| У МЕНЯ ЕСТЬ КОРНИ |
|
Тетя, которая старше мамы на восемь лет, врач по образованию, всегда нервно реагировала на родительские перемещения по Советскому Союзу (они состояли в археологической группе, ездили на раскопки и вообще жили как настоящие студенты). Она же к тому времени активно строила карьеру и воспитывала сына Георгия, но твердая рука все же прощупывала пульс молодой семьи. Естественно, что рожала мама в Гори. Это был 1991 год, и Грузия после развала Советского Союза активно отделялась, так что обстановка была доведена до градуса. Отец на тот момент был в Москве. Конечно, я не помню всех прелестей первых лет 90-х, но дальше всплывают довольно четкие картины. Зима. Снег. Мама с Георгием везут меня на санках в парк. Нет, мы едем не развлекаться. У нас очень важная миссия: мы должны купить дрова для растопки. А для готовки были газовые баллоны. Помню, у нас их было два, и я всегда внимательно следила, чтобы сапожок на баллоне после выключения печки тоже был отключен (а то как объясняла мне бабушка на ломаном русском «взарвиотса и рухнит»). Бабушка вообще была удивительной женщиной. По вечерам сидя в ее тбилисском доме, возле буржуйки, при тусклом свете самодельных свечей она рассказывала такие истории, что я забывала про недосмотренный мультик (свет постоянно выключали) и, перестав капризничать, раскрыв рот, слушала истории про ее жизнь. Когда мы подросли, бабушка стала часто делиться с нами пенсией. А когда я возмущалась, почему брату всегда достается больше, бабушка понижала голос и заговорщицки поясняла, что он старше (Георгий старше меня на 8 лет) и вообще он мальчик и несчастная сиротка (отец умер, когда Георгию не исполнилось и двух). «Несчастная сиротка» хватал пистолет, рогатку и с ворчанием уносился на улицу: «Не хочу я кушать, мне надо стрелять проклятых разведчиков». Иногда мне удавалась улизнуть с ним, а иногда бабушка успевала меня перехватить и прочитать лекцию о том, что я девочка, нужно быть скромней, говорить тише, ходить в платьях и вообще замуж меня никто не возьмет, если я буду так громко орать и прыгать с деревьев. Потом видя, что это не действует, она вздыхала и произносила очень тихо и вновь на русском: «Ты не балуйся. Я вот пенси возьму, куплю отрез и сошью тебе платье». Вот это больше всего удивляло маму. То, что бабушка всегда говорила с нами на русском, хотя я начинала разговаривать на грузино-осетинском. В детстве для меня это был один язык. Я серьезно так считала до очередного переезда в Осетию, где выяснилось, что меня понимают лишь наполовину. Вообще, и в Осетии, и в России было много удивительных вещей. Например, воду не нужно было нагревать, она шла из крана, а вместо вкусного виноградного сока и свежего домашнего мацони были соки в упаковках и кефир из супермаркета. Отец сначала очень нервно реагировал на мои шумные вопли. А вопила я каждый раз, как включали свет «щуки мовидааа!!!» (груз. «свет пришееел!!!») очень громко, чтобы соседи услышали (а то вдруг кто не знает и зря жжет свечи). Во Владикавказе тоже было здорово. Мама часто брала меня на новую работу, и я четко выучила, что «холестерин – это сосудистый риск!» В нашей квартирке было очень весело. У нас всегда было полно людей. Друзья родителей, многочисленные родственники. Георгий тогда жил с нами. (Он, как и я, попеременно ходил в разные школы. Правда, в российских школах ему хватало ума притворяться. Он имитировал ужасный акцент и делал вид, что не понимает русского языка. Грузинские уроки он попросту прогуливал). Периодически мама и дядя устраивали ему взбучки. Мама могла отвесить ему подзатыльник, но по школе ходили ужасные слухи о несчастном грузинском сироте, которого злая тетя выгонит из дома, если ему не поставят четверку. Да-да! Именно четверку! На тройку Георгий никак не соглашался. Мама всегда готовила кучу вкусностей, и гости засиживались допоздна. Иногда в нашей двушке оставались ночевать сразу несколько человек и вечером они разыгрывали в карты, кто поведет меня утром в садик. Пока я устраивала свои разборки с детсадовцами, у нас в квартире разыгрывался приз вечера (кто же заберет меня из садика). Часто мы ходили в гости к маминой бывшей преподавательнице психологии, у нее дома собирался бомонд. Тогда я не совсем понимала, что это значит. Для меня ставили табурет, на табурет становилась я, и меня слезно просили рассказать то, что я помнила из «Нартовского эпоса». А помнила я все. Так я и росла на контрастах, регулярно переезжая то туда, то обратно. Ходила попеременно в два садика (из грузинского я потом ушла, так как там каждый день кормили лобио), потом в две школы. И признаться честно, все детство, вплоть до 9-го класса я больше склонялась к жизни в Грузии. Даже зимой. Без света, газа, теплой воды и без лакомств, которые полюбились мне в России, а в Грузии их было не достать. Хотя и в России я любила бывать. Играть на освещенных улицах, смотреть мультики, купаться в ванне с пеной, читать книжки в любое время суток и покупать разные интересности. Я помню, самое неприятное было, когда очень подружишься с кем-то на улице или во дворе, начинаются игры, идеи всякие, и вот уже пора ехать. Взрослые не задавали мне вопроса: «А кого ты больше любишь маму или папу?» Они больше интересовались: «А где тебе больше нравится в Грузии или Осетии-России?» И я ненавидела этот вопрос. Я также стандартно отвечала: «И там и здесь». И это было чистейшей правдой. Когда я достаточно подросла, дед обожал сажать меня рядом и задавать вопросы о политике. О том, как там живется, и что мне там нравится. Особенно его интересовало то, что говорят о России простые люди и как они там настроены, хотят ли войны или все же дружить с нами? По мере того, как я взрослела, отец проявлял все больше недовольства относительно поездок в Грузию. Ему казалось, что тетя чересчур меня балует и вообще совсем я не похожа на типичную осетинскую девочку. Уж слишком дурной характер. А я, оглядываясь на прошлое, на свое детство, не перестаю благодарить судьбу за то, что родилась в Грузии. Взрослела в Осетии. Получала все же больше российское образование. Я видела изнутри эти непохожие друг на друга страны. Этих людей, которые разговаривают на разных языках, но одинаково дороги мне. Конечно же, у меня были проблемы. Не только из-за самих переездов. Не только с учебой. Как однажды мне сказала моя соседка: «Ты никогда не будешь принята до конца не нами, не ими. Для каждого ты останешься чужой». Тогда я обиделась, но позже поняла, что есть истина в ее словах. Но каждое жуткое событие в России было для меня мучительным. Я помню, как всей семьей мы ужасались терактам, помню как плакала бабушка и звонила родственникам. Почти ежегодные взрывы на улицах Владикавказа. Списки жертв. Помню, как рыдал маленький Беслан, когда хоронил своих ангелочков. Помню стены школы в крови. Это то, что навсегда изменило меня. Моих близких. Маленькую Осетию. Весь мир. Я никогда не понимала этих территориальных вопросов. Этих странных взглядов с национальными разделениями. Но всегда находился кто-то очень заботливый, кто жаждал мне объяснить, почему эта нация паршивая, а та плохая и вообще они все стоят на ступень ниже нас. Но мне повезло, моя семья всегда учила меня не воспринимать такие вещи, отличать ложь от правды. Да и как могло быть иначе? Я четко помню, кажется, свой 11-й день рождения во Владикавказе. За несколько недель до него мы колесили по кварталу на велосипедах и около базара познакомились с мальчиками из бедной азербайджанской семьи и девочкой цыганкой. Эта небольшая компания и решила отобрать у нас велики. Конечно, мы поскандалили, подрались от души, но под конец как-то очень крепко подружились. И, конечно же, я пригласила их на свой день рождения домой. Надо отдать должное моей маме, она усадила толпу чумазых ребятишек за стол и накормила досыта. Кстати, каждый из них пришел с подарком. Кто-то подарил заколку, кто-то книжку по квантовой физике, кто-то букетик искусственных ромашек. Мама не ругалась и не запрещала мне с ними водиться. Это оказалось для меня моральным уроком, и я окончательно убедилась в своих более ранних догадках, что неважно, где именно ты находишься, везде будет кто-то бедный, кто-то богатый. Кто-то глупый, кто-то нет. Будут злые и добрые. Но самое главное, что в любом месте можно завести самых лучших друзей и не имеет значения, какое из определений даст им кто-то из взрослых. Я даже записала в своем новом блокноте (подарок девочки цыганки): «Никто ни одинаковый. Скоты есть везде и не скоты тоже». Когда я бывала в Грузии и слышала что-то нелестное про осетин или русских, я тут же ощетинивалась и вступала в драку, тоже самое было, если я слышала что-то про грузин. Мне повезло с семьей, да и друзья у всех нас вполне адекватные люди. Но, естественно, не все выдержали проверку. У каждого из нас были потери. Меня до сих пор царапают слова одного «близкого друга» детства (случилось это в Гори. Во время войны августа 2008 года). А тогда для меня это был шок, трагедия, слезы. Бесконечные попытки отрегулировать конфликт, на что он хмыкал и выдавал очередную националистическую фразу. Последнюю я помню смутно. Но общий смысл был таков; «Очень хорошо, что в Цхинвали все сожгли. Он будет только наш. Пусть сдохнут наконец. Мы построим там себе новые дома». Я уже не помню, что было громче – звук пощечины, что я ему влепила, или звук захлопнувшейся за мной двери. С тех пор прошло достаточно времени, за которое после его нескольких снисходительных попыток «наладить отношения», мы научились не пересекаться и сухо кивать друг другу издалека. Война, что и говорить, оказалась суровым уроком. Все эти дни мы работали крошечной медицинской командой в опустевшем городе. Когда не работали аптеки, и Красного Креста не было и в помине, тетя позвонила друзьям-врачам в Тбилиси и они на свои деньги купили дорогие лекарства и прислали нам. Официальная гуманитарная помощь пришла через три дня. Все аптеки были закрыты, а город напоминал Сайлент-Хилл (причем первыми удрали представители правительства). Работали только мы и два крохотных магазинчика в разных концах города. Я никогда не забуду тех августовских дней. Тех стариков, мертвых улиц, по которым периодически проезжали лишь БТР. Той грязной лжи, льющейся с телеэкранов... Это была информационная война. Это был мой идеально выученный урок. И за него я могу сказать еще одно горькое спасибо. До 2008 года я училась в российском колледже и собиралась поступать в петербургский вуз. Тем летом я отдыхала в Гори. После войны я осталась в Грузии. Не захотелось оставлять внезапно заболевшую бабушку. Поступила в Тбилисский университет. Проучилась год и перевелась в другой, театральный. Я учусь в русской группе (Есть у нас такая. Хотя, возможно это был последний русскоязычный набор), которая стала для меня интернациональной семьей. Весь университет называет нас русскими и мы не поправляем (нас пять человек. Как в анекдоте. Грузинка с итальянскими корнями, мегрелка с китайскими, армянин, еврей и осетинка). Мы говорим на русском языке. Мы играем на русском языке. Читаем, пишем, мы дышим этим языком. У каждого из нас своя история, свой дурацкий характер. Свои больные точки. Как и любая семья, мы ссоримся, обижаемся, дуемся. Как и любая другая семья, наша не идеальна, но наши истории сплелись в одну. И клянусь, это одна из самых прекрасных вещей в моей жизни. Заниматься любимым делом со ставшими родными людьми. Мы действительно стали родными несмотря ни на что. Знаю, что через два года наши дороги разойдутся. Но никто из нас уже не станет прежним. И я безумно горжусь нами и буду делать это всегда. Я хочу сказать, что каждый из нас может стать частью интернациональной семьи. Нам есть чему друг у друга учиться. И все эти слова про кресты, евреев, церкви это, по правде, такие мелочи. Я атеистка, мой лучший друг мусульманин, мой молодой человек язычник, но мы охотней поспорим из-за сорта вина или новой постановки в театре нежели из-за очередной бредовой провокации, брошенной с ТВ или религиозности друг друга. Когда-то в детстве я посмотрела фильм «Леон». Помните его растение? Тот момент, про корни. После слов моей соседки я ассоциировала себя с ним. Всегда говорила маме, что у меня нет корней. Я мечусь между двумя странами и ни одну не могу полностью назвать своим домом. Но думаю, я получила еще один урок. У меня есть корни. И всегда были. И неважно, в какую землю я пущу их. Важно то, что будет у меня в душе. И надеюсь когда-нибудь пустить корни и расцвести, а не засохнуть под тяжестью бесконечной ненависти и агрессии. Пусть наше небо будет чистым. Пусть воздух будет прозрачным без налета такого модного нынче цинизма. Лана КАСАТИ |
