| ЛЮБОЙ ЧЕЛОВЕК ОДИНОК |
 - Раньше мне казалось, что общество не до такой степени детерминировано деньгами. И это было основным пунктом наших споров с Андроном Кончаловским. Я считала, что это только в Москве и только в определенной тусовке. Но со временем поняла, что режиссер просто предвидел какие-то вещи. - Время показало, что Кончаловский прав? - Да. Его прогнозы подтвердились. - Читала в одном из ваших интервью, что когда вы только начинали снимать фильмы, то чувствовали себя испуганным режиссером… - Я говорила, что любой сценарист – это трусливый режиссер. Сценарист, когда он пишет, в своей голове одновременно снимает кино. Но просто боится взять на себя всю меру ответственности. Я и сейчас так думаю. Поэтому сценарист никогда не удовлетворен результатом, полученным от режиссера. Он видит свои картинки, свои сны, а режиссер – свои. Но это вполне естественная составляющая профессии сценариста. - И все-таки чье режиссерское решение оказалось близко тому, что вы представляли, когда писали сценарий? - Решение режиссера Авдотьи Смирновой. Сценарий своего первого фильма «Связь» я писала для режиссера, с которым уже сделала несколько фильмов, - Алексея Учителя. Он отказался снимать и предложил мне. Я испугалась, но все-таки решила рискнуть. - И многое пришлось преодолеть, чтобы выступить в новом для вас качестве режиссера? - Неуверенность, непонимание того, как это надо делать. Но мне очень помогли мои товарищи, с которыми я делала свою первую картину – прежде всего, оператор-постановщик, Сергей Мачильский. Он был настоящим соавтором, учил меня, причем очень тактично, так что я это не всегда понимала, - разводить мизансцену, строить кадр. Единственное, чему мне не пришлось учиться, - это работа с актерами. Поскольку я всегда очень любила этим заниматься. Мне кажется, я чувствую актеров. Понимаю, как с ними взаимодействовать и добиваться того или иного результата. Кино – искусство коллективное, но оно должно иметь мотором единую волю. Ее может дать только режиссер. Только он знает, чего добивается. Как говорит мой отец, режиссер – это человек, который знает, чего он хочет и умеет объяснить это другим. - Режиссерское образование обязательно, чтобы снимать кино? - Лучше, чтобы оно было. Мне, безусловно, не хватает режиссерского образования. Но вопрос в том, где и как ты его получил. - Но вы уже не будете к этому стремиться? - У меня все-таки за плечами несколько картин. Я уже в том возрасте, когда учатся на ходу. И потом, я ведь пришла в эту профессию не с улицы. Работала как сценарист, благодаря Алексею Учителю не раз присутствовала на монтаже. Принимала в нем пассивное участие. Свою картину «Мания Жизели» я честно отработала в качестве ассистента художника-постановщика именно для того, чтобы знать, как это все устроено. Так что доморощенные, но все-таки какие-то свои университеты у меня были. Кстати, изначально я хотела поступить во ВГИК на сценарный факультет, но мой отец, актер и режиссер Андрей Смирнов, категорически этому воспротивился, и у меня не хватило характера, чтобы настоять на своем. «Если ты поступишь во ВГИК, я перестану с тобой разговаривать!» - сказал он мне. Отец считал, что во ВГИКе не дают серьезного образования, что мне нужно получить более фундаментальные знания и что филология – это то, что мне нужно. И я как послушная девочка поступила в МГУ. А в кино пришла не благодаря, а вопреки своему отцу. Я прошла через другую дверь, других людей. Отец ничем в этом не помогал, и слава богу. Потому что сейчас ни один из моих коллег не упрекнет меня в том, что я попала в кино по блату. Я начинала в документальном кино и прошла практически все ступени. Так что я пришла в кино позже и по-другому. И не жалею об этом. Мне много дало то, что я училась на филологическом и театроведческом факультетах, занималась современным искусством, пыталась писать об этом. Конечно, жаль, что у меня не было настоящего студенчества. - Как вы сами для себя определяете суть того, чем занимаетесь в кино? - Я рассказываю истории про людей. Про то, что все происходящее с нами в жизни не уникально, - это уже было с кем-то. Мне кажется, это должно как-то утешать человека, - то, что он не один. Что все его горести, неприятности случались и с другими людьми, в другое время. И все равно можно выкарабкаться. - Для поэта Елены Исаевой, поэзия – это способ гармонизации мира. То есть то, чем вы занимаетесь в кино, - тоже своего рода способ гармонизации? - Да нет. Я не ставлю перед собой таких глобальных задач. Я рассказываю людям истории про них самих. Мы же сказочники, мы производим иллюзию! И моя задача, чтобы человеку эти полтора часа, что идет фильм, было не скучно, чтобы он не пожалел о потраченном времени. Чтобы его что-то рассмешило или огорчило. Чтобы он вышел из кинотеатра, и ему захотелось выпить с друзьями вина и поговорить о жизни. - То есть вы делаете кино для массового зрителя? - Я считаю, что да. Есть такое слово – «мейнстрим». Мне кажется, что я делаю кино для достаточно широкого зрителя. Я не умею делать кино для совсем молодых людей, для подростков, которые составляют сейчас в России основную массу кинозрителей. Я рассказываю истории для взрослых, но для самых обыкновенных взрослых, которые успели в жизни что-то почувствовать и подумать. Не для киноманов. - Мне кажется, что интеллигентные героини ваших картин «Два дня» и «Кококо», которых играют Ксения Раппопорт и Анна Михалкова, - это ваши протагонисты. Я вижу в них ваше отношение к миру. Так ли это? - Но точно так же и в других героях есть мое отношение к миру. Нет, ни одна, ни другая героини не являются моими портретами. Есть брать картину «Кококо», то в обеих героинях есть мои черты. А есть совершенно не мои. Что касается героини фильма «Два дня», то в ней тоже есть какие-то мои черты, но есть и абсолютно выдуманные. В обеих есть что-то общее – они из одного сословия, обе интеллигентки и обе работают в музее. Но это связано, скорее, с тем, что я очень люблю и хорошо знаю музейный мир. И мне было всегда жалко, что его не видно в кино. А ведь это совершенно особый мир. У музейщиков есть свои черты – милые, смешные, замечательные и неприятные, да какие угодно. Но эти люди бескорыстно занимаются производством или хранением культурной памяти, духовных ценностей. Это накладывает на них особый отпечаток, который был мне всегда очень интересен. Жаль, что никто не смотрит в эту сторону, не думает о том, как и чем живут сотрудники музеев. Но это совершенно не значит, что в дальнейшем я буду рассказывать истории только про музейщиков. Тем более что герои моей картины «Связь» - это самые обычные клерки: она рекламный агент, он хозяин небольшого магазина. Совсем другая среда. Меня интересуют разные социальные группы, которые так или иначе не осознаны кино. В какой-то момент интеллигенция совсем ушла с экранов. Мне захотелось ее вернуть. Интеллигенция вполне заслуживает того, чтобы о ней тоже говорили. - А не только об олигархах и проститутках. - Совершенно верно. - Граница между двумя героинями фильма «Кококо» непреодолима? Лиза – интеллигентка, Вика – духовно неразвитый человек, что называется, быдло… - Я совершенно не считаю Вику быдлом. Быдло – я не знаю, что это такое. Когда вглядываешься в человека, то он не может быть быдлом. Вика, которую играет Яна Троянова, вызывает мою симпатию. И восхищение, и раздражение, и неприятие – но точно так же, как и героиня Анны Михалковой – Лиза. Вы говорите, что граница непреодолима. Хорошо, что возникло слово «граница». Это фильм про нарушение границ. Они обе нарушают границы личности друг друга. Это вообще наша русская черта – дружба взасос, неумение соблюдать дистанцию. Непонимание того, что то, что хорошо для тебя, может быть совершенно не хорошо для другого. И в этом смысле Лиза и Вика виноваты обе, и их обеих жалко. Они обе дуры, и обе несчастные. Преодолима ли граница между ними? Да зачем ее преодолевать? Это граница не между сословиями, а между людьми. У каждого своя биография, свои пристрастия. А мы часто от неопытности или глупости начинаем свои причуды навязывать другим. Эта история – про наши безграничные мучения именно по той причине, что мы лезем. Не спросив, готов ли к этому человек. Лиза совершает ужасные, унизительные поступки по отношению к Вике, она бесконечно, не замечая того, топчет ее чувство собственного достоинства, самоуважение. Лиза бесконечно доказывает Вике, даже не осознавая этого, что все, чем Вика жила до встречи с ней, неправильно и ненужно, и сейчас она объяснит ей, как надо. Да не надо никому ничего объяснять! - Может быть, это просто попытка преодолеть одиночество? - Конечно, и это тоже… Любой человек одинок. И человеческая зрелость в этом и состоит, чтобы уметь жить с этим одиночеством, правильно его принимать и не преодолевать его за счет других людей, за счет чужих нервов и судеб. Вика тоже хороша. Но ей никогда ничего никто не объяснял, а Лизе-то объясняли! Это история про инфантилизм. - Вообще присущий интеллигенции. Это ведь то самое уязвимое место… - Да, можно так сказать. - И это то, что всегда мешало, мешает и будет мешать жить. - Наверное. - Нашла в Интернете список литературы – десять произведений, определивших вашу жизнь и духовное становление. Из них большая часть – это произведения русской литературы и только три – зарубежной. Из современных авторов вы назвали только португальского писателя Жозе Сарамаго. - Это книги, которые, так или иначе, сформировали мою душу, личность. Понятно, что формирование происходит до определенного возраста, потом уже личность сформирована, так что книга или фильм уже не может оказать на тебя особого влияния, ведь ты созревший человек. Ты то, что ты есть, и не станешь другим. Принцип такой: это те книги, которые я перечитываю в своей жизни много раз. А то, что большей частью там русская литература, вполне естественно. Мой язык, моя культура. Русские писатели – это все мои родственники. Душевно. Конечно, они занимают особое место в моей жизни. - А «Волшебная гора» Томаса Манна? - Там ведь не зря главная героиня русская. Местами Манн – совершенно русский писатель! Именно на него русская литература оказала такое сильное влияние. Достоевского и Толстого Томас Манн знал великолепно. Я назвала «Волшебную гору» в числе книг, оказавших на меня влияние, поскольку это история взросления, формирования, история того, как человек вырастает сам из себя, из своей среды, своих предрассудков, как он проходит через определенные искусы и кем в итоге становится. Мне кажется, что эта книжка для любого созревающего человека очень важна. В первый раз я прочла «Волшебную гору», когда мне было лет 15. Не помню, что я вообще поняла, по-моему, я следила только за любовной историей Ганса Касторпа и Клавдии Шоша. А потом я читала этот роман много раз, и читаю до сих пор. «Волшебная гора» - книга, которая очень укрепляет тебя в намерении думать и анализировать происходящее в жизни. - А почему не «Доктор Фаустус»? Это ведь тоже школа становления личности? - Да, школа становления гения – композитора Адриана Леверкюна. А Касторп из «Волшебной горы» - это заурядность, обыватель. И при том, что я очень люблю «Доктора Фаустуса», я не могу себя чувствовать Леверкюном. Я не являюсь гениальным композитором. Мне легче идентифицировать себя, как говорит Клавдия Шоша, с «маленьким буржуа с влажным очажком». Мне кажется, каждый из нас в какой-то степени «маленький буржуа с влажным очажком». И потом, «Доктор Фаустус» во многом философский роман. Он скорее про историю мысли, чем про историю чувств. Я очень люблю эту книгу, но в десятку она для меня не входит. По тому воздействию, какое «Доктор Фаустус» на меня оказал. - А чем вам близок Жозе Сарамаго? - Этого писателя я очень поздно для себя открыла. Начала читать Сарамаго лет пять назад, и он меня совершенно поразил. Меня потрясло, что я пропустила писателя такого масштаба. Конечно, он соревновался именно с Томасом Манном. Например, «Евангелие от Иисуса» - это прямая полемика с Томасом Манном, с его тетралогией «Иосиф и его братья», прежде всего, с его пониманием божественного. На мой взгляд, когда читаешь переводную литературу, большое значение имеет, как это переведено. Нам очень повезло, что Сарамаго переведен на русский язык абсолютно гениальным переводчиком Александром Сергеевичем Богдановским. Поэтому у нас есть свой, русский Сарамаго – совершенно волшебный! И меня просто поразила масштабность его высказываний. Каждый роман, который я читала, мне казался самым главным и любимым, пока я не прочла «Год смерти Рикардо Рейса». Потому что это его самый, может быть, тонкий и самый художественный роман. Он во многом о природе искусства и совершенно не похож на другие вещи Сарамаго, которые я читала. И он не богоборческий, в романе писатель не борется ни с богом, ни с богами, хотя в других романах Жозе Сарамаго – богоборец. «Год смерти Рикардо Рейса» - о волшебстве, которым является искусство. В нем показана сложная система отражений и рифм о природе поэзии. Словом, это совершенно прелестное, завораживающее чтение. Меня спросили однажды: «Ты читала Сарамаго?» - «Да!» - «А его «Год смерти Рикардо Рейса»? - «Пока нет!» - «Значит, ты еще не читала Сарамаго!» Действительно, я знала одного Сарамаго и не знала другого. И этот другой меня потряс едва ли не больше, чем первый. Вообще Сарамаго – мой любимый писатель, и огромное счастье, что я могу его читать по-русски. - Почему в этом списке русских классиков нет Достоевского? - Известно, что люди делятся на тех, кто любит Толстого, и тех, кто предпочитает Достоевского. Я, например, люблю Достоевского и читала все, что он написал. Многие вещи несколько раз. Но Толстого я чувствую острее. Конечно, Достоевский открыл потрясающие вещи в человеке – то, что до него никто не открывал, додумался до таких вещей, до которых никто до него не додумывался. Но он же мучительный, говорит о мучении, а Толстой – о том, как прекрасен мир. О том, что мир и люди могут быть ужасными, но на самом деле все сводится к какому-то ощущению гармонии. Поэтому для меня Толстой важнее, чем Достоевский. Но это вопрос личных предпочтений. - Вы поставили на телевидении «Отцы и дети». Откуда возник Иван Тургенев? - Я не очень люблю Тургенева, но очень люблю роман «Отцы и дети». И всегда очень любила, помню, как рыдала на сцене смерти Базарова. В какой-то момент я стала думать, что у этого романа очень несчастливая судьба. Причем с самого момента его выхода. Роман антиполитический, а его прочли как политический. И всегда читали так. Это роман о чувствах, семейных отношениях, а его воспринимали как произведение о нигилистах. Я хотела исправить эту несправедливость, насколько это возможно. Сказать, что Иван Сергеевич был не дурак, когда выбирал название для романа. Он не просто так назвал его «Отцы и дети». Это действительно роман об отцах и детях, о братьях и сестрах. Там есть две сестры, два брата. Родители и дети. Это, может быть, самый английский из русских романов. В том смысле, как в нем исследуются взаимоотношения в семье. Очень хотелось поставить это произведение как семейный роман. Тронуть зрителей родителями Базарова. Мне очень хотелось, чтобы увидели сходство между Базаровым и Павлом Петровичем Кирсановым. Тургенев на протяжении всего романа данный момент подчеркивает, а критики этого не заметили. Я хотела, чтобы увидели, какой прекрасный человек Николай Петрович Кирсанов. В школе нам его показывали, как слабого, мягкого, даже глуповатого человека. Хотя он обладает такой деликатностью сердца, что едва ли не умнее всех героев этого романа. Мне просто хотелось по-другому взглянуть, чтобы все увидели в романе прелестные характеры. Мне хочется, чтобы в Базарове увидели не только нигилиста и грубияна, но очень молодого человека с раненым самолюбием, с очень несчастной любовной историей. - Такой женский взгляд. - Мне не кажется, что это вопрос пола. Когда я пришла с идеей реализации этого проекта к продюсеру Валерию Тодоровскому и объяснила ему, почему это нужно снимать, он сказал сразу: «Замечательно! Завтра же начинай». - Фильм «Дневник его жены», снятый по вашему сценарию, - это тоже попытка взглянуть по-другому? На писателя Бунина? - Что значит – «по-другому»? На него никак не взглядывали, Бунин долгое время был под полузапретом. Бунина я знаю наизусть, он уже входит в состав моей крови. Поэтому я могла бы назвать его своим близким родственником. «Дневник его жены» - это попытка рассказать об одиночестве среди людей. Первая попытка как-то рассказать об эмиграции. Я понимаю, что Бунин был не таким, и многое было по-другому. «Дневник его жены» - это, конечно, история про одиночество – каждого из героев, но, прежде всего, Ивана Алексеевича. Очень большого художника, совершенно ни на кого не похожего, абсолютного волшебника, который страшно мучился от того, что при его жизни мало кто понимал масштаб его дарования. Когда он умер, появилась статья Георгия Адамовича, своего рода некролог. В ней было сказано, что окружающие мало понимали, какого масштаба художник находится рядом с ними. В какой-то степени это продолжалось и потом. Он был, в общем, полузабыт. Нобелевскую премию он получил еще до того, как написал лучшие свои книги. В 1932 году. И только через десять лет он напишет «Темные аллеи». К тому моменту, когда он достиг абсолютной вершины, его прочно забыли. Уже случилась война, и никому не нужно было его переводить. Уже никого не интересовала его Нобелевская премия. Он умирал фактически в нищете. - А что интересного происходит в современной русской литературе? - Да много чего интересного происходит. Есть такой замечательный писатель Александр Терехов. Его последний роман «Немцы» - это большое событие в литературной жизни. Очень крупная, значимая книга. Терехов – оригинальный, ни на кого не похожий писатель. Все время что-то интересное происходит – и в поэзии, и в прозе, и в кинематографе. Абсолютно цветущие литература, кино, театр… - Ваш отец, актер и режиссер Андрей Смирнов, утверждает, что российское кино умерло. - Отец не имеет в виду, что умер кинематограф как таковой. Он имеет в виду, что умерла модель взаимоотношений «кинематограф – зрители», существовавшая раньше. А чем ее заменить, пока непонятно. Потому что царит американский кинематограф для тринадцатилетних, процветает пиратство… Но это никак не умаляет значение талантливых людей, которые в кино работают. Можно назвать 10-15 имен блестящих режиссеров, картины которых становятся событием. Так что я не вижу никакого кризиса кино. - Вы верующий человек? - Да, но не считаю, что можно навязывать свою веру другим, и с уважением отношусь ко всем конфессиям, убеждениям, в том числе атеизму. Та напыщенная серьезность, с которой Русская православная церковь пытается насадить православие в обществе, представляется мне ненужной, а может быть и пагубной. Мне неприятен напыщенный, надутый дундук, который каждого учит жить и требует от всех немедленного воцерковления. Православие тоже бывает разное… - Дуня, вы производите сейчас совсем другое впечатление, чем та телеведущая, что ведет передачу «Школу злословия» - колкая, язвительная. - Конечно, это условие игры. Мы ведь выполняем некую актерскую задачу – важно не показать самих себя такими, какие мы есть, а раскрыть того человека, с которым мы разговариваем. Нельзя актрису, играющую леди Макбет, обвинять в убийстве. Инна БЕЗИРГАНОВА | |||||||
|
|||||||
