Среди чисто тбилисских историй, в которых исконно переплетаются быль и легенды, я с юности слышал и эту. Очень пожилые и весьма очаровательные дамы в разных компаниях с гордостью вспоминали, как в конце 1920-х годов они, вместе с другими восторженными любительницами оперы, подняли на руки автомобиль, где сидел певец, ставший их кумиром. Впрочем, чего только не расскажут замечательные тбилисские дамы… Но бесспорно одно: именно в Тбилиси появились первые, говоря по-современному, фанатки Сергея Лемешева, толпами поджидавшие его у дверей театра с криками: «Лемешев душка!». И лишь потом их дело много лет продолжали в Москве «лемешистки-сыристки», получившие такое прозвище от названия магазина… «Сыр». Он более полувека назад находился недалеко от дома знаменитого певца и в него забегали погреться в ожидании появления Сергея Яковлевича поклонницы. А со временем понятие «сыр» на театральном сленге распространилось на всех фанатичных поклонников звезд… Впрочем, к пребыванию Лемешева в Грузии сие уже не имеет никакого отношения, а нам будет интересно посмотреть на жизнь этого человека до и после того, как именно из Тбилиси он шагнул на прославившую его сцену Большого театра.
Можно смело сказать, что стать певцом пареньку из села Старое Князево в Тверской губернии предназначило само провидение. У отца его был отличный голос, Лемешев вспоминал: «Без песни я его не представляю. Пел отец всегда охотно, с большой душой, как вообще все делал, – равнодушным, спокойным я его не видел. Голос у него был звонкий, красивый». Но еще лучше пела мать: «Мне запомнились долгие зимние вечера, когда мать со своими подругами сидела за пряжей и они пели согласным, стройным хором. Тонкий, инструментально ровный голос матери поднимался над другими, звучал грустно и нежно». Неслучайно уже в пятнадцать лет Акулина Сергеевна была солисткой церковного хора, а на селе это весьма уважаемый человек. Отлично пели и три брата отца, и младший брат Сергея – Алексей, которого Лемешев, попав в Большой театр, даже пристроил туда на некоторое время артистом миманса.
А другим ярким впечатлением детства для Сергея становится жизнь в Петрограде, где он учился… сапожному мастерству. Все четыре брата матери были сапожниками, и к одному из них, Ивану, жившему на берегах Невы, мальчика, окончившего четырехлетнюю князевскую школу, отправляют подмастерьем. Сапожное дело было не самым любимым занятием, хотя давало профессию, которая могла обеспечить дальнейшую жизнь. Как только у Сергея появляются первые заработки, он тратит их (за исключением денег, посылаемых матери), на походы в синема-театр, в котором перед сеансами выступают эстрадные куплетисты, и в знаменитый цирк Чинизелли. Так происходит его первое знакомство с искусством. Ну, а сапожное ремесло… Во-первых, оно стало первой школой жизни. А во-вторых, много лет Лемешев сам себе ремонтировал обувь. Что ни говори, вторая профессия, как в старом анекдоте: «И еще немножечко шьет».
В 1916-м году все, работавшие в сапожной мастерской, призываются в армию, а Сергей возвращается домой и начинает сапожничать в селе Стренево. Но увиденное в Петрограде не забывается, и он выступает с куплетами перед ровесниками, а потом приходит в драматический кружок, открытый в школе сельской учительницей Екатериной Прилуцкой. «Он настолько естественно играл, что порой забывалось, что находишься на спектакле, – вспоминала одна из участниц этого кружка. Екатерина Михайловна часто хвалила его, ставя другим в пример. Мне довелось однажды суфлировать спектакль «Бедность не порок». Многие пользовались подсказкой. Сергей же никогда не прибегал к помощи суфлера. Он был уже тогда любимцем кружковцев и односельчан».
Через пару лет мать Лемешева находит работу в только что открывшейся в усадьбе Малый хутор Государственной школе-мастерской. Ею руководит выдающийся московский инженер-архитектор, художник, поэт, драматург и музыкант Николай Квашнин, участник строительства Казанского вокзала, гостиницы «Метрополь» и Московской городской думы. Акулина занимается уборкой, кашеварит, топит печи. До родного села далеко, и ей с сыновьями выделяется маленький домик. Сергей помогает матери, а в свободные минуты, конечно же, сапожничает. Конечно же, напевая. Услышавшая это пение жена Квашнина – Евгения Николаевна – в восторге. Она убеждает талантливого подростка заняться с ней пением по консерваторской программе. Сам же Квашнин открывает в своем доме театр, и Лемешев дебютирует в нем «Песней цыганки» Петра Чайковского, разучивает арии из классических опер, народные песни. Квашнины пересказывают ему сюжеты классических опер, знакомят с записями великих певцов, компенсируют упущения в литературном образовании (вспомним, что в школе было всего четыре класса). И вот итог: «Передо мною вдруг нежданно-негаданно открылся такой мир, о существовании которого я даже и не подозревал».
Его хвалят все окружающие, но этого уже мало, хочется известности у широкой публики. И зимой 1919-го он отправляется в Тверь. «В коротком ватнике, в валенках и бумажных брюках я прошагал около пятидесяти верст в тридцатиградусный мороз. Пришел в город под вечер, переночевал у знакомых, а наутро пошел искать «концертный зал». В центральном клубе ему дают выступить в концерте, успех несомненен, Лемешев даже получает несколько письменных рекомендаций – чтобы передал в «соответствующие инстанции» для направления на учебу в Москву. Но бюрократы во все времена остаются мастерами «отфутболивания», и Сергей возвращается домой ни с чем.
Однако неудача не обескураживает. А после того, как Евгения Квашнина отвозит его в Большой театр, на «Демона» Антона Рубинштейна, приходит окончательное решение: обязательно выступать на сцене. Путь туда начинается с Твери, хотя Лемешев официально учится там в заведениях, весьма далеких от искусства – в трехмесячной советско-партийной школе, а затем на Образцовых курсах командного состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Ведь надо же на что-то жить, пока неофициально берутся уроки вокала у руководителя Тверского драматического театра, преподавателя  музыкального училища Николая Синельникова. А в совпартшколе и на курсах неплохая стипендия...
Между тем культурная жизнь города кипит, Сергей слышит выступления таких оперных звезд, как Леонид Собинов, Антонина Нежданова, Сергей Мигай. А в гарнизонном клубе сам выступает в концертах художественной самодеятельности, исполняет главную роль в популярном водевиле того времени «Иванов Павел». Начинается учеба и в 1-ой Государственной музыкальной школе. Причем курсант учится вокалу так, что на свет появляется следующий документ губернского подотдела искусств:
«Военкому Тверских курсов
Губ п/отдел искусств доводит до Вашего сведения, что курсант вверенных Вам курсов тов. Сергей Лемешев, состоящий учеником 1-й Государственной музыкальной школы, действительно является одаренным голосом (тенор) и музыкальностью и, безусловно, представляет из себя с музыкально-вокальной стороны большую ценность, а поэтому п/отдел искусств просит оказать ему содействие, т. е. предоставить ему возможность проявить себя на концертной эстраде, в оперном театре.
Заведующий губ. п/отделом искусств П. Павлов.
Заведующий муз. секцией подотдела В. Соколова.
29 января 1921 года».
Чтобы «проявить себя на концертной эстраде, в оперном театре», необходимо высшее образование, и Лемешев поступает в Московскую консерваторию, которой руководит переехавший из Тифлиса Михаил Ипполитов-Иванов. Уже на вступительном экзамене Сергей выделяется каватиной князя из оперы Даргомыжского «Русалка», но… «Я никак не мог понять, как надо петь правильно! То упускал дыхание и напрягал мышцы горла, то мне начинал мешать язык, и чем больше я о нем думал, тем труднее было справляться с ним. Казалось, вот нашел что-то, и снова не то». В общем, весь первый курс он посвящает практически лишь вокализам и распевкам – для развития голоса и совершенствования вокально-исполнительской техники. Самое незабываемое впечатление в годы учебы – последние перед отъездом за границу концерты Федора Шаляпина, весной 1922-го в Большом зале консерватории. «Словно зачарованный, я просидел в ложе до самого конца, и не раз слезы застилали глаза… Я был потрясен! Никогда раньше я не представлял себе, что можно так петь, такое сотворить со зрительным залом», признавался Лемешев. А потом в его жизнь входит семья профессора Ивана Соколова.
Начав с занятий с ним в классе ансамбля и общего курса фортепиано, Сергей становится и завсегдатаем «музыкальных сред» в его доме. С Соколовым он подготовил немало арий и несколько сольных концертов, всю жизнь руководствовался его советами о работе над фразой в вокальных произведениях. «Я жил в их семье как родной и навсегда сохранил в своем сердце глубокую благодарность этим замечательным русским людям с их сердечной добротой, неисчерпаемой душевной щедростью и радушием. На какое-то время они заменили мне родную семью и много сделали для воспитания моей души и любви к искусству», – вспоминал певец. А главное – он женится на дочери профессора Наталье, с которой познакомился на «музыкальных средах». Та носит фамилию матери – Киселевская. Правда, брак их длится недолго – всего четыре года. Скорее всего, сказалось то, что по окончании учебы они работали в театрах разных городов. Да, они писали друг другу теплые письма, но жизнь в разлуке оказалась не для них.
Любовь – любовью, а занятия – занятиями. Лемешев решает не ограничиваться консерваторским образованием, изучить и актерское мастерство. А у кого это делать, как не у Константина Станиславского? И в записной книжке великого реформатора театра в 1924 году появляется запись: «Лемешев – консерваторец, бледный, худой, голодный…» Сам Лемешев признавался: «Мне трудно представить себе, как бы сложилась вся моя сценическая судьба, если бы я не встретился со Станиславским». Занятия проходят в Оперной студии Станиславского при Большом театре, и нам стоит прочесть еще один документ. Чтобы понять, зачем он понадобился, уточним обстоятельства появления Лемешева в Москве. При переезде, его никто не увольнял из армии, он перевелся «по военной линии» и всю свою учебу совмещал со службой в воинской части. Конечно же, это нелегко, и его командованию отправляется такое письмо:
«Дирекция Оперной студии имени народного артиста республики К.С. Станиславского просит Вас не отказать в переводе красноармейца… тов. Лемешева на штабную работу во вверенный Вам штаб ввиду того, что этот перевод даст возможность тов. Лемешеву, обладающему хорошим голосом, совмещать службу в армии с работой в Студии, и он сможет продолжать совершенствовать свои незаурядные артистические данные. Для Студии тов. Лемешев является очень ценным и полезным работником. Директор народный артист Республики К. Станиславский». «Это письмо сделало свое дело, – вспоминал Лемешев. – Но более всего для меня важно в этом документе признание самим Станиславским моих артистических данных. Это укрепило мою веру в свое будущее как оперного артиста, заставило еще более активно работать».
Но вот консерватория позади, молодого певца приглашают из студии в Большой театр. Однако роли предлагают маленькие, Лемешев хочет большего, и тут появляется директор Свердловского оперного театра Борис Арканов, обещающий главные партии. И с 1926 года Сергей выступает в Свердловске, за один только сезон спев там двенадцать партий ведущего репертуара. А за три месяца до окончания сезона его приглашают в Русскую оперу при Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД) в Харбине.  Это административный центр Маньчжурии, но дорогу вместе с Китаем эксплуатирует и СССР, поэтому в городе много советских служащих, а в Железнодорожном собрании работает Русская опера. Там певец, в основном, шлифует свой репертуар, выступает и в оперетте, а американская фирма «Виктор» выпускает первые пластинки с его песнями. После двух сезонов Лемешев возвращается в Москву: «Если в Свердловске я выдержал испытание на профессиональную пригодность для оперы, то новые два сезона уже дали определенный сценический опыт. Дольше оставаться здесь я не захотел – тянуло домой, в Россию».
Полтора месяца работы в Перми, где ему не нравится обстановка в труппе, вновь Москва и, наконец, судьбоносная встреча с директором Тбилисского оперного театра И. Мачабели. Еще перед отъездом в Свердловск Лемешев решил как минимум пять лет поработать в лучших периферийных театрах Советского Союза, но переговоры с тбилисским директором начинаются не очень гладко. Тот предлагает пятьсот рублей за восемь спектаклей в месяц, Лемешев настаивает на семи, «так как на опыте убедился, что это предельная нагрузка для исполнителя ведущих партий лирического репертуара». Директор хочет послушать пение Лемешева, но… «Уже немного зараженный «премьерством», я посчитал за унижение петь перед ним как начинающий певец и предложил послушать записи, которые я сделал в Харбине». На этом, к счастью, трения заканчиваются – Мачабели сообщает, что получил «самые лучшие отзывы и принимает все условия». Но в душе Лемешева опять, как говорится, все не слава Богу:
«Я обрадовался, что получается по-моему, и тут же поймал себя на том, что испытываю тревогу: когда все решилось, как мне хотелось, я... испугался Тбилиси. Бывалые певцы мне не раз говорили, что там «пройти» не так легко. Это город старых оперных традиций – еще с середины прошлого столетия в нем регулярно работала итальянская труппа. В 80-х годах ее сменила русская опера, которой руководил М. М. Ипполитов-Иванов. Тифлис охотно посещали все выдающиеся русские певцы. Известно, что там получил свое первое признание юный Шаляпин. Кумиром публики в первых десятилетиях века был замечательный грузинский тенор Вано Сараджишвили. После революции тифлисская опера особенно расцвела. Туда стекались лучшие артистические силы. Появились свои национальные кадры.
Много понаслышался я рассказов и о местной публике – горячей, очень любящей пение, но избалованной превосходными исполнителями и потому очень требовательной. Я понимал, что, пожалуй, этот сезон может решительно повлиять на всю мою дальнейшую судьбу… Главным мерилом успеха считалось предложение артисту остаться на второй сезон: это значило, что он «прошел» у публики. Если же артист оставался на третий сезон – то все понимали, что он стал уже любимцем местных слушателей. Я решил обязательно пропеть в Тбилиси два сезона».
Грузинская столица очаровывает Сергея Яковлевича «своим неповторимым сочетанием прекрасной европейской архитектуры и яркого южного колорита, жгучим солнцем, обилием зелени и необычайной жизнерадостностью». Яркое впечатление: «На центральной магистрали города – проспекте Руставели, – окруженное с обеих сторон изящными скверами, стоит монументальное здание. Кружевные арки и голубые купола в мавританском стиле придают ему легкость и стройность, скрадывая истинные масштабы. Это и есть Государственный театр оперы и балета имени 3. Палиашвили. В те годы он еще назывался просто Госопера, а композитор, именем которого был позднее назван театр, тогда возглавлял Тбилисскую консерваторию».
И о труппе театра самые приятные впечатления: «Кроме режиссера Боголюбова, с которым я работал в Свердловске, других знакомых я не встретил. В труппе преобладали грузинские певцы, отличавшиеся великолепными голосами: прекрасные драматические тенора Д. Андгуладзе и Н. Кумсиашвили, лирические баритоны – тонкий, артистичный А. Инашвили, его брат Г. Венадзе, замечательный актер, певец высокой культуры бас Леон Исецкий, молодой тогда Датико Бадридзе, исполнявший лирический репертуар, бас В. Шарашидзе (брат режиссера Большого театра Т. Шарашидзе). Из приезжих назову великолепное колоратурное сопрано Е. Попову, работавшую в Тбилиси уже много лет, лирическое сопрано М. Баратову, перешедшую вскоре на сцену Большого театра, выдающегося драматического баритона И. Горелова. За дирижерским пультом театра стояли Иван Петрович Палиашвили, брат композитора, и А. Павлов-Арбенин, очень глубокий и своеобразный музыкант. Но особенно поразили мое воображение имена предполагавшихся гастролеров – Ал. Пирогов, К. Держинская, С. Мигай, Вл. Сливинский, М. Максакова, Н. Печковский, Дм. Головин...»
Первый спектакль в Тбилиси – «коронный» лемешевский «Евгений Онегин»: «Заглавную партию пел Сандро Инашвили, один из лучших Онегиных, с которым я когда-либо встречался на сцене. Культурный певец, элегантный, прекрасно носивший фрак, он был красив, благороден и обаятелен. В моей памяти слабо сохранился этот спектакль - возможно, потому, что прошел он не очень ярко. Тбилисская публика, помнившая в Ленском еще Вано Сараджишвили, пять лет назад приветствовавшая на своей сцене JI. Собинова и примерно за год – Козловского, естественно, еще «присматривалась» к новичку. Кроме того, на тбилисской сцене с давних пор жил культ прекрасного пения, блеска вокального мастерства – традиции, оставшиеся еще от времен итальянской оперы и отвечавшие характеру национального темперамента, самой роскошной природы Грузии. В партии же Ленского на первом месте –  глубокая, чистая лирика. Однако дебют, очевидно, прошел все же неплохо, так как после этого спектакля я получил весь ведущий репертуар, в том числе и ряд новых партий...»
Нравится Лемешеву даже то, что ему было непривычно: «По сравнению со Свердловском и Харбином в Тбилиси была, если можно так сказать, несколько иная звуковая атмосфера. Внимательно вслушиваясь в голоса певцов, несущиеся со сцены в зал, я отмечал яркое звучание, полный диапазон, ровность регистров, крепкие верха, кантиленность. Все это считалось обязательной нормой исполнения и всячески поощрялось не только дирижерами, но и режиссерами. Именно этим можно объяснить прекрасный состав оперной труппы и то, что столицу Грузии с охотой посещали лучшие артистические силы Москвы и Ленинграда. Меньше увлекались здесь постановочными новациями, но общий уровень сценической культуры был несомненно на высоте. Талантливые и опытные певцы, составлявшие обычно творческое «ядро» тбилисской труппы, редко грешили против психологической правды образа. Все это создавало прекрасную обстановку для развития молодых певцов, которым прежде всего надо было утвердиться в своем вокальном мастерстве.»
В Тбилиси происходит и встреча с человеком, которому, по словам Лемешева, «суждено было сыграть огромную роль в моей жизни». Окончив Ленинградскую консерваторию, в родной город возвращается Александр Мелик-Пашаев, «оперный дирижер, как говорят, милостью божьей», который «буквально вырос в тбилисской опере, начав там свой путь с работы пианиста-концертмейстера». Он занялся постановкой «Князя Игоря» Бородина и очень подружился с Лемешевым, признавшим потом, что этот человека очень много дал ему как оперному певцу:
«Когда за пультом стоял Мелик-Пашаев, я всегда был не только спокоен (чувство, необходимое певцу), я ликовал в предвкушении еще одной встречи с вдохновенным артистом. И это состояние помогало преодолевать любые вокальные трудности. Дирижер, казалось, дышал и пел вместе с тобой. Если к этому добавить, что Мелик-Пашаев сразу же взял на себя весь лирический репертуар, в котором пел я, если вспомнить, что в 1931 году почти одновременно мы с ним были приняты в Большой театр и здесь чаще всего именно с ним я пел мои любимые оперы… Последние пятнадцать лет мы жили с ним в одном доме и, часто встречаясь на прогулке, беседовали о театре, об искусстве, о музыке... Незадолго перед своей кончиной как-то в разговоре, вспоминая о прошлом, Александр Шамильевич сказал: « А все-таки удивительная у нас дружба, Сережа. Так давно мы знакомы, так долго работаем вместе, но никогда не сказали друг другу неуважительного слова, никогда в наших отношениях не было небрежности, панибратства».
Среди партий, впервые спетых на тбилисской сцене, самой памятной для Лемешева стал герцог из «Риголетто». До этого певец несколько раз брался за эту роль, но считал: «Виртуозности, легкости, непринужденности пения в этой партии мне не удавалось достичь». В Тбилиси же происходит настоящее чудо: «Я вдруг ощутил желанную свободу, которой так недоставало мне раньше. А ведь работал я над герцогом в Тбилиси совсем немного: меня не могли ждать, пока я соберусь, впоюсь… Я храбро пришел на спевку… Певцы, певшие тогда на тбилисской сцене, составляли превосходный ансамбль, позволивший мне быстро освоиться с новой партией и войти, как говорится, во вкус». Что ж, во вкус он входит настолько, что, когда его по нескольку раз вызывают на бис, поет песенку герцога не только по-итальянски, но и на… грузинском и армянском языках.
И еще о «Риголетто» и тбилисских зрителях. А точнее о фанатках, впервые в жизни певца появившихся в столице Грузии: «Припоминаю мое первое выступление с Дм. Головиным в «Риголетто» на тбилисской сцене. «Поклонницы» в страхе, как бы московский гастролер не затмил их «предмет», решили «застраховать» мой успех и после арии «Вижу голубку милую» закидали меня лавровыми венками. Я даже испугался, когда увидел, что на меня из верхней литерной ложи летит что-то большое, мохнатое... В последнем же акте… Головин –  Риголетто несколько раз выходил на сцену, а публика все еще меня не отпускала. Он даже разозлился и обозвал меня «сладким тенором». Я понимал неловкость своего положения, но боялся оскорбить публику (в Тбилиси привыкли к бисам и мое нежелание ответить на требования могли бы принять за высокомерие)».
А теперь прислушаемся к еще одной фразе из воспоминаний Серея Яковлевича. Рассказывая о том, какое влияние оказали на него знаменитости, приезжавшие в Грузию и певшие на одной с ним сцене, он пишет: «И вот в 1930 году в Тбилиси к нам приехала на гастроли Максакова».  К нам! Ни о Свердловске, ни о Харбине, ни о Перми он так не писал. Ну, не подтверждение ли это того, что для Лемешева своим стал Тбилиси, в котором он «прошел школу вокально-сценического искусства»?
Тем временем заканчивается его второй сезон на берегах Куры, где он «вовсе не считал себя хоть сколько-нибудь равным московским гастролерам, но, во всяком случае, не портил ансамбля, и они были мною довольны». Бессменный партнер приезжих знаменитостей и любимец местной публики считает, что «созрел» в Тбилиси для Большого театра. Он пишет письмо Арканову, в свое время увезшему его в Свердловск, а в 1931-м работающему уже в Большом заместителем директора. Ответ окрыляет: ему дают партию Берендея в «Снегурочке». А постановщик Владимир Лосский в то время находится в …Тбилиси. И роль в деталях и мизансценах отрабатывается на проспекте Руставели, чтобы триумфально прозвучать уже на московской Театральной площади.
«Напутствуемый добрыми пожеланиями друзей, я тронулся в путь». Можно добавить: и провожаемый горькими слезами поклонниц. Он обретет всемирную славу, сыграет главную роль в культовом фильме «Музыкальная история», еще четыре раза женится, споет все сто романсов Чайковского, будет ездить с бригадами артистов на фронт, петь с одним легким, победив туберкулез, станет Народным артистом СССР, лауреатом Сталинской премии, оперным режиссером, руководителем кафедр в Московской консерватории, ведущим передач на Всесоюзном радио... Исследователи творчества Сергея Яковлевича считают, что в его судьбе счастливо сошлись три фактора: лирический талант, особо востребованный в «эпоху бравурных маршей и трескучих речей», целеустремленность и «везение на встречи с людьми неравнодушными, понимающими».
Но был все-таки и четвертый фактор: «Тбилиси, непринужденно и весело раскинувшийся у подножия большой горы, по которой двигались казавшиеся издали игрушечными вагончики фуникулера, покорил навсегда…  Все, что я нашел в Тбилиси, было для меня просто кладом». И этим кладом Лемешев воспользовался сполна.


Владимир Головин