Он прославил на весь мир фамилию, уважаемую в Грузии, но не столь известную за ее пределами. Он дал этой фамилии новое окончание, и она громко зазвучала не только в бизнесе и меценатстве, но и на театральных подмостках. Представитель знаменитой  тифлисской династии Георгий Питоев изменил семейной традиции предпринимательства и во всех энциклопедиях и справочниках увековечен как Жорж Питоефф, великий русский и французский актер и режиссер-новатор. Кстати, первым познакомивший Францию с пьесами не только Чехова, Толстого, Горького, но и своих европейских современников –  Шоу, Ибсена, Пиранделло…
Любовь к искусству была второй частью натуры основателя династии Егора Питоева  – после, говоря по-современному, бизнеса. Основав компанию «Питоев и Ко», он зарабатывает огромный капитал, добывая и перерабатывая нефть, торгуя осетровыми рыбами и икрой. А за крупные поставки продовольствия и обмундирования армии во время Крымской войны удостаивается звания потомственного дворянина. Одним из очень немногих промышленников Российской империи. Об уровне жизни его семьи можно судить по красноречивому свидетельству поэта Анатолия Мариенгофа о жене промышленника Марфе: «Бабушка Жоржа первой в карете приехала из Эривани в Париж. Роскошная армянка была самой интеллигентной дамой в своем отечестве». Да и пять его сыновей после тифлисской гимназии отправляются в Париж, где получают прекрасное образование. Но в родном городе рядом с отцом остаются лишь двое – Исай и Иван. И у обоих в генах любовь к театру.
Первый из них – Исай не только расширяет после смерти отца его дело, основав торговый дом «И. Е. Питоев и Ко». Женившись на актрисе Ольге Маркс, он создает в своем особняке домашний театральный кружок, в спектаклях которого участвуют до семидесяти человек. И входит в историю  культуры Грузии, построив на свои деньги здание Артистического общества (сейчас – театр имени Ш.Руставели). Это обходится ему в фантастическую сумму – полтора миллиона рублей золотом!  Вообще же, вклад Исая Питоева в развитие музыки и театра таков, что его называют тифлисским Мамонтовым. А вот у его брата Ивана любовь к театру полностью берет верх над коммерцией и все полагающееся ему отцовское наследство он вкладывает в театральное дело. Так что его сыну Георгию самой судьбой уготована сцена.
Будущий Жорж Питоефф рождается за пару лет до того, как его отец перестает владеть Тифлисским казенным оперным театром. Тот размещался во временном  «Летнем театре» после того, как в помещении караван-сарая Тамамшева сгорел предыдущий красавец-театр. Иван Питоев арендует казенный театр, тратит на его перестройку, расширение и переоборудование 750 тысяч рублей золотом! И в 1882 году в газете «Кавказ» можно прочесть: «Такую затрату, сделанную сверх текущих расходов, не делал ни один из тифлисских антрепренеров, а между тем все они получали от казны вспомоществование... Г-н Питоев не только не получает от казны никакой субсидии, но, напротив, сам затрачивает на улучшение казенного театра из собственного кармана... Что заставило г-на Питоева взяться за такое очевидно убыточное предприятие — мы не знаем... ясно, что г-н Питоев взял театр как любитель из любви к делу и... на свою антрепризу не смотрит как на статью дохода».
Питоевская антреприза приглашает лучшие труппы, создается сильный оркестр, а среди заброшенного реквизита сгоревшего театра Иван Егорович находит случайно уцелевший знаменитый занавес. По его заказу эта реликвия, созданная князем-художником Григорием Гагариным, реставрируется и украшает обновленную  сцену. Неслучайно один из современников создает такое посвящение: «Храму местной Мельпомены/ Я желаю перемены,/ Слишком сочных дел…/ Да сценических героев/ Пусть мирит Иван Питоев,/ Как Аллах велел!»
Однако детство Георгия проходит уже в те годы, когда его отец, истратив наследство, вынужден вернуть театр городу. Правда, он остается директором-режиссером на жаловании и в этом, и в Новом казенном (сегодня – Оперном) театре. И уж если у него достаточно денег, чтобы подарить приехавшему в Тифлис композитору Петру Чайковскому инкрустированную золотом дирижерскую палочку из слоновой кости, то на образование детей их хватает и подавно. Так что у Георгия практически неограниченные возможности для учебы и выбора профессии. И он не останавливается на чем-то одном.
Еще в гимназии у него проявляются математические способности, поэтому он учится  в техническом училище, поступает в Московский университет, а потом переходит в Петербургский институт путей сообщения. Но при всем этом не может жить без театра: сказывается и общая атмосфера в семье, и то, что он сам участвовал  в домашних детских спектаклях. Он и в Тифлисе не пропускает ни одной театральной премьеры, а в Москве, став восторженным поклонником Художественного театра, буквально заболевает сценой. Одно из самых ярких впечатлений, оставшихся на всю жизнь, – Чехов, присутствующий на премьере «Вишневого сада:
«Это единственный раз, когда я видел Чехова. С сентября 1903 года я не мог найти билета на эту премьеру, объявленную на апрель 1904 года... И даже мой отец, человек театра, не питал никаких надежд попасть на спектакль. Вся артистическая Россия, художники, писатели, музыканты, все высокие правительственные чины уже с сентября имели билеты. Но судьба иногда бывает удивительной. В день премьеры раздался звонок, и мне сообщили, что тяжело заболел друг моих родителей и что я могу воспользоваться его билетом... Итак, я присутствовал на премьере. Я сидел рядом с Горьким, Андреевым, Коровиным. После 3-го акта Антон Чехов вышел на сцену. На следующий день он уезжал лечиться за границу. Все знали, что он обречен... Зал стоя умолял Антона Чехова сесть. Но Чехов продолжал стоять весь час, пока самые блестящие и великие люди России выражали ему свою любовь. Чехов не произнес ни слова. Он улыбался и смотрел на нас своим незабываемым взглядом».
Через год после этого события семья Питоевых переезжает в Париж – в революционной России неспокойно. Георгий – студент юридического факультета Сорбонны, но как забыть о сцене в городе, где зрители ломятся в классический «Комеди Франсез» и театры Андре Антуана, Фирмена Жемье, Орельена Люнье-По, которые в различных творческих стилях откликаются на проблемы современности. Так что вечера будущий адвокат проводит в зрительных залах. А когда его отец в лучших семейных традициях создает Артистический кружок и в Париже, студент не только впервые в жизни выходит в нем на сцену, но и пробует силы в режиссуре и переводе. Именно в этом кружке его замечает великая актриса Вера Коммисаржевская, проездом оказавшаяся в Париже. Она убеждает, что юриспруденция и театр – две «противопоказанные ипостаси», что ему надо «оставить все», вернуться в Россию. И Георгий понимает: она права.
По возвращении в 1908-м в Москву, в первую очередь, – сближение с детищем «крестной», Драматическим театром Комиссаржевской. Через него – с поэтами-символистами, художниками русского авангарда и, конечно, с такими мэтрами режиссуры, как Всеволод Мейрхольд, Котэ Марджанишвили, Александр Таиров, Николай Евреинов… Именно Марджанишвили он потом назовет одним из главных своих учителей. Благодаря Комиссаржевской, он проходит еще одну отличную школу – в Передвижном театре, основанном ее сестрой, актрисой Надеждой Сарской и актером-педагогом Павлом Гайдебуровым. С этой труппой он  колесит по России, набирая опыт артиста, режиссера, художника-декоратора и даже механика сцены: «Я играл в Москве, Петрограде, по всей России и в Сибири, я играл перед всякой публикой, перед художественной элитой и перед снобами, перед буржуазной публикой и перед публикой народной».  
Он впитывает уроки и классической, и авангардной режиссуры, проходит в Германии курс ритмики швейцарца Эмиля Жак-Далькроза об использовании  пластических возможностей, врожденной музыкальности человека. И уже четко представляет, каким должен быть его собственный театр. Это первое детище Георгия Питоева появляется в 1912 году в Петербурге под названием «Наш театр». В него привлекаются другие молодые энтузиасты – актеры и режиссеры, он просуществует лишь один неполный сезон, но успеет за это время представить более двадцати спектаклей – и классику Толстого, Чехова, Мольера, Шекспира и современных авторов, например, Леонида Андреева и Бернарда Шоу.
Это – театр, который принято именовать авторским. Рука его основателя и руководителя, который сам обязательно выходит на сцену, чувствуется во всем. И в режиссуре, и в декорациях, и в подчеркнутом внимании к литературной основе пьес Георгий ориентируется на творческие открытия русской сцены, в первую очередь, Станиславского и Мейерхольда, но уже явно прослеживается его собственная театральная эстетика – лаконичная и скупая в выразительных средствах. В наше время подобное называют «бедным театром»: минимум сценических эффектов, основное внимание – на актера, использование в разнообразных качествах каждого предмета реквизита.
В то же время «Наш театр» – реалистический, пытающийся осмыслить связь личности с окружающим ее миром. И поэтому Питоев хочет «нести его  в народ». Основная  сцена театра – в петербургском Доме просветительных учреждений, но он много разъезжает по отдаленным  городам и даже деревням. Стараясь по примеру передвижных театров, таких, как у Гайдебурова и Скарской, у француза Фермена Жемье сделать своими зрителями крестьян и небогатых горожан, для которых это первые театральные представления в жизни. Однако первый театр Питоева в России оказывается для него и последним в этой стране. В Париже умирает его мать, он спешит туда и с 1914 года навсегда остается во Франции. А за пару месяцев до начала Первой мировой войны родной Тифлис одаривает его в Париже главной любовью всей его жизни. В «Доме Питоевых», по-прежнему остающемся одним из главных культурных центров французской столицы, он знакомится с восемнадцатилетней мадемуазель де Сманов.
Вообще-то, ее зовут Людмила Сманова, их родители знакомы, она – дочь надворного советника, смотрителя Тифлисского казенного театра и бывшей хористки. Солидный чиновник отдает Люду в знаменитое заведение Святой Нины для девушек из состоятельных семей. Когда же Людмила оканчивает этот кавказский аналог петербургского Смольного института благородных девиц, мать тут же увозит ее в Париж – улучшать вокал. После строго расписанной жизни в закрытом учебном заведении – бурлящий водоворот богемного города. Светские вечера, совершенствование в приятных компаниях музыкального образования, европейских языков, танцевальных навыков. И, конечно, театры. Восхищенная ими девушка пытается поступить в драматический класс Парижской консерватории, но на экзамене ей советуют забыть о сцене.
И никогда бы ей не стать прославленной актрисой, если бы Георгий ушел на фронт. Но его не берут в армию из-за плохого зрения, и Людмила встречается с ним в «Доме Питоевых». Это, по ее словам, «счастливая фатальность», у обоих возникает то, что называют любовью с первого взгляда: «Я не знаю, как выразить то озарение, которое он мне принес. Казалось, что он открыл мне новый мир, пробудил к жизни мою душу. Скоро я поняла, что в нем заключено все мое существование. Через год мы обвенчались в православном храме на улице Дарю». Она полностью разделяет отношение мужа к театру, он уже видит в ней актрису, но в Париже творческие поиски неизвестного широкой публике режиссера никому не нужны. Между тем, отец и сестра Георгия переселяются от войны в Швейцарию, туда же отправляются и молодожены. Теперь они уже Жорж и Людмила Питоефф, на французский лад. Так они и остаются в истории театра наравне с другими творческими союзами больших режиссеров и актрис – Всеволода Мейерхольда и Зинаиды Райх, Александра Таирова и Алисы Коонен, Лоуренса Оливье и Вивьен Ли…
В Пленпале, пригороде  Женевы, с 1915 года ставятся первые питоевские  спектакли вне России. Тем не менее поначалу они на русском языке: представления благотворительные – для русских военных, бежавших из плена в нейтральную страну. Затем труппа переходит на французский язык (пьесы переводят сами Питоевы), много гастролирует по Швейцарии. Она интернациональна – русские, французы, швейцарцы,  голландцы, немцы. Людмила дебютирует в ней в 1916-м в пьесе Александра Блока «Балаганчик». Репетируют, шьют костюмы, делают декорации, в основном, в их доме.  Популярность труппы растет, и Жорж создает свою компанию Theatre Pitoeff  (Театр Питоефф), которой суждено войти в историю французской культуры.
В ее спектаклях, основанных на русских традициях психологического театра, Жорж  использует собственные художественные средства. Оформление и декорации в условной манере, но трактовка литературных текстов реалистична. В 1918 уже появляется пусть небольшая, но собственная сцена. Любую, понравившуюся пьесу он ставит, не думая о доходах. И зачастую провал буквально разоряет его, приходится заново искать средства. Его дочь Анюта вспоминает, как отец даже упал в голодный обморок прямо на сцене, в «Живом трупе». Людмила же, несмотря на все трудности, повторяет: «Лишь бы это продолжалось, лишь бы можно было играть!». И муж с ней согласен.
Как и в «Нашем театре», одна поставка следует буквально за другой: за семь лет более семнадцати пьес сорока шести авторов! К произведениям Толстого и Чехова, Андреева и Мольера, Шекспира и Шоу, уже «освоенным» в России, прибавляются и осмысливаются созданные в различных художественных стилях пьесы Максима Горького, Оскара Уайльда, Генрика Ибсена, Мориса Метерлинка, Августа Стриндберга,  Станислава Пшибышевского. Такое разнообразие мировоззрений, представленных одной труппой, вызывает возрастающий интерес и у французского зрителя, перед которым Theatre Pitoeff  регулярно гастролирует с 1919 года. В итоге спустя семь лет после своего основания, детище Жоржа «получает постоянную прописку» в столице Франции – по приглашению известного антрепренера, владельца Театра Елисейских полей Жака Эберто.
С 1 февраля 1922 года в одном из трех помещений этого театра – Комеди де Шанз-Элизе – безраздельно царят Питоевы. Именно так: он и она. Ведь Людмила сыграла почти в каждом из более сотни спектаклей, поставленных ее мужем. Ее рисовал Пабло Пикассо, театральные костюмы ей шила Коко Шанель, с ней дружил Игорь Стравинский… Послушаем их друга, одного их крупнейших французских писателей ХХ века Жана Кокто: «Георгий – это сама душа, облеченная в плоть, и сей костюм, надетый наспех, так плохо защищал душу, что она отовсюду светилась. Людмила – это принявшее облик женщины дуновение, нечто неуловимое...». Несмотря на отличное владение французским языком, супруги – уроженцы Тифлиса говорят на нем с заметным акцентом. Но это вовсе не мешает их популярности. Более того, они привносят в парижскую театральную жизнь колорит своей родины. В Грузии, как и других знаменитых людей, любимых актеров не называют по фамилиям, каждый знает, что Верико и Софико – это Анджапаридзе и Чиаурели, Эроси – Манджгаладзе, Буба – Кикабидзе…  Вот и чета Питоефф сразу становится для парижан просто Жоржем и Людмилой. Достаточно появиться эти именам на афишах, в газетных заголовках – и для театралов уже излишни фамилии.
Три года весь Париж ходит к Питоевым, зачастую дающим по четыре премьеры в месяц. Но какой ценой! Весь день проведя в театре, Жорж по ночам переводит пьесы и рисует эскизы декораций. «...Питоев всегда отдавался целиком, телом, душой, нервами, кровью. Это не было ни искусством, ни театром, это была жизнь...», – вспоминал актер Антонен Арно. Сам Жорж этот период называет «битвой без отдыха, день за днем, от одной пьесы к другой».  Объяснение? «Театр должен ставить как можно больше пьес. Это необходимо не только авторам, это необходимо для роста актера и режиссера. Иначе… актеры с режиссером в некотором роде закосневают». Результат? С конца 1920-х его все чаще беспокоят боли в сердце. Хотя спиртного он не пьет, ни одной любовной связи, равнодушен к светским «тусовкам», еде и одежде.  Друзья вспоминали, что его квартира «производила впечатление временного жилища, более временного, чем их общая театральная уборная». Его самое нелюбимое время – отдых на природе: «Мне не надо видеть ни деревьев, ни гор... Все это есть во мне и гораздо красивее, чем в действительности». Может, сравним с современными  театральными звездами?
Потом Питоевы перебираются в помещения других театров, в том числе и в «Матюрен», прославившийся благодаря им. Но и там продолжается то, что Жорж называет «битвой без отдыха, день за днем, от одной пьесы к другой». А Кокто далек от батальных сравнений: «С поистине жреческой самоотверженностью, отдавшись служению театра, он открыл подлинный смысл театра, его духовность и предназначение, которое сродни религиозному культу. Это был святой театра…».  Но ох, как нелегко живется святому на грешной земле! Вот признание, сделанное незадолго до смерти: «В случае неуспеха я должен был думать о новом спектакле, ставить его в спешке и в страхе. Перед финансовыми проблемами, которые возникали каждый день, я терял голову, заболевал. В случае успеха бывало еще хуже. После 50 представлений повторение одних и тех же сцен, слов, жестов каждый вечер вызывало у меня непреодолимую неприязнь».
Супруги «все пропускают через себя», а такое даром не проходит. Уже не обращая внимания на собственную болезнь, Жорж борется за душевное здоровье жены, которая ищет уединения, отвернувшись от реальной жизни после того, как она сыграла Жанну д’Арк в пьесе Шоу. Близкие называют это «мистические кризы». Людмила то уходит из театра, то возвращается, отказывается от своих успешных ролей, называя их «адом». И несколько лет ее муж стоически переносит все это, стараясь вернуть жену к реальности. Он берет на себя все дела по дому, заботу о семи детях, родителях Людмилы и своем отце. В театре доходы уже далеко не те: без участия Людмилы публика неохотно идет даже на пьесы, всегда пользовавшиеся успехом. В труппе начинаются панические настроения.
Но если друзья называют все это «болезнью заблудившихся гениев, которые находят опору лишь в святости своего искусства», то и чудодейственное лекарство обнаруживается в этом же искусстве – в театре! Жорж объявляет о постановке «Трех сестер» – любимый Чехов всегда помогает ему в трудные минуты. Так происходит и на этот раз, пьеса имеет огромный успех, и появившиеся деньги позволяют ставить новые спектакли. Один из них, ибсеновский «Кукольный дом», излечивает Людмилу  – главная героиня Нора входит в ее жизнь поддержкой, в противовес Жанне д’Арк, нарушившей душевное равновесие. Она вновь начинает играть героинь, верящих в лучшее будущее.
А о масштабе авторитета Питоева в театральном мире свидетельствует «Картель четырех» – уникальное творческое объединение, сыгравшее огромную роль в развитии театрального искусства Франции прошлого века. В него входят театры «Атеней» Луи Жуве, «Монпарнас» Гастона Бати, питоевский «Матюрен», «Ателье» Шарля Дюллена. И все эти режиссеры единогласно заявляют о Жорже: «Из всех нас гением обладает он». Питоев вносит огромный вклад в выполнение задач «Картеля»: представить все жанры мировой драматургии, переосмысливать классику в «лабораториях драматургических опытов», сплотить лучшие актерские силы. Ему по душе основной принцип «Картеля»: «Жизнь на сцене должна быть более выразительной, чем сама реальность».
Да и без оглядки на цели «Картеля», он ищет особое решение каждой пьесы, ориентируется на самобытность автора, не признавая никаких «универсальных» систем и методик. И еще «выращивает» драматургов, в числе которых такие знаковые фигуры, как Кокто и Жан Ануй. Он постоянно повторяет, что хотел бы иметь несколько театров, ведь надо поставить еще столько пьес!». А на сцене этот актер с нетипичными  данными – бледным длинным лицом, глубоким взглядом и глухим голосом – полностью завораживает  зал. По словам Кокто, «его далекий голос был тишиной наизнанку...».  А это – уже о чете Питоевых: «Они жили в тени. В тени снов, любви к своим детям и к театру. Если они покидали эту тень, они бросались к огням рампы с безумной неосторожностью ночных бабочек. Они сгорали там, один и другая».
Жорж Питоев сгорел 17 сентября 1939 года в Женеве, ставя в последние годы жизни по пять спектаклей за сезон. В антрактах дочь делала ему массаж. Потом был инфаркт, но… «Во время болезни я работал над постановками стольких пьес, что их хватит на несколько лет». Этих лет уже не было. Но за полтора года, прошедших  от инфаркта до смерти он успевает поставить еще четыре пьесы  и пятнадцать раз выйти на сцену в своей последней постановке «Враг народа» Ибсена. Вот его последний день в описании жены: «За четверть часа до смерти он сказал мне: «Сегодня день моего рождения и сегодня я умру». Было воскресенье, ему только что исполнилось 53 года». Он знал, что семья нуждается, и последние его слова были: «Людмила, осталось всего 1500 франков...».
В годы войны Людмила преподает и играет в Канаде, вернувшись во Францию, возобновляет постановки мужа, роли которого играет их сын Саша. Но финансовые дела не поправляются, приходится давать изнурительные гастроли, из-за которых в 1951-м сгорает и она. На кладбище Cehthod под Женевой они лежат рядом – единственные драматические актеры из России, оставшиеся в истории французского театра. Их именем назван театр в Женеве, их имена на мемориальной доске на парижском театре «Матюрен».
А о родине Георгий Питоев не забывал никогда. Вот его слова об отце и матери, которых он боготворил: «Родители мои выросли в удивительном климате дружества и родства тех, кто жил на грузинской земле, родился, трудился или нашел здесь приют, будь то русские, армяне, евреи». Этот удивительный климат определил и всю его жизнь.


Владимир Головин