. По мнению философа господина Зураба Какабадзе, американки носят джинсы потому, что их крой подчеркивает сексуальные узлы, делая женщин притягательными. Правда, мода меняется с быстротой молнии, но в манере грузинок одеваться постоянной остается одна особенность: дабы привлечь внимание мужчин, они носят по возможности дорогую одежду, со вкусом сшитую, и держатся стиля капусты. Много тряпок, под которыми тело угадывается. Мне редко встречались красивые испанки – я, разумеется, имею в виду нормы красоты, принятые среди грузин, а по испанским понятиям, может, каждая вторая у них раскрасавица. Как бы то ни было, у испанок неповторимый стиль: они не позволяют себе слишком оголяться и вместе с тем как-то умудряются создать зримое ощущение изящества, упругости, трепета прикрытого одеждой тела. Возможно, это объясняется их пластичностью, они особенно грациозны. На женщине передо мной были тесные джинсы и очень открытая майка – все в точном соответствии с американским рационализмом. Я несколько раз попытался заглянуть ей в лицо. Ничего не вышло: мы были ограничены с обеих сторон перилами, а женщине и в голову не приходило обернуться или посмотреть в сторону. В результате наблюдений мне удалось лишь установить, что в волосах у нее проседь, значит, лет ей, должно быть, около сорока. Незнакомка купила билет и повернулась, чтобы выйти. Она оказалась белокожей, с большими голубыми миндалевыми глазами, от век разбегались мелкие морщинки-лучики. Я улыбнулся ей. Она ответила на улыбку, но не остановилась. Протягивая деньги кассирше, я был уверен, что встречу незнакомку на трибуне. Мне довелось увидеть ее раньше. Сунув билет в карман, я послонялся по барахолке. Устал так, что у меня подкашивались ноги. Увидев в тенистой аллее расставленные там и сям лавки, присел на одну из них и только потом заметил, что рядом сидит моя незнакомка в джинсах. Она читала книгу. Я скосил глаза. Книга была английской, толстой, щедро иллюстрированной. На одной из фотографий я вдруг увидел дракона в пенсне. Вообразите! Меня как громом расшибло. Потом разобрал смех: каким макаром здесь оказался Лаврентий Павлович Берия?.. Женщина вскинула на меня удивленные глаза. Я попросил у нее книгу, она дала. На переплете огромными буквами значилось «KGB» и еще что-то по-английски. Я раскрыл книгу. В ней были собраны фотографии всех мало-мальски известных чекистов, которых когда-либо рождала Российская Империя. Я объяснил причину своего веселья. Теперь о том, как мы объяснялись. Я знаю немецкий, совсем чуточку, английский – такую же чуточку, русский – хорошо, грузинский – мой родной язык. К тому же у меня был при себе испанско-русский разговорник, которым я ловко пользовался. Незнакомка свободно изъяснялась по-немецки, сносно – по-русски и дай Бог каждому – по- английски. Клянусь, наша беседа стоила того, чтобы ее послушать. Открытая, общительная по натуре, американка тут же выложила, что звать ее Томи, мужским именем, что преподает она в университете историю, родители тоже профессора, ей под сорок, она не замужем, и у нее никогда не было мужа, она путешествует по Испании, маршруты выбирает сама. Томи говорила, и с лица ее не сходила улыбка. Мы условились, что я буду называть ее Тото, она меня – Гор. Не прошло и получаса, как мы стали ближайшими друзьями, оба помирали со смеху от нашей пятиязычной беседы с призвуком иронии, сопровождавшим наше общение с самого знакомства. Как-то так получилось, что я поделился с ней своими мыслями относительно джинсов и сексуальных узлов, высказался по поводу испанок и грузинок. Тото слегка скорректировала свою улыбку, ближе к серьезной, и заметила: – Когда я собиралась в Испанию, в мои планы не входили флирты и увлечения. Не думаю, чтобы я их изменила... Мистер Гор, вы бывали на корриде? – Бывал ли я?! Я – теоретик, исследователь и эксперт корриды. У меня собственное учение, которое рассчитываю в ближайшем будущем распространить на все страны, где принят бой с быком. Тото, для вас это первая коррида? – Да. – Что вы говорите?! В таком случае вы самый подходящий объект для изложения моих мыслей. Я не упущу такой возможности. Слушайте меня внимательно и не заигрывайте со мной, иначе мои мысли, и без того нескладные, вконец перепутаются. – Слушаю. – Вы историк и, конечно, знаете, что в Испании реконкиста – отвоевание территорий, захваченных врагом, – началась в восьмом веке. Корриду в ее первоначальном виде испанцы переняли в одиннадцатом веке у балканских народов, а на Балканы она попала в незапамятные времена – из Колхиды, Возможно, баски ввели это зрелище в Испании. – Гипотеза мне известна. – Рад слышать!.. Испанские народы и племена в течение семисот лет противостояли захватчикам... – Сколько тебе лет, Гор? – по-русски спросила она и, мне думается, этим вопросом внесла простоту в наши отношения. – Когда Иешуа распяли на кресте, мне было тридцать три года, я – почти вечность. – Вы дружили? – Да, с детства. Потом в юнкерском училище произошел разрыв. Он был очень упрямым, мы так и не сошлись. Я говорил ему: «Брось, ввяжешься в историю». Он не послушал и вот! – Что послужило причиной вашего разрыва? – Он твердил: «Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую». Я же был убежден, что «не мир принес я вам, но меч». Цитировать мне пришлось по-грузински, и мы отдали мукам перевода довольно много времени. Точнее, время отнял смех. Она хорошо знала евангелие, это выручало. – Напрасно разошлись, – аметила Тото, когда мы успокоились. – Продолжим лекцию! Разве удивительно, что у народа, занятого постоянными войнами, со временем возникает желание создать игру, отображающую борьбу с врагом и победу? У большинства наций существуют развлечения, зрелища или мистерии, выполняющие именно эту функцию. Испанцы постепенно приспособили корриду к своим потребностям и стали использовать ее как иллюстрацию процесса борьбы с завоевателем, победы над ним и уничтожения. Правда, в нашей действительности коррида утратила свое первоначальное назначение, зато теперь ее миссия – воздействовать на историческую память народа, на его чувства, отодвинутые в подсознание. Как иначе объяснить разницу в интересе, проявляемом к корриде испаноязычными народами и всеми остальными? – Гор, сколько у тебя детей? – прервала меня Тото, улыбкой давая понять, что я разжевываю азбучные истины. У этой женщины для каждого оттенка настроения была своя улыбка. – Если мы побудем еще некоторое время вместе, язык нам не понадобится, я буду читать по твоим улыбкам. У меня нет детей. Пошли, займем места. Когда мы поднимались по лестнице амфитеатра, Тото предупредила меня: – Во время корриды, пожалуйста, помолчи о своем учении. Я все поняла. Сама хочу разобраться. Если хочешь, поухаживай за мной. Наши места оназались в одном из последних рядов, на самом солнцепеке – «соль». Удобно устроившись на подушнах, взятых напрокат у входа, я спросил: – Я приобрел билет на эту жаровню только потому, что у меня вышли деньги. Ты что, тоже на мели? – Нет, у меня достаточно денег. Понадобится, пришлют еще. Мне сказали, что коррида – ужасное зрелище, и я подумала, что мои нервы могут не выдержать, сбегу. Так вот, если я сбегу отсюда, потеряю восемьсот песет; из сомбры – четыре тысячи. Есть разница? – Стопроцентная американка! Как ты думаешь, сколько сейчас градусов? – Я знаю по справочникам, что здесь в полдень в июле бывает столько же градусов, сколько миллионов нынче проживает в Испании плюс сорок один-сорок два в тени... Ужасная жара, правда?.. Если бы я купила билет в сомбру, я бы не встретила тебя. Ты говоришь занятные вещи. Тут лучше. – Спасибо, сеньорита. Она, задумавшись, молчала. – ...Это человечество! – как бы вслух продолжила она свою мысль. Я понял, она имела в виду битком набитые трибуны. – Человечество, которое было, есть и будет... – Правильное начало, госпожа Тото! В тот день прославленному мастеру Луису Рейне предстояло убить одного из быков. По установленному порядку церемониальное шествие участников проходило под звуки оркестра. Парад открывали три матадора, в середине шел сам Луис Рейна, справа и слева шагали не менее известные эспады. За ними следовал верхом копьеносец, или пикадор, очень смахивающий на святого Георгия, если бы не кляча с набрюшником, предназначенным для защиты от бычьих рогов, на которой он восседал. За пикадором шествовали трое бандерильеро. Эти, когда настанет время, всадят в загривок быка украшенные лентами бандерильи. За ними развернулись в ряд трое капеадоров, которым предстояло раздразнить быка. Следом шагал пунтильер, задача которого – всадить нож в загривок смертельно раненного шпагой матадора животного и прервать его агонию. Шествие замыкали куадрильи де араста – двое участников верхами, выволакивающие под конец с арены убитого быка. Участники парада в ярких цветных костюмах, расшитых золотом, двигались с подчеркнутым достоинством. Со стороны это всегда выглядит немного смешно, но апасионады – страстные болельщики, которые лучше азбуки знают все двести правил боя с быком – с такой серьезностью воспринимают пасио, с таким искренним восторгом приветствуют своих любимцев, что для юмора чужеземцев места не остается. Парад прошел перед ложей префекта, поприветствовал его и двинулся к выходу. Я поделился с Тото мыслью о комизме зрелища. – Да, забавно. Если бы кто-нибудь из летописцев с юмором живописал прошлое, может, составилась бы более достоверная история. Парад кончился. На арене остались одни капеадоры и бандерильеро. Они слонялись по арене, беседовали друг с другом в ожидании знака префекта, по которому должны были выпустить из загона быка. Это зрелище пополнило новой деталью образный ряд, сотворенный моей фантазией; арена, пока на нее вырвался бык, – место мирного общения людей, наций и государств, наша круглая земля с проживающими на ней народами. Амфитеатры – человечество на одном этапе исторического развития. Завтра здесь будут сидеть иные люди, послезавтра – иные, но человечество, составленное из разных поколений, будет вечно, равно как и на этой вот арене одни народы будут сменять другие. Все изменчиво, кроме того инстинктивного страха, что на арену вырвется насильник и превратит гармонию в хаос. Вот это вечно! Я был занят этими мыслями и не заметил, как префект махнул платком. Бык выскочил, как бешеный, и застыл, ослепленный ярким солнцем – несколько часов до начала боя его держали в темном загоне. – Завоеватели в основном являются миру из тьмы, – заметил я, объясняя Тото причину оцепенения быка. Бык, попривыкнув к свету, заметил капу – дразнящее глаз малиновое полотнище в руках капеадора — и ринулся на него. Капеадор мягко увернулся от рогов и бросился бежать. Бык за ним, но тот успел заскочить в укрытие. Таких укрытий несколько в ограждении, опоясывающем арену. Преследуемые быком капеадоры устремляются в них, сродни воинам, потерпевшим неудачу в бою и ищущим прибежище в своей крепости. Капеадоры сменяются один за другим и дразнят быка до тех пор, пока префект не сочтет нужным прервать десфиле и пригласить на арену пикадора. – Совсем как история человечества. Разве нет, Гор? Ты прав: нападение, отражение, бегство, преследование, поражение, победа. Что еще? – спросила Тото и продолжила: – Так бывает на войне: что-то кончается, а что-то начинается. Война – это торжество грубой силы, и начало ее же смерти. Быка изматывает эта дразниловка, он устает, теряет силы и начинается его смерть! Этот процесс на профессиональном языке корриды называется суэртэ де муэртэ – процесс умерщвления. Тото подняла на меня глаза, вслушиваясь, и пробормотала: – Господи, какой ужас! Суэртэ де муэртэ – процесс умерщвления. Это ведь приложимо ко всем об стоятельствам... На арене появился верхом на кляче пикадор. Ноги всадника от колен и ниже были защищены металлическими щитками. В руках он держал копье со стальным наконечником, насаженным на крестовину, чтобы острие не слишком глубоко вонзалось в бычий хребет, потому как убить животное надлежало матадору. – Посмотри, Гор, на копье! Имитация креста! – заметила Тото. – Неужели назначение его – указывать на лицемерие христианства? Обрати внимание, люди смеются, свистят. – Сдается мне, их потешает и надутый, самодовольный вид всадника. Они знают, что этот фанфарон, в образе святого Георгия, никакой не герой и не спаситель... – В народе всегда живет подсознательное чувство неконкретизированного бунта, и его, как лишнюю кровь, время от времени нужно выпускать. Испанцы – верующая нация, тем не менее в людях заложен внутренний протест против Бога и святых. Его нужно нейтрализовать, и вот, пожалуйста, – смейся и свисти сколько душе угодно! Это испытанное средство любой власти, – добавила Томи. Тем временем раззадоренный бык боднул лошадь пикадора в брюхо, но не смог пробить набрюшник. Пикадор, воспользовавшись паузой, всадил быку копье между лопатками. Кровь хлынула струей, стекая кизиловым потоком по черным бокам животного. Бык, пуще распалившись, поддел лошадь рогами, уперся в нее лбом, будто отыскивая незащищенное место. Пикадор в другой раз всадил копье. Бык, подняв лошадь на рога, бросил ее оземь, падая, она подмяла под себя ногу всадника. Бык рванулся добить лошадь, но капеадоры, заманив его на сторону, тотчас окружили. Бык растерялся, застыл. Остальные бросились к кляче, пытаясь высвободить пикадора. Люди гоготали. Рев стоял такой, что Тото зажала уши. Как только удалось увести быка в сторону, десфиле продолжалось. Высвободили ногу, подняли всадника, он уселся на лошадь и, не теряя достоинства, покинул арену. – Тото, несмотря на обещание молчать во время корриды, я все-таки выскажу тебе одно соображение, чтобы убедиться в его правильности. Выслушаешь? – Говори. – Вот, предположим, отдельная территория, которую хочет подчинить себе некий завоеватель. На ней расположены какие-то государства, народы, среди которых есть, разумеется, лидер, наделенный силой. Вторгается завоеватель, лидер выжидает, чем кончится сопротивление соседей послабее, разжигает их ненависть, даже тайком помогает им, чтоб измотать, истощить врага, а потом уже двинуться на него самому. В этом ожидании заложен тайный умысел: после победы в решающей битве, в чем самодовольный лидер не сомневается, он сможет если не целиком, то хотя бы частично прибрать к рукам земли, потерянные мелкими козявками, потому как он — победоносец и освободитель. И вот тогда население присоединенных земель содрогнется от его ненасытной алчности и, может, с тоской возмечтает о возвращении побежденного захватчика. Все это народы хорошо знают и свое отрицательное отношение к лидеру выражают, как, например, испанцы, в комическом образе пикадора в корриде. Как ты думаешь, правильно ли такое определение художественного образа пикадора? – Народы такими сложными категориями не мыслят. – Правильно. Мысли, живущие в подсознании, находят выход в музыке, хореографии и спортивных играх. Свое подспудное отношение к лидеру испанцы выразили созданием комического образа пикадора. – Испанцы, впрочем, как и вы, грузины, столетиями воюют с захватчиками. Мы же, американцы, сами от века захватчики, жесточайшие завоеватели. В вас живет боль за свое прошлое, и вы рассматриваете корриду с этих позиций. Во мне нет ваших историко-психологических посылок. Разве могут быть одинаковыми наши толкования образа пикадора? Может, поэтому мне твой анализ кажется искусственным. Я – американка, и для меня пикадор – номедийный пер- сонаж корриды, некая оппозиция христианской религии, существующая в народе и указующая на то, что христианство, благодаря своему всепрощенчеству, при сопоставлении его с другими религиями выглядит несостоятельным, беспомощным и даже комичным. Бык, получив две раны, с нарастающей яростью носился за капеадорами. Одного даже настиг, боднув рогами в зад. Хотя удар и лег косо, капеадор перекувырнулся в воздухе. Люди, почуяв запах смерти, замерли, но остальным калеадорам удалось ловко увести быка в сторону. – Хороший бык, – заметил я. – Как выскочил, ни разу не остановился. – Да, в напористости ему не откажешь, но я не понимаю, чего он хочет. Гоняет этих бедолаг по аре- не, и только. Понятно, что у животного не может быть какой-нибудь осознанной цели, но сам этот бессмыс ленный и бесконечный бег, преследование, должны же что-то по своей концепции выражать. Ведь так? – По-моему, в этом и заложена глубинная суть корриды – все суета сует! От кого бы ни исходило разорение и опустошение человечества, истребление народов и государств – это все тот же бесконечный бег и преследование. Разве не так?.. А в общем, если уж говорить, что остается в руках завоевателя или что вообще остается из завоеваний?! – В этом плане, да... Посмотри, как упорно носится за малиновой тряпкой бык. Это проявление бессознательной агрессии существует в каждом живом организме. – Это действо отображает борьбу за порфиру, за императорские регалии. В этой мистерии, прекрасная Тото, все предусмотрено! Бык устал, ноги у него подкашивались. Заметив, как он пошатнулся, префект дал знак бандерильеро. Десфилирование закончилось; капеадоры, перевесив на руку дразнящие полотнища, отошли от быка. Эта часть зрелища и впрямь очень красива. Стоя на цыпочках, боец изящным движением уворачивается от рогов мчащегося быка, подпрыгивает, на мгновение зависает в воздухе и вонзает в хребет копьеца в две пяди длиной, украшенные красными лентами, – оба одновременно. Теперь второй бандерильеро, вызывая на поединок быка, распаляет его возгласами «торо». Животное мешкает, может, размышляет, как сподручнее поднять врага на рога. Потом срывается с места, делает прыжок, и этот мощный рывок, казалось бы, несет смерть этому изящному человеку, удел которого завершить свою жизнь, подобную игре, на бычьих рогах... И снова красивейший пируэт, молниеносный промельк грозных бычьих рогов, прыжок, и снова два всаженных в хребет копьеца. Это действие повторяется грациозности ради и очень походит на поединок отважных, искусных в бою, рыцарей с темными и злыми силами. Действо закончено, в бой снова вступают капеадоры, и снова мечется бык, а в его хребте колышутся, леденя душу, бандерильи. - Корриду ведет префект, – отметила Томи. – Каждое последующее действо начинается по его знаку. Он правит зрелищем, как Бог – грандиозной мистерией человечества. Бог нужен на все случаи. Префект дал знак матадору выходить. Когда бык находится на половине арены, освещенной солнцем, пестрая одежда бойцов, переливающийся золотом песок, колыхание малиновых полотнищ, трепет копьец с развивающимися желто-красными лентами в бычьем хребте, кизиловые подтеки свернувшейся крови на боках обезумевшего животного создают неповторимую фантазию цветов. Это конвульсивное движение сливается с диким ревом трибун, и на глазах у зрителей бушует история самого человечества, создавая иллюзию вечности. – Посмотри, Тото, что творит солнце! – не смог сдержать я восторга. – Помнишь Эрнеста Хемингуэя? «Коррида должна быть осиянной лучами солнца». – Думаю, Хемингуэй имел в виду не только корриду, а внутренний мир произведения. Он довольно долго жил в Испании, постиг истинное значение „дуэндэ» и назвал его внутренним солнцем. Высочайшая техника исполнения, мастерство, – словом, все то, что возводит до утонченного артистизма красоты, что воспринимается не только глазом или ухом, но и какими-то тайными путями, что проникает в душу и обогащает тебя – внутреннее солнце, дуэнде! Матадор неторопливым шагом, с достоинством главного героя вышел на арену, стал под левой ложей префекта, снял треуголку, испрашивая разрешение вступить в поединок. Получив согласие, он передал треуголку одному из служителей, взял мулету – ярко-красное полотнище – и направился к быку. Ему предстояло продолжить десфилирование быка, и без того измотанного и обессиленного. Нападки быка, демонстрация высшего мастерства и грации матадора длились до тех пор, пока боец не счел животное готовым к закланию. Он подошел к префекту, получил от него согласие и взял шпагу. Бык и матадор встали друг против друга. Матадор слегка колышет мулету левой рукой, бросая вызов быку. В вытянутой правой он держит, прицеливаясь, шпагу; он должен нанести укол между лопатками быка до самого позвоночника – тогда он будет смертельным. Бык стоит, как бы собираясь с силами, и срывается с места. Матадор плавным пируэтом уклоняется от огромных рогов и одновременно наносит удар шпагой. Действие разворачивается так стремительно, что глаз едва успевает зафиксировать момент нанесения удара. Бык стоит замерев, со шпагой в хребте, словно пытаясь расслышать поступь смерти в этом невообразимом реве трибун, и падает как подкошенный. Свершилось! Процесс умерщвления завершен. Матадора приветствуют переполненные зрителями трибуны, народ ревет, топочет. Женщины и девушки в передних рядах подбрасывают косынки. Пласа де Торос празднует победу. – Кончилось? – спрашивает Томи. – Нет. Будет еще кое-что заслуживающее внимания. Пунтильеро, прервав агонию быка, всадил ему нож в шею. Подбежал к ложе префекта, вернулся, отрезал ухо у быка, показал его трибунам и поднес матадору. – Я был свирепым завоевателем, теперь я труп раба с отрезанным ухом! Ну что, все? – Нет, должно свершиться основное, то, ради чего коррида придумана. На арене появилась упряжка лошадей – куадрилья де арасте. Быку накинули петлю на рога, другой конец веревки затянули узлом на упряжке и под свист и улюлюканье толпы поволокли тушу. В ту же минуту появился служитель, взмахнул веником раз, другой, там, где была кровь, и все – следов трагедии не осталось. – Кончилось? – снова спросила Томи. – Нет. Это никогда не кончится. За этим должна последовать другая коррида... – С меня довольно и этой! – Томи встала, мы спустились по лестнице. Трибуны ревели, требуя триумфа для матадора. - Кричали женщины «ура!» – и в воздух чепчики бросали! – пробормотал я. Тото попросила перевести. Я перевел, точнее, мы вместе перевели. На лицо ее вернулась улыбка, она сказала: – Быть не может, чтобы у испанцев, помешанных на корриде, не было летописцев. У матадоров, уверена, есть свои биографы, а кто вспомнит прекрасное, дерзкое животное, которое так небрежно выволокли какие-то подонки! – Ганадериа – хозяйство, которое быка вырастило! Оно внесет в свои летописи: «Бычок от такой-то коровы и такого-то бугая стал достойным бойцом». Потомков завоевателей, естественно, радует возвеличивание «заслуг» прародителя-быка, но они не любят привлекать внимание прочих к его разрушительной силе. – Я проголодалась, – объявила Томи. – У меня номер в «Веласкесе», приглашаю на обед. Если у меня и были какие-то сомнения относительно материальных возможностей Томи, то при упоминании «Веласкеса» они тотчас рассеялись. Эта гостиница с несколькими ресторанами относилась к высшему разряду. – Богатая и прекрасная госпожа Томи, я уже докладывал, что мой кошелек на последнем издыхании, как форель, выброшенная на берег. А еще должен сообщить, что мой родитель не позволял себе ходить в ресторан даже с ближайшими друзьями и вообще куда бы то ни было, если у него не было денег, чтобы оплатить все расходы полностью. – И часто он кутил? – Достаточно. – Гор, я опубликую в Штатах твои воззрения на корриду, разумеется, с упоминанием имени автора. Наша страна за идеи платит больше, чем за товар. Считай своим гонораром часть платы за обед... – Иду! Мы доедали десерт, когда подошел служащий бюро путешествий, он принес Томи билет на самолет. Речь шла о поездке в Сан-Себастьян и о номере в гостинице. – Когда летишь, Томи? – упавшим голосом спросил я, дождавшись ухода служащего. - Завтра утром, в восемь часов десять минут по мадридскому времени! – вроде даже насмешливо возвестила она. – Жаль! Томи одарила меня одной из своих улыбок и сказала: – Ты страшный человек, Гор, ты сложен из камней тех крепостей, что некогда были сровнены с землей. Боюсь, что даже это недолгое общение с тобой изменит мой характер, мою былую легкость и улыбку сменит угрюмость. Лучше нам по отдельности каждому совершить свое суэртэ де муэртэ! Мы отошли на несколько шагов от стола, когда я обернулся. «KGB» лежала там. – Тото, ты забыла книгу! – Я сделал движение вернуться. – Пусть остается, я это видела сегодня на корриде. Мы не оставили друг другу адресов... Гора Мборгали, кто ты, бык или эспада?! 1980—1994 Чабуа АМИРЭДЖИБИ Несмотря "Морские узлы книга скачать"на свидетельство двух отъявленных негодяев, несмотря на то, что они видели его "Ремарк скачать на западном фронте без перемен"собственными глазами, мое сердце отказывалось этому верить. Да капитан, наверно, и сам "Текстовый редактор на компьютер"увидит. Никто уже больше не заряжал винтовок. Он все еще "Скачать маликов пианомания"был далеко и едва ли успел заметить среди акаций "Игры бесплатно побег из тюрьмы"высокую фигуру охотника и тем более кобылу, лежащую на земле. |
