Алена Бабенко стремительно влетела на пьедестал театра и кино и прочно заняла на нем свое особое место. Популярность пришла к актрисе после выхода знаменитой картины Павла Чухрая «Водитель для Веры» – Бабенко понравилась зрителям предельной обнаженностью чувств, искренностью и чистотой своей героини. И пошло-поехало: роли-роли-роли. Признание. У актрисы Алены Бабенко есть одно качество – она неузнаваема в каждой новой роли. Поэтому каждый раз происходит открытие новых граней ее многообразного таланта. Даже если это совсем небольшая роль – как в спектакле московского театра «Современник» «Три товарища» Э.М. Ремарка, который увидели тбилисцы.

– Алена, вы всегда неожиданны и интересны, даже в небольших работах. Иногда не сразу догадаешься, что на экране или сцене – Бабенко. Как вы относитесь к тому, что вам – первоклассной актрисе и звезде – иногда приходится играть роли второго плана?
– Наша профессия – зависимая. Я же служу в театре, не рассматриваю свою работу как работу, всегда говорю, что чувствую себя солдатом. Во-вторых, Галина Борисовна Волчек дала мне эту роль, и я счастлива хотя бы потому, что оказалась здесь, в Тбилиси, у друзей. Так получилось, что спектакли, в которых я играю главные роли, не взяли на гастроли, и для меня участие в «Трех товарищах» – это счастливейшая возможность оказаться в Грузии. Потому что я люблю эту страну и потихоньку ее изучаю. И здесь живет мой сын Никита. И так совпало, что и его семья – тоже. Еще одно совпадение: в период гастролей у сына был день рождения, и я приехала как раз на этот праздник. Никита живет в другой стране, и я редко с ним вижусь. Раз в полгода, а то и раз в год. Каждой матери будут понятны мои чувства. В-третьих, я очень люблю спектакль «Три товарища», и, конечно, мне бы хотелось сыграть роль Пат, но...

– Вы подходите для этой роли.
– Я тоже так считаю и совершенно не стесняюсь об этом говорить. Но я не худрук театра и не режиссер этого спектакля, поэтому мне не выбирать роль.

– Да, это была бы неожиданная Пат. Не лиричная.
– Вообще в романе Пат постарше, чем главный герой Роберт. Но не хочу это обсуждать – не мое дело. А по поводу неузнаваемости... Мне очень нравится меняться. Театр в этом смысле меня очень радует – здесь можно сотворить с собой что-то такое, в результате чего тебя не узнают. Остальное – спасибо родителям...

– Часто приходится слышать о том, что многое в судьбе артиста решает счастливый случай. Иногда такое утверждение даже раздражает, когда об этом говорят в связи с состоявшимися людьми искусства. Счастливый случай или все-таки нужно приложить особые усилия, чтобы добиться успеха?
– Я уважаю его величество случай. Встречу, которую ты не пропускаешь. Бывает так, что мы многое пропускаем, не замечаем. Но я не верю в случайность. Мне кажется, такое происходит, когда человек готов. Скорее, у меня такая версия. Я очень хотела в театр, у меня его не было, я переживала. К тому же у меня была неудачная история с другим театром – приглашали на главную роль в «Ленком». Не сложилось – это была очень трагичная для меня ситуация. И поскольку у меня характер неуверенного человека, я потеряла надежду и веру в себя. Веру в то, что могу быть актрисой театра. Но прошло время. Я пришла на спектакль «Три сестры» в «Современник», а потом поговорила с Волчек, и она сказала, что мечтала бы о том, чтобы я была актрисой этого театра. И уже через неделю я сыграла спектакль «Три сестры» и вошла в «Современник» в роли Маши. Буквально влетела в театр!

– Как и вообще в профессию!
– Я все время говорю, что есть рука, которая меня крепко держит и ведет по жизни. А я как маленький ребенок: «Ой, боюсь! Тут, наверное, не получится!». Очень сомневаюсь в себе, но при этом люблю учиться. А в нашей профессии, чтобы учиться, главное –преодолевать себя. Расширять границы, переступать через свои возможности, воспитывать себя. Для меня такой путь – в радость.

– Расскажите, пожалуйста, когда в последний раз пришлось преодолевать себя?
– В спектакле «Осенняя соната», где я играю вместе с Мариной Нееловой. Все-таки она величина! У меня огромное уважение к этой актрисе. Это же опять повод учиться. Что касается учебы, то у меня в ее процессе на все раскрываются глаза. А то, что рутинно, меня убивает... Репетиции «Осенней сонаты» были очень трудные, мучительные. Мне трудно было состязаться со знаниями, опытом, фантазией Марины Нееловой, вклинить свою историю. Но это были настолько точные репетиции! Суть моей героини именно такая. Мы с Нееловой играем мать и дочь, Марина Мстиславовна играет знаменитого музыканта, которая всегда была где-то, дети росли без нее, а я – ее несчастную дочь с комплексами, молчаливую. Но для меня моя Ева – гений. Такой немножко, может быть, даже аутист. Она не может объяснить мир, который видит. Аутисты вообще видят мир по-другому. Для людей материальных, с развитой логикой это недоступно. А те, у которых сознание развито на нематериальном уровне, не могут это остальным объяснить. В этом – трудность. Мне кажется, Ева талантливее матери. Просто та не уделяла ей внимание. Есть живые, веселые, понятные дети, а Ева всегда была непонятной, закрытой. Родители должны уметь вовремя рассмотреть таких детей.

– Вам не мешал великий фильм Ингмара Бергмана?
– Впервые в моей жизни мешал. Обычно я не смотрю фильмы. А если смотрю, то не обращаю на них внимание, делаю свое дело, они на меня как-то не влияют. А тут, видимо, сыграла роль гениальность создателей! Меня постоянно преследовали картинки. Пока шли репетиции, я все время ощущала себя Евой. На интуитивном уровне. Очень мешал! Кстати, любопытная история. Говорят, Бергман, когда снимал фильм, занимался в основном ролью Ингрид Бергман, которая играла мать, а Лив Ульман – она выступила в роли Евы – совершенно не уделял внимание. Она от этого страшно страдала. Когда я репетировала, то видела, что Неелова занимала все внимание, что-то предлагала, а я была где-то в стороне, в углу. И думала: «Это же надо было так совпасть – то, как снимался фильм, и наш случай!». Конечно, пьесу адаптировали. Нужно было сделать крупные планы, приблизить к зрителю. Мы переживали, что «Осенняя соната» не выдерживает театральной постановки. Ведь внутри много нюансов, которые далеко сидящим зрителям просто не будут видны. Хотелось что-то шептать, какие-то вещи говорить тихо, мы ставили какие-то «лягушки», чтобы поддержать звук, чтобы не нужно было напрягать голосовые связки. Иначе терялся смысл. Я очень люблю этот спектакль.

– И с Мариной Нееловой сразу возник контакт как с партнершей?
– Сейчас у нас полное взаимопонимание. Мы слышим, видим, возникло партнерство... Самое удивительное, что до того, как мне предложили эту роль, я увидела сон. На сцене стоит Марина Неелова, которая играет мою мать, а я – дочь. Все было где-то там, без меня сделано, понимаете? Это абсолютно моя роль – Ева. У меня в театре две роли, которые я чувствую и которые абсолютно приближены ко мне самой, – это Ева и Маша из «Трех сестер».

– Маша в чем-то близка Еве. Может быть, нереализованностью.
– Дело не в реализованности. Просто она отдельная личность. Для меня Маша – любовь... Когда она говорит: «Счастлив тот, кто не замечает, лето теперь или зима. Мне кажется, если бы я была в Москве, то относилась бы равнодушно к погоде...», то имеет в виду не Москву, а конкретного любимого человека. То есть, подразумевается: «если бы я с вами была». Москва для нее – это любовь. Маша так придумала, это связано с несостоятельностью, потерянностью в жизни. Моя героиня не знает, кто она, пишет в своей книжке: «Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста... Жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе... Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава». Почти так же говорит Ева из «Осенней сонаты»: «Если бы произошло несбыточное... и нашелся бы человек, который бы меня полюбил такой, какая я есть... я бы, наконец, отважилась всмотреться в себя». В каком-то смысле она аутист, который живет в мире, недоступном другим.

– Есть у вас еще одна замечательная театральная роль – Элиза Дулиттл. Вы не назвали ее в числе любимых.
– Что вы, Элиза Дулиттл – это была моя мечта! Я даже представить не могла, что мне дадут эту роль. Была уверена, что после Елены Яковлевой назначат какую-нибудь молодую актрису нашего театра. И когда мне предложили Элизу, я думала, что слишком взрослая для этой роли. И все-таки «Пигмалион» – немного другая история, это ввод. В «Трех сестрах» я все придумала внутри этого спектакля. То, как я чувствовала, проще было оправдать. А в «Пигмалионе» для меня много чужого. Если бы я репетировала этот спектакль с самого начала, то иначе бы многое делала, предлагала бы какие-то штуки. Так что мне сейчас неудобно работать, и никогда не будет удобно. Саму роль люблю, а вводы ненавижу. Если это небольшая роль, как Роза из «Трех товарищей», еще ничего – можно как-то перенести. А когда большая – неизбежны проблемы. И мне сейчас очень сложно.   

– Вы десять лет в театре «Современник». Какими были для вас эти годы?
– Очень насыщенными. Не помню, чтобы я отдыхала, чтобы у меня были перерывы. За три года набрала сразу шесть спектаклей репертуара! Галина Борисовна сразу доверила мне много работы. Она моя мать в театре. Сразу после Маши в начале сезона дала мне роль в спектакле «Бог резни» Ясмины Реза. Я сыграла комедийную роль глупейшей блондинки. Потом молодой режиссер Егор Перегудов поручил мне сразу две роли в спектакле «Время женщин» – мать и дочь: одна – деревенская женщина, другая – художница. А еще сыграла польку Ядвигу в спектакле «Враги. История любви» И.Б. Зингера в постановке Евгения Арье. С польским акцентом.

– Это были счастливые годы?
– Абсолютно. Стыдно даже говорить, что мне чего-то не хватает.

– В чем особенность режиссерского почерка Галины Волчек?
– Hе понимаю, как она держится в наше сложное время театрального существования. Галина Борисовна категорически не придерживается принципа – ах, давайте всех удивим чем-то суперсовременным! Да, современные технологии – это нужно, очень хорошо, чтобы в театре было много возможностей. Но разговор одного человека с другим – это для Галины Волчек главный принцип. Никаких других принципов – только психологический театр, только диалог человека с человеком! Я в этом смысле счастливая актриса. Потому что, кроме эмоций, которые существуют в театре, важна суть, смысл.

– А если вам предложили бы совершенно другую стилистику, вы бы хотели это попробовать?
– Если интересно, то да. Если бы меня отпустили в родном театре, я бы пошла, попробовала что-то новое. Я же актриса.

– Если предположить, что в современном мире есть музыка, живопись, скульптура, литература, а театра нет, чем бы вы занимались?
– Я бы снимала кино, попробовала рисовать, писать.

– Уже были попытки?
– Что-то пишу. Стихи сочиняю, какие-то маленькие рассказики. Нет времени этим заниматься. И все-таки написала сценарий, сняла уже фильм как продюсер. Надеюсь, когда-нибудь мне удастся привезти его в Тбилиси, я буду работать над этим. Есть знакомства, но нужно немного подождать. Я кино очень люблю... Но я бы поставила и спектакль, какой – не знаю пока. У меня есть крупный недостаток – я очень не уверена в себе. Я боюсь... Люблю, когда люди занимаются своим делом, делом, которому учились. И очень не уважаю тех, кто, например, начинает петь, а это у них плохо получается. Или выходят на лед.

– Хотя вы сами выходили на лед в телепроекте «Ледниковый период».
– Люблю фигурное катание, но я же не говорю про себя: ого-го! Опыт интересный – артисты со спортсменами на льду. Но я не строю из себя фигуристку. Я просто с детства люблю коньки, до сих пор ими занимаюсь.

– Вот такая одержимость профессией требует от вас каких-то жертв?
– Постоянно. Я же не зря называю себя солдатом. Потому что ты себе очень многое запрещаешь. В жизни много интересного. Хочется и это сделать, и это успеть. Вокруг интересные люди, встречи. Но ты себе запрещаешь. И семья, конечно, страдает. Но я стараюсь! Меня поставили здесь служить – я служу. С радостью.

– Что для вас самое большое счастье и несчастье?
– Самое большое счастье – когда в семье все живы, здоровы, благополучны, все живут в любви, устроены. Когда у всех есть кусок хлеба. И когда в семье нет конфликтов. Ненавижу, когда в семье конфликт!

– А когда в театре конфликт?
– Ничего страшного, когда в театре. А вот в семье – плохо. Поэтому в какой-то момент жизни я выполнила такую задачу – объединила всю семью. Не только ближайших родственников, но и двоюродных, троюродных, а еще дядь, теть, внуков. Называется «государство Сибирь». Ведь мы все из Сибири. Общаемся, не теряемся. Знаем, у кого беда, у кого хорошее событие, кому нужно помочь. И это – счастье.

– А самое большое несчастье?
– Когда этого нет!  



Инга БЕРИДЗЕ