| «И то же в вас очарованье...» |
 Имидж Людмилы Артемовой-Мгебришвили одним словом можно охарактеризовать как антигламур – простая прическа, удобная обувь. И выглядит при этом потрясающе. Она будто бы сошла с полотен Венецианова – светится внутренним светом, красотой, над которой не властны ни время, ни житейские обстоятельства. Высокая, статная, легкая в движении. Ей не нужны ни лукавые уловки кокеток, ни косметические ухищрения. Ее стиль – естественность. Цельная натура, для которой важнее всего быть в мире с самой собой. Не любит суеты, не читает дамских романов и детективов. Не боится показаться старомодной, отстаивая каждым своим поступком равновесие гармонии, сдающей в современном мире позиции под натиском агрессивных ритмов, которые приводят слушателей к бессмысленному экстазу. Обладает качеством исконно интеллигентным – никакой агрессивности, доброжелательный взгляд на окружающую действительность. Существует теория, что каждый человек соответствует определенному библейскому или мифологическому персонажу. Правда, противники утверждают, что человек с течением времени пребывает в различных ипостасях, скажем, в юности женщина может походить на охотницу Артемиду, затем – на Афродиту, в зрелости превращается в мудрую Афину или домоправительницу Геру – у каждого возраста свои приоритеты. Наша героиня напоминает воспетую поэтами – от Гомера до Мандельштама – ахейскую жену Пенелопу. Люся, позвольте ее именовать этим милым именем, всю жизнь ткет свое покрывало, вплетая в него нити любви к семье и театру, незабываемые воспоминания. Ее супруг много колесил по свету с камерой кинооператора, но в отличие от Одиссея, всегда спешил вернуться к родным пенатам, к своей Люсе. Они познакомились в стенах ВГИКа, где Александр Мгебришвили одновременно с будущей актрисой учился на оператора, поженились влюбленные студентами и не расставались всю жизнь. Три года назад случилось непоправимое – закончился земной путь ее Шурика. Но это тема – закрытая для посторонних глаз, потому что подлинное горе не совместимо с видимыми дневному свету слезами. Людмила Ивановна, несмотря на всю свою мягкость в общении, человек закрытый. В свой мир впускает до порога. Ограничимся тем, отметив, что она нашла в себе силы научиться жить и благодарить Творца за то, чем владеет сегодня, жить, заботясь о сыне, внуках, любимых золовках, продолжая создавать на сцене новые образы. В ее послужном списке, множество ролей, оставшихся в нашей памяти – Клементина в «Забыть Герострата» Григория Горина, Гермия в постановке «Сон в летнюю ночь» Шекспира, Екатерина Ивановна в «Женщине» по пьесе Леонида Андреева, Она в «Запасном аэродроме» Чхеидзе, Шарлотта Ивановна и Раневская («Вишневый сад»), Императрица Александра Федоровна («Распутин»), Эльмира («Тартюф»), героиня из спектакля по произведениям русской советской прозы «Рашен блюз», Сваха («Жизнь прекрасна!» по рассказам Чехова), мадам Ракен («Тереза Ракен»), Наташа («Мастер и Маргарита») - всего не перечислишь. Золотая медалистка и Мисс ВГИК – вот так началась биография Люси Артемовой. Родилась она в городке Суворов Тульской области, который моложе нашей героини на целых пять лет. Собственно городом населенный пункт стал именоваться после того, как на реке Черепеть построили ГЭС, а до этого было поселение, основанное по легенде солдатами фельдмаршала Суворова.Выходит, что первыми суворовцами в России были не безусые кадеты, а уцелевшие после баталий ветераны, прошагавшие по Европе и, возможно, тащившие на себе пушки через Альпы. Так, что малая родина Люси имеет исторические корни – с одной стороны, три часа езды до Москвы, с другой – Куликовское поле, куда суворовских школьников возили на экскурсии. Не удивительно, что суворовская стойкость – это одна из семейных черт Артемовых. Трое детей добились значительных успехов. Людмила Ивановна – заслуженная артистка Грузии, одна из ведущих актрис Грибоедовского театра, в котором работает 40 лет. Старший брат был вторым секретарем ЦК Компартии Киргизии, младший брат – инженер, выпускник МФТИ. Умница-разумница Люся, участница всевозможных олимпиад и спортивных соревнований, собиралась посвятить свою жизнь самой благородной профессии – лечить людей, что всячески поощряли мама-учительница и папа-инженер. В середине 60-х шумно ломали копья физики и лирики, однако мерилом успешности считался Московский первый медицинский институт, один из самых престижных вузов страны после МГИМО, где обучались дети партийных бонз и дипломатов. Но был для юных мечтателей еще один соблазн: творческие вузы с конкурсами по 200-300 человек на место – какая «Фабрика звезд» может похвастаться этаким рейтингом! На дворе стоял 1966 год, запомнившийся молодежи той поры по романам Василия Аксенова, мини-юбкам и прямыми трансляциями по Интервидению чемпионата мира по футболу с лондонского стадиона «Уэмбли». Это было время побед в космосе и ощущения, что все пути перед тобой открыты. Что же удивительного в том, что Люся, прочитав в «Комсомолке» о наборе во ВГИК, решила стать артисткой. Родители разрешили ей попробовать свои силы в конкурсе. Дело происходило весной до экзаменов на аттестат зрелости, и помешать медицинской карьере неожиданные фантазии никаким образом не могли. С напутствием «пусть попробует и успокоится», дочку отпустили на первый тур. Однако, надежды на провал не оправдались – Люсю допустили к следующим испытаниям. И в итоге она была принята в числе шестнадцати счастливчиков в мастерскую профессора Бориса Андреевича Бабочкина. Так началась прекрасная студенческая пора во ВГИКе. - Это был праздник! - рассказывает актриса. - Атмосфера была особенная. Мы дневали и ночевали в стенах института. Каждую неделю – просмотры студенческих работ, из Белых Столбов привозили фильмы, которые не шли на большом экране. До сих пор помню впечатление от «Царя Эдипа» Пазолини, «Корабля дураков» Крамера и других шедевров. Иногда в архиве Госфильмофонда нам выдавали копию всего на одну ночь – в институте устраивали ночные просмотры, а утром коробки возвращали. К нам постоянно приезжали гости – разве можно забыть встречу с Глорией Свенсон, звездой немого кино, сыгравшей стареющую и всеми забытую актрису в картине «Сансет Бульвар» Уайлдера. Но главным, конечно, были занятия с нашим мастером – Бабочкин и сейчас, спустя годы остался для нас, его учеников, неоспоримым авторитетом. Однокурсницами Люси стали Елена Соловей, Наташа Богунова. Курсом ниже в мастерской Герасимова учились три Наташи – Белохвостикова, Гвоздикова и Бондарчук. На первом курсе наша героиня удостоилась от Бабочкина оценки «пять» за исполнение роли Катарины в «Укрощении строптивой», а Сергей Герасимов добавил: «Пять с большим плюсом». - Вгиковцы, как рыбак рыбака, видят друг друга издалека? - Есть такое содружество. Недавно Эльдар Шенгелая пригласил сыграть в своем новом фильме небольшую роль. Было интересно, но сложно – атмосфера на съемках довольно специфическая. В очередной раз убедилась, что я театральная актриса. В театре все по-настоящему, в режиме реального времени. Когда после получения диплома мне посоветовали идти в театр, я испытала некоторое разочарование. Но мои наставники предугадали, что буду работать именно на сцене, а не сниматься в кино. Мой типаж был не очень востребован в кинематографе той поры. Хотя думаю, все дело случая. Пример – судьба Леночки Соловей. Беленькая, неброская, человек необычайно душевный и добрый. Все поразились, когда увидели Леночку на экране – настоящая звезда немого кино. Такой ее никто представить не мог, а Рустам Хамдамов разглядел. Позднее он начал работу над фильмом «Раба любви», но, как рассказывали, не справился с процессом производства крупного проекта и Хамдамов прекратил работу. Стоял вопрос о закрытии картины, положение спас Никита Михалков. Он привнес в картину много своего. - Выходит, не жалеете, что не кино, а театр стал главным в судьбе? - Не жалею. Театр – это прекрасно. Но, тем не менее, главное для меня – мои родные, затем – искусство. - Что можно сказать о сегодняшнем театре имени Грибоедова? - Театр сегодня на подъеме. Тепло приняты наши новые постановки на театральных смотрах в близком зарубежье – «Женитьба» в Одессе, «Холстомер. История лошади» в Санкт-Петербурге. Готовимся показать «Холстомера» в рамках программы фестиваля «Золотой витязь» - в декабре везем этот спектакль в Москву. Недавно успешно прошла премьера постановки Автандила Варсимашвили «Маяковский». Первый показ состоялся в Кутаиси на родине поэта в дни Международного русско-грузинского поэтического фестиваля «Во весь голос» и был тепло встречен зрителями. На тбилисской премьере собралась солидная публика, которая также великолепно приняла спектакль. Перед первым репертуарным показом мы очень волновались, поскольку в зале была, почти целиком, молодежная аудитория. Перед началом действия слышались смешки, детские голоса. Когда поднялся занавес, в партере стояла мертвая тишина, мне даже почудилось, что зал пустой. Но вот, наконец, последовала реакция на происходящее на сцене. Получилось единение, которое так важно для успеха спектакля. Молодой зритель нас услышал и принял постановку, это было такое счастье! Иногда говорят, что в городе осталось мало русскоязычных людей. Но я утверждаю, что у нас нет проблем со зрителем. Грибоедовский театр ценят и любят – у нас благоприятная ситуация для работы и творчества. - Мы настолько погрязли в критиканстве, что позитивные оценки вызывают долю недоверия. Так ли все хорошо на самом деле? - Проблемы и причины для недовольства всегда найдутся. Однако важно, на какие критерии ориентироваться, как себя оценивать в окружающей реальности. Я люблю театр абсурда, но не принимаю его в жизни. Абсурдно не видеть, насколько изменилось положение за последние годы. Много лет Грибоедовский театр находился на гране развала. Вспоминать страшно! В недоброй памяти 90-х был такой случай: спектакль назначен на 31 декабря. На улицах темень, в домах холод. Театр заледенел. В кассе продали всего два билета, и спектакль отменили. Артистов обзвонили, а Наталье Михайловне Бурмистровой никто не сообщил об отмене. Видимо, посчитали, что ее предупредят первой, а может быть решили, что кто-то сообщил новость лично, поскольку она каждый день приходила в театр. Бурмистрова, как обычно, пришла часа за два до представления, она всегда следовала этому правилу, в отличие от всех нас, прибегающих к спектаклю в лучшем случае минут за сорок пять. Прошла в свою гримерную, собралась с мыслями, настроилась, тщательно загримировалась и стала ждать, когда ей принесут парик и платье. Никто не приходит! Наталья Михайловна отправилась выяснить, что происходит, и наткнулась на запертые двери. Узнав от вахтера, что спектакль отменен, горько расплакалась. Новый год близится, а тут такая боль, что никому не нужна, что забыта. - Фирсом себя не называла? - Наверно, пережить эту обиду ей помогло осознание, что это наша общая беда – отмена спектакля. Мы же работали вопреки всему, даже выпускали премьеры. Представьте, что в день премьеры «Ямы» на сцене температура была плюс семь, а на артистках легкие платья. Такого холода никогда переживать не доводилось – промерзли до самых печенок. Но доиграли. - Как долго продолжался этот экстрим? - Лет восемь. Потом ситуация стала налаживаться, благодаря нашему директору Николаю Николаевичу Свентицкому, финансовой поддержке Бидзины Иванишвили. В чести грибоедовцев, дотации разделили не только между актерами, а между всеми сотрудниками – рабочими сцены, билетершами, уборщицами. Не были обделены ветераны сцены. А это о многом говорит. Наверно, ни один из сотрудников нашего театра не может пожаловаться, что к нему отнеслись без внимания в горе и в радости. Мы постоянно ощущаем всемерную поддержку от нашего руководства. А это очень важно. Поэтому и ситуация сложилась благоприятная. Тандем – директора Свентицкого и худрука Автандила Варсимашвили дал впечатляющие результаты. Николай Свентицкий постоянно проводит масштабные проекты, которые имеют международный резонанс. Заслуга Автандила Варсимашвили не только в его замечательных постановках, но и в том, что он пригласил в труппу из грузинских театров много талантливых актеров, владеющих русским языком. Это было необходимо, так как театр испытывал дефицит в исполнителях. - Тем не менее, актеры народ амбициозный. Неужели, нет обычных для театра… - Интриг, вы хотите сказать? Мне кажется, что стереотип о том, будто театр – это место, где только и жди шпилек от завистников, сильно преувеличен. Интриг в театре не больше и не меньше, чем в учительской или редакции. А вот закулисные сплетни – востребованный товар для прессы. На самом деле, театром движут иные механизмы. Каждый режиссер заинтересован, чтобы на сцене был сильный состав. Никакие протеже здесь не помогут. - А как же чувство соперничества, зависти? - Сегодня у кого-то эффектная роль, завтра тебе поручат прекрасную партию – это естественный процесс. В настоящее время у нас появилось много новых актеров – свежая струя необходима театру. На сцене должна играть молодежь, она создает энергию, спектакли должны быть зрелищными, актеры – демонстрировать пластику движений. - Вы наделили образ Вязопурихи пронзительной нежностью... - В «Холстомере», по замыслу Варсимашвили, моя Вязопуриха выступает как символ единственной любви, сопровождающей главного героя, практически все время на сцене. Конечно, эта роль мне очень дорога, и я с огромным волнением подхожу к каждому спектаклю. Совсем не важно, большая роль или маленькая отведена тебе в постановке, каждая требует работы и шлифовки. В молодости мне отвели амплуа «героини», а хотелось характерных, комедийных ролей. Такую роль мне поручил Сандро Товстоногов в постановке «Точка зрения». - В вашем исполнении Кабато в «Хануме» не просто острохарактерная, а национально характерная сваха – чувствуется сочный колорит старого города. Насколько быстро вы сроднились с Тбилиси? - Тбилиси покорил сразу, как у Беллы Ахмадулиной – «…поцеловал, околдовал на жизнь, на смерть и наповал быть вечным узником Метехи». Прекрасно приняла новая родня: я попала в семью настоящих интеллигентов, подлинных аристократов духа. Я очень быстро стала ощущать себя своим человеком в компании друзей мужа, полюбила своих домочадцев, тбилисский уклад. Мне в Тбилиси понравилось все – старинные особняки нашей улицы, соседи, шумный базар, солнце. А какая у нас была свадьба! Друзья до сих пор вспоминают ее с восторгом. Мы решили, что пригласим только молодежь, самых близких друзей, а таких оказалось человек восемьдесят. Стол был накрыт в модном в то время ресторане на Тбилисском море. Веселье уже бьет через край, и вдруг, перекрывая шум и гам, под звуки доли в зал входят красавцы в чохах. И начинают кружить в танце так, будто мощные орлы спустились на грешную землю с заоблачных высот. Гости повскакали с мест и стали в восторге отбивать такт ладонями. Это Илико Сухишвили, отец Тенгиза – одного из ближайших друзей моего мужа, подарил нам восхитительный танец, специально приехав на другой конец города, чтобы пожелать нам счастья. Тогда я не умела танцевать картули, но невесту и жениха вытащили в центр зала, и пришлось пройтись в танце перед артистами легендарного ансамбля. Я счастлива, что сумела застать Тбилиси во всем блеске той удивительной поры, познакомиться с творческой элитой города, узнать и понять красоту души нашего города. Прекрасно встретили меня и в театре. В то время на сцене Грибоедовского блистали Наталья Бурмистрова, Тамара Белоусова, Валентина Семина, Мавр Пясецкий, Муся Кебадзе, Даниил Славин, Ефим Байковский. Правда, и тогда актеры старшего поколения сокрушались о былой славе нашего театра. Они с интересом восприняли приход новичков, сразу приняли нас в свою компанию, позволив насладиться не только партнерством на сцене, но и одарили нас своей дружбой. Постоянно приглашали к себе на посиделки Мавр Пясецкий и его жена Муся Кебадзе. Маврик называл их «девичниками», встречал нас в переднике и сообщал, что сегодня побалует чем-то особенно вкусненьким. Но самыми притягательными были, конечно, не кулинарные изыски, а замечательная атмосфера этих вечеров, на которых собирались Тамара Белоусова, главный художник театра Евгения Донцова, заведующая труппой Нона Плотникова, актрисы Белла Белецкая, Нелли Килосанидзе, Лариса Крылова, Валентина Воинова. - Словом, после Москвы вы не чувствовали себя обделенной обществом, не считали, что попали в провинцию? - Какая провинция! Петр Фоменко ставил спектакль, в котором мне дали первую роль через два месяца после приема на работу. Это была постановка «Дороги цветов» Валентина Катаева. Актерский состав был очень сильный – в спектакле были заняты Белоусова, Славин, Юрий Васильев, Лариса Крылова. Главную роль Фоменко поручил Арчилу Гомиашвили, хотя уже ходили разговоры о том, что актер собирается переезжать в Москву. Фоменко настолько упорно предупреждали, что Гомиашвили его подведет, что, в конце концов, режиссер не выдержал и открытым текстом за месяц до премьеры спросил у Арчила: - Ты меня подведешь? - Только, если умру! - ответил Гомиашвили. И улетел в Москву за две недели до премьеры. Фоменко срочно ввел в спектакль Джемала Сихарулидзе, который великолепно сыграл Завьялова. - Это был первый спектакль Фоменко в Грибоедовском? Как вообще мэтр оказался в Тбилиси? - В Москве Фоменко не давали работать, закрыли несколько его спектаклей. Гига Лодкипанидзе протянул опальному режиссеру руку помощи, пригласив его в Грузию. Петр Наумович поставил в Тбилиси два спектакля – первой постановкой стал «Свой остров». Он проработал в нашем театре два года, а потом вернулся в Москву. Недавно из Москвы приезжала съемочная группа – ученики Фоменко снимают о мастере фильм, в который включили рассказ о тбилисском периоде его творчества. Интервью дали уже болевший Гига Лордкипанидзе, драматург Петр Хотяновский, Валя Воинова и я. - Каково было работать под руководством Фоменко? - Необычайно интересно! Он весь искрился умом, юмором, иронией. Это было упоительно, но достаточно трудно, потому репетиции длились с десяти утра до шести-семи вечера. Фоменко вникал во все тонкости и детали. Он буквально «дрессировал» исполнителей. Сам руководил художественным оформлением спектакля, сам выбирал костюмы, показывал актерам походку их героев, интонации, жесты. Константин Райкин метко отметил, что Фоменко делал недопустимые вещи, но делал это настолько гениально, что противиться ему было невозможно, надо было только принимать диктат мастера. - Ваш сын, Давид Мгебришвили, избрал профессию режиссера. Не задумывались над тем, чтобы сыграть в его постановке? - Он категорически против. В вопросах творчества Дато становится непреклонным. Иногда рискую ему что-то советовать, но мой сын не принимает никаких компромиссных вариантов. Отвергает всяческие попытки облегчить восприятие спектакля. Считает, что недопустимо идти на поводу потребностей зрителя. По его мнению, развлекаться можно в другом месте. У театра другие, более высокие функции. Он прав, но это нелегкий путь. - Вполне закономерный, наследственный максимализм. А кто оказал на вас самое большое влияние? - Конечно, Бабочкин. - Чапаев! - И вы туда же! Эта роль стала для него и знаковой, и роковой. Внешне в нем ничего не было от Чапая. Он был изысканным, утонченным до мозга костей. Джентльмен, прекрасно одетый, с безукоризненными манерами и белоснежными крахмальными носовыми платками. Обладал сумасшедшей актерской энергетикой. Человек глубокой культуры и обширных знаний. Но при всей своей интеллигентности, он был остер на язык, умел нанести разящий удар оппоненту, заставить считаться с его мнением, был строгим руководителем. На нашем курсе учился один очень перспективный молодой человек. Он привык быть баловнем успеха и однажды на репетиции насильно поцеловал партнершу. Завязалась ссора, и парень дал пощечину девушке. О случившемся узнал Бабочкин. Он вошел в аудиторию белый, как мел, и велел хулигану собирать вещи. Обидчик был отчислен из ВГИКа и не восстановлен, хотя за него многие заступались, включая Герасимова. Уже после окончания ВГИКа мы однажды встретились с сокурсниками. Стали вспоминать наших учителей. Кто-то отметил, что даже в мелочах Бабочкин умел подать себя красиво: «Помните, как он картинно держался за сердце, когда останавливался, чтобы передохнуть на лестнице?» Некоторое время спустя наш любимый мэтр скоропостижно скончался за рулем. Он успел нажать на тормоз и остановить машину у «Метрополя», но не успел дотянуться до нитроглицерина в кармане. Узнав об этом горе, я вылетела в Москву, пришла накануне похорон к его жене Екатерине Михайловне в осиротевшую квартиру в высотном здании, в котором размещалась гостиница «Украина» и жили столичных знаменитостей – в том же доме обитал Сергей Аполлинариевич Герасимов. Мы поплакали, пошли пить чай, и дочь Бабочкина сказала: «Представляешь, у папы не осталось сердца в обычном понимании – сплошные рубцы!» Считалось, что у Бориса Андреевича было три инфаркта. Оказалось, что еще десять он перенес на ногах. «Картинно, останавливаясь на ступеньках», - про себя подумала я. - Что для вас главное в человеке, помимо порядочности, доброты и прочих добродетелей? - Способность оставаться самим собой. Актеры иногда заигрываются, трудно определить, где заканчивается правда и начинается «притворство по призванию». Только большим личностям дано становиться неповторимым в жизни, а таких – единицы. - Вы не пробовали писать воспоминания? - У нас в семье, мне кажется, талант писательства достался внучке – все время что-то пишет, вроде хорошо получается. Поскольку у старшеклассников график достаточно напряженный, надо иметь волю и стремление, чтобы успевать писать помимо сочинений на заданную тему еще и собственные. - Есть надежда, что внуки продолжат творческую династию семьи? - Пока не ясно. Они хорошо учатся, владеют иностранными языками. Продвинутые пользователи компьютеров, планшетов и прочих современных штучек. Надеюсь, что они увлекутся науками, или еще лучше - медициной. Но кто знает, как сложится их жизнь. Я же сама в их возрасте неожиданно круто изменила свои планы. - Не жалеете? - Нет, повторила бы все сначала. Ирина ВЛАДИСЛАВСКАЯ |
