У всего есть свое содержание и свое название. Время все изменяет, но суть людей и жизни остается все той же. Правда, сама жизнь со временем кажется такой маленькой. Не короткой, а именно маленькой... Как парк Муштаид, представлявшийся в детстве гигантским. На самом деле и сегодня он – все тот же Муштаид. И город наш тот же, что когда-то. Правда, разросшийся, с новыми декорациями и лицами, но все равно, как и раньше, повсюду – базары, называющиеся теперь супер- и гипермаркетами. Опять все продается, покупается, люди торгуют, торгуются, хитрят, обманывают, жадничают, наживаются, что-то празднуют, поют, пляшут, нищенствуют, болеют... И решают все те же, старые, как мир, проблемы.
Меняются названия улиц, проспектов, площадей. А вот городские вывески – такие же важные или смешные, как когда-то. Только – принесенные другим временем и людьми. Я обратила внимание, что они, вообще-то, лучше всего отражают современность. Вот читаю: «Gemrieli pishka» или «Shashlik house», смеюсь, но почему-то не удивляюсь.
Еще в прошлом веке на городские вывески обратил внимание и посвятил им рассказ «Вывески Тифлиса» замечательный тбилисский писатель, драматург, художник, сценарист Агаси Айвазян. Он родился и вырос в Грузии, окончил Тбилисскую академию художеств, работал в прессе, дружил с моим дядей, частенько приходил в наш плехановский двор, вызывая радость его жителей. По его произведениям сняты такие фильмы, как «Хатабала», «Треугольник», «Айрик», «Как дома, как дела?» и многие другие, полюбившиеся зрителю. Вот как он говорил о себе: «О себе? – Цель всего на свете – вступать в контакты. Наивно думать, что играл я только ради игры и жил только ради одной жизни.
Сущность моя парадоксальная. С детства. В школе я – поэт, юморист, художник, в спорте – боксер, в музыке –скрипач, в театре и кино – сценарист и режиссер. 1925 года рождения, я в 17 лет – рабочий завода. В 20 лет – из рук в руки рабочие читали мой первый рукописный журнал «Алло» с моими текстами и графическими рисунками. Кредо жизни? – Мыслетворчество. Гармония формы и содержания. И постоянный труд». А любовь к родному Тбилиси, любование им проходит через все его рассказы, которые хочется цитировать:
«Чуть легкомысленным был Тифлис, чуть мудрым, чуть щедрым, чуть печальным... Самая большая и роскошная улица Тифлиса – Головинская... Если идти по узким, кривым и горбатым улочкам, поймешь, что у печали вкус вина, а время, подобно уксусу, выделяет из себя пузырьки воздуха... Посреди Тифлиса – Кура, на ней шесть мостов – Михайловский, Верийский, Мухранский, Авлабарский, Метехский и Мнацакановский... Вдоль берегов тянутся мельницы, дома, церкви, мастерские, школы, над рекой нависают тысячи труб. Из этих труб, в соответствии с настроением города, вылетают старые туфли, лохмотья, сломанные керосинки, ведра, бутылки, а однажды выскочил целый шкаф... С Авлабара видно все. Весь Тифлис с его закоулками: Шайтан-базар, Эриванская площадь, Мыльная улица, церковь святого Саркиса, Сион, греческая церковь, Коджор, Борчалу, Шавнабади... и Париж! С Авлабара видны тифлисские свадьбы и похороны, болезни и сны... Видны беды Тифлиса. И если кого-то уж очень охватит тоска, то с Авлабара ему станет виден винный погребок Саркисова, где опьянеть стоит один абаз... В Сололаке говорят по-армянски, в Вере-по-грузински, на Дворцовой площади-по-русски, на турецком майдане – по-персидски, в Киричной – по-немецки, на Авлабаре – по-авлабарски!.. На Авлабаре были церкви, в Шайтан-базаре – мечети, на Авлабаре была восточная баня, в Шайтан-базаре – персидские бани, на Авлабаре потрескивал аппарат синематографа, в Шайтан-базаре, позвякивая колокольцами, вышагивали верблюды. Авлабар и Шайтан-базар объединяла расположенная на скале Метехская тюрьма, а чуть дальше, если пройти немножко по берегу Куры, начинался Ортачальский рай – места для пирушек... Словом, хочешь – в церковь иди, хочешь – на базар, хочешь – в баню, хочешь – в тюрьму... Тифлис был веселый город... Китайцы показывали во дворах фокусы – глотали огонь, итальянцы пели «бельканто», играли на мандолинах и гитарах... Настоящие итальянцы и китайцы мало-помалу перевелись или просто стали тифлисцами... В Тифлисе были кахетинские вина всех цветов радуги, ереванские абрикосы и тавризский виноград сами собой ложились в корзины, черная тута искрилась на подносах кинто... В Тифлисе была индийская хурма, корица, гвоздика, восточный сироп, кальян... и все эти запахи витали над городом, смешивались, объединялись и становились волшебным облаком – облако это кружило над Авлабаром, Шайтан-базаром, над улочками Нарикалы, потом делалось дождем, и этот пахучий разноцветный дождь сыпался на землю...  Женщины были в шелку, переливались ожерелья, поблескивали украшения... С Авлабара были видны зелено-голубые глаза мадам Соломки, белоснежные ноги мадам Сусанны, гордая грудь калбатоно Мэри, вздымающаяся, как фуникулер... Звуки дудуков расстилались над Тифлисом, как просторная скатерть на щедром столе. Сила этих звуков заставляла раскачиваться кресты на церквах, словно то были ивы... В Чугурети улочки кривые и такие извилистые, запутанные, что даже солнце плутает там долго-долго. Чтобы выбраться на большую улицу, люди поднимались наверх, потом спускались, и все – мимо тифлисских дворов. Тифлисский двор не строили, его выдумали фокусники, потом щедрые карачохели обмазали его чихиртмой и бугламой, полили вином и обмели пучком душистой травы-тархуна. Тифлисский двор, как старая мысль, тих и спокоен: на балконах ковры, посреди двора – водопроводный кран... Дворы будто народились один от другого: большие и маленькие – все одного племени, все на один манер...»
И по всему городу – вывески, вывески, вывески: на крупных и солидных предприятиях, больницах, дверях кабачков и парикмахерских, мелких лавчонках, соответственно, солидные или смешные. Вот такая, над дверью духана: «Танцую я, танцуют все, хочиш сматри, хочиш не». Или вывеска в Шайтан-базаре: «Барев, кацо, добри человек». Вывеска в Сирачхане: «Больница частная, венерическая. Лечим все болезни, имеем пиавки». Вывеска в Сололаке: «В духане Гога аппетит бога». Вывеска на Авлабаре: «Душа рай, дверь открывай, не стучай». Вывеска в Клор-тахе: «Вини погреба, кахетински Акоба, пьем до гроба и даже в гроба». Или – «Загляни, дорогой», «Сам пришел», «Сухой не уезжай», «Войди и посмотри», «Симпатия», «Тили пучури»(«Маленькая вошка»), «Не уезжай, голубчик». Вывеска в Дидубе: «Скори файтон, весоли Антон, иду вагзал и обратон». Любая замызганная улочка имела свою вывеску, и вывеска эта открывала улицу, освещала ее...
Все рассказы Айвазяна очень похожи на картины Пиросмани с их наивностью и, в то же время, простой житейской мудростью. И во всех вывесках – тогдашних и сегодняшних, в людях нашего города, во дворах, улицах есть тот закон вечности, который вывел Нодар Думбадзе: «Душа человека во сто крат тяжелее его тела... Она настолько тяжела, что один человек не в силах нести ее... потому мы, люди, пока живы, должны стараться помочь друг другу, стараться обессмертить души друг друга: вы – мою, я – другого, другой – третьего, и так далее до бесконечности»... И у Айвазяна – свой закон вечности: «Мир, он весь из одного вещества: и камни, и горы, и воздух... Все на свете переходит одно в другое. Кончается дерево – начинается воздух, кончается воздух – начинается камень, за камнем – мох, за мхом – лягушка, за лягушкой – вода... Кто знает, где он начинается, человек, и где кончается. Нет пустого пространства. Поэтому, когда здесь один вспоминает что-то грустное, где-то там, за версту, загрустит и другой. Заговорит здесь шепотом чья-то боль – живущий за горой ее услышит...»
Вот так и передается из поколения в поколение тифлисская душа.Что это такое лично для меня? Это когда не ты живешь в своем городе, а твой город живет в тебе. Такой душе понятен этот «закон вечности», и в ней продолжают жить суть и колорит, язык и юмор нашего города, как бы он не изменялся и как бы не изменялись названия улиц, площадей, магазинов... Главное, чтобы было настроение беззаботно гулять по любимым улицам, чувствовать эту любовь, читать вывески и улыбаться.
23 марта моему любимому писателю и замечательному тбилисцу Агаси Айвазяну исполнилось бы 91.


Анаида Галустян