В ноябре прошлого года ректором Российского института театрального искусства – ГИТИСА стал театральный критик, телеведущий Григорий Анатольевич Заславский.
В 1993 году окончил театроведческий факультет ГИТИСа. Кандидат филологических наук – в 2011-м защитил диссертацию «Трагедия Я.Б. Княжнина «Росслав»: национальный миф о герое-воине и проблемы историзма». Член Комиссии Союза театральных деятелей РФ по критике и театроведению. В 2009 г. выпустил книгу «Москва театральная. Путеводитель». Член Общественного совета Министерства культуры РФ. Лауреат Премии Москвы.
Григорий Заславский отвечает на вопросы корреспондента «РК».
– Григорий Анатольевич, вот уже несколько месяцев вы – ректор одного из наиболее известных театральных вузов, выпускником которого являетесь. Каким был ГИТИС в годы вашего студенчества? Как он изменился с тех пор?
– ГИТИС был прекрасен, но больше, чем здание, чем буфет – почему-то сегодня, и я сам в этом уже имел возможность убедиться, буфет или столовая значат больше, неизмеримо больше, – вот все это не очень запомнилось, а здание, честно говоря, не очень сильно изменилось, за исключением замечательно отремонтированного после пожара (способствовал, как заметил еще Скалозуб!) третьего режиссерского этажа. Больше всего запомнились люди, некоторые из которых, по счастью, продолжают трудиться в ГИТИСе. Гасан Гусейнов, который нам читал античный театр. Анна Даниловна Ципенюк – она преподавала теорию драмы. Борис Николаевич Любимов, которого нам удалось уговорить выступить перед нами со специальным курсом «Церковь и театр», и он целый год, неделя за неделей, шел, комментируя церковный календарь, потом, спустя несколько лет он выпустил по итогам этого курса книгу, толстый том, который так и называется, если мне не изменяет память. Конечно, Инна Натановна Соловьева – мастер нашего курса, она вела семинары по критике и это было все – и уроки критики, и уроки жизни, стиля, культуры... Все. Инна Люциановна Вишневская – кажется, только в конце первого курса я узнал, что встречи с нею, с замечательными историями, которые она рассказывала и, слушая которые я от смеха иногда просто вынужден был выходить из аудитории, чтобы чуть-чуть передохнуть, – так вот, только в конце учебного года я осознал, что эти встречи на самом деле были курсом истории русской драматургии. Алексей Вадимович Бартошевич, Видас Юргевич Силюнас – это и лекции по английскому и испанскому театру, и – семинар по реконструкции спектакля. Михаил Ефимович Швыдкой, Людмила Ефимовна Баженова, Галина Витальевна Макарова, Татьяна Бутрова... Хороших и даже выдающихся не просто ученых-историков театра, но выдающихся людей у нас было, мне кажется, много. Нам повезло. Ну и плюс – параллельно учившиеся «фоменки»! С этой точки зрения ГИТИС по-прежнему прекрасен и совершенно не изменился. В ГИТИСе и сегодня есть, с кем поговорить и кого послушать.
– Расскажите, пожалуйста, о ваших родителях. Как семья повлияла на формирование ваших интересов, склонностей, вкусов?
– У меня замечательные родители. Я их очень люблю. Их уже нет в живых. Мы много ходили в театр – и с мамой, и с папой. Взрослым я узнал, что папа в юности увлекался балетом, посещал все премьеры. И когда папа болел, одна из последних наших размолвок тоже произошла из-за театра. Дочка Ася решила пойти с ним в Большой театр, а он вдруг возмутился – почему мы за него решили, что он хочет в Большой, а не в Малый... Родители мне очень доверяли, и я сейчас понимаю, что это – их главный педагогический талант, мало за что ругали, и как-то исподволь им удавалось увлечь меня нужными книжками... Сейчас я иногда даже жалею, что за что-то они не считали нужным меня ругать, хотя им совсем было не все равно, и они очень радовались моим успехам и очень переживали, когда меня в школе ругали за какие-то провинности... Когда я пошел в армию, в какой-то момент просто написал какое-то не очень веселое письмо, хотя ничего особо неприятного в армии со мной не происходило: был момент какого-то вдруг остро осознанного одиночества... Папа мгновенно собрался и приехал – из Москвы в Балаково Саратовской области.
– Какие книги, спектакли, фильмы определили ваше становление?
– Из книг – «Приключения барона Мюнхгаузена», «Евгений Онегин», «Преступление и наказание», «Прогулки одинокого мечтателя» Руссо, «Гений» Драйзера, Бродский... Перечислять смешно, если человек читал не одну книгу, а две, например, то влияния оказали обе. Но перечисленные – точно повлияли. Спектакли – больше всего, конечно, «Кроткая» и «Господа Головлевы» Льва Додина. После было еще много замечательных и даже выдающихся спектаклей, но эти, наверное, точно соответствуют вопросу – определили становление. Фильмов очень много было, но я назову, как ни странно, не «8 ?» Феллини, а «Премию», где очень интересные актерские работы. И в детстве я мог смотреть ее бесконечно, а картину эту часто показывали по учебному каналу с субтитрами. «Репетиция оркестра», кстати, если говорить о Феллини.
– Вы поступили на театроведческий после армии, до армии собирались связать свою жизнь с медициной. Когда произошел перелом, резко изменивший вашу судьбу?
– Ну, театр я любил всегда, вернувшись из школы, я быстро обедал и часто – бежал в «Современник», это было недалеко, и вставал первым в очередь на бронь. Так посмотрел все спектакли. Но мама очень хотела, чтобы я поступил в медицинский. Я поступил. После второго курса меня забрали в армию, тогда забирали всех, была какая-то глубокая демографическая яма, а после армии меня как-то «взял в руки» мой друг Дима Бертман, он уже оканчивал ГИТИС, и сказал: сейчас или никогда. Потом были консультации у Александра Аркадьевича Шереля и Александра Петровича Свободина. Они меня как-то тоже поддержали, за что я им очень благодарен и никогда не забуду их такой важной поддержки – и тогда, и потом.
– Какие принципиально новые проекты удалось внедрить за несколько месяцев вашего ректорства? С какими сложностями, может быть, противодействием пришлось столкнуться? Какие изменения, на ваш взгляд, должны обязательно произойти в ГИТИСе? Какие проблемы переживает это учебное заведение?
– На эту тему я могу говорить, наверное, не один час. Тут много вопросов. Некоторые требуют очень подробных и пространных ответов. Принципиально нового, я считаю, ничего делать не надо. Нужны постепенные перемены. Но дальше получается то, что мне кажется постепенными переменами, для других – синоним мирового катаклизма, конца света. Значит, надо объяснять, что к чему и зачем. Стараюсь так и делать. Удалось уже что-то сделать. Например, вот стипендии, которые учреждают знаменитые выпускники ГИТИСа. Таких стипендий уже почти пятьдесят, а первые появились в конце октября. «Квартет И», Игорь Угольников, Сати Спивакова, Марк Захаров, Борис Юхананов, Владимир Винокур, Лев Лещенко, Максим Виторган, Евдокия Германова, Наташа Королева... Честно говорю: мне стыдно кого-то не называть. Леонид Роберман, известный продюсер, взялся оплачивать обучение одного режиссера. Андрей Воробьев, губернатор Подмосковья, согласился оплатить обучение замечательного, очень талантливого мальчика из Подольска. Я всем кланяюсь! А изменения... ГИТИС должен войти в пятерку лучших театральных школ мира, он и сейчас один из лучших, но очень важно, чтобы в авторитетных рейтингах это наше почетное место было всеми признано. Для этого будем развивать бренд – и снаружи, и внутри.
– В связи с объединением продюсерского и театроведческого факультетов ГИТИСа были активные протесты студенчества. Что происходит сегодня?
– Да, такое было, сейчас, мне кажется, благодаря компромиссу, принятому на мартовском заседании Ученого совета, страсти успокоились, но сами страсти и протесты, я в этом уверен, были результатом не столько плохой информированности, сколько, простите, по-моему, и нежелания части протестующих поверить в очевидное: существуют образовательные стандарты, специальности, которые остаются неизменными. У ГИТИСа есть госзадание, нам перечисляют немалые деньги на обучение определенного числа студентов по всем лицензированным направлениям. Я всем сомневающимся привожу пример: было объявлено об объединении театроведческого и продюсерского факультетов и начались бурные протесты, а потом полтора месяца у театроведов – из-за болезни преподавателя – не было лекций по истории русского театра, а потом перенесли и зачеты с экзаменами. Ни одного протеста или хотя бы вопроса по этому поводу не было! Это – еще ответ и тем, кто искренне уверен в стихийности студенческих протестов: не бывает такого, чтобы в одном случае студенты активно протестовали, когда не раз и не два студентам сказали, что на обучении никак объединение не скажется, наоборот – появятся новые возможности, а в другом – тишь да благодать, хотя ущерб для студентов был совершенно явным и чувствительным.
– Недавно между ГИТИСом (Российским университетом театрального искусства) и нашими соседями – Ереванским театральным вузом был заключен договор. Как это произошло? Что предусматривает соглашение?
– ГИТИС сейчас ведет активную международную деятельность – и в части заключения двусторонних отношений с уважаемыми мировыми театральными школами, и по линии Россотрудничества, за что им – отдельное спасибо. Ереван для меня – вторая международная поездка на посту ректора, первая была в Шанхай, но между этими поездками были заключены договоры с Дели, Мадридом, Астаной, проведены переговоры со многими другими театральными школами, хотя важно заметить, что у ГИТИСа и до меня были хорошие зарубежные связи по самым разным направлениям. Соглашение предусматривает обмены и студентами, и преподавателями, надеюсь, ко взаимному удовольствию и пользе.
Мы, то есть я, декан театроведческого факультета Владимир Байчер и трое наших студентов уже побывали в Ереване и кое-что даже успели показать и рассказать. Нам очень понравилось, по-моему – всем, теперь в конце марта мы ждем в гости студентов и их мастера из Еревана, это будет наш традиционный фестиваль, посвященный самостоятельным режиссерским работам, после чего студенты еще на несколько дней задержатся в Москве и побывают на разных занятиях в ГИТИСе.
– Наверное, такое соглашение невозможно между ГИТИСом и нашим университетом театра и кино имени Ш. Руставели, учитывая отсутствие дипломатических отношений между двумя странами?
– Такой договор очень даже возможен, и дипотношения тут ни при чем...
– Назовите, пожалуйста, основные проблемы сегодняшнего театроведения и театральной критики.
– Самая главная проблема, по-моему, – плохое знание театра, истории театра, что позволяет радоваться и возносить на пьедестал вещи очень вторичные, причем оригиналы можно увидеть часто в Москве же, на соседней улице, и оригиналы явно ярче списков. С театроведением, с одной стороны, даже лучше. Тут я согласен с Инной Натановной Соловьевой, которая отмечает, что и книги хорошие выходят, причем – много хороших книг, кстати, ее книга о МХАТе 2-м – конечно, в этом списке побед, но рядом – выдающаяся, на мой взгляд, книга Риммы Кречетовой о Станиславском в серии «ЖЗЛ», книга Наталии Якубовой о театре Восточной Европы. Выходит сильный, а при Вере Анатольевне Максимовой – еще и остро-полемичный, одновременно и научный, и злободневный журнал «Вопросы театра». Есть что почитать, короче говоря. С критикой – хуже. Каждый дует в свою дуду, при этом серьезность профессиональных критериев размыта под натиском того, что одна моя коллега точно назвала террором среды. Это – страшная беда нашей критики, где какие-то очень важные основополагающие принципы профессии, подразумевающей независимую экспертизу, размыты совершенно. Можно быть куратором фестиваля и даже входить в число руководителей театра и продолжать раздавать «пинки» и «зуботычины» другим, агрессивно затыкая рты тем, кому кажется возможным критиковать спектакли «его» театра. Беда, одним словом.
– Свою первую рецензию Вы опубликовали в «Московском комсомольце». На какой спектакль? Чему вы научились у Инны Соловьевой?
– Это была статья о спектакле «Творческих мастерских» – одном из самых интересных коллективных начинаний конца 80-х - начала 90-х, где стартовала жизнь в искусстве Владимира Мирзоева, Александра Пономарева, Клима, Владимира Космачевского, Александра Горбаня, но там же находили пристанище и оказавшиеся вдруг бездомными спектакли Романа Виктюка, кого-то еще из уже признанных и даже великих. Там, например, был поэтический спектакль, в котором на сцену выходили одновременно и Дмитрий Пригов, и Лев Рубинштейн, и Виктор Коваль... А первая опубликованная статья была на спектакль Александра Пономарева «Настоящее» по поэмам Велимира Хлебникова. Об уроках Инны Натановны Соловьевой можно написать, наверное, книгу. Но если коротко – серьезному отношению к профессии, вообще к профессии и к слову – в частности.
– Расскажите, пожалуйста, о своем опыте создания театра «Геликон-опера». Почему оставили это дело?
– Ну, моя роль была достаточно скромной. Я свел Дмитрия Бертмана, с которым мы дружим с детства и у которого к тому времени фактически уже был готовый театр, – я свел его с отцом моего одноклассника, который первые же «лишние» кооперативные деньги решил потратить на поддержку театра. Я их познакомил, Александру Юзефовичу Пашковскому – так звали нашего мецената – очень понравились уже почти готовые сцены из оперы «Мавра», вечером мы собрались втроем, расписали зарплаты – отталкивались от тех, которые тогда не очень регулярно платили в Большом театре, а утром следующего дня он приехал, открыл черный дипломат и раздал первые зарплаты. Такая вот немного сказочная история. Дима Бертман придумал мне название, известное ему по крупным зарубежным театрам, – генеральный менеджер. На первых афишах так и было написано, но я все-таки довольно быстро исправил это на завлита, а вскоре – ушел из театра. Причин было несколько, будем считать, что главная – я не музыкальный критик, хотя в оперу хожу с детства.
– Ваши наиболее сильные театральные впечатления последнего времени. Какие тенденции развития сегодняшнего театра – российского, мирового – Вы могли бы отметить?
– Когда театр становится модным, у этого процесса есть очевидные и плюсы, и минусы. В зале появляется много публики, которую Островский называл свежей. Их легко убедить в том, что модное – синоним хорошего и талантливого, хотя это не всегда так. И меньше – тех, кто способен оценить нюансы, полутона, собственно – новизну или верность тем или другим традициям. Когда-то в Большом зале консерватории было много тех, кто при выходе дирижера раскрывал и клал на колени ноты и «проверял» эти самые нюансы. Сегодня и в Большом зале таких почти нет. А про сильные впечатления – видел, как играет Михаил Ефремов в спектакле «Амстердам» в «Современнике». Потрясающая органика, способная, такое впечатление, оправдать все, что угодно. Что касается актерской игры, то я бы сказал также и про очень интересное существование в ленкомовском «Князе» Александра Збруева. Из спектаклей – мне очень понравился новый спектакль Олега Глушкова в ГИТИСе на курсе Сергея Васильевича Женовача, очень элегантная и остроумная пародия на все споры последнего времени о постдраматическом театре. Разобрались за час двадцать.
– Традиции и новаторство. Как относитесь к экспериментам в театре?
– Конечно, хорошо отношусь. Другое дело, интересны эксперименты, которые проводят те, кто знает, что с чем он соединяет и чего бы хотелось получить. Это не гарантирует удачи, но все-таки, согласитесь, странно было бы с уважением относиться к химическим опытам, которые проделывают те, кто не в курсе, что с чем можно соединить и какие возможны последствия. Но без экспериментов театр, конечно, жить не сможет, а для любого большого режиссера или актера каждый спектакль и даже каждое новое представление – всегда эксперимент. Ну, еще немного, и я начну изрекать сплошные банальности, простите. Нет никакого исключительного традиционализма. Как нет и не может быть новаторства на голой земле. Новаторство интересно, когда отталкивается от глубокого знания традиции, а традиция засохнет без обновления. Очень быстро.
– Какой должна быть театральная критика? Какими качествами должен обладать театральный критик? Смелостью, принципиальностью? Или важнее, в первую очередь, способность анализировать спектакль и умение владеть словом? Что Вы прежде всего стараетесь воспитать в Ваших студентах?
– Способность анализировать спектакль и умение владеть словом очень важны, но без смелости и принципиальности тоже никуда. Самое страшное для критической «массы» – это круговая порука, порой приобретающая совершенно криминальные формы. Не буквально, конечно, но, простите, травля, устроенная после статьи Веры Анатольевны Максимовой, с публичными и коллективными письмами, я в этом уверен, ускорили кончину выдающегося театрального критика.
– На вас навалились административные обязанности. Не страдает ли от этого Ваше творчество, связанное с работой в прессе и на телевидении? Успеваете ли Вы смотреть новые спектакли?
– Ну, я так громко не называл никогда это творчеством, все-таки театральная критика – занятие прикладное. Смотреть спектакли не успеваю, к сожалению. Писать о них – тоже. Но это не значит, что моя новая работа в ГИТИСе мне не нравится. Она очень интересная.
Инна БЕЗИРГАНОВА
|
