Тамара Гургенидзе певица (меццо-сопрано). Народная артистка Грузии, лауреат Государственной премии, ассистент режиссера. Ступив на сцену очень рано, посвятила певческой карьере почти 45 лет; позднее овладела профессией режиссера. Но вот оперный театр закрылся на нескончаемый ремонт, спектакли прекратились. Тогда Тамара обратилась к профессии, на которую из-за отсутствия времени никогда не имела права:  свой сценический опыт, мастерство владения голосом она решила передать ученикам. Так возник спецкласс в центральной музыкальной десятилетке им. З.Палиашвили, где талантливой союзницей певицы стала «уникальная» (Т.Гургенидзе) пианистка Нина Церадзе.    
- Хотелось бы знать ваше мнение об образовании вокалистов. В каком возрасте  начинать? Помнится, в бытность мою студенткой вокалистов принимали в музыкальное училище после 18-ти лет, когда организм готов к нагрузке. Позже этот срок отодвинулся до 15-ти лет, а теперь на вокал отдают чуть ли не «с пеленок». Насколько это правильно? Может ли  раннее обучение отрицательно повлиять на  дальнейшее становление голоса?
-  Начинать следует не с вмешательства в развитие голоса; главное научить слушать и любить музыку. Рассказы о музыке и музыкантах, пробуждение навыков восприятия  исполнительства в вокальных и инструментальных жанрах, приобщение к культуре бытового музицирования, и хотя бы примитивное чтение музыкального текста должны быть в детстве каждого ребенка. Я настойчиво призываю родителей максимально уделять внимание художественному воспитанию подрастающего поколения.

- Показательно введение в школьную программу предмета «музыка». А как проходило приобщение к музыке в вашем детстве?
- В нашей семье, переселившейся после Отечественной войны из России в Кутаиси (папа был летчик, мама библиотекарь при Доме офицеров) не нашлось возможности учиться музыке. Мы теснились в маленькой комнатушке, и о том, чтобы приобрести пианино, не могло быть речи. Но пение проникло в стены дома. Мама была одарена прекрасным голосом, любила популярные песни, знала их в большом количестве и охотно участвовала в самодеятельных кружках. Я тоже любили петь, но мой голос, в то время, наверно, писк, никого не трогал, и это было очень обидно.

- И вдруг…
- Для этого понадобилось время. Пройдя период становления, голос окреп, освободился  от скованности, и на него стали обращать внимание одноклассницы, которые занимались в музыкальной школе. Они стали учить меня пению с аккомпанементом, пытались приобщить к репертуару начинающих вокалистов и всячески  уговаривали серьезно  отнестись к пению. Так я оказалась в кутаисском музыкальном училище.

- Имея короткий опыт преподавания в этом учебном заведении, поражающем обилием  способных учеников, я по сей день воспринимаю его как рассадник талантов.  
- Я познакомилась с прекрасными людьми  (надо сказать, что с этим  мне всю жизнь везло), способными музыкантами  с разносторонними  интересами – Георгием Антоновичем Кемулария, Идой Семеновной Намиот… Знаковой стала встреча с Леонтиной Францевной Касан, которая работала концертмейстером у вокалистов. Поговаривали, что за свои религиозные убеждения она была выслана из Прибалтики и  каким-то образом попала в Кутаиси; при всей сложности  сопутствующих обстоятельств, этой даме удалось собрать и сохранить отличную нотную библиотеку и фонотеку. Педагог, к которому меня распределили по специальности, полностью «передоверил»  обязанности своему концертмейстеру, и Леонтина Францевна, человек отнюдь не первой молодости и с расшатанным здоровьем, с большой отдачей взялась за дело. Обнаруживая пробелы в моих знаниях, она настойчиво, но всегда тактично, стремилась их восполнить; доброта и доброжелательность, щедро заложенные в ее душе, не зная предела,  выплескивались одинаково для всех. С такой воспитательницей свела меня судьба. Благодаря ее пластинкам, я вошла в мир не только оперных, но и симфонических жанров от простейших партитур до полотен Бетховена, Чайковского, Брамса. Что касается вокального исполнительства, лишенная живых примеров, я постигала его в записях Веры Давыдовой, Зары Долухановой – ведь уроки по вокалу у моего учителя по специальности значились только в сетке  учебной нагрузки. Леонтина Францевна разучивала со мной тексты, а пела я, как Бог на душу послал, и всем это нравилось; по-видимому, вмешивалась природа.
А сейчас о человеке, благодаря которому в моей судьбе произошел решающий поворот. Это директор кутаисского училища, замечательный деятель культуры, дирижер Теймураз Кобахидзе. Жизнь его была посвящена ученикам. Безошибочно распознавая молодые дарования, он стремился создать все возможные условия для их творческого роста. Меня он сразу приметил, и, нарушая правила, назначил стипендию – я была ученицей 10 класса средней школы, а стипендия назначалась на старших курсах училища, и только по окончании школы. Какая неожиданность, и сколько радости  в семье! Через пару лет такое внимание заслужила еще одна школьница – Маквала Касрашвили, певица «от Бога», ставшая моей  подругой на всю жизнь.
А однажды наше училище посетили уже прославленные певцы Зураб Анджапаридзе и Петре Амиранашвили.

-  Уроженцы Кутаиси, они были известны как поборники начинающих талантов в родном городе.
- На этот раз артисты приехали после недавно закончившейся в Москве Декады национальных искусств;  окрыленные успехом грузинских певцов, они задались целью  выявить новые таланты. Представили меня с Маквалой. Услыхав, как мы поем, члены комиссии тут же решили отправить нас в Тбилиси. Там нас встретил Дмитрий Семенович Мчедлидзе; прервав в расцвете славы блистательную карьеру оперного певца, исполнителя басовых партий в ведущих театрах Ленинграда и Москвы, он к тому времени уже был директором оперы и преподавателем консерватории в Тбилиси.  
После прослушивания речь сразу зашла речь о поступлении в консерваторию, но  насколько это было реально? 16-тилетней Маквале можно было не волноваться, ее ждало окончание училища. Мне же исполнилось 18, музыкой я занималась лишь полтора года,  не успев приобрести необходимые знания, а главное, диплом (через несколько лет поступление в консерваторию стало возможно с одним аттестатом зрелости). Выход нашел Теймураз Кобахидзе. Рискуя лишиться работы  (это в лучшем случае), он  отважился выдать мне диплом, обойдя госэкзамены. Но тут возникли новые трудности: проучившись в училище всего три семестра, я была так далека от знания теоретических  предметов! На этот раз вмешался ректор консерватории Иона Ираклиевич Туския. Оценив мое пение на экзамене, он постановил в виде исключения принять меня.
Я была счастлива, передо мной открылись двери в волшебную страну, но оказаться в сходной ситуации не желаю никому; нельзя упускать время.
К учебе я приступила с рвением, трудности не пугали. Сложнее было бороться с пробелами по игре на фортепиано, но успехи в чтении с листа, запоминании новых текстов выдвинули меня в первые ряды среди однокурсников. Неоценимый стимул к ответственности давало отношение к делу нашего ректора, о котором можно рассказывать до бесконечности. В студентов, отмеченных приметами высокого профессионализма, он буквально влюблялся, и поощрял их энтузиазм именными стипендиями. Никто не догадывался о состоянии здоровья Ионы Ираклиевича, а между тем жить ему оставалось недолго. Смерть настигла его во  время поездки в Париж, и стала страшным ударом для всех, кто его знал.  
Свое время И.Туския безраздельно отдавал консерватории. Как педагог по композиции он был незаменим. Важа Азарашвили, Сосо Кечехмадзе, Лили Шаверзашвили, учившиеся  параллельно со мной, боготворили своего учителя и трепетали перед его мнением.
В те годы в консерватории силами студентов устраивались так называемые «шефские концерты». Участие Ионы Ираклиевича в такого рода выездных концертах превращало их в праздник. Всю ночь в купе поезда не умолкал смех, и наши «знаменитые» юмористы Мераб Донадзе и Женя Мачавариани, не давая спать пассажирам, талантливо изощрялись в остроумии. И.Туския веселился с нами, но при этом всегда соблюдал дистанцию. С подачи ректора, эти поездки обставлялись с большим комфортом – лучшие номера в гостиницах, обильное угощение в ресторанах.

- Вас знают как ученицу Веры Давыдовой. Кто занимался с вами в течение двух лет до ее приезда в Грузию?
- Дмитрий Мчедлидзе, ее муж. В семье Мчедлидзе меня приняли как дочь, и такое отношение сохранилось до конца их дней.  
Супругов связывала не только отточенная культура, музыкальная или сценическая; в своих поступках они исходили из высоких нравственных и этических принципов, которые передавались ученикам. В этой семье нас учили всему. Держаться нужно было уметь не только на сцене, но и в повседневном быту, среди гостей.   

- Знаю, что к оперным ролям вы приобщились очень рано.
-  На втором курсе в оперной студии я спела Ольгу в «Онегине», и Дмитрий Семенович предложил повторить эту партию на оперной сцене. Появились небольшие роли –  царевич Федор в «Борисе Годунове» с интересным сценическим решением и т.п. Со студенческой скамьи определилась сценическая деятельность и моих талантливых однокурсников Цисаны Татишвили, Мераба Донадзе. По окончании консерватории свободных мест в труппе театра не нашлось, и Дмитрий Семенович, переживая, что мы остаемся без средств к существованию, придумал зачислить нас в штат... пожарных.

- Получается, что  знаковая студийная постановка «Орфея» Глюка, где вы с Маквалой  блеснули в главных ролях, состоялась уже после поступления в оперный театр, и известность пришла к вам через оперное пение?  
- У меня всегда был  большой камерный репертуар – Чайковский, Рахманинов, грузинские композиторы; слушая грамзаписи ранних лет, я удивляюсь их обилию и тематическому богатству. Вера Александровна придавала большое значение камерному пению, но я  одновременно пению романсов училась у замечательного музыканта, чуткого педагога и концертмейстера Марии Константиновны Камоевой, благодарность которой я пронесла через всю жизнь. Как она играла! Под ее пальцами порой даже заурядный опус  воспринимался как шедевр. Ее исполнение  магически воздействовало своей образностью – была ли это музыка Власова «К фонтану Бахчисарайского дворца» с завораживающим журчанием струй, или «Розы» Грига, когда, казалось, все переполняется ароматом цветов.

- Какие «маленькие роли» последовали за царевичем Федором?
- Очень дорого воспоминание о постановке выдающегося режиссера театра Станиславского и Немировича-Данченко, безвременно ушедшего из жизни Льва Михайлова «Семена Котко» С.Прокофьева. Это выдающийся спектакль всех времен. Я была назначена на роль второй бабы и решила сыграть ее с оттенком гротеска. Нацепила огромный платок, ботинки сорок первого размера; и, глядя на них, капельдинеры  перешептывались: «Бедная девочка, какие огромные ноги!» Любопытные односельчане собрались перед хатой вернувшегося с фронта главного героя, а я, выделившись из толпы,  попыталась кокетничать с ним, приведя в смущение застенчивого Анастаса Чакалиди – Котко. В зале не умолкал хохот.

- Насколько близким стал для вас комический жанр?
- Верной спутницей моей сценической жизни стала Барбале из «Кето и Коте». В интерпретации мне помогла моя старшая коллега Медея Габуния, которая в свое время  разучила эту роль под руководством прославленного режиссера Цуцунава. Она отрабатывала каждый жест, каждый поворот в движении, который мог бы напомнить об  Авлабаре. Слушатель из зала, смеясь над проделками изворотливой Ханумы, не представляет, какая затрата сил стоит за этой ролью с ее вихревым движением, изощренной пластикой (консультантом был Гоги Алексидзе). Поэтому, дойдя до определенного возраста, я поняла, что силы истощились, и с этой ролью, принесшей  Государственную премию, пора проститься.

- Не ошибусь, если скажу, что вы спели все партии меццо-сопранового репертуара. Какие из них самые любимые?
- Все началось со сцены у фонтана в «Борисе Годунове», опять в постановке так полюбившегося нам Л.Михайлова. Мои коллеги (меццо-сопрано) мечтали о партии Марины Мнишек, однако Лев Дмитриевич выбрал меня. Я так радовалась! Но… польская аристократка, дочь шляхетского воеводы после бабы в толпе сельчан! Сработает ли принцип «перевоплощения»? «Путеводной звездой» новой роли стала прославленная балерина Вера Варламовна Цигнадзе. Она научила меня движению по сцене в соответствии с ролью, объяснила, как  носить кринолин, фижмы. Это оказалась не очень  легко: по замыслу режиссера, одержимая идеей власти Марина поднималась по замысловатому сооружению в центре сцены, а шлейф и кринолин  сильно мешали.

- Кто из приезжавших режиссеров вам особенно запомнился?
- Петер Штайн со своим «Онегиным». Этот спектакль был подлинной поэзией, дух Пушкина властвовал в каждой сцене. В удивительной трактовке прозвучала партия Ольги, главной виновницы происшедшей трагедии, что в постановках обычно не подмечается. Прекрасна была сценография Штайна, особенно зала в обрамлении белого мрамора в сцене бала.

- Кого вы считаете своим главным режиссером в «Кармен»?
- Однозначно Веру Александровну Давыдову. Она досконально изучила со мной  партитуру, обыграла все сценические ситуации. Как драгоценные реликвии, я храню бубны, кастаньеты, веера, с которыми она выступала на сцене Большого театра; они достались мне в подарок перед моим дебютом в «Кармен». Во время репетиций в центре комнаты  на стуле сидел  маленький внук моих маэстро, изображая Хозе, а я плясала вокруг него. Конечно, и на этот раз  дело не обошлось без консультаций с балериной, несравненной в характерных амплуа Марией Бауэр, которую так обожали тбилисские зрители.  

- А как предстала перед зрителем ваша Амнерис – в образе мстительной соперницы  Аиды, вероломно выманившей сокровенную тайну, или жертвой  неразделенной любви к «избраннику Изиды» Радамесу, который предпочел роскошной дочери фараона рабыню, пленницу из вражеской страны?
- Мне ближе вторая версия.

- Когда возникло решение стать режиссером?
-   К этому меня склонили Джансуг Иванович Кахидзе и Гурам Фомич Мелива, наблюдая за моей увлеченностью ролями, отдачей сценической игре. В то же время, миновав точку «золотого сечения», я стала понимать, что время вокала для певца не беспредельно; оно закончится, а без театра я не могу.

- Было у вас намерение сказать «свое слово» в режиссуре?
- Нет. Цель репетиций ассистента облегчить выполнение задачи ведущего режиссера.

- Что происходит с нашим оперным театром?
-  Пока здание на ремонте, считайте, что оперы у нас нет. Утвердившееся в Большом зале консерватории концертное исполнение опер без костюмов, грима, декораций, да еще на итальянском языке, который никто не понимает, нельзя назвать спектаклем.

- Проблема устранения языкового барьера в восприятии оперы  была всегда актуальной.  Отдельные попытки постановок  на грузинском языке («Кармен»  30-е, «Волшебная флейта», «Любовный напиток» в 70-90 гг.) по-видимому, не оправдали себя. Какой выход вы считаете возможным?
- Самое целесообразное, принятый в Метрополитен-опера графический перевод оперного текста,  который зритель видит не над сценой, что не особенно удобно, а на спинке кресла перед ним.

- После увлекательного приобщения к художественной жизни любимой певицы читатели захотят узнать о вашей семье.
- Мой муж – заслуженный деятель искусств Грузии Тамаз Джапаридзе. Дата нашего супружества приближается к золотому юбилею. У нас пять сыновей и, пока, пять внучек и один внук.


Мария КИРАКОСОВА