Если бы сегодня всемогущий персонаж великого романа перенес его автора в Тбилиси, тот не узнал бы этих мест. Хотя здесь он впервые побывал 92 года назад, надеясь поставить в столице Грузии свою пьесу. Именно тут два соседних здания были связаны с его именем – в одном он жил, в другом «пробивал» свое творение. Сюда он приходил и во второй приезд, через семь лет, пытаясь возобновить постановку еще одной пьесы. Сейчас этих домов нет. А вот стены стоявшего рядом с ними Штаба Кавказского корпуса все еще помнят, как мимо них ходил писатель и драматург, всемирная слава к которому пришла лишь после его смерти. Ходил в Русский театр, ставший позже Тифлисским рабочим театром, а затем – Тбилисским государственным академическим русским драматическим театром имени А.С. Грибоедова. Звали этого человека Михаил Булгаков.
Между тем, в 1921-м Михаила Афанасьевича приводят в Тифлис не только дела театральные. Этот город должен стать еще и «перевалочным пунктом» на пути в Батуми, откуда начинающий писатель надеется бежать в Турцию. Подальше от темных полос жизни, которых потом становилось все больше и больше. А начинается первая такая полоса у границ Грузии, во Владикавказе, куда военный врач Булгаков попадает вместе с Добровольческой армией. Несмотря на свидетельство его первой жены Татьяны Лаппа о том, что «добровольцем он совсем не собирался идти никуда». Да он ненавидит вообще всю братоубийственную гражданскую войну, но с белыми его, все-таки, связывает большее, чем с красными. «Довоенное время» - с большой счастливой семьей, уютным домом, любимой работой, светом, теплом и ясностью – остается для него идеалом на всю жизнь. А расстрел царской семьи и впечатления от революционных событий, свидетелем которых он был на Смоленщине и в Вязьме, приводят в ужас.
Так что, от деникинцев, призвавших его в свои ряды, он бежать не пытается и вместе с ними оказывается во Владикавказе. Там начальник санитарного околотка 3-го Терского казачьего полка Булгаков с осени 1919 года  работает и корреспондентом в местных газетах. А когда он поправляется от свалившего его тифа, в городе уже красные. Ради куска хлеба он занимается литературой и театром, пишет пьесы, которые сам же называет «рванью». Самоуничижительная оценка. И все же, присмотримся к двум из этих пьес. У первой – название, так много говорящее нам сегодня, «Братья Турбины». Конечно, она еще далека от той, принесшей автору славу, но уже свидетельствует: Булгаков не просто занимается поденщиной, а пытается художественно переосмыслить происшедшее с его классом, со страной. Вторая пьеса – революционная, «Сыновья муллы». Именно ее, написанную «в соавторстве с голодухой», Булгаков надеется поставить в Тифлисе, когда приходится бежать из Владикавказа.
Не бежать нельзя – начались репрессии. Михаила Афанасьевича увольняют из отдела народного образования с роковой  пометкой «бел.» рядом с его фамилией. Куда «сматываться» из «Владикавказа – паршивого города», сомнений нет. Направление указывает один из подзаголовков первой главы  автобиографического рассказа «Богема» - «Верхом на пьесе в Тифлис». То есть, постановка «Сыновей муллы» - официальный повод для отъезда в столицу Грузии. В особом отделе, давая разрешение на выезд, спрашивают, хороша ли эта «революционная пьеса». И признание, которое  Булгаков делает позже, показательно: «Если бы я хотел остаться чистым перед особым отделом, я должен был бы ответить так: « Нет. Очень не хорошая пьеса. Она – дрянь. Просто мне очень хочется в Тифлис». Я смотрел на носки своих разорванных сапог и молчал».
Теперь прочтем два отрывка. Первый – из «Богемы»:
«Почему же? Почему именно в Тифлис?... говорили, что:
1) В Тифлисе открытые все магазины.
2)  -»-  есть вино.
3)  -»-  очень жарко и дешевы фрукты.
4)  -»-  много газет и т.д. и т.д.
Я решил ехать. И прежде всего уложился. Взял свое имущество, одеяло, немного белья, керосинку».
Ох, уж, этот великий  мистификатор Михаил Афанасьевич! Правду он пишет совсем в другом тесте, в письме сестре в мае 1921-го: «Дорогая Надя, сегодня я уезжаю в Тифлис-Батум… Выезжаю спешно, пишу коротко». Так что, Тифлис нужен, в основном, чтобы добраться из него до Батуми. А там – рукой подать и до Константинополя…
И вот, через Баку, в теплушке, писатель добирается до заветного города Тифлиса. Того самого, о котором столько наслушался еще во Владикавказе:
«Вчера ехал Рюрик Ивнев. Из Тифлиса в Москву.
- В Москве лучше.
Доездился до того, что однажды лег у канавы:
- Не встану! Должно же произойти что-нибудь!
Произошло: случайно знакомый подошел к канаве – и обедом накормил.
Другой поэт. Из Москвы в Тифлис.
- В Тифлисе лучше».
Что ж, здесь действительно лучше – уже хотя бы потому, что нет никаких осложнений по «политической линии»: «Как перед истинным богом, скажу, если кто меня спросит, чего я заслуживаю: заслуживаю я каторжных работ. Впрочем, это я не за Тифлис, в Тифлисе я ничего плохого не сделал. Это за Владикавказ». Лучше и из-за того, что есть деньги – получил за тех самых «Сыновей муллы». И, «пристраивая» эту пьесу в Русском театре, можно жить в соседнем с ним доме, в номерах «Пале-Рояль». Сейчас на этом месте – станция метро «Площадь Свободы». А в июне 1921-го отсюда в Москву уходит единственное сохранившееся письмо Булгакова из Тифлиса: «Дорогие Костя и Надя,  вызываю к себе Тасю из Влад. и с ней уезжаю в Батум, как только она приедет и как только будет возможность… «Турбиных» переделываю в большую драму… Целую всех. Не удивляйтесь моим скитаниям, ничего не сделаешь. Никак нельзя иначе. Ну и судьба! Ну и судьба!»
Тасе – Татьяне Лаппа – номера «Пале-Ряль» запомнились тем, что в них… не было клопов. Ну, а для нас, спустя десятилетия, их ценность в следующем: именно в стенах тифлисского «Пале-Рояля» Булгаков работает над тем, что через три года воплотилось в первый вариант романа «Белая гвардия». А вот добиться постановки его пьесы на тифлисской сцене тогда так и не удалось.
Нелегкая жизнь Михаила Афанасьевича в июле-сентябре 1921 года в Батуми – отдельная, очень большая тема. А сейчас мы отметим лишь два важных момента, подаренных ему Грузией в этом городе, несмотря на то, что там  ему пришлось даже голодать. Первый определяет всю дальнейшую жизнь: Булгаков не только окончательно осознает, что его призвание – литература, но и понимает, что не в силах стать эмигрантом. Несмотря на все испытания, которые принесет родина, уже ставшая иной: ««Довольно! Пусть светит Золотой Рог… Домой. По морю. Потом в теплушке. Не хватит денег – пешком. Но домой. Жизнь погублена. Домой!» Да и выдержал бы он ту нелегкую долю, которой потом наделил героев своей пьесы «Бег»? Разве можно представить его в трущобах Константинополя или в «лимонных подштанниках» генерала Чарноты на парижской набережной? «По общему мнению всех, кто серьезно интересовался моей работой, я невозможен ни на какой другой земле, кроме своей…» Это – уже из письма Сталину, написанного через десять лет после первого приезда в Грузию.
Второй значительный момент того трудного батумского лета – встреча с … Маргаритой. «Стоп, - скажет искушенный читатель. - С какой такой Маргаритой? Давно известно, что прообраз героини великой книги – третья жена писателя Елена Шиловская!» Что ж, основные черты Маргариты Николаевны и впрямь взяты у Елены Сергеевны. Есть в них немало и от двух других жен Михаила Афанасьевича, да еще с десяток прекрасных дам считали себя и музами писателя, и прототипами Маргариты. Но в Батуми навстречу голодному, бедствующему Булгакову действительно шла женщина, которую звали Маргарита. Маргарита Петровна Архангельская – весьма респектабельная супруга крупного советского чиновника Смирнова. И тут вспомним, что в романе Мастер встретил вполне благополучную Маргариту, будучи в таком же состоянии, как Булгаков в Батуми. Тогда Архангельская прошла мимо, даже не заметив Михаила Афанасьевича. Встречаются они через целых 10 лет, в Москве.
И снова – реминисценции из «Мастера и Маргариты». Женщина, столь поразившая в Батуми воображение писателя, идет по Москве с желтыми весенними цветами. На ее сумочке – желтая буква «М», вышитая ею самой, у нее нелюбимый муж и красавица-домработница. А когда он признался, что видел ее в Батуми, Маргарита называет его… Мастером: «Уж и мастер очки втирать!» Она рассказывала ему о теплом ветре на батумской набережной, а потом, читая роман, нашла в нем свои слова: «...Отдала лицо ветру». Были и другие связывавшие их обстоятельства, о которых Булгаков так и не узнал. Старшая  сестра Маргариты работала с ним в «Гудке», а другая ее родственница  была первой исполнительницей роли Елены в «Днях Турбинных». Вот такая, чисто булгаковская мистика в реальной жизни.
Конечно же, всего этого ничтожно мало, чтобы видеть в ней Маргариту из романа. Но нельзя отрицать, что батумское прекрасное виденье, ставшее через годы явью в образе москвички с желтыми цветами, оказало огромное влияние на Михаила Афанасьевича. И не только в каких-то деталях, перешедших в главное произведение его жизни. Встреча в Грузии могла стать еще одним поводом не покидать Россию.
Но вернемся в Тифлис – уже в апреле 1928 года. Театральная слава Булгакова гремит второй сезон: во МХАТе идут «Дни Турбиных» и заключен договор на постановку «Бега», в Вахтанговском – «Зойкина квартира». Критика, конечно, громит его, но у касс – длиннющие очереди. В  Грузию он приезжает со второй женой, Любовью Белозерской. «Предполагалось, что М.А. будет вести переговоры с Русским драматическим театром о постановке «Зойкиной квартиры», - вспоминает она. И поскольку сам писатель не оставил никаких записей об этом приезде, слово для комментариев в дальнейшем предоставим именно его супруге.
В те годы столица Грузии, как, впрочем, и во все времена, по особому относилась к талантам, «зажимаемым» властью. Она стала одним из немногих городов, в которых печатались произведения Булгакова. В газете «Заря Востока» - его рассказ «Таракан» и перепечатка из киевской газеты «Шквал», отрывок из романа «Белая гвардия». Самой судьбой Тифлису было уготовано оказаться и в числе восьми городов, в которых разрешают ставить «Зойкину квартиру». Эта пьеса в сезоне 1926-27 годов идет все в том же русском театре, правда, уже переименованном в Тифлисский рабочий театр. Потом «наверху» опомнились, и пьеса исчезает из репертуара. Зато руководство театра задумывается о постановке «Бега». Вот и решает Михаил Афанасьевич приехать на берега Куры, чтобы, как говорится, разобраться на месте. А потом в столь памятный ему черноморский город. Говоря словами его жены, «загорелось ехать на юг, сначала в Тифлис, а потом через Батум на Зеленый Мыс».
На тифлисском вокзале встречает «мастерица шляп» Ольга Туркул – старая знакомая по Владикавказу, у которой Булгаков встречал 1921 год. Ночь проводят в ее доме, а затем – гостиница «Ориант» на проспекте Руставели. Ей тоже не суждено дожить до наших дней. Приняв с годами «Интурист», а затем – Дом художника, ее обгоревшие зимой 1991-92 годов стены стали печальным памятником «тбилисской войны» и были снесены. А восемьдесят пять лет назад из окон «Орианта» Булгаков с женой восхищаются открывающимся видом: «Поздним вечером город очень красив и загадочен. Слегка вырисовываются темные силуэты гор, и какими-то особенными кажутся огоньки фонарей – блестки на черном бархате». Окна эти не закрываются – апрель необычно теплый для москвичей. Белозерская даже ходит в платье, «что здесь не принято до 1-го мая», по словам Ольги Туркул.
Кстати, с окнами «Орианта» связана и забавная история. Ольга пригласила Булгаковых в кино, но «М.А. отказался, сказал, что приляжет отдохнуть». Дамы уходят, забрав ключ от номера и заперев «собирающегося спать Маку» - так жена по-домашнему звала Михаила Афанасьевича. После сеанса они, естественно, задерживаются по каким-то женским делам. А, подойдя к гостинице, видят невероятную суматоху: «Пароконные извозчики, стоящие вереницей у гостиницы, весело перекликивались и поглядывали на одно из окон». Именно из этого окна, «до предела высунувшийся», взъерошенный Булгаков кричит на весь проспект Руставели: «Я не ожидал от тебя этого, Любаша!» Накидывается на нее и коридорный: «Зачэм ушла? Зачэм ключ унесла? Он такой злой, такой злой. Ключ трэбует... Ногами стучит» - «Так неужели второго ключа у вас нет?» - «Второго нэт...»
Но в целом, Булгаковым хорошо в Тифлисе: «Купаемся в солнце. Купаемся в серных банях. Ходили через Верийский спуск в старый город, в Закурье. А Кура быстрая и желтая… То висячий балкон, то каменные ступени крутой, карабкающейся на гору лестницы вдруг остро напомнят мне Константинополь...» В одной из уютных кондитерских Туркул знакомит друзей с хозяйкой-француженкой, а ее внучку, полуфранцуженку-полуармянку Марику Чимишкиан представляет так: «Она будет вашим гидом!» Девушке чуть больше двадцати, она – подружка будущей великой актрисы Нато Вачнадзе, свой человек в среде молодых грузинских поэтов, среди которых – немало громких имен. Получив такого гида, Булгаковы хотят отправиться в Ботанический сад, но Марика признается: «Не могу – только что оттуда, устала». «А! Ну, тогда я пойду за машиной», - восклицает Михаил Афанасьевич, они совершают превеселое катание по Коджорскому шоссе и очень нравятся друг другу. «Нет, сегодня нам нельзя расставаться!», - резюмирует Булгаков и бежит за билетами в Оперный театр – там гастролирует московский Малый театр.
В тот вечер дают «Ревизора», но после первого действия Белозерская заявляет: «Вот что, братцы, после Мейерхольда скучновато смотреть такого «Ревизора». Вы оставайтесь, а я пойду пошляюсь (страшно люблю гулять по незнакомым улицам)». Нет сомненья, что прогулкой этой она осталась довольна – улицы-то были тифлисские… А тот вечер в театре, ей все-таки запоминается – там было еще одно главное действующее лицо: «Недалеко от нас в ложе сидела пожилая грузинка в национальном наряде: низкая шапочка надвинута на лоб, по бокам лица спускаются косы. Сзади к шапочке приколота прозрачная белая вуаль. Все в Тифлисе знали эту женщину – мать Сталина».
С Марикой они встречаются практически каждый день – из десяти, проведенных в Тифлисе. Но, как известно, время должно быть уделено и делу. А главное дело для Булгакова – переговоры о возобновлении «Зойкиной квартиры». Ведутся они с директором Тифлисского рабочего театра Владимиром Швейцером. Судя по всему, ничего конкретного так и не сказал тогда Булгакову этот человек, впоследствии создавший со знаменитым кинорежиссером Яковом Протазановым сценарии таких фильмов, как «Праздник святого Йоргена», «Бесприданница», «Василиса Прекрасная»… Но весьма конкретным и чисто тифлисским становится завершение этой встречи – гости  отправляются с труппой в подвальный кабачок «Симпатия». Без которого не обходились приезды в Тифлис очень многих деятелей русской культуры. Этот подвальчик – символ славной старины – под разными названиями дожил до XXI века в доме 15 на Пушкинской улице. И недавно его уничтожило проведенное  здесь строительство «под старину». В то время он был расписан художником-самоучкой Григором, славившимся на весь город уникальными вывесками. Такими, как «В духане Гога аппетит Бога», «Скори файтон весоли Антон иду вагзал и обратон», «Вини погреба кахетински Акоба Пием до гроба и даже в гроба!», «Гостиница имееш место на мая галава»… Подвал «Симпатия» коллега Пиросмани художник Карапет Григорянц украсил весьма специфическими портретами классиков литературы. Слово Любови Белозерской: «Тускло-золотистые стены были расписаны портретами: Пушкин, Лермонтов, Горкий (так и написано), все в медальонах из виноградных гроздьев и все на одно лицо сильно грузинского типа. За стойкой, заставленной национальными закусками… стоял такой же черноусый грузин, как Пушкин, Лермонтов, Горкий». От себя добавим, что со стен смотрели еще и Шекспир, Коперник, Цезарь, Наполеон, Колумб, Раффи, царица Тамар, Руставели... Под их наивно-просветленными взорами застолье длилось часов пять: «Тост следовал за тостом. Только и слышалось «алаверды к вам, алаверды к вам». Чисто тифлисский колорит поражает приезжих не только этим: «Был момент, когда за соседним столом внезапно разгорелась ссора: двое вскочили, что-то гортанно крича, сбросили пиджаки на край маленького водоема, где плавали любимые грузинские рыбки и… я закрыла глаза, чтобы не видеть поножовщины, а когда открыла их, оба сидели за столом и мирно чокались своим излюбленным кахетинским».
В общем, Булгаковым есть, что вспомнить о Тифлисе, когда они уезжают в Батуми. И многие считают, что больше писатель в этом городе не появлялся. Оно и понятно литературоведы ориентируются на русскоязычные источники. Ну а мы прочтем несколько строк, которые тбилисская исследовательница творчества Булгакова, доктор филологических наук, профессор Мзия Микадзе отыскала в грузинской газете «Комунисти» за середину октября 1928 года: «В Тбилиси приехал известный русский писатель Михаил Булгаков». И еще. Как раз в то время московскому Камерному театру вдруг разрешают постановку «Багрового острова», пьесой заинтересовались еще два ленинградских театра. На это надо реагировать, и именно из Тифлиса приходит телеграмма жене: «Предложения театров телеграфировать мне». Конечно же, в столь важный для судьбы своей пьесы период Михаил Афанасьевич просто обязан находиться в Москве, а он – в Грузии. Почему? Причина может быть лишь одна. Известно, что в 1928-м его пьесы собирались ставить грузинские театры, и он посчитал свое присутствие в Тифлисе необходимым.
Казалось бы, все! С Тифлисом его больше ничего не связывает. Ан, нет! Обратно он уезжает не один, а… с Марикой Чимишкиан. Семья Булгаковых продолжает поддерживать с ней контакты, девушка даже посылает Белозерской «кофточку, заграничную, шерстяную, серенькую», купленную на тифлисском «толчке». Там, как водится и по сей день во многих странах, распродавалась бесплатная помощь из-за рубежа. Марика виделась с писателем и его женой в Ленинграде, а после расставания, на обратном пути, в Москве, ее встречают чета Булгаковых и Владимир Маяковский с Натой Вачнадзе. С Маяковским она познакомилась в 1927-м в Тифлисе, он провожал ее тогда по ночному городу. А позже признавался: «Из-за тебя я даже с Булгаковым подружился!»
Сам Михаил Афанасьевч называл ее «Марон», а когда, приехав в Москву, она поселилась в его доме, относился к ней, как к младшей сестренке. Но атмосфера рядом с создателем «Мастера и Маргариты» особенная, и Марика оказывается на орбите булгаковщины. Именно в этом доме тифлисская девушка знакомится с литературным критиком и сценаристом Сергеем Ермолинским. И выходит замуж за этого человека, ставшего прототипом застройщика Алоизия Могарыча. А комнату они снимают в деревянном доме в Мансуровском переулке, где Булгаков поселил своего Мастера. Чимишкиан видят в очертаниях главной героини пьесы «Адам и Ева», автор даже изменил первоначальное отчество Евы на то, что у Марики, - Артемьевна. И, наконец, 10 апреля 1940 года, именно тифлисскому гиду Михаила Афанасьевича, по словам Белозерской, «выпала печальная доля дежурить у постели умирающего писателя Булгакова в качестве сестры милосердия и друга».
Ну, как не назвать по-булгаковски мистическими эти хитросплетения судеб и персонажей, связавшие берега Куры и Москвы-реки?

Владимир ГОЛОВИН