| Я ЕЩЕ ПОСТОЮ НА КРАЮ… |
|
«О великих вещах надо говорить возвышенно или… с циничностью», - гласит один из парадоксальных афоризмов Фридриха Ницше. О Владимире Высоцком сказано и написано предостаточно в обеих тональностях. Когда из жизни уходят известные люди, они мигом обрастают несметным количеством «друзей» и даже «родственников», о которых они сами имели весьма смутное представление. А зачастую и вовсе не подозревали об их существовании. Так возникают легенды, нанизываясь одна на другую. Расцвечиваясь фантастическими подробностями. Естественно, такой участи не могло избежать и уникальное явление природы, имя которому – Володя Высоцкий. Не фамильярности ради пишу именно так, Володя Высоцкий. Так звала его вся страна. Вся влюбленная в него Европа. Так звучит это имя в сознании миллионов людей. Сгорев от взрыва своей сверхчеловеческой энергетики, Высоцкий не «отпустил» ни друзей, ни недругов. Полдюжины его коллег по Таганке написали о нем книги. Ни один маститый театральный критик не обошелся без попытки анализа его творчества. Даже те поэты, которые снисходительно поучали его при жизни, сдержанно признали Высоцкого своим. А год назад родной сын Никита выпустил в прокат фильм «Владимир Высоцкий. Спасибо, что живой». Всеобщий ажиотаж, вызванный появлением «первого высокотехнологичного блокбастера», всколыхнул чувства людей, видевших Высоцкого живьем, высветил из глубины сознания кадры совсем другого «кино». Когда-то давным-давно, девчонкой лет пятнадцати я прочитала блестящее эссе Марины Цветаевой «Мой Пушкин». С подростковой категоричностью восприняла тогда местоимение «мой» в названии очерка, как некое горделивое самоутверждение и непозволительную фамильярность. Много позже пришло осознание того, что магическая сила истинного таланта в искусстве способна сроднить неравнодушного человека с великим художником, как с реально присутствующим рядом другом, единомышленником. Что же говорить о нашем поколении так называемых шестидесятников, для которых Высоцкий был современником, и его можно было воочию увидеть на сцене, встретить на улице или в чьем-нибудь дому. И почти каждого из нас с его именем связывало что-то свое, очень личное. «Сколько есть сердец, столько и любвей», - писал великий знаток оных Л.Н. Толстой. И, наверно, сколько было людей, знавших Высоцкого по его творчеству, по жизни и лично, столько же ипостасей легендарного барда, поэта и актера складывалось в копилку истории создания его образа, тайну уникальности которого будет разгадывать еще не одно поколение. Каким же остался в памяти «мой Высоцкий»? …Лето 1966 года. Московскому Театру на Таганке чуть больше двух лет. А эхо восторженного бума вокруг молодого, эпатажного, поющего и пляшущего театрального коллектива пронеслось по всей стране. Их с нетерпением ждали повсюду. Первые большие гастроли театра – в Тбилиси! Старое здание Тбилисского театра музкомедии и тихий скверик окрест него навряд ли помнили столько шума-гама и многолюдья. У центрального входа, по обе стороны дверей, там, где привычно видеть пожилых билетерш в темных пиджачках, стоят два молодых парня в бушлатах, в матросских бескозырках и лихо нанизывают на штыки билеты, которые они ловко выхватывают из рук обескураженных зрителей – рассаживайтесь, мол, где попало, у нас демократия. «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида читали?» И такие шутки-прибаутки – чуть ли не каждому гостю персонально. В высоком красавце по правую руку от дверей узнаю Бориса Хмельницкого. А второй, ростом пониже и лицом резче, кого-то смутно напоминает. - Вам налево! - хриплым голосом командует он и тут же грозно гаркает на тех, кто стоит в очереди за нами: «А вам в другую сторону!» Пробираемся сквозь толпу, в которой зрители вперемешку с театральными «матросами». А за спиной рокочет хриплый баритон. И вдруг осенило! Это же тот самый – «А на нейтральной полосе цветы…» В те годы бардовская песня была некой визитной карточкой продвинутости в обществе. Каждый второй юнец «от Москвы до самых до окраин» пытался бренчать на гитаре, распевая при этом заунывным голосом вирши собственного сочинения. Интерес к этому жанру для меня вполне исчерпывался высокой лирикой Булата Окуджава. И даже вокально-гитарная команда блистательной «Таганской трудовой артели» (меткое выражение А.Эфроса), признаться, революции в восприятии жанра не произвела. Но эти беззащитные «цветы необычайной красоты» очень люблю до сих пор. Первая песня, по которой я запомнила имя и голос Володи Высоцкого. Ее нам спел наш давний друг и коллега Олег Лукьянцев, фотомастер по жизни, романтик по натуре и бард по призванию. Душевно спел. Грустно и проникновенно. А потом дал послушать запись авторского исполнения. Высоцкий не был «родом» из Щукинского училища, выпускники которого во главе со своим режиссером-педагогом Юрием Петровичем Любимовым стали основным костяком нового театра. Он пришел к ним сам, со стороны, из школы-студии МХАТ. Спустя четыре месяца после официального признания молодого коллектива театром. Здесь еще со студенческой скамьи были определены свои лидеры – Николай Губенко, Алла Демидова, Зинаида Славина, Борис Хмельницкий, Валерий Золотухин… И года два Володя оставался на вторых ролях. Но вторые роли играл Высоцкий или третьи, уже не имело никакого значения для тбилисского зрителя. Его голос звучал в каждом доме. И большая часть публики пробивалась в зал «на Высоцкого». Так счастливо сложилось по жизни, что я по нескольку раз видела все спектакли с участием Владимира Высоцкого, не раз бывала на его концертах в больших залах и на выступлениях в узком кругу. Вошедшие в историю экранные герои Высоцкого, в том числе и самый знаменитый – Глеб Жеглов из культового фильма Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя», на мой взгляд, не дают того полного представления об обаянии и об уникальном актерском диапазоне, которые ошеломляли зрителя его театральных работ. Всю мощь и самобытность поэта, актера, барда, человека Володи Высоцкого во всей полноте его многогранного таланта можно было до конца, до дрожи в кончиках пальцев, ощутить только вживую, в зале, который он заряжал своим дыханием, одним своим присутствием. Он обрушивал на публику лавину своей бурлящей энергетики. И нещадно тратил себя. На каждом концерте. На каждом спектакле. Актер Высоцкий умел убедить поэта Высоцкого, что он и есть тот самый, проклятый судьбой бывший зек, что просит баньку протопить по-белому, а иногда – и по-черному. Тот шальной всадник, что мчится к Богу вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю. И тот капитан-пограничник, на свою беду рискнувший для невесты собрать на нейтральной полосе цветы необычайной красоты. Абсурдно, но факт, что не сохранилось ни одной полной видеозаписи спектаклей с Владимиром Высоцким. И это в ХХ веке, когда видеокамеры стали доступным атрибутом даже для любителей, не говоря уже о профессиональных технических возможностях телестудии. Значит, поколение тех, кто не мог видеть эти спектакли в силу возрастной отдаленности от тех времен, так никогда и не поймут всей уникальности его актерского таланта. Его Галилей и Хлопуша, Гамлет и Свидригайлов, Керенский и Лопахин, непостижимым образом обретавшие черты трагизма и неотразимого обаяния, навсегда потеряны?! Он девять лет играл своего Гамлета, признанного Европой лучшим принцем Датским всех времен и народов, и уму непостижимо, что такого Гамлета никто не заснял на пленку. Народной молвой вознесен Владимир Высоцкий, в первую очередь, как бард, поэт, киноактер, а он ведь прежде всего был блестящим неповторимым театральным актером. Все остальное – грани его таланта, бесценные индивидуальные инструменты его актерского дарования. Это не голословное утверждение. Кому доводилось бывать на концертах Высоцкого или хотя бы видеть их видеозаписи, не могли не заметить поразительный контраст эмоционального взрыва и запредельного интонационного накала при исполнении песен с мгновенным переходом в тихую исповедальную тональность бесед со слушателями. Как же это у него получалось, что столько людей самых разных социальных слоев свято верили, что он именно их круга, свой? Самый простой ответ на этот, часто задаваемый ему вопрос, дал сам Высоцкий: «Мне, наверно, проще, чем другим авторам песен, потому что я артист театра, жить в разных образах – моя профессия». Профессией этой он владел в совершенстве. При этом динамика, развитие, импульсивное озарение в постижении все новых и новых нюансов в образах своих героев сотворяли настоящее чудо. Одного и того же персонажа в одном и том же спектакле он играл каждый раз по-разному. Взрослел, мудрел актер, и вместе с ним росли, становились все драматичнее его сценические образы. Повторюсь, но не могу назвать иначе, как интеллектуальным преступлением, несуществование в природе записей «Гамлета». И не одной премьерной, а нескольких, в разные годы. Проследить бы воочию за восхождением его принца Датского на вершину высокого трагического звучания. Закономерного восхождения… В 1975 году худрук Театра на Таганке Юрий Любимов пригласил поставить в своем театре любой спектакль на свой вкус мэтра Театра на Малой Бронной Анатолия Эфроса. Великий режиссер выбрал «Вишневый сад» А.Чехова. И взял на роль Лопахина Высоцкого. Это была судьбоносная встреча двух необходимых друг другу художников, двух лидеров абсолютно разных театральных направлений, взаимоисключающей театральной эстетики. Самый ярковыраженный артист наступательно-агрессивной митинговой стилистики Таганки и рафинированный, утонченный мастер психологической драмы, который обладал волшебным даром вытянуть из актера, из самой глубинки его души и подсознания чистое огромное пространство, которое им вместе предстояло наполнить новым смыслом, новым познанием себя и окружающего мира. Успех результата этой совместной работы двух гениальных театральных личностей общеизвестен. Но был и другой не менее важный результат – с тех пор Володя Высоцкий навсегда вошел в список «своих» актеров Анатолия Васильевича. А сценические образы Высоцкого обрели изыск режиссерских прозрений Эфроса. И не была ли эта творческая встреча откуда-то свыше ниспосланным знаком грядущих трагических событий в жизни актера и режиссера, в разные годы разыгравшихся на подмостках Таганки? …И этого послеэфросовского Гамлета, уже в 1979 году, увидел тбилисский зритель. Не знаю, каким по счету был спектакль лично для меня, как не помню и того, каким образом я очутилась в те дни в Тбилиси. Но как сиюминутную картинку помню каждый взрыв кульминации разбитого Высоцким на отдельные части хрестоматийного монолога. Это был самый печальный, самый трагичный из всех виденных мною до того его Гамлетов. Празднично наряженная публика, взволнованная предвкушением встречи с Высоцким, не замечала вовсе, что он уже перед нею, сидит, прислонившись к шершавой поверхности грубо-выбеленного задника сцены. И в его улыбке с характерным изгибом правого уголка губ столько горестной иронии. Столько света и сострадания ко всему живому в неподражаемом взгляде его добрых глаз, что больно щемит сердце. И беспощадной молнией поражает мысль – я вижу это в последний раз. Это сейчас только ленивый не пишет о Высоцком. А в то время, когда вся страна – от замерзавшего в подворотне алкаша и до представителей высших эшелонов власти – распевали его песни, средства массовой информации воздерживались от упоминания его имени. И вдруг! В тот грустный вечер мой старинный друг и однокурсник Вадим Анастасиади, обрадовавшись нашей неожиданной встрече, предложил написать о гастрольных спектаклях Таганки для редактируемой им тогда газеты «Молодежь Грузии». Наверно, из нежелания идти на поводу у горестных предчувствий, возникших на последнем для меня «Гамлете», я озаглавила написанный в ту ночь очерк о Высоцком бравадно-оптимистическим: «Быть – вот ответ!» Не избалованный при жизни публикациями о себе, Володя очень радовался тому восторженному опусу, вышедшему на следующий день в «Молодежке». Благослови Господь моих замечательных тбилисских коллег – и тех, кто теперь так «далече», и тех, «кого уж нет». Им тогда было до фени, одобрит высшая инстанция советской прессы пламенные речи никому не известной молодой журналистки о Высоцком, Эфросе, Тарковском… Благодаря моим уважаемым старшим тбилисским коллегам – здесь не могу не назвать святые для меня имена Тамаза Чиладзе и Гурама Асатиани – я могу сегодня, закрыв глаза, смотреть «свое кино», смонтированное из бесценных мгновений общения с гениальными творцами. Очень люблю замечательные поэтические строки Бориса Пастернака: «Быть знаменитым не красиво...» Но как не трястись над рукописями архива памяти, из которой можно выудить столько стоп-кадров навсегда зафиксированных прекрасных мгновений? Таких, как та улыбка Володи Высоцкого и несоответствующая улыбке горькая хрипотца грустных слов: «А хорошо, если бы и правда так, да?» - это он о моем безапелляционном «To be!» Ему оставалось жить меньше года. Если бы знать тогда! Журналистам тбилисского телевидения так же, как и мне, не могло прийти в голову, что не существует записи «Гамлета». Иначе, не сомневаюсь, что тот же замечательный мастер своего дела оператор Игорь Нагорный, никогда не пропускавший неординарных событий, схватил бы свою камеру и, никого не спрашивая, на свой страх и риск заснял бы весь спектакль от первой минуты появления на сцене Высоцкого, тихим голосом пронзительно пропевающего: «Гул затих. Я вышел на подмостки…», и до последнего, фантастически красивого фатального удара рапирой. Если бы знать тогда! Пишу сейчас эти строки и перед глазами отчетливо возникает тот зал уже нового Тбилисского театра музыкальной комедии. Отдельные лица из публики. Солидная дама в зеленом бархатном платье, утирающая слезы кружевным платочком. И возле нее, готова поклясться, были камеры! Что это?! Сегодняшний мираж или …? Или все эти годы в архивах родного тбилисского телевидения таится Гамлет Высоцкого? Если бы это было так… В тот 1979 год тбилисцы узнали еще одну, последнюю театральную роль Высоцкого. Знаковую роль. Свидригайлов в «Преступлении и наказании» Достоевского. Он очень хотел сыграть в этом спектакле Раскольникова, не раз говорил: «Мне интересно было бы побыть этим человеком». Но, как когда-то в «Пугачеве», о роли которого он мечтал, ему выпало быть Хлопушей и превратить доставшийся эпизод в квинтэссенцию драмы, в самую яркую кульминационную сцену есенинской поэмы, так и в этой своей театральной роли он с блеском передал в одном единственном монологе всю противоречивость и трагизм Свидригайлова – человека, неистово жаждущего общения с миром людей и беспросветно одинокого. Жаждущего жизни и обреченного на неотвратимый уход из нее. В газете «Молодежь Грузии» появилась рецензия и на этот спектакль Ю.Любимова. Наверно, было журналистской дерзостью назвать сей опус ни больше, ни меньше, как «Роман без героя». Но живущая в тот период в мире Достоевского по своим аспирантским делам, я разнесла в пух и прах таганковскую версию истории Раскольникова, подробно остановившись на образе Свидригайлова. Подчеркнув, что от Достоевского в спектакле только и есть что исполнитель этой роли второго плана. Один из образов, о которых сам писатель говорил: «Главный герой – другой, это всего лишь аксессуар. Но зато какой аксессуар!» Читая мои разглагольствования, Высоцкий почему-то очень развеселился: - Круто! Больно сильно круто! - хохотал он. И неожиданно серьезно добавил: - Не боись, Ирина, я им сказал, что тебя зовут Иваном. Пусть ищут. Кто помнит, в те времена публикации подписывались фамилией автора, имя означалось только инициалом. Грузинские фамилии, на мое счастье, по родам не изменяются. Оказалось, обиженные статьей артисты, занятые в спектакле, ищут мифического Ивана, чтобы шею ему намылить. Немногих, посвященных в мистификацию, придуманную Володей, и охотно подхваченную принимающей стороной – его тбилисскими друзьями, особенно забавляло то обстоятельство, что воинственно настроенные актеры мило улыбались и болтали с «поклонницей театра» по имени Ирина. Фамилией ее, к счастью, никто не интересовался. Замечу в скобках, поклонницей Театра на Таганке я никогда не была. Слишком все это было для меня эпатажно, агрессивно-наступательно и политизировано. И еще почему-то вселяло смутную тревогу. Странно, почему? Гениальный режиссер Юрий Любимов, поставивший много интереснейших спектаклей. Талантливые актеры, быстро ставшие известными, узнаваемые в народе по ролям в театре и кино. Вся творческая и литературная элита Москвы состояла в общественном художественном совете Таганки. А чиновничья «гонимость» создавала театру почитаемую в то время репутацию смелого свободомыслия. Казалось бы, что не так? Наверно, то, что вычитываем сейчас в книгах воспоминаний, которые главным образом посвящены теме запоев и неявок на спектакли «дорогого друга» Володи Высоцкого, его парижскому черному вельветовому костюму и машинам с маркой иностранных производителей. «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так!..» Чтобы до конца понять причины возникновения той самой непонятной тревожной нотки, надо было узнать о том, что «случалось» шестнадцать лет жизни Высоцкого на Таганке и шесть лет после его ухода. Надо было свершиться двум трагедиям двух великих художников… Среди актеров распространена примета – сыграл нечистую силу, жди беды. Но почему прекрасный принц Датский принес Высоцкому столько боли? Соперничество между актерскими амбициями – неизбежный спутник закулисья всех эпох. Соперничество среди актеров Таганки отчетливо носило характер общего стиля театра – наступательного, задиристого. Жить каждодневной будничной жизнью рядом с гением и заниматься тем же делом, наверно, нелегко. Винить за это некого, да и не нужно. Судить за неизбежность возникновения ситуации «брат мой – враг мой» тем более ни к чему. Конечно, все они – молодые, талантливые, успешные, каждый по-своему восхищались Володей Высоцким. Ценили благородную черту его характера – умение радоваться успехам других, как своим собственным. Платить ему тем же – не всегда удавалось. И не всем. Слишком ярким дарованием ворвался в слаженную команду Высоцкий и слишком быстро взлетели ввысь его популярность и всенародное признание. «В своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей… больше жены, дома, детей, успеха, славы, денег – друзей. Я так живу…» - эти слова Высоцкого из опубликованных дневников «Все в жертву памяти твоей…» Валерия Золотухина. Когда Высоцкому было так плохо, что, казалось, это конец, и если его и увидят в театре, то очень не скоро, он вдруг заявлялся за пару дней до спектакля, смеялся и пел новые ошеломляющие песни, сочиненные в больнице: «Я куплет допою. Я еще постою на кр-р-р-аю…» И пел, вплоть до рокового дня 25 июля 1980 года. Когда-то на заре расцвета театра, если у Высоцкого спрашивали: «Правда, что без Высоцкого не было бы Театра на Таганке?», артист горячо и искренне отвечал: «Это Высоцкого не было бы без Таганки!» А вопрос оказался пророческим. Самое яркое действо, созданное на сцене Таганки после Высоцкого… о Высоцком. Ю.Любимов мастерски собрал воедино глубоко запрятанные чувства своих актеров, не всегда праведные по отношению к лидеру и всколыхнувшиеся покаянной болью после его смерти. Яркий, предельно напряженный спектакль «ВВ», премьера которого состоялась 25 января 1981 года. А потом уехал на Запад Юрий Любимов. Таганку возглавил Анатолий Эфрос, который мог дать театру новую жизнь, новую духовную красоту. Увы! Годы «каторги» в невыносимых для преданно любящего свое дело блестящего художника закончились катастрофой. Но это уже совсем другая драма, которой могло бы и не быть, если бы был Высоцкий. В прошлое наплывают свои, живущие в памяти и дорогие сердцу картины последних встреч с Высоцким в жизни и, конечно, в театре. …Жаркий август. На раскаленном солнцем пицундском пляже сидят кружочком три женщины. Три мудрые, молчаливые и очень красивые женщины. Вокруг них аккуратно сложены рулоны непрезентабельной «совковой» туалетной бумаги. Удручающе серого и нахально радостного розового цвета. Ловкие пальца знакомой художницы плетут из этих грубоватых лент длинные косички. Еще несколько виртуозных, как у фокусника, движений ее красивых рук, и на распущенных, мокрых от соленой морской воды светлых волосах сидящей рядом молодой женщины в простом ситцевом сарафане, появляется элегантная широкополая шляпа. Через считанные минуты шляпка совсем иного кроя украшает изящную головку рядом сидящей другой красавицы. А у самой кромки береговой волны стоят трое мужчин. Смотрят в морскую даль и о чем-то своем… молчат. Удивительно спокойный, но и в этом безмятежном спокойствии словно заглушающий своей внутренней силой пляжный гомон Володя Высоцкий. Светло-улыбчивый, скромный до робости, творец фантастической музыки Альфред Шнитке. И подвижный, точно все время бегущий за своими видениями кинорежиссер Александр Митта. В этот дивный день их связывает нечто неизмеримо большее, чем недавно отснятый фильм «Арап Петра Великого». Теплая волна нежности и чуткости плавно несется к ним от тех трех прелестных женщин, которых, как показалось бы непосвященному зрителю, не волнует ничего, кроме новых шляпок. Так велика была заразительная сила гармонии любви, мудрости и женственности этих красавиц-жен, что нечто очень важное согрело мою душу в эти минуты и осталось в ней навсегда. То было познание чего-то высокого, очищающего, щемяще грустного. Выражение лица выдало, наверно, мое состояние. Улыбаясь «улыбкой огромной и светлой, как глобус», улыбкой пастернаковской художницы, передо мной возникла «шляпная мастерица» и, ласково проведя ладонью по моим взъерошенным волосам, легко приладила к ним кокетливую шляпку. Первую и последнюю в моей жизни. Посвящение в веру верности осталось навсегда. В то лето постоянные отдыхающие сказочного Дома творчества Пицунды к ужасу местной администрации повадились устраивать ночные заплывы. А вдоль берега бегала босоногая богиня мирового киноэкрана и звонким голосом русской девчонки кричала в кромешную морскую темнотищу: «Принц, вернись!» Как жаль, что равнодушные не смогли или не захотели услышать ее чистый голос. Как бы драматична ни была жизнь Владимира Высоцкого, она вся, всегда и во всем была пронизана его звонкой и хриплой, мужественной и нежной поэзией, высокой лирикой. Нашей памятью об этом и жив сегодня Володя Высоцкий. Смысл любой формы воспоминаний – вечная мечта остановить прекрасные мгновенья. И тогда на нейтральной полосе, у границы дозволенного и недозволенного навсегда останутся не растоптанными «цветы необычайной красоты». А в синеве, над вершинами заснеженных гор, долго-долго будет звучать родной всем нам голос: «Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, мне есть, чем оправдаться перед ним». Ирина ШЕЛИЯ г.Москва |
