Эта комната, и особенно ее дверь, безликая и темная, в запасе воспоминаний дудукиста Багдо Горголаджянца были словно в той жизни... Где находилась дверь, на какой улице? Хоть бы была подальше, но ведь в том-то и дело, что была в Тифлисе... Хоть бы была не в Тифлисе, а в самом деле в той жизни, но вот поди же ты – та жизнь Багдо была для него тоже в Тифлисе. Как не сойти с ума: эта жизнь – в Тифлисе, та жизнь – тоже. И порой Багдо путал – в какой жизни он играет на дудуке?
И хоть бы узнать, где эта комната и дверь в этом маленьком Тифлисе. И постараться бы, чтобы даже звук его дудука не нашел это проклятое место. А дудук бывал повсюду; запыхавшись поднимался вверх по Сирачхане, потом разудало танцевал на помолвке в Авлабаре, потом спускался вниз, в Чугурет, скорбел над мертвецом Пепан, потом входил в Пески и объяснялся в безнадежной любви кокетливой, с родинками Кетеван, сжимал сердце в пригоршню и выжимал кровь, и не было большего счастья, чем когда его вздох добирался до ушей красавицы, когда хоть одно «ох» доходило до сердца прекрасной. Потом он спускался в подвал «Симпатия» Аветика Шихинова, говорил о непонятном мире и о той жизни, пьянел, приходил в Харпух и ложился в постель...
И всегда страх был с Багдо, с дрожью вступал он даже в свой родной Харпух. Как появилась вдруг перед ним эта дверь, а за ней – эта комната? И весь наружу Тифлис – с его любовью и ненавистью, песней и плачем, – этот Тифлис прятал в себе дверь и комнату, в которой Багдо Горголаджянц был жалким изгоем, последним в мире человеком, даже и не человеком – всего лишь звуком дудука в образе человека.
Дудук открывал двери, его звали на свадьбы, на кладбище и даже в баню. Одного боялся Багдо – как бы не открыть дверь этой комнаты. И у ноги был страх, она шагала нетвердо. Люди говорили – он на дудуке играет, только о дудуке и думает, потому не видит землю, потому боязно ему ходить. Откуда им было знать, что на одной из тифлисских улиц есть прячущаяся за замшелой вуалью лет дверь, а за ней комната, где очень давно (Багдо и сам не знал, когда) стоял голенький ребенок, бедный, несчастный Багдо, и на его жалкость было направлено множество взглядов – насмешливых и благожелательных, иронически-улыбчивых и заботливых: «Откуда появился на свет этот щенок, горсть костей, этот глупый Багдо, который будет жить в Тифлисе и играть на дудуке?» И мяли его нежные косточки, приспосабливали к кособоким улочкам Тифлиса, поворачивали так; и сяк его ноги, руки, уши, брови.
«Может, вовсе и не было этой двери, этой комнаты? Может, она существует лишь на карте моего мозга?» – утешал себя Багдо и с полузакрытыми глазами вдувал в дудук свой страх, покачиваясь, ходил по шумным улицам.
Но однажды в Круглом квартале между монотонных звуков дудука неожиданно открылась длинная улица, полезла под ноги, повела, повела и... в ее проклятом конце появилась знакомая дверь, за которой была ироническая благожелательность и насмешливая забота. И Багдо в ужасе повернулся и побежал, кое-как выбрался из кошмарного полусна, спустился по улицам и очутился в Харпухе. Люди смотрели вслед бегущему Багдо и ничего не понимали. Да и как могло им прийти в голову, что он убегает от какой-то двери? Тифлисские двери были просты и понятны, на каждой что-то написано, нечто определенное и точное, узаконенное обществом: «Банкирская контора Придонова», «Тифлисский полицмейстер Алхасов В.М.», «Князь Качкачашвили Ю.К.», «Мещанская управа Хурутян А.М.», «Ювелир Еганов Т.Т.», «Частный поверенный Ахназаров В.К.», «Нотариус Бахутов И.В.», «Акушерка Тухарели», «Торговый дом Африкяна», «Хатисов, городской голова», «Адвокат Чурчелишвили Ч.Ч.», «Братья Сейлановы»...
Но эта бредовая дверь Багдо Горголаджянца не имела надписи, была гладкой и находилась за густой пеленой.
Прошло несколько дней, и Багдо уже не мог вспомнить, где находилась дверь. Круглый квартал был круглым, и ведь с какой стороны ни войди в него, ты бы не выбрался из круга, так откуда же появилась эта длинная улица и злополучная дверь? И Багдо уже не стал заходить в Круглый квартал. Его звали, говорили: «Есть свадьба, приходи, сыграй».
Но Багдо лишь приниженно и уклончиво пожимал плечами.
Прошло несколько недель, и однажды вечером, когда в Авлабаре ныл дудук Багдо, звуки вновь полетели по очень знакомым улицам и потащили за собой Горголаджянца, вывели ею на незнакомую улицу, в конце которой шел дождь и во влажной печали смутно наметилась опять та же дверь, снова та же дверь... Багдо, охваченный страхом, повернулся и опять убежал, и с этого дня перестал ходить уже и в Авлабар.
Он дул в свой дудук теперь в Песках, где все было на виду, улицы – короткие, дворы выходили на Куру. Багдо был обеспечен, его желания скромны, воображение исчерпано. И с тем, что печальная тень двери встретила его и здесь, уже ничего нельзя было поделать, дальше было уже некуда. Дудук задрожал, прилип к губам. Багдо растерянно посмотрел по сторонам – где он, где он? Потом убежал, побежал и бросился в Куру. Около Турецкого майдана его вытащили рыбаки. И с этого дня Багдо ногой не ступал в Пески. Его дудук играл только в чайханах Шайтан-базара для худых отощавших терщиков-кисачи, которые охлаждали чай, размеренно дуя на блюдечки... Багдо брал Тифлис под свои закрытые веки, заключал его в звуки...
«Эй, чудак Багдо, что заставило тебя распахнуть свои веки, что ты собирался увидеть? Ведь конец света далеко, а конец дудука под самым твоим носом. Эх, болван Багдо, так тебе и надо!..» – выдохнул в порыве самоуничижения Багдо и, вскочив с места, бросился вон из подвала и удрал, потому что из-под полуприкрытых век он заметил новую улицу, а в конце ее – ту злополучную дверь. Ушел Багдо и из Шайтан-базара
Потом дверь появилась в Ортачале, преградила ему путь в Анчхате, и Багдо убежал и из Анчхата. И под конец свой же брат Тифлис почти кончился для Багдо, и кособокий облик его замаячил в одном лишь Сололаке. Дудук попал в окружение звуков рояля и скрипки. Как сирота смотрел он на белые, украшенные ангелами окна, откуда вылетали на улицу трели пианино и клавесина, еще теплые, дышащие паром.
Багдо съеживался около швейцара или сапожника и в узкое отверстие дудука выдувал свою дрожь и холод.
А в одну из зимних ночей вновь пришла та же беда – в одном из сытых переулков Сололака открылась дорога и вновь вдали появилась эта дверь. Ничего не поделаешь, не осталось в Тифлисе места, и он убежал, поднялся на гору Махат.
Тифлис был далеко, кругом ни души, а дудук был у него за пазухой. И вдруг неизвестно откуда перед ним появилась дверь, реальная, ощутимая... Прямо перед носом, с заснеженным порогом. И уже не было исхода для замотанного дудукиста Багдо Горголаджянца. Он улыбнулся: «Значит, и на горе тоже ты? Что ты хочешь этим сказать? Что ты предназначена мне? И что столько времени потратила на какого-то кособокого дудукиста Багдо Горголаджянца?»
Усталый Багдо смирился, успокоился, подумал о жизни: «Яйца выеденного не стоит все это», вытащил из-за пазухи свое единственное имущество – дудук, приложил к губам, и залихватская трель пролетела над Тифлисом, потом он открыл дверь и вышел...
Да только вошел или вышел? Сам не понял, и небу не ясно...

Перевод Дж. Карумян


Агаси Айвазян