Из Тбилиси пришла печальная весть – не стало Тамаза Чиладзе, грузинского поэта, прозаика, драматурга, эссеиста. Его стихи известны русскому читателю в переводах Беллы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко, Юрия Ряшенцева, Ильи Дадашидзе, Наталии Соколовской и других поэтов, любивших и любящих Грузию и легендарных братьев Чиладзе – Тамаза и Отара. Проза Тамаза переведена на десятки языков народов мира, многие его пьесы поставлены прославленным режиссером Робертом Стуруа.
Можно сказать, что Тамаз Чиладзе всю свою достаточно долгую творческую жизнь был верен идеалам шестидесятников, проповедовал демократические свободы, права человека, ненависть к тирании.
Тамаза Чиладзе еще при его жизни, в Грузии, называли живым классиком. Вслед за Ильей Чавчавадзе и Акакием Церетели он боролся за богатство и чистоту родного языка. И в то же время, подобно Галактиону Табидзе, был подлинным новатором слова. Его проза – малая и большая – была оригинальна, как по содержанию, так и по форме. Несколько рассказов и повестей Тамаза Чиладзе могут украсить любую антологию: это «Журавль», «Пятница», «Полдень», «Прогулка на пони».
От нас ушел талантливый коллега, верный друг, благородный человек.
Мы будем с любовью хранить память о тебе, дорогой Тамаз!
Соболезнуем твоим родным и близким и всей Грузии, потерявшей такого сына.
Евгений Сидоров
Первый секретарь Союза Писателей Москвы

28 сентября в Тбилиси на 88-ом году жизни скончался выдающийся грузинский писатель Тамаз Чиладзе – поэт, прозаик, драматург, автор интереснейших исследований, эссе, масштабная фигура нео-Возрождения середины ХХ и начала ХХI вв. Рухнул один из столпов, державших над нами купол гуманизма, культуры, эстетики и всего того, что делает нас людьми. Произведения Тамаза Чиладзе переведены на десятки языков мира. Утрата невосполнимая... Наша семья выражает глубокое соболезнование самоотверженной сестре Тамаза Тине, не отходившей от него ни на шаг до последнего мгновения, детям Отара Чиладзе Тако и Зазе, всем родным и близким. Имя Тамаза Чиладзе навсегда войдет в историю родной литературы.

Анаида Беставашвили



Стихотворения

* * *
О, у кораблика бумажного
есть с настоящим тождество.
Ведь сколько
гордого и важного
в ребенке,
Строящем его!
Глядит он,
свой кораблик делая,
глаза большие округля,
на паруса,
такие белые,
взаправдашнего корабля.
Ребенок дует
в парус вымышленный,
Создав подобье ветерка.
А настоящий –
Он, как вымечтанный,
так недоступен он пока.
Бумажный, маленький,
Чуть тащится,
а тот уже вдали,
вдали...
Но они оба –
настоящие,
и они оба –
корабли.

Перевод с грузинского Евгения Евтушенко
1958


* * *
Если сам ты – частица сущего,
то тебе уже не до старости.
Вроде вихря, ветрило рвущего,
Тучи сшиблись с дубами в ярости.

И бокал твой, звеня заранее,
От закатного светел золота.
И похожа на тень желания
Плоть граната, лучом расколота.

И с Арагви мчащий, с ночной реки,
Ветер ищет тебя на сырой земле,
И колени твои сквозь сумерки
Так поют, как костер в непроглядной тьме.

Ты – страна раздолья цветущего,
Неприступного в дикой яркости!
Вроде вихря, ветрило рвущего,
Тучи сшиблись с дубами в ярости.


* * *
С закатом небо снимает маску,
Тебе свой подлинный лик являя.
И ты, дневную забыв обманку,
Впервые видишь весь мрак без края.

День исчезает, стремя движенье
Туда, где скрылась твоя дорога.
И – тишина, как утешенье,
Как мимолетная милость Бога.

С закатом небо снимает маску...


* * *
Я все тот же – идущий по-прежнему
По пути, никуда не ведущему.
Уподоблен я стражу прилежному –
Он так верен чужому грядущему.
До сих пор не приемлю в судьбе моей
Ни покоя, ни грохота грозного.
Вновь дает мне надежду на склоне дней
Сумрак темного утра морозного;
Я все тот же – идущий по-прежнему
По пути, никуда не ведущему.

* * *
«Это означает полет без крыльев во мраке».
Отар Чиладзе
Ты, как будто назло провиденью,
Время опередил и судьбу,
В одиночку стремительной тенью
За глухую скользнув городьбу.
Вспоминая былое сегодня я,
Как без крыльев над тучей полет.
Речь небес, столь внезапно свободная!
В ней хоть тень утешенья живет.
Там привычно тебе, где лишь звездочки
Разговаривают во мгле –
Ведь, как птица, земли ты ни горсточки
Никогда не имел на земле.
Как от жизни хмелели по чести мы!
Хоть глоток на двоих бы испить,
Чтоб из этого мира да вместе бы
На пароме Харона уплыть…

Перевод с грузинского Юрия Ряшенцева

* * *
Колокола звонят, и старомодной
печалью осеняют небеса,
и холодно, и в вышине холодной
двух жаворонков плачут голоса.

Но кто здесь был, кто одарил уликой
траву в саду, и полегла трава?
И маялся, и в нежности великой
оливковые трогал дерева?

Еще так рано в небе, и для пенья
певец еще не разомкнул уста,
а здесь уже из слез, из нетерпенья
возникла чьей-то песни чистота.

Но в этой тайне все светло и цельно,
в ней только этой речки берега,
и ты стоишь одна, и драгоценно
сияет твоя медная серьга.

Колокола звонят, и эти звуки
всей тяжестью своею, наяву,
летят в твои протянутые руки,
как золотые желуди в траву.

Перевод с грузинского Беллы Ахмадулиной

* * *
Листья за ночь усыпали двор,
словно сдернули вниз покрывало.
Неожиданно и небывало
перед нами раскрылся простор.
Даль проснуться никак не могла.
Мгла, как пальцы слепого, дрожала...
Ты уже расправляла крыла...
Что тебя на земле удержало?

ДАЧА

Раскрытые книги усыпала хвоя,
усыпала хвоя и плечи, и спины...
Но что-то сегодня творится с тобою:
грустишь и смеешься без явной причины.
А хвоя летит на столы и страницы.
И шахматы ею усыпаны тоже.
Ты тщетно пытаешься с чем-то смириться,
смятенье тебя безотчетное гложет.
Ты дачный роман разыграл как по нотам,
для дачниц прелестных плетя небылицы.
Но что-то тебя беспокоит. А «что-то» –
лицо, заслонившее прочие лица.
Ты встретил ее в городской суматохе.
Стояло такое же душное лето.
И ты обернулся и замер на вздохе.
И даже не понял, что значило это.
Как город, лицо некрасивое было,
прекрасное было, как город, и злое,
и в нем милосердие тайно сквозило,
и это тебе не давало покоя.
Не знаешь ты, что для тебя это значит...
...А книги, наверно, листают для виду.
И пусты кто не сведущ – ночами не плачет
и на мирозданье не копит обиду.
И вдруг – этот поезда крик на вокзале!
И город грохочущий – ближе и ближе,
как боль, что тебе на роду предписали,
и, стало быть, время ее не залижет.
А поезд кричит и кричит, протестуя.
И пот проступает на рельсовой стали.
...А ты вспоминаешь улыбку простую.
Такие встречаться уже перестали.


СНЕГ МАРИНЫ

Снег пошел, понимаешь, Марина!
Я просил. И к скончанию дня
снег лелеянный, снег лебединый
снизошел наконец на меня.

Ждал я долго. Как темная птица,
взгляд мой в небо летел сквозь окно.
Снег пришел, чтоб ко мне обратиться.
С чем – не знаю. И знать не дано.

Он как дар, что ниспослан немногим.
Он – твоя молодая душа.
Он сбивает меня с полдороги.
Я, как путник, застыл не дыша.

Мне казалось, я шел, а на деле –
ждал тебя, подчиняясь судьбе!
Эти вечнозеленые ели
облегчают мне мысль о тебе.

Снегопад, как беспамятство, длинный.
Женским трепетом полон простор.
Ты сегодня так близко, Марина,
как еще никогда до сих пор.

* * *
Опять мучительный, как тайна,
трепещет воздух разогретый.
В следах жары необычайной
бесшумно отступает лето.
(Мы расстаемся. Так решила
судьба. И непреложно это.)
Желтеет тополя вершина.
Бесшумно отступает лето.
Воспоминанье стало прахом.
Распалось, временем задето.
Ночь дышит воздухом и страхом.
Бесшумно отступает лето.


КРЕМАЦИЯ СТАРЫХ СТИХОВ

Я прав... Перед собой и небом прав!
А ветер мне цеплялся за рукав.
Но ветер слаб. Судьба не виновата.
Я вижу, как горят, ладонь разжав,
стихи, тобой любимые когда-то.
Так я сидел и пламя сторожил.
И различал потрескиванье жил.
Побеги звезд в окне росли и крепли.
Стихи мои – вот в этом легком пепле.
А я, глупец, всю душу в них вложил!

Перевод с грузинского Наталии Соколовской