С 3-го по 12-е сентября в Музее истории Тбилиси им. Гришашвили прошла выставка работ московского кинорежиссера, художника, фотографа и поэта Татьяны Данильянц «Дары Венеции – Сергею Параджанову». Впервые этот проект был осуществлен в Ереванском музее современного искусства к 90-летию Сергея Параджанова в 2014-м году.
Экспозиция была представлена фотоколлажами, ассамбляжами из текстиля и муранского стекла, а также документальным фильмом «Вспоминая Параджанова. Венецианские беседы».
На счету Татьяны несколько короткометражных и документальных фильмов («Сад, который скрыт» (2008), «Венеция. На плаву» (2012), «Шесть музыкантов на фоне города» (2016); три поэтических сборника, изданных на русском языке («Венецианское» (2005), «Белое» (2006), «Красный шум» (2012), а потом переизданных на итальянском, французском, армянском, польском и сербском языках; многочисленные фотовыставки и выставки современного искусства. Татьяна Данильянц – воплощение человека искусства, не останавливающегося на чем-то одном, а объединяющего в своем творчестве любые его направления, виртуозно демонстрируя свое мастерство в каждом из них.
Мы встретились с Татьяной в день закрытия выставки, и честно говоря, несмотря на множество известных фактов ее биографии, мне очень хотелось послушать ее историю от самого начала творческого пути – как говорится, из первых уст.

– Татьяна, ни для кого не секрет, что с Венецией вас связывает 21 год жизни, но как так получилось, что выбор пал именно на нее?
– Когда я окончила Московский Художественный институт им. В.И. Сурикова, у нас образовалась маленькая русско-итальянская компания, и подруга рассказала, что в галерее Peggy Guggenheim Collection в Венеции (подразделение фонда Соломона Гуггенхайма) идет набор на трехмесячную стажировку для художников и искусствоведов, и мы отправили заявки. Тогда я уже была студенткой Высших режиссерских курсов при ВГИКе (факультет режиссуры кино и ТВ), а также училась в мастерской индивидуальной режиссуры Бориса Юхананова (сейчас он художественный руководитель Электротеатра «Станиславский»). И когда мне пришел факс с приглашением на стажировку в Венецию, мне не захотелось срываться на три месяца из Москвы, потому что меня и так все устраивало. Но ко мне пришел мой товарищ – скульптор Ярослав Копоруллин, тоже выпускник Суриковского института, и, узнав о моих сомнениях, сказал: «Если ты не поедешь на эту стажировку, я перестану с тобой общаться… не могу смотреть, как ты упускаешь свой шанс!»
– И вы все-таки поехали?
– Да, я поняла, что раз я одна из пятнадцати подавших на грант человек его получила, то не должна упускать эту возможность и уехала. Первое время это было очень тяжело, потому что музей держал всех в «черном теле». Я приехала из богемного, очень терпимого к студенту Суриковского института, и оказалась в режиме жесткой работы. Половина зарплаты уходила на оплату квартиры, а на оставшуюся половину прожить было просто невозможно. Меня спас кое-какой денежный запас из Москвы. И через месяц я пришла к куратору и сказала, что с меня хватит, я уезжаю обратно. Она очень удивилась, потому что такого в их практике еще не было, и попросила меня подумать в течение недели, а потом озвучить окончательное решение. Все омрачалось еще и тем, что началась промозглая осень, в квартире было очень холодно, хозяева экономили на электричестве. И вдруг за эту неделю со мной стали происходить совершенно потрясающие вещи, встречи, которые позже легли в основу моего первого венецианского фильма «Сад, который скрыт». Например, я познакомилась с графом Джироламо Марчелло, другом Иосифа Бродского, он и принимал у себя Бродского во время его приездов в Венецию и, кстати, похоронил его на кладбище Сан-Микеле, с психиатром Антонио Риццоли, с журналистом Риккардо Петито, с Андреа Верардо… В общем, произошел какой-то мощный рывок, и я поняла, что сама судьба распорядилась так, чтобы я не уехала. И с того момента началась история моего «обвенецианивания»… меня мои итальянские друзья называют «наполовину «венецианизированной», и это действительно так.
– Вы могли тогда в 1995-м, хоть на мгновение представить, как спустя 20 лет ваша жизнь будет связана с Венецией и что вы представите в Тбилиси проект, связывающий Венецию, Ереван и Тбилиси воедино?
– Нет, конечно. Жизнь вообще очень таинственна, и чем дальше я ее проживаю, тем больше понимаю, насколько часто мы слабо понимаем, по какому сценарию движемся. Перекину сейчас мост между Венецией и Тбилиси. На сегодняшний день я обнаружила три вещи, связывающие меня с Грузией: во-первых, для армянской составляющей моей семьи не секрет, что мой прадед был конюшенным при русском князе Воронцове в Тбилиси, и ему был пожалован дворянский титул. Это просто исторический факт из семейной биографии, к сожалению, на данный момент я ничего больше о прадеде не знаю. Второй момент: я родилась в Африке, но когда мне было шесть лет, мы переехали в Россию, в Москву. Всю свою осознанную жизнь я проживала на Соколе, на Песчаной улице, в районе, который исторически является грузинским районом в Москве, (как и Грузинский вал, и Тишинская площадь), и там располагались резиденции грузинских князей. И третий момент, тоже удивительный: в свое время я была прописана у своей бабушки, которая жила на улице Руставели. И знаете, когда ты в эти вещи всматриваешься, то начинаешь смотреть на них с большим удивлением.
– Может, история вашего прадеда станет одним из ваших следующих проектов?
– Может быть, это станет какой-то частью проекта, а, может, проектом. Я пока не знаю, что за архив меня поджидает и что можно добыть из этого материала.
– Что случилось после окончания стажировки в Венеции? Вы сразу вернулись в Москву?
– Нет, в Венеции у меня завязался недолгий роман с молодым человеком, с которым мы, возможно, даже поженились бы, но я предпочла вернуться в Москву. И это чувство влюбленности окрасило мои переживания еще сильнее, а в следующий раз я вернулась в этот город только в 1997-м году на кинофестиваль. Много лет спустя, когда я рассказала о своем романе другу, графу Джироламо Марчелло, которому сейчас уже под 90, он сказал мне замечательную фразу: «Дорогая, как здорово, что ты не обросла здесь семьей. Ты не представляешь, что такое иметь семью в Венеции – это страшная рутина, хоть и эстетизированный, но такой же быт… плюс, все варятся до бесконечности в собственном соку – это же маленькая деревня». И он прав. Есть города, в которых надо жить точечно, набегами, и именно по этой причине я никогда не жила в Венеции дольше трех месяцев. Города, как и люди, очень разные – с ними возникают краткосрочные или долгосрочные отношения.
– Как в вашем творчестве появилось искусство фотографии?
– Я фотографирую с раннего возраста, лет с 12-14, в 1995 году я вступила в Союз фотохудожников России, а потом долгое время фотографией не занималась. В самом начале 2000-х я сделала небольшой цикл фотографий венецианского транспорта, и товарищ предложил мне поучаствовать с этими фотографиями на канадском благотворительном аукционе, где их купили. Так родился проект «Венеция на плаву». Позже родились концептуальные проекты, объединяющие в себе одновременно несколько видов искусства (видиоарт, звуковую инсталляцию, скульптуру…).
– Сергей Параджанов – безусловно, это великая фигура отечественного кинематографа, но как именно родился ваш проект «Дары Венеции – Сергею Параджанову»?
– Вы знаете, я автор совершенно разных арт-проектов, и каждый из них связан с чем-то конкретным, на каждый из них меня что-то вдохновило. В случае с «Дарами Венеции – Сергею Параджанову» все случилось каким-то удивительным для меня образом. Несколько лет назад я была на кинофестивале «Золотой абрикос» в Ереване, и меня в очередной раз пригласили в дом-музей Параджанова. В тот раз мне в руки совершенно случайно попала книга лагерных писем Параджанова, которые он писал своей семье, будучи в тюрьме, в лагерях строгого режима. В тот момент в моей жизни был сложный период, и мне нужно было обрести новые точки опоры, и, находясь под впечатлением от книги, я поняла, что есть люди, всецело преданные искусству, тотально живущие в мире красоты, как Параджанов, несгибаемо служа своим идеалам вне зависимости от обстоятельств. И это открытие, понимание меня настолько по-человечески накрыло, что я решила сделать выставку-высказывание к его 90-летию.
– А как вы пришли к тому, что это высказывание должно быть связано с Венецией? Благодаря вашей истории с этим городом или чему-то другому?
– У меня давно было ощущение, что Сергей Иосифович по духу венецианец, ведь я все-таки неплохо знаю дух Венеции, поэтому я решила попробовать связать историю Параджанова с ней. Когда эта идея, догадка пришла в мне голову, я даже не знала о том, что Параджанов бывал в Венеции – я знала, что он прожил очень непростую жизнь, был гоним, не имел дома… захотелось создать для него воображаемый дом в Венеции. И когда я стала распутывать этот клубок, выяснилось, что до его приезда в Венецию в 1988 году на кинофестиваль с фильмом «Ашик-Кериб», еще в 1977 году (а он был тогда в тюрьме и за него вступились видные деятели Франции и Италии), в Венеции прошел кинофестиваль, посвященный диссидентам. Параджанов был там главной фигурой. Позже мне удалось найти венецианских армян, которые знали Параджанова лично и встречались с ним в 1988 году.
– Именно они делятся своими историями о Параджанове в вашем фильме «Вспоминая Параджанова. Венецианские беседы»?
– Да. Один из них, Байкар Сивальзян, профессор Миланского университета, он преподает армянский язык и литературу. А второй, отец Левон Зекиян. Сейчас он архиепископ армянской католической церкви в Стамбуле. Он знал Сергея Иосифовича очень хорошо и многое смог о нем рассказать. Этот документальный фильм стал неотъемлемой частью моей выставки, я называю его эскизом, потому что технически он не очень совершенен и был снят без денег – операторы и композитор работали совершенно бесплатно, что для Италии, и в частности, Венеции, большая редкость. Поэтому, с точки зрения «даров Венеции», название выставки себя полностью оправдывает.
– Тбилиси стал уже четвертой презентацией вашей выставки. Так и было задумано?
– Сначала я представила этот проект в Ереване, потому что там Сергей Параджанов похоронен, и я захотела двигаться в сторону места его рождения, поэтому важной остановкой должен был стать Тбилиси. Долго искала место, где выставку можно здесь показать, и для меня очень символично, что в этом мне помог младший товарищ и ассистент Параджанова – Юрий Мечитов. Считаю, что музей истории города – идеальное место для выставки, посвященной Параджанову, ведь в нем хранятся макеты и фотографии старого Тбилиси, который был так для него важен. И в Ереване, и в Тбилиси открытие выставки стало для меня огромным праздником! И, должна сказать, что пережив целую гамму эмоций и переживаний, я с каким-то облегчением увожу выставку в Венецию, где и будет ее последняя презентация из «обязательной программы», в городе для новой идеальной жизни Сергея Иосифовича Параджанова.
– Когда вы решили заняться этим проектом, вы общались с родственниками Параджанова?
– Да, я с ними контактировала. Первым делом я пообщалась с его племянником Гарриком Параджановым. Он тоже режиссер и коллажист, он был очень близок к Параджанову. Но, если говорить честно, мне было важнее быть в стороне от воспоминаний его племянника. Ведь сама идея воображаемого дома Параджанова не принадлежит его семье – она принадлежит только мне и Венеции, поэтому мне не нужно было подстраиваться под кого-то или искать одобрения. Это ведь очень личная мысль, догадка, и в этом моем желании нет ничего спекулятивного. Как говорил Пушкин, так и я верю в то, что люди не уходят полностью… и путь создания проекта шел по какому-то велению Параджанова и Венеции, где до сих пор есть круг людей, которые о нем помнят и им восхищаются.
– Чему вы научились благодаря этому проекту, этому опыту?
– Во-первых, как я уже говорила, я создала и получила какой-то громадный праздник. И в Ереване, и в Тбилиси. Во-вторых, я, может быть, излечилась внутренне от своей душевной боли, которая преследовала меня последние годы. В-третьих, я думаю, что каждая поездка и соприкосновение с такими древними культурами, дают тебе то, что я называю опытом и уроками жизни, получаемыми за счет откровенного общения с людьми. Оно здесь происходит очень органично, чего не скажешь, к примеру, о Москве. И самое важное, что хотим мы или нет, но именно в такие моменты мы оказываемся в самом центре себя, в подлинности своих переживаний. И вот таких моментов за эти двенадцать дней в Грузии у меня было несколько… невероятно острых, экзистенциальных, связывающих меня с этим городом, этой страной, с Параджановым, с самой собой, со своим прошлым и будущим. Это очень сильно. Ради этих мгновений люди и живут!
Именно благодаря этому проекту мне стала понятна одна вещь, важная, как мне кажется. То, что выставлено на всеобщее обозрение – это лишь видимая часть работы над проектом, ее материальный, сжатый результат: 8 фотоколлажей, 5 текстильных и скульптурных ассамбляжей и фильм. Но лично мне, в ходе работы над проектом, стало понятно, насколько мир един. Например, история «Шелкового пути», Марко Поло и других путешественников… Когда Ближний Восток, Центральная Азия и Китай оказались внутри какой-то одной глобальной идеи, обозначились связи между регионами, культурами, персоналиями и судьбами людей. В Ереване хозяин одной маленькой гостиницы коллекционирует ковры, и когда я их рассматривала, то увидела, что некоторые из них будто взяты из фильма Параджанова. На нескольких коврах использован известный средневековый узор «эстрелла» (звезда), который также можно заметить в Венеции в технике сплавки стекла – смотришь на них издалека и видишь тот самый ковер, где звезды образуют непрерывный узор. И когда начинаешь об этом задумываться, то становишься буквально свидетелем этого «Шелкового пути», и это очень сильное переживание. Это, наверное, похоже на то, как археолог чувствует себя, когда достает из земли часть какого-то древнего драгоценного сосуда.
– Вы можете сказать, что благодаря этому проекту сам Параджанов вас чему-то научил?
– Я считаю, что Параджанова должны изучать в обязательной программе школ и институтов не только потому что он выдающийся художник и кинорежиссер, но и потому, что он учит быть свободным. Несмотря на то, что он оказался персоной нон-грата, в изоляции, прошел лагеря, он всегда оставался абсолютно свободным. В ходе работы над выставкой я начала бесстрашно соединять какие-то совершенно разные вещи, материалы, превращать их во что-то очень органичное и соответствующее моему представлению о красоте и гармонии. Этот опыт художнической свободы бесценен. Я считаю, что работа над проектом, посвященном именно Параджанову, оказалась решающей.
Когда я читала все эти протоколы, дела его задержаний, я думала о том, что никто не тянул его за язык говорить, что Папа Римский снабжает его бриллиантами, а он ими спекулирует. Но я думаю, по своему внутреннему состоянию он не считал нужным обращать внимание на то, к чему это может привести. Может, задним умом он и понимал, что не стоит этого говорить, но, в принципе, ему было все равно – он был по-настоящему свободным. Он был «прямоходящим».
– Какие у вас планы на будущее? Они связаны с Венецией?
– Вы знаете, я сняла в Венеции три фильма, через месяц у меня там четвертая выставка, и вышла моя поэтическая книга в переводах на итальянский… Я просто не представляю, что еще я могу сделать в этом городе. Мне кажется, что все то, что мне было важно там рассказать, я уже рассказала. Но если мы договоримся с одним очень известным грузинским сценаристом, то, может быть, наш эскиз о Параджанове мы превратим в большой полнометражный, сложно устроенный фильм. Он станет продолжением истории о Венеции и Параджанове в виде гибрида художественного и документального кино.


Ольга Сохашвили-Найко