| ЗАВЛЕКАЮТ В СОЛОЛАКИ...(ГРИБОЕДОВ В ТБИЛИСИ) |
|
…Второе десятилетие позапрошлого века. Над берегом «сулулаха» - большой дом начальника артиллерии Отдельного Кавказского корпуса Федора Ахвердова, в просторном саду – тенистые аллеи, беседки, площадки для игр. Хозяин – гостеприимный коренной тифлисец – устраивает частые приемы, и эту традицию после его смерти сохраняет вдова Прасковья Николаевна, урожденная Арсеньева. По воспоминаниям современников, «выдающаяся женщина: получила в Петербурге хорошее образование, с успехом занималась живописью, копировала картины в Эрмитаже, любила литературу и музыку… дом ее был средоточием всего культурного общества Тифлиса в продолжение 10 лет». А общество это составлял не только цвет грузинской интеллигенции. Дочь хозяйки дома Дарья, в замужестве ставшая Харламовой, вспоминает и о блестяще образованной русской «военной золотой молодежи», и о «либеральной статской молодежи из будущих декабристов», и об «отправленных проветриться многих слегка замешанных декабристах». А это – слова о человеке, напрямую связавшем свою судьбу с этим замечательным домом, никем иным, как Александром Грибоедовым: «Помнить есть что, так как в доме моей матери в Тифлисе он был ежедневным гостем. У нас зародилась и развивалась его любовь к княжне Нине Чавчавадзе, и в нашем же доме сделался он счастливым женихом, позабыв на время свою ипохондрию». Согласитесь, дорогие читатели, что после этих слов просто нельзя не проследовать по дому Ахвердова вслед за автором «Горя от ума», приходившим сюда намного чаще, чем к другим тифлисцам. Начнем с флигеля, который снимала семья князя Александра Чавчавадзе – знаменитого поэта, в качестве адъютанта генерал-фельдмаршала Михаила Барклая-де-Толли, бравшего Париж, и, кстати, крестника Екатерины II. Именно здесь становится завсегдатаем русский друг князя, дипломат Грибоедов, который, впервые приехав на берега Куры в 1818-м, поначалу огорчался: «Я уже четвертый месяц, как засел в нем (Тифлисе), и никто из моих коротких знакомых обо мне не хватился, всеми забыт, ни от кого ни строчки!» Но, по правде сказать, не так уж пресна его жизнь в единственной на весь город гостинице француза Поля, здание которой не сохранилось на нынешней улице Пушкина. В Тифлисе он встречает корнета лейб-гвардии уланского полка, будущего декабриста Александра Якубовича, отправленного из Петербурга на Кавказ за участие в дуэли в качестве секунданта. Грибоедов был секундантом его противника, и, по условиям поединка, они тоже должны были стреляться. Но этого не произошло, потому что оба сразу попали под надзор. И вот, в Тифлисе Якубович решает исправить упущенное. Грибоедов против дуэли, но честь в те времена была превыше всего. Пуля лишает Грибоедова кончика левого мизинца, а сам он, по одним сведениям, промахивается, по другим – стреляет в воздух. Резюме же делает такое: «Объявляю тем, которые принимают во мне участие, что меня здесь чуть было не лишили возможности играть на фортепиано, однако теперь вылечился и опять задаю рулады». После этого наступает полное примирение. Секунданта Якубовича – Николая Муравьева, через десятилетия ставшего наместником Кавказа, Грибоедов даже учит персидскому языку, а тот его – турецкому. Завязываются новые интересные знакомства и чувство одиночества исчезает: «Я здесь обжился и смерть не хочется ехать». А вот – свидетельство того, что и сам Александр Сергеевич пришелся по душе тифлисскому обществу. Приглядимся к его первому отъезду в Персию: «После приятельского завтрака мы оставили Тифлис; я везде нахожу приятелей… Дело в том, что многие нас провожали, в том числе Я (Якубович), и жалели, кажется, о моем отъезде… Я поутру обскакал весь город, прощальные визиты…» А уже из Тавриза – призыв человека, тоскующего по главному городу Грузии: «Спешите в Тифлис, не поверите, что за роскошь! В клубе балы и с масками». Он и сам просит перевести его в этот город «судьею или учителем», но вновь надолго попадает в него лишь в конце 1821-го, когда, из-за перелома руки, получает относительно спокойную должность «секретаря по иностранной части» при главнокомандующем войсками на Кавказе. Поселяется он на Экзаршеской площади (ныне – Ираклия II), рядом, как он пишет, с «царевниными сыновьями, царевичами» - семьей царевны Текле, дочери Ираклия II. А оттуда – совсем недалеко до дома, о смерти хозяина которого он сокрушался: «Отчего на генералов у нас безвременье? Один сошел с ума. Другой пал от изменнической руки, Ахвердов – от рук мирных благодетельных, докторских, жаль его семейство...» Именно в доме этого семейства и встречается он впервые с дочкой своего друга, княжной Нино Чавчавадзе. «Я лично начала его помнить лет 9-ти, когда он вернулся после долгого отсутствия из Тавриза, почти ежедневно обедал у нас, а после обеда играл нам, детям, танцы», - вспоминает все та же Дарья Харламова, ровесница Нино. Детей же в доме полно: две дочери и сын Чавчавадзе, дочь, падчерица и сын Ахвердовой, да еще их подружки, приходящие для совместного обучения. Харламова продолжает: «Нам-то, младшему возрасту, и играл танцы Грибоедов. Расположение духа у него было необыкновенно изменчивое, иные дни проходили в полном молчании с его стороны, но без видимой причины чело его прояснялось, он делался весел, разговорчив (говорил всегда по-французски) и, если не было малознакомых гостей, шел в зал после обеда, говоря: «Enfants, venez danser» («Дети, идите танцевать» - на французском) - садился так, чтобы видеть наши неуклюжие танцы. Играл он всегда танцы своего сочинения, мелодию которых еще ясно помню, но очень красивые и сложные, потом переходил к другим импровизациям и проводил за роялем иногда весь вечер». Музыке детей учит приглашенный капельмейстер и «только Нине Александровне давал сам советы Грибоедов, когда она подросла, и он был в Тифлисе». В ахвердовском доме Александр Сергеевич Грибоедов «задавал рулады», надевая на искалеченный палец специальный кожаный чехольчик. А потом – отъезд в Россию, и на берегу «сулулаха» он появляется, когда Нине уже 14. Молодежь любит ездить верхом и, «если ехала Нина Александровна и Грибоедов был в Тифлисе, то сопровождал ее». Он попросту очень занят, помимо дипломатической работы – заботы по оживлению общественной жизни Грузии. Участие в разработке плана «Российской Закавказской компании». Начало работы над «Обозрением российских владений за Кавказом в статистическом, этнографическом и финансовом отношении», которое и по сей день – важнейший источник для историков. Рекомендации гражданским властям города «о лучших способах вновь построить Тифлис». Среди предложений по благоустройству города – и места, в которых можно построить мосты через Куру. Спустя многие годы именно там и появятся Мухранский и Воронцовский мосты (ныне – имени Бараташвили и Саарбрюккенский). Еще Грибоедов ходатайствует об открытии училищ для «лиц свободного состояния», прилагает усилия для выхода в свет газеты «Тифлисские ведомости», создания Коммерческого банка… При всех этих заботах ему просто необходим дом Ахвердовых, с его постоянной атмосферой тепла и вниманием. Грибоедов не только находит исцеление от душевных тревог в салоне Прасковьи Николаевны, в обществе ее крестницы Нино. Как свидетельствуют современники, он еще и «изгнал из круга дома сего плута скаредного и обманщика», некоего Савиньи, «раскрыв его поведение и подложные письма и поступив по-рыцарски». И еще одно воспоминание Харламовой о тех днях в тифлисском доме: «Конечно, главное внимание Александра Сергеевича с того времени, как я стала его помнить, было обращено на княжну Нину Чавчавадзе, которой было лет 14 тогда, хотя она, как все южанки, была уже вполне сложившаяся женщина в эти годы. Он занимался с нею музыкой, заставлял говорить по-французски…» А потом – снова отъезд и появление уже в качестве российского полномочного министра в Персии. Вот тогда-то в ахвердовском доме и происходит то, что стало одной из самых легендарных историй о любви. Отправившись в Карс по служебным делам, Грибоедов внезапно возвращается в Тифлис, а дальше – слово ему самому: «В этот день я обедал у своей старой приятельницы (Прасковьи Николаевны), за столом сидел против Нины Чавчавадзевой, все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необычайно важной, или что другое придало мне решимость необычайную, выходя из-за стола я взял ее за руки и сказал ей (по-французски): «Пойдемте со мной. Мне надо вам что-то сказать». Она меня послушалась, как и всегда; верно думала, что я усажу ее за фортепиано; вышло не то; дом ее матери возле, мы туда уклонились, взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что я начал бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери, Прасковье Николаевне Ахвердовой…нас благословили, я… отправил курьера к ее отцу в Эривань с письмом от нас обоих и от родных». Ну, а мы обратим внимание на то, что «сему способствовала Прасковья Николаевна, коей слишком короткое обхождение с Грибоедовым и даже дружба с ним» очень не нравились другим претендентам на руку юной княжны. Претенденты же эти – отнюдь не второсортны. Сын знаменитого адмирала, полковник лейб-гвардии Николай Синявин; кузен главнокомандующего в Грузии и брат командира Грузинского гренадерского полка, будущий тифлисский и витебский губернатор Сергей Ермолов; походный атаман донских казачьих полков на Кавказе, генерал-лейтенант Василий Иловайский; уже известный нам Николай Муравьев, который стал командиром лейб-гренадерского Эриванского полка… Именно Муравьев утверждает что «Грибоедов открыл свое намерение Прасковье Николаевне, которая от сего была в восхищении. Кроме того, что она надеялась видеть их счастливыми… ей льстил выбор Грибоедова, ибо Нина была ею воспитана». Ну, а дочери Ахвердовой сама Нино потом признавалась, что «давно уже имела душевную склонность к Грибоедову и желала его иметь супругом». Словом, хозяйка этого дома благословила свою любимицу раньше ее отца, который «начальствовал войсками и областью в Эривани, и ответ от него получен, без сомнения, утвердительный; он всех более радовался сему союзу». Дальнейшая судьба Александра Сергеевича и юной княжны известна всем. И в очередной раз перелистывать здесь ее страницы просто нет смысла. Заметим только, что имя Ахвердовой с них не исчезает. Так, из Карабаха Грибоедов пишет именно ей: «Говорите с Ниной обо мне побольше, всякий раз, как нечего будет делать лучшего. Помните, что мы оба Вас любим как нежную мать; она и я...» И подпись: «Ваша приемная чета, Ваши дети». Ну, а если мы, все-таки, заглянем из столь примечательного тифлисского сада на последние страницы жизни Грибоедова, то для того, чтобы опровергнуть устоявшиеся мифы. Миф первый. Многие годы утверждалось: «Горе от ума» написано потому, что автор пьесы был чуть ли не «борцом с режимом», и, в наказание, царь отправил его на Кавказ – в опасности войны, а затем – в Иран, на верную гибель. Ничего подобного не было. Замысел знаменитой пьесы родился у Александра Сергеевича уже в Тифлисе, и есть сведения, что он читал ее вариант все в том же доме Ахвердовых, а затем состоялся и любительский спектакль. Что же касается «опалы», то, когда Грибоедова признали непричастным к восстанию декабристов, царь по-своему загладил его арест: за успехи на дипломатическом поприще присвоил звание статского советника, наградил орденом Святой Анны с алмазами и премией в 4 тысячи червонцев. А вскоре и вовсе назначил своим полномочным министром при тегеранском дворе. Миф второй. Тело Грибоедова чуть ли не тайком привезли в Тифлис и весьма скромно похоронили. Обычно это утверждение основывается на цитате из пушкинского «Путешествия в Арзрум», описывающей одинокую арбу, везшую из Тегерана по крутой дороге гроб с останками поэта. Но давайте прочтем и другие строки – из поэмы Якова Полонского «Н.А. Грибоедова»: Но не скрипучая арба Ввезла его в Тифлис, - Нет, осторожно между гор, Ущелий и стремнин Шесть траурных коней везли Парадный балдахин; Сопровождали гроб его Лавровые венки, И пушки жерлами назад, И пики, и штыки; Дымились факелы, и гул Колес был эхом гор, И память вечную о нем Пел многолюдный хор... И, самое интересное, что правы и Пушкин, и Полонский. По пересечении реки Аракс, на территории Российской империи, останкам Грибоедова были отданы военные и гражданские почести. Упряжка из 6-ти лошадей, эскорт из 2-х рядов факельщиков и батальона Тифлисского полка с опущенными знаменем и ружьями, процессия русских и армянских священников, несмолкающий траурный марш военного оркестра… Но на крутом перевале, по узкой тропе которого могла проехать только арба, гроб пришлось перевозить с минимальным эскортом из нескольких солдат во главе с поручиком. Тогда и мог видеть Пушкин своего погибшего тезку. А в «Тифлисских ведомостях» мы сможем прочесть 18 июля 1829 года, что «тело покойного Российского Полномочного Министра в Персии, Статского Советника Грибоедова, привезенное из Тегерана со всеми почестями, приличными сану, в который он был облечен… перевезено из Тифлисского карантина в Сионский Кафедральный Собор, где оное поставлено было на нарочно для сего изготовленный великолепный катафалк». В церемонии участвовали «Тифлисский Военный Губернатор, весь Генералитет, военные и гражданские чиновники». Да и хоронили отнюдь не втихую: «Бренные останки Александра Сергеевича Грибоедова, в сопровождении Его Высокопреосвященства Экзарха Грузии и всех присутствовавших, отнесены в монастырь Святого Давида, где преданы земле, согласно с волею, неоднократно объявленною покойником при жизни». Вот так, на самом деле, хоронила Грузия полюбившего ее поэта. Полюбившего настолько, что он всерьез задумывался о том, чтобы навсегда поселиться на этой земле. О желании сделаться «отшельником в Цинондалах» он писал в год своей смерти. Да и в служебных «записках» наместнику на Кавказе проходит мысль о намерении остаться в Тифлисе. В городе, где начал и вчерне закончил «Горе от ума». Вообще, многие относят Грибоедова к «авторам одной вещи», но ведь в Тифлисе создавалась еще и «Грузинская ночь», из которой мы сможем прочесть лишь 2 сцены. Но и их хватило, чтобы критики связали эту утерянную пьесу с литературными традициями Шекспира и Гете. А счастливые, в отличие от содержания драмы, грузинские ночи связаны для Грибоедова с еще одним роскошным садом – в «Цинондалах», Цинандали, имении князя Чавчавадзе в Кахетии. И там собиралось блестящее общество, и там поэт-дипломат был счастлив, как и в ахвердовском доме. Особенно, когда после нескольких дней свадебных торжеств в Тифлисе приехал сюда с молодой женой. На две недели, ставшие для него, пожалуй, самыми лучшими из всех, проведенных в Грузии. И сегодня на аллеях цинандальского сада, сохранившего и беседку, принимавшую молодоженов, и дуб, в дупле которого дворовая девочка спаслась во время набега горцев, живет сказка-быль о коротком счастье Александра и Нино. Сказка, начавшаяся в тифлисском саду… …О девушке, которой снится венчальный звон при образах, и о заморском странном принце с тоской в прищуренных глазах. Вы сказкам верьте, иль не верьте, но здесь сплели свои канвы легенды о любви до смерти с судьбою девочки-вдовы. В преданьях, в книгах, даже в тостах живет сюжет: дворец в саду, визиты, музыка, знакомство, венчанье, проводы в беду… Когда тебе опять про это начнут деревья ворожить, склонись у входа в дом Поэта – здесь знали, как любить и жить. О, будь навек, во всех напевах, благословенна та земля, что может прятать в своих древах детей от горцев Шамиля! Я в Цинандали взглядом трону рубцы ее священных ран. И вздрогну, увидав с балкона далекий город Тегеран. Этот город мысленно предстал и перед теми, кто выходил на балкон тифлисского дома с садом – ахвердовского. Предстал источником двойного горя: Нино, узнав тщательно скрывавшуюся от нее страшную весть, потеряла сына, которого носила под сердцем… В такой момент, наверное, нам самое время покинуть этот дом. Но мы еще вернемся в него, вместе с другими людьми. И будет это цвет грузинской и русской интеллигенции - писатели, поэты… И Яков Полонский посвятит Нине щемящие, полные восхищения строки, и Михаил Лермонтов почтительно склонит голову, получая из ее рук заветный кинжал… Мы же пока уходим из той усадьбы, из того века. И, возвращаясь в век нынешний, окажемся на улице Мачабели, у знакомого нам здания Союза писателей Грузии. Почему именно здесь? Да потому, что стоит оно на том самом месте, где когда-то так романтично, на берегу канала, располагалась усадьба Ахвердовых … Владимир Головин Тебе известно, кто может "Прохождение игры супер корова"дать тебе свободу. Собранные у пояса в крупную складку, они кончались у щиколоток разрезом, украшенным длинным "Борис моисеев скачать песню"рядом пуговиц, "Блестящие раскраски винкс"которые при желании можно было застегнуть. Но он сказал, что не пойдет туда, что не намерен "За друзей,за друзей за друзей скачать"идти по следу. Здесь не знают болезней "Русалочка игра скачать торрент"ни одна эпидемия не проникла в эти благословенные места. | |||||||
|
|||||||
