ЮНОША ИЗ АРГВЕТИ |
![]() В один из дней я увидела в нашем широком коридоре, в углу около окна, молодого человека, которому суждено было в не очень-то далеком будущем стать одним из виднейших и интереснейших поэтов Грузии двадцатого века. Тогда я была знакома с Джансугом Чарквиани, хорошо знала Гиви Гегечкори, моего соседа по улице, с которым мы очень сдружились позднее, Отара Чиладзе. Мухрана Мачавариани знала визуально, но он сразу запомнился, лишь потом я узнала, что и он поэт и печатается в нашем альманахе «Пирвели схиви» («Первый луч»). Он был на пятом курсе и выделялся представительностью, ростом и тем, что большей частью стоял на переменах в одиночестве, был молчалив, серьезен и задумчив, и взгляд его темных глаз был устремлен куда-то вдаль. Одет он был по обыкновению в темную сорочку. Прошли годы, я закончила университет и стала работать в только открывшейся редакции журнала «Литературная Грузия». Редакция наша находилась рядом с редакцией тоже только что открывшегося журнала «Цискари» («Заря»), на первом этаже уютного здания с патио в Сололаки, на улице Махарадзе, где стоял стол для игры в пинг-понг, и мы сражались невзирая на литературные звания. Тут я снова увидела Мухрана Мачавариани – он был сотрудником «Цискари». И снова я заметила затаенную грусть в его темных глазах. Она не исчезала даже тогда, когда остроты и шутки Тариела Чантуриа, известного острослова «Цискари», вызывали всеобщий хохот и Мухран тоже смеялся со всеми. Это было время новых надежд, новых идей, время, когда повеяло ветерком манящей свободы... Вспыхивали новые литературные имена, появлялись новые произведения, в грузинскую многовековую литературу вливалась новая мощная волна, поток молодых писателей-шестидесятников: прозаиков, поэтов, переводчиков, критиков, литературоведов... Рассказы и повести Отиа Иоселиани, Арчила Сулакаури, Нодара Думбадзе, Тамаза Чиладзе, Резо Чеишвили, поэтические произведения Джансуга Чарквиани, Гиви Гегечкори, Шота Нишнианидзе – не стану перечислять, это был целый звездопад имен! Лучшие произведения в переводе на русский язык сразу же публиковались в нашей «Литературной Грузии» и отправлялись в близкие и дальние путешествия в русскоязычному читателю многих стран. Знаменательно, что одновременно с тем, как в грузинскую литературу вошло талантливое поколение молодых писателей, на широком горизонте русской литературы тоже вспыхнули целые созвездия новых имен. По традиции – и по обстоятельствам – многие молодые русские поэты потянулись к югу – в Грузию, в этот вечный город Кавказа – Тбилиси. Тем более, что тут загорелся гостеприимный очаг «Литературной Грузии». Завязывались новые творческие связи. Если грузинскую прозу, в основном, переводили переводчики «местного» происхождения – Элисбар Ананиашвили, Наталья Чхеидзе и другие, не нуждавшиеся в подстрочниках, то поэзию, тоже в основном, стали переводить совсем молодые русские поэты – Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Юрий Ряшенцев и многие другие. Вот в какой атмосфере и в каком многокрасочном мощном потоке выросла массивная фигура поэта Мухрана Мачавариани, юноши из живописного грузинского села Аргвети. Его поэзия, пронизанная патриотизмом и гражданственностью, великолепно зазвучала в блестящих переводах Е.Евтушенко и других выдающихся поэтов. Мне кажется уместным вспомнить одну несколько необычную встречу с ним. Это было в конце семидесятых – время, когда в Грузии начинался новый исторический этап. Я пришла к Мухрану домой. Он жил тогда в конце Плеханова. Я принесла на подпись петицию о присвоении грузинскому языку статуса государственного языка. Зачем я пришла, Мухран не знал. Он гостеприимно принял меня, провел в свой кабинет, ничего не спрашивая. Люстра и большая настольная лампа мягким светом освещали комнату. Мы оба уселись – я в кресло, он за письменный стол. После ординарных фраз о том, о сем я протянула ему бумаги. «Вот, – сказала я, – Мухран, прочти, пожалуйста. Я уверена, что ты подпишешь это». Пока он читал, я смотрела на его лицо, оно становилось все более серьезным. «Вот оно что! – произнес он, дочитав до конца. – Потому-то ты пришла ко мне в такой поздний час. Разумеется, я подпишу!» И, взяв со стола авторучку, решительно, без колебаний поставил свою подпись. Лишь потом он стал рассматривать многочисленные подписи. Подобные дела были далеко не безопасны для обеих сторон, и ясно, что я намеренно совершала эти визиты в поздний час. Мы поговорили недолго, и я собралась уходить. «Спасибо, что ты пришла ко мне с этим», – сказал он на прощанье, пожимая мне руку. Поэт зачастую бывает провидцем. И поэтому тревожно становится, когда автор в своем произведении говорит о собственной смерти. «Когда умру, оставьте балкон открытым…» Это Лорка. Он написал это совсем молодым. Бараташвили в знаменитом «Мерани» описывает свою одинокую смерть. У Мухрана смолоду тоже было предвидение своей смерти. Не потому ли темные глаза его таили непонятную грусть?.. Камилла-Мариам КОРИНТЭЛИ Заросли, "Скачать рабочие столы"окаймлявшие противоположный берег, скрыли неизвестного. Луизе казалось, что это должно "Игра барби и дракон"нравиться и другим. Оживленная беседа за ужином по обычаю жителей прерии "Навител для навигаторов скачать"касалась главным образом индейцев "Песни хард басс скачать"и случаев на охоте. В старые времена "Скачать игру через торен"на пирах шутов-уродов заставляли увеселять пирующих. |