| САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ – РЕПЕТИЦИЯ |
 В октябре в театре имени К. Марджанишвили ожидается премьера: художественный руководитель БДТ имени Г. Товстоногова, народный артист Грузии и России Темур Чхеидзе обратился к пьесе ирландского драматурга Брайана Фрила «Молли Суини».
- Что вы ощущаете, вернувшись в театр имени Марджанишвили после долгого перерыва? - Марджановский театр как был, так и остался моим домом. Не считая БДТ, я все последние годы ставил только в этом театре – исключением стал спектакль «Далекое-далекое море», который я сделал в Сухумском драматическом театре имени К. Гамсахурдиа. Что касается БДТ, то мое сотрудничество с этим театром длится уже двадцать лет. Первый свой спектакль я поставил на сцене Большого драматического театра в 1990 году. А параллельно работал в марджановском. - Что было самым трудным в адаптации там? - В БДТ произошла до сих пор странная для меня вещь. Говорю как на духу, абсолютно искренне. Как это случилось, я не знаю. Когда в 1990 году я начал репетировать свой первый спектакль, буквально через неделю - десять дней у меня возникло ощущение, что я в этом театре уже очень давно. Это произошло сразу, иначе, уверяю вас, я так и остался бы в БДТ гостем – поставил один спектакль, и все. А у меня было полное ощущение, будто с этими актерами я работал всю жизнь! Хотя у них все-таки немного другая школа… Может быть, это объясняется тем, что в моей жизни был Михаил Иванович Туманишвили, а он – ученик Товстоногова? Это тоже имело значение. Значит, в моем воспитании было заложено нечто такое, благодаря чему я там себя чужаком не почувствовал. Это совершенно не зависит от мозгового восприятия. Это скорее ощущение. Разница, конечно, есть… но чужим я себя не почувствовал, иначе это бы не длилось уже… 20 лет! Не знаю, как долго мои отношения с БДТ будут продолжаться. Бесконечного ничего в жизни не бывает. Сейчас я художественный руководитель БДТ, а это колоссальная нагрузка. К примеру, в марджановском я сейчас занимаюсь только своим спектаклем. Это самое идеальное состояние для режиссера. А руководитель – это когда ты за все в ответе, даже за то, чем с удовольствием бы не занимался. Но так получилось после ухода из жизни Кирилла Лаврова, уникальной личности, настоящего аристократа. В течение нескольких лет Кирилл Юрьевич добивался, чтобы я стал руководителем. Однако я отказывался… По какой причине человек должен хотеть быть руководителем? Чтобы добиваться того, к чему стремится. Такой необходимости в моей жизни не было. Возможно, я избалован судьбой, но мне очень повезло – рядом со мной были люди, которые позволяли мне делать то, что я хочу. Поэтому если у меня в жизни что-то не получилось, виноват только я сам. - А что-то не получилось? - Конечно. Далеко не каждый мой спектакль такой, каким я хотел бы его видеть. Иначе не бывает. На пальцах одной руки можно посчитать спектакли, которые я считаю вполне удавшимися. Но это не значит, что те спектакли, которые меньше получились, не мои. Как раз мои! - Вы такие моменты полуудач болезненно переживаете? - Переживаю. Но тут главное – правильно и беспощадно, не щадя себя, проанализировать, почему что-то не получилось, в чем я виноват, что недоделал, недодумал, о чем не догадался в свое время. А переживать – незачем. Но куда деться от переживаний, когда что-то не получилось? - В грузинской театральной среде принято несколько скептически относиться к психологическому театру… - Это не только в Грузии. Почему-то психологический театр у некоторых ассоциируется со скучным театром. Хотя скучным может быть как психологический, так и непсихологический театр. Когда наступает скука, значит, что-то не так сделано и не существует никакого контакта со зрителем. В этом случае нужно проанализировать причины. Эстетическое направление, стилистика здесь совершенно ни при чем. А забавлять зрителя, лишь бы ему не было скучно, - неправильный ход. Кстати, то же самое происходит и в стане читателей. Кому-то Джойс, Фолкнер или Толстой могут казаться скучными. И что? Не будем же мы по этой причине выбрасывать этих писателей в корзину истории? А может, выбросить стоит кого-то другого? То же самое - в театре. - Но говорят, что ухо современного зрителя устроено таким образом, что он не воспринимает длинные тексты, монологи.  - К чему приучишь. С читателем, повторяю, то же самое. Длинный, подробный рассказ одолеет не всякий. Случается и у меня такое настроение, что я только детективы читаю. А бывает и по-другому: ненавижу детектив, ищу что-то другое, посерьезнее. Театр, как и литература, должен быть разным. Каждый должен находить в нем свою пищу. Ни в коем случае нельзя все подгонять под один «станок», под одного зрителя. Часто слышу: зритель сегодня такой! И хочется ответить: «Зритель неоднозначен. Невозможно сказать одним словом, каков сегодняшний зритель. Потому что он разный! Как и читатель… В один и тот же вечер в театре собираются совершенно разные люди. У актеров на это нюх: они сразу определяют, кто сегодня составляет большинство в зале – какого интеллекта, уровня зрители. В зависимости от этого воспринимается спектакль. Но актеры в поддавки со зрителем не играют. Вот у нас идет такой спектакль! Его нужно судить по тем законам, по которым он создан. А не предъявлять к нему какие-то требования… Новый мой спектакль на сцене театра имени Марджанишвили поставлен по пьесе ирландца Брайана Фрила «Молли Суини». В тексте сплошные монологи. Я не утрирую – нет ни одного диалога! Но мы не ищем скучный рассказ, а вовлекаем артистов в размышление о том, почему эти люди так много говорят. Если не найдешь верную интонацию – что они ищут, зачем им необходимо делиться со зрителем своим ощущениями, мыслями, сюжетами, к чему они стремятся, то… гиблое дело. Тогда и будет абсолютная скука. Но когда человек на площадке ищет, осознает: «Вот-вот-вот… где я допустил ошибку. Может быть, этого не стоило делать?»… если он, мучаясь, хочет найти собственную вину – не чужую, чужую всегда очень легко и даже приятно находить! – тогда спектакль можно считать удавшимся. Ведь самое трудное в жизни – найти собственную ошибку и беспощадно об этом себе сказать. О, это удивительно увлекательный процесс! Что из этого получилось – одному Богу известно. Порой кажется, что и Ему неизвестно. А мне любопытен сам процесс. И я не думаю о том, понравится зрителю или нет. Я сам должен понять, к чему мы пришли. - Чем вас привлек материал? - Именно этим - глубинным анализом человеческого состояния, поиском собственной ошибки. Хотя на поверхности никакой ошибки вроде нет. Наоборот – все прекрасно. Но если честно «оголиться», ничего себе не прощая, то можно откопать очень интересные вещи. - То, что происходит в сегодняшнем театре, вам интересно? - Опять-таки… Сегодняшний театр разный. Что-то интересно, что-то очень интересно, а что-то совершенно нет! Мне кажется, так и было всегда. Театральная жизнь всегда была устроена таким образом, что, наряду с очень хорошими спектаклями, появлялись и неудачные. Ну и что? В литературе тоже немало макулатуры, но есть, слава богу, настоящие произведения. - А как же понятие тенденции? - Она тоже неоднозначна. Если брать картину театрального процесса целиком. Считается, что внутренне, сознательно и подсознательно, я не хочу видеть на сцене то, к чему сам не стремлюсь. Бога ради! Мне вполне может понравиться спектакль, поставленный в совершенно другой стилистике. Вот в прошлом году увидел в Александринском театре спектакль «Иваны» по произведениям Гоголя – его поставил Андрей Могучий. Я сам так не хочу. Но, Боже мой, как это было интересно! Я был в таком восторге! Хотя ничего общего с тем, к чему я стремлюсь, там не было! - К чему же вы стремитесь? - Я ставлю скромные психологические спектакли. Стремлюсь минимумом выразить максимальное. Вот этот минимум должен сработать. - Значит, вы должны очень доверяться актерам. - Да, доверяться. Мне нравится, когда на сцене возникает ощущение, что это придумал и сделал сам актер… А что собственно сделал режиссер? Ничего. Но всю эту внутреннюю партитуру выстраивать мне очень нравится! - Если вспомнить классика, режиссер должен умереть в актере? - Нет, почему же умереть? Я считаю, что режиссер должен жить в актере. А как же? Мои инструменты – актеры, если это их не оскорбит. - А когда спектакль уже вышел, он вам продолжает быть интересным? - Периодически приходится делать коррективы, что-то возобновлять, что-то напоминать… Почему, к примеру, этот эпизод куда-то «ушел»? Очень четко нужно знать, о чем та или иная сцена, зачем она мне необходима. Если это не ясно, если эпизод можно спокойно выкинуть и ничего не изменится, значит, он не нужен, значит, ты, режиссер, чего-то не нашел, не обнаружил того, что имел в виду автор и чего хочешь ты сам. Это трудно объяснимый, но крайне любопытный процесс. По-моему, репетиция – это самое лучшее, что придумано в жизни. - В своем творчестве вы часто обращались к Шиллеру. Но он ведь сугубо романтический автор! А мы живем в такое неромантическое время, и публика совсем не романтическая…  - А тогда почему спектакль «Коварство и любовь» шел в БДТ целых пятнадцать лет, с аншлагами? Я с трудом добился снятия этой постановки с репертуара, несмотря на несогласие дирекции – аншлаги, по какой логике снимать? А по той логике, что всему свое время. Сейчас у нас идут «Мария Стюарт», «Дон Карлос»… Да, я согласен, мы живем в категорически неромантическое время. И все-таки я убежден, что внутри нас, хотя нам часто стыдно в этом признаться, живет очень активное желание и потребность в романтизме. Я абсолютно в этом убежден! Кто не мечтает о настоящей любви? Есть такой человек, как бы внешне он себя не проявлял? Потребность в любви – это и есть романтизм. Во всяком случае, одно из свойств романтизма. В молодости мы все идеалисты. В нас это заложено. Другое дело, что внешне мы по-другому себя ведем. В моих шиллеровских спектаклях артисты существуют не так, как актеры XVIII века. Романтическая стилистика устарела, но не потребность в романтизме. Вот это надо разделять. Если стилистику не менять годами, то театр пропахнет нафталином. Мы должны отличать романтизм как эстетику, стилистику данного произведения от заложенного в нас стремления к романтизму. Что касается стилистики, то, надеюсь, и я ставлю сегодня не так, как двадцать лет тому назад. И все-таки человек по сути своей не меняется. Он приобретает какой-то опыт, совершенствует свой интеллект, но натура человеческая особенных изменений с годами не претерпевает.- А разве не утрачивается с возрастом свежесть чувств, свежесть восприятия мира, произведений искусства? - Может быть. А с этим нужно бороться. Если теряешь свежесть восприятия, не нужно тебе заниматься театром. Иди в другую профессию… Если ты теряешь интерес к миру, стремление угадать то, чего до сих пор не знал, не занимайся театром, уходи в теорию… еще куда-нибудь. Я много чего не знаю как, но знаю что. А как? На репетиции все время ищешь как. Я знаю, к чему стремлюсь. Но, между прочим, в каждом новом спектакле по-разному все происходит. К примеру, то, к чему я стремился в спектакле «Молли Суини», его стилистика не имеет ничего общего ни с Шиллером, ни с Достоевским… Самое любопытное – на репетициях «Молли Суини» я добивался от актеров такой манеры исполнения, чтобы не было очень заметно, что они хорошие артисты. Не то, что они должны играть как какие-то бродяги. Просто не должны ничего приукрашивать. Необходимо создать у зрителей ощущение, будто бы собрались интеллигентные люди, но не совсем профессиональные артисты. Манера этого рассказа – как может наш друг, наш знакомый рассказать какую-то историю. Чтобы это был такой поток слов, в котором ничего не было бы особо выделено. Хотя есть моменты, когда иногда тишина выделяется. Вот художник Георгий Алекси-Месхишвили все допытывался: «Какая у тебя музыка в спектакле?… Моцарт, Шопен?» А я не могу объяснить, потому что... не могу! Но музыка и есть, и нет ее. Ни одной громкой, выделенной музыкальной фразы. Необходимо создать впечатление, что кто-то там, за дверью, играет. Уходя со спектакля, зритель должен сказать: «Подожди, подожди! Там, кажется, была музыка…». Но не в каждом спектакле так. Иногда – совсем наоборот. В «Борисе Годунове», например… Словом, режиссер все подчиняет определенной творческой цели. - Вы чаще всего обращаетесь к классике… - Да…Наверное, потому, что всю жизнь знал эти произведения. Я вырос на них… А сейчас пришло время рассказать свои версии о прочитанном когда-то. Перед уходом. Я-то помню, сколько мне лет. Но, между прочим, «Молли Суини» - пьеса современная… - А как вам новая драма, о которой сегодня столько говорят? Она вам интересна? - Интересна. Я поневоле стакиваюсь с ней. На малой сцене БДТ я ежегодно даю возможность одному-двум начинающим режиссерам что-то поставить. Приходится, конечно, кое-что подправлять, помогать молодым. Но у меня такое ощущение, что молодые, может быть, еще не все умеют, но лучше чувствуют новую драму. Вот пусть они и делают. - А вы демократичны в отношении молодых режиссеров? - Демократичен, пока дело не касается профессии. Что касается профессии, тот тут я жестко требую, чтобы было, по меньшей мере, грамотно. Обычно мой метод репетировать на таких спектаклях – это в основном помогать в работе с актерами. Но режиссер сидит рядом, и я его спрашиваю: «Тут я не понимаю – чего ты хотел? Значит, ты хочешь того-то и того-то? Тогда попробуем так – может, это вот так делается, чтобы получить тот результат, к которому ты стремишься?» То есть, я хочу, чтобы мысли были его, отношение к происходящему было его, а в технологии могу помочь. Важно не навязать свое. Вот Георгий Алекси-Месхишвили добивается, чтобы молодые думали и придумывали, а он только поправляет. Не дай Бог, чтобы молодые думали, как мы. Пусть они летают, находятся в небесах. Но нужно научить их летать. Элементарно. Сохранять баланс – чтобы не разбиться. А мысли должны быть их. Кстати, нередко мысли у них очень интересные. Талантливые среди молодых есть, но нужно их научить ремеслу. Иначе – беда! Человек может быть от природы талантливым, но если он не владеет ремеслом, тогда останется на всю жизнь дилетантом. - В Грузии говорят о снижении профессионального уровня среди актеров, режиссеров… В России иначе? - По моим наблюдениям, старшее поколение всегда считает себя лучше нового. Но, наверное, снижение профессионального уровня все-таки имеет место. Потому что свобода, свобода творчества ни в коей мере не означает «что хочу, то и делаю», делаю все, что взбредет в голову. Свобода творчества – это мой выбор, то, за что я берусь. Какая главная мысль мне не дает покоя? Зачем я приглашаю зрителя? Чем хочу поделиться с ним, какой болью хочу его заразить? Потом я волей неволей становлюсь рабом этой мысли и этой боли. Словом, ориентир для меня – то, чего хочу я. - Один известный режиссер сказал, что никогда не поставил бы спектакль, в основе которого – тема борьбы за власть, что его интересует другая проблематика – взаимоотношения мужчины и женщины. - Меня тоже очень интересуют взаимоотношения мужчины и женщины. Но волей-неволей возникает вопрос: что такое личность. Я всегда ищу, где нравственный просчет, нравственное преступление. Для меня по сей день самое важное именно это: в чем главная ошибка человеческой жизни. Вот поэтому мне интересен поиск: где абсолютно нормальный, адекватный, нравственный, если хотите, человек, допустил ту ошибку, которая вылилась в безнравственность. Существуют неписаные законы жизни, но мы не всегда их соблюдаем. Этот просчет нужно искать не в чужой жизни, а в своей собственной. - С этой точки зрения вы анализируете и собственную жизнь? - А как же? Репетируя, сам себя ставишь на место того или иного героя. Это как лакмус. А как поступил бы я, смог бы я это допустить или категорически нет? Самое трудное - быть с собой откровенным. Когда проходит время, думаешь: как ты мог это допустить, закрыть на это глаза? Почему ты тогда промолчал? Таких вопросов миллион! А иногда бывает так: я знаю, что это ошибка, но случись такая же ситуация еще раз, я поступил бы так же! Потому что в тот момент я так считал, я был в этом убежден. Да, с сегодняшней позиции это ошибка, ну… а тогда? - Вы размышляете, копаетесь в себе, своей душе как типичный интеллигент, а это понятие сегодня стало чуть ли не ругательным! - Пускай. Пускай «интеллигент» будет самым ругательным словом!.. - Вы же еще и оперный режиссер и активно работаете в этой сфере. Расскажите об этом, пожалуйста. - Куда там активно! Сколько лет уже оперу не ставил. Это не совсем другая система координат, чем драма. Просто на первом месте музыка – вот и все. Это ужасно любопытно! Это классная вещь. Потому что с оперными певцами я репетирую так же, как с драматическими артистами. Подвести их к звуку – это так интересно. Но нужно чувствовать музыку, ведь ты музыку вскрываешь! Что такое музыка? Интонация! Она уже написана. В драме мы ищем интонацию, а в опере она уже заказана. Но нужно так выстроить взаимоотношения, действие, чтобы все было вполне естественно – почему персонаж именно так поет, почему у него здесь форте, а там пиано? В опере Мусоргского «Борис Годунов» заглавный герой говорит-поет: «Повремени, владыко патриарх! Я царь еще!» Это произносится почти на форте. А в драме мы с артистом интонировали по-другому. Эти слова произносятся едва слышно, шепотом: «Повремени, владыко патриарх. Я царь еще!» В опере я этого себе позволить не могу, потому что там интонация заложена. - Разве это не сковывает? - С одной стороны, да. А с другой – так интересно артиста подвести к тому, чтобы у него вырвался такой возглас! Среди оперных артистов есть очень хорошие актеры, и тогда это вдвойне любопытно. Мне повезло с оперными артистами: они были классными актерами! - А вы учились музыке? - Нет, специально не учился. Как сказал классик, мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь. Но я воспитывался на музыке, вся моя жизнь вокруг музыки! - Российско-грузинский политический фон сегодня, мягко говоря, неблагоприятный. Это вам не мешает в работе?  - Психологическому самочувствию все время мешает. Но не потому, что я там, в Петербурге работаю. Здесь еще больше мешает то, что произошло. Чисто психологически. Как с этим можно свыкнуться? В самом театре я этого не ощущаю. На мое счастье. Театр ведь ни в чем не виноват! Если бы я хоть на йоту чувствовал себя неуютно в БДТ, то сразу уехал бы. В 2008 году я много думал, ехать в Питер или нет, и даже опоздал с возвращением туда. А потом осознал, что театр не виноват. Вот тот конкретный театр, который все делал для того, чтобы я там чувствовал себя комфортно. И потом, если бы я не приехал, в БДТ возникла бы сложная ситуация – представляете, вдруг оказаться без руководителя?! Не знаю, прав я или нет. У меня нет уверенности в своей правоте на сто процентов. Но я рассудил так. Пусть каждый человек решает за себя. В конце концов, один раз живем. - Театр выше политической мельтешни? - Для меня - выше. Хотя это не мельтешня, когда мы теряем территории. Просто я это не комментирую. Очень трудно с этим смириться, очень! А что будет завтра, посмотрим. Во всяком случае, люди, работающие в БДТ, включая поколение, которое я привел в театр – человек 15 – замечательные. И у меня нет оснований от них убегать. Я уже в ответе за них, я не могу иначе! Тем более, что в театре ни на йоту не ощущается какого-либо негатива. Совсем наоборот. - Чего бы вы себе пожелали? - Здоровья детей, потомков. Чтобы у них жизнь была получше. Хотя я на жизнь не жалуюсь… - Вы счастливый человек? - Наверное. У меня есть дети, внуки. Занимаюсь делом, без которого жить не могу. А мое это дело или нет, не знаю. Во всяком случае, больше никогда ничем не хотел заниматься. Для меня театр и профессия, и хобби… Живу с женщиной, которую люблю. Вместе мы уже тридцать шесть лет. Но сказать, что в жизни все удалось, не могу. А как иначе может быть? - А что не удалось? - А этого я вам не скажу! Потому что это личное. Но личное – не обязательно интимное… Инна БЕЗИРГАНОВА Здесь, то возвышаясь над крышами домиков, то "Игры на двоих вормикс"склоняясь над ними, растут те же самые "Скачать электронные книги бесплатно шиловой"величественные пальмы, которые украшают "Скачать музыку радио вани"лужайку перед домом. На рассвете три человека вышли из "Скачать обучающие фильмы фильм"леса на поляну. Ну, какой же это вопрос, выкладывай! Если у вас такая "Скачать прикольные будильники"плохая память на цифры, послушайте меня повнимательней. | |||||||
|
|||||||
