Мне очень трудно говорить сейчас о Джансуге Чарквиани. Моих воспоминаний о нем так много, что они могут составить целую книгу.
Всем своим существом Джансуг был страстным певцом жизни, и это прекрасно отражается в его вольно льющейся, окрашенной яркими весенними красками поэзии.
Джансуг Чарквиани был одним из признанных лидеров шестидесятников, того блестящего поколения, которое определило многое и оставило нестираемый след в литературной жизни Грузии, протекавшей в чрезвычайно сложных, противоречивых условиях.
Где бы ни работал Джансуг Чарквиани, он создавал идеальную, творческую и дружескую атмосферу. Душевное тепло, тонкий юмор, чуждый даже намека на тиражируемую современную грубость, точность и правомерность его оценок и замечаний – все это делало работу с ним интересной и приятной.
Весомый вклад внес он в развитие грузинской детской литературы, долгое время редактировал детский журнал «Дила» («Утро»), стал любимейшим поэтом ребятишек, – школы записывались в очередь на встречу с ним.
Особенно плодотворными и значительными оказались одиннадцать лет его редакторства в популярном молодежном журнале «Цискари» («Утренняя заря»). Он  достойно продолжил традиции, заложенные первым редактором журнала, известным писателем, переводчиком и общественным деятелем Вахтангом Челидзе. Всегда смелый и ответственный, он, невзирая на реальный риск, опубликовал гениальную эпопею Чабуа Амирэджиби «Дата Туташхиа», замысел которой таил большую опасность для правительства. Так же рискованными были публикации романа Гурама Панджакидзе «Седьмое небо», произведений Реваза Джапаридзе, Нодара Думбадзе, Арчила Сулакаури, Отиа Пачкориа, Тамаза Чиладзе, Резо Чеишвили, Тамаза Бибилури, Нодара Цулеискири, Гурама Дочанашвили, Владимира Сихарулидзе, Гурама Схиртладзе и других писателей, отличающихся новым мировоззрением и новаторским стилем. Именно потому защитники советской идеологии то и дело обрушивались с критикой на «Цискари».
В тот же период в «Цискари» увидели свет шедевры несравненного мастера грузинской прозы Реваза Инанишвили, которые затем вошли в его книгу «Записки вечерней поры».
Вместе с Джансугом в «Цискари», наряду с другими, стояли друзья его юности, замечательные поэты, украсившие поколение шестидесятников – Гиви Гегечкори и Заур Болквадзе.
С тем же запалом и безукоризненным профессионализмом редактировал Джансуг Чарквиани и иллюстрированный журнал «Дроша» («Знамя»), к сожалению, ныне не выходящий. В 80-х годах он был избран секретарем Союза писателей Грузии. На этом посту явственно проявились присущие ему качества – готовность прийти на помощь, посодействовать любому, кто в этом нуждался.
До конца дней Джансуг редактировал еженедельную газету «Грузинское слово». Литература, искусство, политическая жизнь в наиболее объективном освещении – вот основная тематика этой газеты.
Дж. Чарквиани обладал редким умением, я бы сказал, талантом завязывать дружеские взаимоотношения с собратьями по перу, и не только с ними, и сохранять дружбу, благодаря чему он имел множество друзей как среди грузинских, так и среди русских поэтов, и среди украинских, армянских, азербайджанских... Это были Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Олег Чухонцев, Михаил Синельников, Римма Казакова, Виталий Коротич... Помню, когда у Коротича случилось страшное несчастье – его двенадцатилетнего сына убило током, – Джансуг, потрясенный этой трагедией, тотчас вылетел в Киев к Коротичу... Теплые дружеские отношения связывали его и с Иваном Драчем, Дмитро Павличко, Миколой Винграновским, а также с молдавским поэтом Эмилем Лотяну, который не раз гостил в его доме. Джансуг очень дружил с армянскими писателями-прозаиками и поэтами Паруиром Севаком, Вардгесом Петросяном, Сильвой Капутикян, Серго Хансаляном, Ваханом Давтяном, Арцаком Восканяном, Арташесом Калантаряном, Арутином Овнатаняном и другими. Последние трое особенно были ему близки. Арцак Восканян перевел книгу лирических стихотворений Джансуга Чарквиани «Стена веры», которая была издана в Ереване.
Присущая Джансугу способность приобретать и на долгие годы сохранять друзей была общеизвестна. И никто не удивился, когда в начале 60-х годов именно под его руководством в Италию отправилась большая группа молодых писателей и художников из разных республик СССР. Один из выдающихся мастеров современной живописи Зураб Нижарадзе, находившийся в этой группе, по сей день вспоминает, как Джансуг сумел объединить всех совершенно разных и незнакомых людей и сделать их почти месячное совместное пребывание приятным и интересным – «без малого месяц мы находились вместе и ни минуты не было для скуки. Фантазия и юмор Джансуга были неистощимы». Это турнэ не только надолго запомнилось участникам, но оказалось весьма плодотворным. Отара Чиладзе оно вдохновило на создание одной из лучших его поэм – «Итальянской тетради», а Джансуг написал великолепный цикл стихов «Раковины Средиземного моря». Зураб Нижарадзе свои впечатления передал в сценах римских улиц и в таких прекрасных картинах, как «Рыбный базар в Венеции» и других жанровых полотнах.
Времена менялись к лучшему – началась та самая «оттепель». В ЦК комсомола пришли образованные, более свободно мыслящие люди. Их стараниями в Бакуриани стали проводиться зимние творческие семинары. Туда съезжались молодые писатели, художники, архитекторы, режиссеры, артисты. В основном этими семинарами руководили Нодар Думбадзе и Джансуг. Бакурианские семинары оказались очень полезными и интересными для всех участников.
Джансуг был очень отзывчивым человеком. Его доброта и щедрость были общеизвестны – если он мог, он рад был помочь, и близкому, и далекому. Помню, в начале 90-х, в годы разрухи и хаоса в Грузии, когда умирал кто-то из писателей, оставшихся без средств, Джансуг из собственного кармана оплачивал необходимые расходы.
Не могу не вспомнить об одном случае пяти-шестилетней давности. Проходила встреча поэтов, участников Поэтического фестиваля, организованного «Русским клубом». Мы с Джансугом вместе пришли туда. Уже будучи в зале, Джансуг узнал, что среди собравшихся – его старый друг, известный поэт и прекрасный переводчик грузинской поэзии, в том числе и поэзии Джансуга, Юрий Ряшенцев. Джансуг тотчас разыскал его и усадил рядом. Потом пригласил его к себе домой завтра к обеду, сказал, что еще позовет двух-трех друзей, посидим, поговорим, повспоминаем былые дни, проведем хороший вечер. Но Ряшенцев покачал головой: «К сожалению, я не могу, дорогой Джансуг, у меня билет на самолет, утром вылетаю, и отложить невозможно – мне завтра исполняется 80, все мои меня ждут». Джансуг огорчился. «Что ж, тогда пусть это будет тебе от меня в знак нашего братства», – сказал он, и с этими словами снял со своего пальца массивное золотое кольцо, изделие искусного мастера, и надел на палец Юры, невзирая на его протесты. Свидетель этой сцены, я невольно подумал, что неразрывную близость поэтов разных народов не разрушить никаким политикам. И вспомнились строки С. Есенина:

«Товарищи по чувствам,
по перу,
Словесных рек кипение
и шорох,
Я вас люблю, как
шумную Куру,
Люблю в пирах и разговорах!»

Джансуг Чарквиани был членом Общественного совета выходящего в Грузии на русском языке журнала «Русский клуб» (главный редактор Александр Сватиков) и немало сделал для этого издания, которое фактически является единственным такого ранга выходом на широкую русскоязычную аудиторию грузинской культуры и литературы. Джансуга связывали давние дружеские отношения с президентом «Русского клуба», выдающимся талантливым деятелем и кристальным человеком Николаем Свентицким, который неустанно заботится о том, чтобы представители разных культур чаще встречались и общались. Джансуг не однажды говорил в беседах со мной, – если бы таких людей, как Николай Свентицкий, было бы у нас больше, Грузия была бы в лучшем положениии.
Несколько слов в этом прощальном послании я хочу сказать о поэзии моего духовного брата и друга, чью многолетнюю заботу и тепло мне никогда не забыть.
В лирике Джансуга Чарквиани гармонично слиты воедино чеканная классическая форма и трудно достигаемая простота народного грузинского стиха. Вероятно, это делает его поэзию столь привлекательной для переложения на музыку. Огромное количество его стихов – 150 стали популярными песнями. В этом большую роль сыграл его сын, известный певец, обладатель уникального голоса, талантливый музыкант Мамука Чарквиани, много песен создали Мацацо Себискверадзе, Важа Азарашвили и другие известные грузинские композиторы.
Помню, в молодые наши годы друг юности Джансуга Отар Чиладзе, прочитав его стихотворение «Бетаниа», сказал мне: это такое сильное и совершенное произведение, что автор заслуживает особого поздравления.
Мне хочется вспомнить здесь одно из его лирических стихотворений – «Красивая смерть», пронизанное весенним ароматом, свежестью и красотой. Приведу первую и заключительную, седьмую строфы:

Когда ручей заговорит и
поведет беседу,
Когда олений рев взорвется
к солнцу в высоту,
Когда на вишне платьице
прорвется
И вспыхнет белым
нежный цвет...

На пальцы встану,
как пантера,
Окину взором прожитые дни,
И так умру, внезапно
и красиво,
Как по весне рождается
все вкруг.
(Перевод К.М.Коринтэли.)

Это стихотворение проникнуто провидческим предвидением. Именно такой красивой и поэтичной оказалась кончина Джансуга, когда он, будучи в полном сознании, но лишенный дара речи, молча, со слезами на глазах прощался с самыми близкими ему людьми.
Джансуг Чарквиани – автор до десяти значительных по своему содержанию и направленности поэм – «Мужгвер, солнце уходит», «Открытое письмо», «Мой календарь», «Желание», «Параллельные линии», «Стена веры», посвященная судьбам родины, ее будущему, и другие. Написанная с большим внутренним драматизмом и экспрессией, «Стена веры» является этапным произведением. Сегодня, когда почти полностью опустело столько деревень, когда сохраненная ценой большой крови наших предков грузинская земля продается и становится собственностью чужестранцев, эта поэма приобретает особо актуальное значение.
Множество прекрасных стихотворений Джансуг посвятил своей жене и преданному другу, прекрасной поэтессе Ирме Чхеидзе. Их супружество достойно подражания и его можно сравнить лишь с легендарным супружеством Симона Чиковани и Марики Элиава.
Джансуг любил иногда пошутить: у меня жена Ирма, невестка Ирма и представьте, внучка тоже Ирма! (Ирма Гигани, одаренная молодая пианистка). Так что нашу семью свободно можно назвать Саирме (известный курорт, название которого означает «местность, где живут олени»).
Джансуг был на редкость заботливым и любящим семьянином. «Пока вырастишь, воспитаешь детей, поставишь их на дорогу, измучаешься. Мои Тамрико и Мамука – хождение по мукам!» – смеялся он.
Когда ему исполнилось 85 лет, писатель, критик, главный редактор  газеты «Литэратурули Сакартвело» («Литературная Грузия») Тамаз Цивцивадзе, чье перо известно резкостью, даже язвительностью, а глаз – остротой, опубликовал в своей газете статью, в которой высветил немалые достоинства и значение творчества Джансуга, поэта, общественного деятеля, человека. Джансуг был радостно удивлен – редактор «Литературной Грузии», неподкупный грозный критик, оказался столь добр ко мне, к моему творчеству, я никак не ожидал от него такого.
Незадолго до рокового инсульта Тамар Джавахишвили опубликовала в той же газете многоплановую статью о лирике Джансуга. Статья эта доставила огромную, увы, последнюю радость поэту. Не могу обойти молчанием и весьма интересный очерк о его поэзии Элгуджи Маградзе «Негасимый свет», который открывает прекрасный четырехтомник его произведений, изданный Гией Джохтаберидзе. О Джансуге и всей плеяде Чарквиани опубликовала эссе прозаик Мака Джохадзе.
Однако произошло какое-то роковое стечение обстоятельств, в результате которого случилось то, что случилось. Некто, недостойный того, чтоб упоминать его имя, опубликовал оскорбительное и желчное «стихотворение» о Джансуге, не указывая его имени. И тут же в сомнительной репутации газете появился отвратительный пасквиль, по прочтении которого Джансуг с горечью проговорил: «Как, плохо я жил!» и минут через двадцать упал без сознания.
Тщетно мы надеялись и ждали выздоровления.
Нет, брат и друг наш, не знающий измены, рожденный для добра и поэзии, ты ни один день и ни один час не жил плохо, честный, высокопорядочный и благородный, ты всегда старался помочь людям, которые были в поле твоего зрения, ты так многим служил опорой и надеждой. Ты всего себя посвятил служению родине. Именно благодаря человечности, душевности, твоему поистине христианскому образу жизни и богатому, щедрому и красивому творчеству ты обрел вечное упокоение в обители бессмертных сынов Грузии на Мтацминда.