| ЧТО УДЕРЖАЛОСЬ В СОЗНАНИИ |
|
ВСЕ МЫ ВЫШЛИ ИЗ ТБИЛИССКОГО ТЮЗА Мое детство, как и детство большинства моих сверстников, без преувеличения прошло в очередях – за сахаром, маслом, крупами... Придя из школы, я тут же направлялся на «охоту» за дефицитными продуктами. Справедливости ради надо сказать, что никто в семье меня не понукал, не заставлял это делать. Но мы росли, сознавая, что в это трудное время нужно помогать родителям. В очередях, нескончаемых, изматывающих, приходилось простаивать часами на улицах, в подворотнях, во дворах. Даже в довоенные годы, когда мы с родителями приезжали летом в Москву, тоже метались по магазинам (в столице, правда, очереди были поменьше), запасая перед возвращением в Тбилиси все то, что там было трудно достать. А чтобы купить мне ботинки, мы с папой как-то простояли в Тбилиси целую ночь перед обувным магазином и только наутро были «осчастливлены» парой новых туфель. Нeт, моим внукам не понять того времени... Тех житейских бед и радостей. Радостей по поводу самой скромной покупки. Очереди в Грузии имели свою «специфику». С учетом местной ментальности, бурного темперамента кавказских мужчин все очереди здесь были поделены надвое: одна очередь была женской, другая – мужской, подальше от женских чар, от женских тел. С годами, особенно после начала войны, эти очереди, теперь уже для «отоваривания» по карточкам, становились все длиннее. Самыми изнурительными были очереди за керосином (газа-то не было, да и электричество часто отключали), ведь жили при керосинках и керосиновых лампах. Ближайшая керосиновая лавка находилась в подвале как раз на нашей Боржомской улице. И к ней с вечера выстраивались люди с бидонами и бутылками, которые всю ночь с грохотом передвигались под нашими окнами. В нелегкие довоенные и военные годы наше детство скрашивал лишь один гостеприимный дом в Тбилиси, который был знаком каждому школьнику, - русский TЮЗ. Театр юного зрителя. Вообще-то он объединял много чего и потому назывался очень торжественно – Дом художественного воспитания и технической пропаганды среди детей имени... Лазаря Моисеевича Кагановича, нашего большого шефа, сталинского наркома. Очевидно, под технической пропагандой подразумевалась первая в Союзе Детская железная дорога в парке «Муштаид». Еще при этом доме выпускалась раз в неделю многотиражная газета «Дети Октября», которая делалась руками ребят, учащихся старших классов, тоже единственная в своем роде. Издателем ее, как бы сказали сегодня, был директор Дома художественного воспитания, неуемный человек, любимец детворы Константин Сергеевич Вайсерман, которого мы между собой ласково называли Костик. Он на всякий случай все же заходил в типографию проглядеть очередной номер газеты. A еще был старый метранпаж. Вот и все взрослые на эту газету. В пятом классе, перед очередной поездкой в Москву, я получил необычайно важное задание от редакции написать заметку о другой ДЖД, построенной в столице, в парке Сокольники. Проявив взрослую самостоятельность, я отправился туда на метро сам, со справкой в кармане, которая свидетельствовала, что я являюсь специальным корреспондентом газеты «Дети Октября». Это было первое в моей жизни журналистское задание, собственно, дебют в журналистике, которой я впоследствии немало и увлеченно занимался. Кажется, уже в шестом классе я стал ответственным секретарем «Детей Октября» и этим очень гордился. Незадолго до меня редактором этой пионерской многотиражки был старшеклассник (он на три года старше меня) Густав Айзенберг, мой друг, ставший потом известным сценаристом Анатолием Гребневым, моим соавтором по многосерийному художественному фильму «Карл Маркс. Молодые годы». И все же главным в Доме художественного воспитания в Тбилиси был замечательный ТЮЗ, ютившийся в пристройке старой гостиницы. Школьные годы В 44-й русской школе в Тбилиси, где я поначалу занимался, состав учителей, как и учащихся, был интернациональный – русские, грузины, армяне, греки, азербайджанцы. Стало уже банальностью говорить, что в те времена, во всяком случае среди ребят, никто не интересовался, кто какой национальности. Моими лучшими друзьями стали армяне братья Яраловы и полуполяк-полуармянин Игорь Горонович. Осенью 1942 года меня перевели в 5-ю школу, которая, будучи подведомственной Министерству путей сообщения, называлась железнодорожной. Туда я и пришел в восьмой класс. Ребята почему-то сразу прониклись ко мне симпатией и даже избрали меня, чужака, старостой, что, видимо, очень смутило классную руководительницу, до которой уже докатилась молва о моем «злостном хулиганстве». Этой новой школе я обязан очень многим. Здесь началось мое более осмысленное увлечение литературой. Этот предмет преподавала Елена Константиновна Науменко, которую моя мама помнила еще по советской учебе в гимназии. Удивляюсь, как в то идеологизированное, опасное время Науменко свободно, раскрепощенно вела свои уроки, избегая модных в ту пору «социальных» прочтений классики. И хотя я проучился у нее всего полтора года, уйдя потом в школу с ускоренным выпуском – экстернат, уроки Елены Константиновны я запомнил надолго. Добрым словом не раз вспоминал нашу учительницу литературы и еще один ее бывший ученик – Марлен Хуциев. Однажды во время урока зоологии, которые вела древняя глубоко несчастная старуха, над которой мы, балбесы, нещадно издевались, устраивая жуткий бедлам, из коридора в класс заглянула какая-то чернявая физиономия в очках и начала строить нам рожи. Раздался гомерический хохот. - Кто это? – полюбопытствовал я. - Да это Хуциев из девятого «А». Так я впервые увидел одного из нынешних классиков советского кино Марлена Хуциева, с которым не так уж часто общался в той школе. Спустя три года у меня произошла с ним новая встреча. Я только что окончил первый курс сценарного факультета ВГИКа и приехал на каникулы в Тбилиси. Узнав об этом, Марлен пришел ко мне домой посоветоваться, ехать или не ехать в Москву поступать в наш институт. К тому времени Хуциев уже устроился на студию «Грузия-фильм» помощником режиссера. Я посоветовал все же рискнуть, хотя и не знал, чем может для Марлена закончиться эта непредсказуемая затея. Приемные экзамены во ВГИК почти всегда лотерея. Когда осенью я вернулся в Москву, то встретил Марлена в институте уже студентом режиссерского факультета. Он, молодец, поступил. И, конечно, без всякой протекции. Ходили мы в ТЮЗ на спектакли по абонементам, заранее испытывая трепетное волнение. Каждое представление начиналось исполнением особого ритуала. На сцене перед занавесом появлялся наш любимый Костик и, чтобы взбодрить юных зрителей, дать стимул для хорошего восприятия спектакля, он начинал под музыку маленького тюзовского оркестра сам делать на сцене зарядку, требуя, чтобы вместе с ним делали и все мы. Несмотря на почтенный возраст, Костик легко приседал, подпрыгивал, делал разные кульбиты. И мы радостно их повторяли. После этого распахивался занавес и начиналось долгожданное представление. Русский ТЮЗ в Тбилиси в довоенные годы был замечательно талантливым коллективом, которым руководил Маршак – однофамилец известного советского писателя. Ставил в нем спектакли и молодой режиссер, недавний выпускник ГИТИСа Гога Товстоногов, будущий великий мастер сцены. После войны Товстоногов покинул Тбилиси и, недолго поработав в Москве, в Центральном детском театре, перебрался в Ленинград, в Театр Ленинского комсомола. Здесь он, отдавая неизбежную дань «идейному» репертуару, поставил спектакль «Из искры» по пьесе грузинского драматурга Шалвы Дадиани о начале революционной деятельности Сталина. На роль молодого Кобы Товстоногов пригласил старого приятеля из тбилисского ТЮЗа Евгения Лебедева, в будущем – актера Большого драматического театра (БДТ). Спектакль был удостоен Сталинской премии и обоим – и Товстоногову, и Лебедеву – была открыта «зеленая улица» в большое советское искусство. Я пишу об этом без всякой иронии. Таковы были правила, таковы были условия существования деятелей культуры. Товстоногов возглавил БДТ имени М. Горького (теперь названного именем самого Г.А. Товстоногова), где смог реализовать свой мощный режиссерский талант, создать свои эпохальные спектакли. Тбилисский ТЮЗ довоенной поры сумел собрать прекрасных актеров, хотя, конечно, первую скрипку там играл Евгений Лебедев. Я прекрасно помню удивительный спектакль «Бедность не порок», где он исполнял роль Любима Торцова. Вспоминаю неподражаемые интонации его голоса, которые потом так поражали всех в знаменитом спектакле БДТ «Холстомер». Играли в ТЮЗе и другие талантливые актеры: Юдин, Новиков, Бубуташвили, Нерясов, Кирова и Гутманович, мать известного ныне телевизионного режиссера-постановщика музыкальных ревю Евгения Гинзбурга. А его отец Александр Гинзбург был режиссером нашего ТЮЗа. Нескромно перефразируя известное выражение: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели», могу с уверенностью сказать, что из русского ТЮЗа, из Дома художественного воспитания в Тбилиси вышло много известных деятелей кино, театра и литературы. Боюсь, что назову не всех, но попытаюсь их перечислить. Не считая Товстоногова и Лебедева, это кинорежиссеры Лев Кулиджанов и Марлен Хуциев, сценаристы Анатолий Гребнев и Даниил Храбровицкий, заместитель главного редактора журнала «Пионер», литератор Виль Орджоникидзе, прозаик Михаил Лохвицкий, режиссер Юрий Кавтарадзе и многие другие. Увы, большинство из них уже ушли из жизни. Я убежден, что интерес к журналистике, любовь к театру, в широком смысле – вообще к искусству, зародились во мне именно там, в ТЮЗе, в довоенные годы. И всегда с благодарностью помню это. Война Хорошо помню то воскресенье 22 июня. Наша соседка Дина Долаберидзе крикнула маме с балкона: «Юлия Яковлевна! Включите скорее радио. Война!» Все жильцы нашего дома на Боржомской улице высыпали на веранды, вышли во двор. Запричитали женщины. Никто не хотел верить, что то, чего так всегда боялись, обрушилось на нас. Первая мысль была об отце: неужели и он уйдет на фронт? Папу в его 51 год вполне могли призвать, тем более что он уже служил в Красной Армии, регулярно проходил военные сборы и числился военврачом 2-го, а потом 1-го ранга в запасе. Однако сразу же всем работникам железнодорожного транспорта была дана бронь, и папу назначили начальником санитарно-эпидемической станции тбилисского железнодорожного узла. Он встречал десятки пассажирских поездов и эшелонов с ранеными, проверял их санитарное состояние. Тогда опасались эпидемий тифа, дизентерии и других заразных заболеваний. А вот сестру мою Лию едва не мобилизовали. Ее, как и многих студенток Тбилисского университета, куда она поступила на филфак, решили сразу же призвать в армию. Папа проявил героические усилия, и ему удалось убедить комиссию, что у Лии с рождения в голодном 1922 году действительно слабый организм. И она, слава Богу, на фронт не попала. Все-таки не женское это дело. Не потому, что Лия моя любимая сестра, хочу сказать, что она была совершенно исключительным человеком, кристально честным, бескорыстным, самоотверженным. После окончания Тбилисского университета у нее не было особого выбора, и она пошла работать литсотрудником в республиканскую комсомольскую газету, называвшуюся (ну как же иначе!) «Молодой сталинец», а потом перешла в республиканскую «взрослую» газету на русском языке «Заря Востока». Она хорошо писала, много печаталась. И стала заслуженным журналистом Грузии. Лия ушла из газеты и стала заместителем главного редактора очень популярного в ту пору (и не только в Тбилиси) журнала «Литературная Грузия», потом заведующей отделом критики и публицистики. В этом журнале Лия проработала 32 года. Надо сказать, что все московские прозаики и поэты, терзаемые в столице цензурой, много публиковались в «Литературной Грузии», где цензура была, видно, более снисходительна. Лия была исключительно скромным человеком, лишенным каких-либо творческих амбиций, хотя у нее было хорошее перо и отменный вкус. Она что-то писала «в стол» и, как говорила мне мама, вскоре уничтожала. Когда родители состарились, ей пришлось много лет ухаживать за ними. Это было нелегко, но она никогда не жаловалась. Дальше Москвы и Минска (где жили родственники ее мужа) она никуда не выезжала. А когда ее пригласили однажды погостить в Германию, ей в ОВИРе отказали – у Лии не было детей, а следовательно, и «заложников». Тяжелый удар обрушился на сестру, когда неожиданно заболел и умер ее муж, известный в Грузии прозаик и журналист Владимир Осинский. Она осталась совсем одна, но переехать ко мне в Москву отказалась. В Тбилиси она родилась, прожила всю жизнь и там хотела умереть. Проститься с ней в августе 2005 года пришли все, кто знал ее и любил. И газета «Свободная Грузия» посвятила ей проникновенный некролог. Прощай, дорогая сестра. Снова в Москву Итак, многострадальный аттестат зрелости получен, и настало время решить, куда же поступить учиться дальше. Каким-то образом тем летом 1944 года я получил в Тбилиси справочник всех московских вузов. Но института журналистики, о котором я мечтал, – после «детей Октября» я самонадеянно считал себя начинающим журналистом и хотел попасть именно туда – в Москве не обнаружил. Как же быть? Филологический факультет меня не привлекал. Порывшись в справочнике, я нашел два других варианта – Институт международных отношений с отделением международной журналистики и Всесоюзный государственный институт кинематографии, где был сценарный факультет. Я решил действовать наверняка и направил свои документы в приемные комиссии обоих вузов, так как лишь по их вызову мог приехать в столицу – по условиям военного времени требовался пропуск. И я получил два вызова сразу. Но во ВГИК надлежало еще представить какие-нибудь свои литературные опусы. Уж не помню, что я там «накатал», но послал. Конечно, моя затея казалась абсолютной авантюрой. Папа и мама получали такие крохи, что этих денег едва хватало, чтобы прокормить семью. Мы совсем запутались в долгах и вскоре пришлось «самоуплотниться» – из двух комнат одну продать соседям. А тут еще моя поездка... Я понимал, что не могу ждать от родителей материальной поддержки, но юность безоглядна. Когда мои близкие поняли, что с моей стороны это не пустые разговоры, что я действительно решил уехать в Москву, они очень расстроились, хотя и понимали, что учиться в Тбилиси мне действительно негде. Им было не только страшно отпускать из дома меня, еще юнца, в такое трудное военное время. Им надо было при всей нашей тогдашней бедности как-то экипировать меня, потому что все на мне давно износилось, да я еще так вытянулся, что почти ничего из прежней одежды не годилось. У меня не было ни пальто, ни костюма, ни обуви. И мама решила пожертвовать очень для всех нас дорогой вещью – пианино дяди Эрнста, подаренным нам тетей Лицци. Для мамы, любившей иногда помузицировать, это была немалая жертва. Расставшись с пианино, мы отправились на знаменитый вещевой рынок в Сабуртало, где уже вовсю торговали «американскими подарками» – продуктами и промтоварами, поступавшими в сражающуюся против фашизма Россию по ленд-лизу, часть которых неизменно оказывалась в руках спекулянтов. Там, на рынке, я впервые был одет, как «денди лондонский», в очень приличное пальто, костюм и солдатские ботинки. Мне было немного стыдно, что одели меня, а не сестру Лию, тогда уже барышню, студентку-третьекурсницу. И вот настал день отъезда. Поезд тронулся. Я прижался лицом к оконному стеклу. Когда увидел идущих за вагоном моих уже немолодых растерянных родителей и сестру, сердце сжалось. Зачем я оставляю их? Куда еду? Выдержу ли это самостоятельное «плавание»? На секунду мне стало страшно. Но назад пути уже не было. Я перешагнул свой Рубикон. Так в 17 лет началась моя взрослая жизнь. Борис ДОБРОДЕЕВ Он и впредь, "Скачать фильм и мультик"позволит себя избивать сколько "Аудиокниги макса фрая скачать"влезет. когда будет пожирать обед своего обер-лейтенанта "Скачать тест по пдд"Лукаша. После слышанного мною разговора Гайара с "Скачать майнкрафт пиратка"доктором все это можно было предвидеть. 23792 Но все это осталось "Игра скачать железная дорога"позади, теперь совсем другое дело! |
