| ТРУЖЕНИК СЦЕНЫ |
 - Начнем немного издалека. Ты вот уже третий год – главный тбилисский шпрехшталмейстер. Как ты очутился на арене цирка? - В цирк я попал совершенно случайно. Наш актер Аполлон Кублашвили работал там шпрехшталмейстером, и когда решил уйти, предложил мне попробовать. Так и получилось. Я уже третий год веду цирковые программы. Это довольно интересная, творческая работа. Мне дают очередность участников, а вот как их представлять, я придумываю сам. Чаще всего я не согласовываю программу с дирекцией, мне доверяют. Это приятно. - Можешь вспомнить самый впечатляющий номер за эти три года? - Однозначно, это номер воздушных акробатов Аллахверди и Галины Исрафиловых. Они – обладатели «Золотого клоуна», высшей премии фестиваля в Монте-Карло для цирковых артистов. Они единственные в мире выполняют ряд уникальных трюков. Когда смотришь, дух захватывает. - Хотя, как ты сам говоришь, все это подработка. Главное – это театр. В театре ты служишь… - Да, на сегодняшний день театр Грибоедова для меня – главное. Я не могу назвать это местом работы. Это гораздо больше. Бывает, что я чем-то недоволен. В подавляющем большинстве случаев, бываю недоволен собой. Уже девятый год я здесь, и счастлив. - Сюда, так же как и в цирк, ты попал случайно. Расскажи об этом. - Я заметил, что многие важные вещи происходят в моей жизни случайно. Или неслучайно. Так вышло и с Грибоедовским. Один мой друг был знаком с нашим худруком Автандилом Варсимашвили и директором театра Николаем Свентицким и познакомил с ними меня. Хотя, еще раньше Авто занимал меня в массовке в своем проекте о Паоло Яшвили, который он делал в театре Руставели. И вот, вместе они решили дать мне трехмесячный контракт. Сразу сказали, что берут меня из-за фактуры. С тех пор прошло девять лет, а я все еще здесь. - Что было главной проблемой в начале работы? - Язык. Я ведь заканчивал и школу, и институт на грузинском. В семье, правда, мы разговаривали на русском, но нечасто. Для меня он иностранный. Я играю на иностранном языке. Я не билингва, к сожалению, как многие другие грибоедовцы. К тому же я пришел в Грибоедовский с недостаточно хорошей школой. Когда у начинающих актеров прочная, хорошая школа – они гораздо увереннее в себе. Сначала я учился у Сосо Немсадзе, потом у Шота Кобидзе, относился к учебе не очень серьезно, прогуливал. На последнем курсе даже не хотел быть актером, планировал стать синхронистом, специалистом английского языка, как моя мама. - Тебе сложно учить текст? - Со временем все легче. Все зависит от того, сколько времени у меня остается после репетиции. После нескольких репетиций текст уже запоминается. Мне на редкость легко даются стихотворные тексты, что меня немало удивляет. Потому что весь текст и в «Зимней сказке», и в «Маяковском», и в «Карьере Артуро Уи» поэтический. У тебя нет возможности допустить ошибку. Потому что от одной ошибки валится весь текст, а потом текст партнера, а потом и весь спектакль. А в прозе – ошибся, сказал своими словами и – все в порядке. - И вот ты стал грибоедовцем. И твоей первой ролью стал… - Сержант Лимончик в детском спектакле «Чиполлино». Это была роль без слов. Ну, а первой большой ролью был Иван Бездомный в «Мастере и Маргарите». - Ты согласен с тем, что сцена – магическое место? - Ну, некоторые актеры так думают. Я уверен, что нет никакой четвертой стены, это выдумки актеров-фанатиков. А я не понимаю и не принимаю никаких форм фанатизма. Ничего магического нет. Просто здесь не получается думать ни о чем другом. Потому что если ты профессионал, если ты любишь свое дело, если ты хочешь хорошо сыграть свою роль, у тебя не остается времени думать о том, что у тебя кредит в банке или нужно купить хлеба по дороге домой. Если это происходит, ты отключаешься и это замечают все – и партнеры по сцене, и зрители. Ты уже не на сцене, ты уже в кредитах и в магазине. Вся магия заключается в том, что все внимание у тебя направлено на образ, несмотря на то, технически ты играешь или на эмоциях. Бывает, что я играю на технике, но даже тогда нельзя думать о своих проблемах и насущных делах, нужно думать о технике. А так, у меня болел зуб – вот я вышел на сцену и он прошел или я излечился от рака, играя Гамлета – такого, по-моему, не бывает. - В таком случае не могу не спросить, как ты думаешь, грибоедовский «Мастер и Маргарита» - мистический спектакль, или просто так сложилось? - По-моему, просто сложилось. Тогда, почему с остальными актерами не произошли трагические события, которые произошли с исполнителями главных ролей? Почему я не попал в сумасшедший дом? Конечно, высшие силы есть. Я верю в это. А вот сам спектакль был каким-то мистическим, да. Не забуду такой эпизод. На репетиции одной из первых сцен, когда Берлиоз и Бездомный спорят с Воландом и тот спрашивает, «что же вы, утверждаете, что и дьявола тоже нет?» Нико Гомелаури, исполняющий роль Воланда, так пронзительно посмотрел мне в глаза, что я какое-то время не мог пошевелиться. Был такой момент. - Или Никуша Гомелаури был хорошим актером… - Нико был замечательным актером. Возможно, именно поэтому эта мистика, если она и была, так на него подействовала. Мне очень приятно, что его помнят и любят, особенно молодежь. Для нас, соратников по цеху, Нико был особенным. Он не хотел сдаваться, узнав о своем диагнозе. Стал сильнее. На каждом спектакле в этот период он доказывал самому себе, что он жив, и пока он жив, будет играть, будет стоять на сцене. Он не хотел, чтобы его жалели. - Когда я писала о тебе в первый раз лет пять назад, мой материал назывался «Будущий народный артист». Это все еще мечта или уже шутка? - Я вырос, и больше я так не шучу. На то есть два резона. Первый – в Грузии не присуждают званий, а второй – я перестал мечтать и начал реально смотреть на свою жизнь, на свою профессию. Кроме того, у меня тогда не было семьи. А после того как у человека появляется семья, он начинает реальнее смотреть на мир, гораздо реальнее, процентов на восемьдесят. А когда рождаются дети – на все 120. - Расскажи, пожалуйста, о своих детях. - У меня двое обыкновенных детей. Я не люблю, когда родители видят в своих детях что-то гениальное и сверхъестественное и утверждают, что они самые-самые. Мою дочь зовут Нене. Это старинное аджарское имя. Сейчас ей четыре. Я всегда хотел назвать своего сына в честь своего отца – Александром. Конечно, первенцем мы ждали мальчика, но родилась девочка. Я хотел даже назвать ее Александрой. В конце концов, жена мне сказала – вот когда родится мальчик, ты его назовешь, а девочку назову я. Так она и стала Нене. А сына мы, разумеется, назвали Александром, Сандро. Ему почти 3 года. А жена у меня раньше работала в нескольких страховых компаниях, а сейчас – в Минздраве, в программе Всеобщего здравоохранения. - Насколько ты амбициозный человек? - Все мои амбиции сошли на нет после окончания института. Тогда я посмотрел в глаза реальности, и понял, что никакой я не сверхталантливый. И понял, что нужно постоянно работать над собой и выполнять те задачи, которые ставит перед тобой режиссер. - По какому принципу, в таком случае, ты оцениваешь успех? - Я никогда об этом не задумывался. Может, для зрителей Грибоедовского театра я успешный актер, поскольку занят в большинстве спектаклей. Пару недель назад незнакомый человек написал мне в социальной сети, что ему очень нравится моя игра, что не пропускает ни одного моего спектакля. Мне было безумно приятно. - Каким бы ты хотел увидеть свой театр накануне его 170-летия? - Хороший вопрос. Я бы с удовольствием увидел его материально обеспеченной организацией, хотя я понимаю, что это сложно, практически невозможно. Я бы хотел видеть в своем театре приглашенных звезд-режиссеров. Потому что для актерского опыта это важно. Понимаю, что мне очень повезло с режиссерами, с которыми работаю. Благодаря им я очень вырос. Актер ведь растет тогда, когда режиссер с ним работает, когда он направляет. А со мной много работали. Но вот почему хочу, чтобы у нас в театре ставили приглашенные режиссеры. Дело в том, что «твой» режиссер знает тебя как облупленного, знает все твои возможности, твои сильные и слабые стороны. Например, я люблю работать с Автандилом Эдуардовичем. Даже если он задумает сделать со мной моноспектакль, он сделает его за два дня, потому что хорошо меня знает. Однако всегда интересно попробовать с кем-то новым. Правда, бывает по-разному. Вот хороший режиссер, а ты его не понимаешь, и он тебя не понимает. Это тоже опыт, и очень ценный – как понять непонятливого режиссера? Еще я бы хотел увидеть театр таким, какой он есть. Я его очень люблю. С такими же коллегами, с такими же работниками технического персонала. Я всегда рад, когда у меня репетиционный период, несмотря на то, что я лентяй. Я люблю приходить в театр. - На сегодня одним из этапных для тебя спектаклей стал «Маяковский». Как тебе работалось над образом поэта-бунтаря? - О, это мой любимый спектакль. - Настолько любимый, что ты даже однажды забыл на него приехать? - Я до сих пор не могу понять, как это произошло. Думаю, самое худшее с человеком происходит там, где он кого-то или что-то любит. Кого мы больше всех огорчаем – маму. А кого мы больше всех любим – маму. На свой репертуар я смотрю так – запоминаю первый спектакль месяца, а потом узнаю следующий и так далее. Почему-то на той неделе, это произошло 18 ноября, никогда это не забуду, была пятница, а мы давно не играли по пятницам. Я помнил, что на следующий день, т.е. в субботу у меня «Зимняя сказка». А «Маяковского» проглядел. В ту пятницу все совпало. Я забыл дома мобильный телефон, наша нянечка не отвечала на мой телефон, когда мне звонили из театра. Меня нашли через мою маму, которая в это время сидела со мной в машине в пробке. Ей позвонили в семь минут седьмого, а спектакль начинался в шесть. Одним словом, я добрался до театра слишком поздно, несмотря на то, что ехал, как сумасшедший. Очень обидно! А сам спектакль я очень люблю. Он получился легко, и работа была интересная, и спектакль масштабный. - В нашем театре есть режиссер Вахтанг Николава. Вы с ним начинали в одно время, и ты занят практически во всех его спектаклях. Ты, как коллега и как друг, как оцениваешь его рост. И как тебе с ним работается? - Вахо – это человек, о котором я могу говорить часами. Я с ним начинал еще с его преддипломной работы. Это был «Предназначенный на слом» Теннесси Уильямса. Я играл у него во всех спектаклях, кроме «Алых парусов». Признаюсь, с ним непросто работать. Вахо, безусловно, режиссер-экспериментатор, и это здорово. Эксперименты занимают много времени и нервов, но это правильно, потому что искусство должно занимать много времени и нервов. Именно поэтому с ним сложно, но интересно работать. - А есть у тебя любимая роль в его постановках? - Даже не знаю, которую назвать - Тихона в «Грозе» или Поликсена в «Зимней сказке». Возможно, «Зимняя сказка» гораздо зрелищнее. Но «Гроза» - особенный спектакль. Мне кажется, это самая сильная работа Вахо до сегодняшнего дня. Тут везде новаторские находки. И хотя по времени меня на сцене немного, это эмоционально напряженный спектакль. В нем я могу выплеснуть все отрицательную энергию, накопившуюся в моей жизни. Можно просто выпустить пар, избавиться от всего негатива, собравшегося за те дни, что ты не играл спектакль. Мне кажется, Вахо очень правильно решил этот образ – мой Тихон, мужик, он не сопля, не маменькин сынок. Мне это нравится. Вахо так и поставил мне задачу в начале работы, и этим меня заинтересовал. Тихон – сильный, любящий человек, которого все предали, все сломали. Последним ударом стала измена жены. Но все равно, он находит в себе силы простить Катерину после измены. Мне все нравится в этом спектакле – и атмосфера, и музыка. - Все в театре, в конечном счете, делается для зрителя. Твой идеальный зритель, он какой? - В первую очередь для зрителя. Когда ты переодеваешься, накладываешь грим, готовишься выйти на сцену – ты это делаешь для зрителя. Поэтому идеального зрителя, в первую очередь, должно быть много. Это очень важно. А во-вторых, зритель не должен быть снобом. Ты всегда чувствуешь, когда на тебя из зала смотрят прищуренными глазами и это ужасно сбивает. Например, бывает, что актер привык получать аплодисменты за какую-то сцену. И вдруг их нет. Все, он «сбился и убился». Бывает и такое. И все, он просто доигрывает спектакль. Бывают плохие залы. Я, например, больше всего чувствовал это в Театральном институте. Давление комиссии, которое тоже сбивает. Ненавижу сдачи, когда собираются «театральные». Невозможно играть! - Помню, ты хотел сыграть Холдена Колфилда из «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Все еще мечтаешь об этом? - Уже не хочу, я вырос. Не могу сказать, что я хочу сыграть какую-то конкретную роль. - Одним словом, ты не Гамлет? - Ну, если какой-нибудь режиссер увидит во мне Гамлета, я с удовольствием его сыграю. - А в режиссуру податься не думал? - Однажды, только в кинорежиссуру. Драма – тяжелая работа, и больше всего в театре мне жалко режиссеров. Потому что от режиссера все чего-то хотят – кто-то освободиться, кто-то получить роль, потом приходит художник, ему что-то нужно, потом костюмер, кто-то поправился и не влезает в костюм… Я не понимаю, почему люди становятся режиссерами. А актеров, которые уходят в режиссуру, совсем не понимаю. Ну, наверное, счастливый случай – Вахо Николава. - Как ты работаешь над ролью? Есть у тебя своя «система Курасбедиани»? - Я должен делать то, что видит режиссер. Крайне редко вхожу в полемику с ним. В большинстве случаев, я делаю то, что говорит режиссер, но так, как мне кажется правильным. Есть ведь моменты, когда режиссер видит что-то одно, а ты представляешь себе по-другому. Артист в это время ощущает чудовищный дискомфорт. - Через несколько дней тебе исполнится целых 30 лет! - Я себя считаю пока еще… 30-летним ребенком. Могу подурачиться, могу мечтать. - Что ты желаешь себе, тридцатилетнему? - Зарабатывать больше. Остальное у меня есть. Нино ЦИТЛАНАДЗЕ | |||||||
|
|||||||
