Март 1959 года вошел черной страницей в историю грузинской литературы. Почти одновременно Грузия лишилась двух выдающихся своих сынов: ШалвуыДадиани – писателя, драматурга, артиста, режиссера, и Галактиона Табидзе – поэтического гения ХХ века. Первому из них было 85 лет, второму шел 68-й год. Этих двух титанов художественного слова объединяло многое. Галактион Табидзе был страстно привязан к своему старшему другу, возле которого всегда чувствовал себя спокойнее и увереннее, порой черпал духовную силу, находил ответы на жгучие и волнующие его по-детски чистое сердце вопросы, которых с годами не становилось меньше...
О Галактионе Табидзе, как о земном человеке, книга еще не создана: «Лицом к лицу, лица не увидать»! Галактион слишком современен. Поэтому ценен каждый факт, касающийся жизни поэта, воспоминания близких ему людей. Сколько интересного рассказала мне несколько лет назад супруга Галактиона Табидзе, тогда 96-летняя Нино Квирикадзе – женщина интересной и трагической судьбы, с прекрасной памятью. Сколько штрихов к портрету Галактиона могла добавить его приемная дочь Нуну Эбаноидзе – ученый-филолог Тбилисского госуниверситета, племянник поэта Нодар Табидзе, воспитатель сотен журналистов и филологов, и многие другие. Было что вспомнить и врачам, лечившим Галактиона, особенно в последнее десятилетие. О последнем дне Галактиона Табидзе мне в свое время рассказала замечательный врач Бабуца Немсицверидзе, которая долгие годы проработала в больнице IV Управления Минздрава Грузии. Сегодня многих уже нет в живых. Нет и этой больницы.
Именно в тот период случались с ним душевные срывы, когда он на долгое время выпадал из привычной ему колеи. Кто может рассказать о всех перипетиях той внутренней душевной борьбы поэта, его сложных и противоречивых отношениях с Союзом писателей Грузии, официальными органами власти, как не его близкие и родные?
Еще недавно мы оценивали все с классовых позиций, с позиций «серпа и молота», и не всегда были беспристрастны. Галактион жил и творил по своим канонам, канонам истинного Поэта, опередившего свое время. Он по-рыцарски служил Поэзии, родной Грузии, которая вытеснила из его сердца все остальное...
Галактион Табидзе... Каких только эпитетов он не удостаивался при жизни, им мог бы позавидовать поэт любой страны: «Царь поэтов! Моцарт поэзии! Титан лирики!..» В поэтической Грузии мастеров художественного слова всегда боготворили. Лучших из них называли по именам – Шота, Илья, Акаки, Важа... Этот список еще в молодые годы продолжил Галактион Табидзе! Полвека он по-рыцарски служил поэтической музе, затронув, казалось бы, никем еще не ведомые струны. Двенадцать полновесных томов оставил он безгранично любимому грузинскому народу...
Утром 17 марта 1959 года, поддавшись на уговоры близких, Галактион согласился снова лечь в лечкомбинат. Так именовали в городе поликлинику-больницу IV Главного управления Минздрава Грузии, расположенную на проспекте Ильи Чавчавадзе. В сопровождении своего любимого племянника Нодара Табидзе он, робко переступил порог кабинета главврача Петре Кереселидзе, но того на месте не оказалось, и его принял заместитель Кале Палавандишвили. Галактион был одет в старый серый костюм. Он, конечно же, нервничал, но не подавал вида. Молча наблюдал за оформлением документов, молча последовал из кабинета в приемную и только тогда, когда услышал, что ему предлагают расположиться на третьем этаже в «палате люкс», наотрез отказался и попросил уложить его на прежнее место, на четвертом этаже, в палате N18.
Это было неврологическое отделение. Когда в предыдущий раз его укладывали в лечкомбинат, то там не были свободными ни люкс, ни полу-люкс (такие палаты имелись на каждом этаже), и по этой причине Галактиона поместили в трехместную палату одного. Однако на этот раз именно эта палата и была занята больным и ухаживающей за ним супругой. Начались долгие переговоры, уговоры по их переводу в другую палату. И все это время Галактион молча ждал своей участи в приемном отделении больницы.
Отказ лечь на третьем этаже не был капризом. Совсем недавно там, в палате люкс, лежал прикованный к постели его лучший друг Шалва Дадиани, которого он боготворил. Галактион думал о Шалве. Вспомнил почему-то, как по-детски всегда радовался, когда тот обращался к его супруге по телефону: «Калбатоно Нино, попросите великого Галактиона». В этих двух-трех словах было столько тепла и доброты! «Шалва доверится мне везде и всегда», – иногда говорил о нем Галактион.
Мысли Галактиона вновь вернулись к Шалве Дадиани. Какое наслаждение было беседовать с ним. Они оба лежали в феврале-марте того злополучного года в лечкомбинате. Один на третьем, другой – этажом повыше. По вечерам, когда прекращалась врачебная суета в больнице, Галактион спускался вниз, и они вели долгие задушевные беседы.
Шалву Дадиани к тому времени уже не раз успели покритиковать и на партийных форумах, и на писательских собраниях. Галактион отлично знал все перипетии той открытой и закулисной возни, развернутой вокруг его лучших друзей. Рассуждал по-философски: если есть Моцарт, должен был быть и Сальери. Сильных никогда не любили... Немало доставалось и Галактиону. Нет, нет. Открыто его не критиковали, не осмеливались. Как-никак его величали первейшим революционным поэтом, первым ленинским орденоносцем Грузии, народным поэтом, академиком АН ГССР. Галактиона всегда это коробило, но он не протестовал – нравится, пусть и называют. Но с Союзом писателей Грузии отношения почему-то не складывались. Галактион переживал это по-своему: с печалью в сердце и с грустью в глазах. Сын священника Галактион с 16 лет учился в Тбилиской духовной семинарии. С этого периода и печатался. 100 лет тому назад вышел его сборник «Артистические стихи», который позже с дарственной надписью он подарил великому писателю и даровитому артисту – Шалве Дадиани.
Нам уже никогда не узнать, о чем беседовали в те зимние вечера два мудреца. Один – сын писателя и общественного деятеля, другой – сын сельского учителя, а ныне глубоко почитаемые и любимые народом. Воспоминание о Шалве Дадиани еще раз резануло сердце Галактиона. Его потому и вернули домой, чтобы он невзначай не узнал о смерти друга от окружающих, ибо все знали его привязанность к Шалве. А затем вновь привезли, чтобы скрыть даже похороны. Но не ведомо было тогда им всем, что он уже все знал, но, как всегда, не показывал вида. Страшная по силе буря проносилась в душе Галактиона. После смерти Шалвы Дадиани ему было очень тоскливо и одиноко.
Галактион, кажется, и не замечал извиняющихся лиц, снующих взад-вперед людей в белых халатах. Он сидел молча, иногда кивая головой в ответ на приветствия. В глазах его была неподдельная грусть. Мысли унесли его в далекий 1916 год. Тогда в Кутаиси он впервые увидел стройную, с выразительными глазами 19-летнюю сестру своего друга – Нино Квирикадзе. Она восторженно смотрела на Галактиона, о котором много слышала и которого обожали все кутаисские красавицы. Прекрасная была пора. Всего за год до этого великий Акакий Церетели пророчествовал молодому поэту большое будущее.
Затем он уехал в Москву и Петербург. Здесь с интересом вращался в кругах демократической интеллигенции, традиционно бывшей в оппозиции царскому режиму. Его поэтическая душа всегда восставала против тирании, в какой бы форме она не проявлялась. Вместе с русскими поэтами-единомышленниками он восторженно встретил февральскую революцию, сокрушившую самодержавие, от гнета которого страдала и свободолюбивая Грузия.
На одном дыхании было создано тогда стихотворение «Дрошеби, чкара!» («Знамена, скорей!»), в котором воспевалась свобода, единение народа. Потом в Грузии это десятистрочное стихотворение стало чуть ли не обязательным атрибутом партийных и комсомольских форумов. Его декламировали лучшие артисты. Может, по этой причине и считали его певцом революции, а может, и потому в 1939 году сделали первым в республике кавалером ордена Ленина. Но он вложил совершенно иной смысл в это стихотворение, хотя членом партии большевиков он так и не стал! Странно, подумал Галактион, что репрессии обошли его стороной. Подумал и замер. Обошли ли? В мыслях вновь предстала его первая супруга Ольга Окуджава. Из семьи Окуджава пострадали несколько человек. Это была его боль.
И все же Бог был милостив к нему. В годы войны они вновь встретились: Нино и Галактион. Нино была также прекрасна, скромна и остроумна. Им было тогда, о чем вспомнить, поговорить. Галактион хорошо знал, что ее муж Давид Эбаноидзе был тоже расстрелян, что Нино с двумя малолетними детьми выселили из прежней квартиры по улице Дзержинского, 5 как семью врага народа. Знал, что Нино приходится разрываться между работой в адвокатуре и домом, чтобы свести концы с концами. И самому Галактиону было туго... В 1943 году они стали мужем и женой. Сколько было в те суровые года счастливых минут, радостных встреч в домашнем кругу.
Галактион вспомнил день, когда его избрали академиком Академии наук Грузии (1944), его приемная дочь Нуну, которую он всегда с любовью звал Нукой, вместе с мамой испекли огромный пирог. Сколько было тостов, стихов...
У Галактиона не было своих детей, что порой для некоторых «доброжелателей» становилось поводом уколов в больное место, поэтому всю свою нерастраченную любовь к детям он перенес на детей своего брата и Нино. Он гордился ими, радовался их успехам и добрым кругом друзей. Нуну часто приглашала их к себе домой. О, как радовало сердце поэта такое собрание молодых! В эти минуты Галактион преображался, с удовольствием читал свои новые стихи, читал с упоением, без устали.
Галактион любил молодежь. Это знали все. Помню, когда в городе мы, тогда еще студенты-школьники, видели Галактиона (а он очень любил бродить по улицам, то ранним утром, то поздним вечером), сразу же окружали его, с восхищением глядя на автора «Луны Мтацминды», «Мери» и ..., кто перечислит все его шедевры? Ловили каждое его слово и всегда удивлялись его доступности, скромности и простоте. Галактион природой был заряжен мощной обоймой грузинского юмора, много шутил и тонко подмечал удачно сказанное нами слово.
Мы, сололакские ребята – тогда еще романтики, все свое свободное время проводившие на проспекте Руставели, часто встречали на этой главной улице столицы великого Галактиона. Знали, что он хорошо относится к молодежи и редко упускали возможность пообщаться с любимым поэтом. Нередко видели его с великим Константином Гамсахурдиа, одетым всегда в национальную чоху и выделявшимся неподражаемо узкой талией.
Нередко поэта можно было застать у Евтихия Жвания – одного из пионеров грузинской фотографии. Они были старыми друзьями, Евтихий знал, что Галактион очень любил красное вино «Киндзмараули» и всегда держал его про запас специально для него. Именно в один из таких визитов Евтихий Жвания и запечатлел поэта в черном набади. Это оригинальное фото до последнего дня украшало салон-ателье «Фото Жвания» на проспекте Руставели, 14, которого, увы, сегодня нет...
Его слабостью были поэтические вечера (только ли его). Галактион всегда тщательно к ним готовился, что-то писал, переписывал, составлял план. Однажды задумал проведение цикла творческих вечеров и почему-то выбрал для этой цели зал консерватории. Составил и напечатал афишу, на которой красными буквами красовалось его имя. Еще и еще раз перепроверил все свои записи. Однако получилось так, что народ не пришел. То ли оттого, что он не поставил об этом в известность Союз писателей, то ли по каким-то иным неизвестным причинам. Галактиона стали уговаривать перенести вечер. Сначала писатели, потом его брат Прокле, затем Нино, но – бесполезно. Он выступил в почти пустом зале. Необыкновенно волновался, почему-то не мог собраться с мыслями. Да, грустная была картина.
Галактион тяжело переживал свое поражение. К нему вновь подкралась болезнь. Чуть позже в домашнем кругу он скажет как бы про себя: «Чтобы убить поэта, пуля не нужна. Его убьет слово и слово же оживит». Домашние, друзья старались вывести Галактиона из этого состояния. Он вспомнил, как Нино читала ему его же стихи. Он, так любивший слушать чтение, закрывал ладонями лицо и решительно просил остановиться: «Убивают слова, не напоминайте о моих стихах…».
Чаще, чем прежде, Галактион просил домашних поздними вечерами погулять с ним по городу: «Что-то душно мне дома». Любил он прогулки и спозаранку. Однажды, выйдя из дому рано утром, Галактион медленно побрел к реке и также спокойно шагнул в Куру... Тогда Бог оказался милостив к нему, спасла одна мужественная женщина. Галактион вспомнил ввалившуюся в комнату, ошарашенную Нуку, перед которой он предстал в своей любимой позе, лежа на боку, подперев голову правой рукой. И не дав ей вымолвить ни слова, весело сказал: «Видишь, Нука, хоть и открыл я спортивный сезон, но спортсменом оказался никудышным» (Это было в апреле). В этом была вся натура Галактиона.
Однажды Галактион вместе с супругой Нино поехал во Мцхета, зашли в Светицховели. Шло богослужение, пел церковный хор. Вдруг ни с того, ни с сего Галактион начал ему подпевать. Бедная Нино готова была сквозь землю провалиться от стыда, а ему хоть бы что. Потом, оказывается, священник искал того человека, который так чудесно подпевал хору. Подобных казусов на веку Галактиона было немало.
Как-то вечером Галактион неожиданно сказал Нино: «Знаешь почему застрелился Маяковский? На его творческий вечер, которому поэт придавал большое значение, не пришел народ. Рожденный в Грузии, он как бы унаследовал и грузинскую душу. Поэтому не вынес унижения и погиб... Думал, что его поэзия, наверное, никому не нужна».
Нино Квирикадзе навсегда запомнила, с какой грустью произнес тогда эти слова Галактион.
...Наконец-то освободили палату N 18. Галактион, несмотря на усталость, не прилег, а уселся на стул, и мысли его опять помчали в прошлое. В лечкомбинате хорошо знали Галактиона, он часто бывал их пациентом, и поэтому не удивлялись его причудам, считая это характерным для гениальных людей. К нему заглянула дежурная медсестра Елена Ананиашвили. Сколько раз она видела, как в три-четыре часа ночи Галактион выходил из своей палаты и долго прогуливался по коридору. Она волновалась за него и когда однажды сказала об этом врачу Андро Гвамичава, тот попросил медсестру не беспокоить поэта и разрешить ему делать все, что ему захочется.
Галактион вышел в коридор. Врач Андро Гвамичава, собиравшийся домой, увидел Галактиона, подошел к нему. Они поговорили несколько минут. Дождавшись его ухода, Галактион прошел в кабинет врача, он и раньше часто сюда заглядывал, чтобы позвонить по телефону. Снял с себя теплый больничный халат и аккуратно перекинул через кресло. Достал из кармана байковой пижамы связку ключей, две сберкнижки и небольшой блокнот, подаренный ему под Новый год внучкой Мариной. Затем придвинул стол к окну, распахнул его. Спокойно встал на стулья и на какие-то доли секунды застыл в проеме окна с распростертыми руками и... шагнул в бессмертие. Раздался страшный грохот, затем еще. Галактион с четвертого этажа сначала упал на лежащие во дворе на уровне второго этажа каменные плиты, а затем оттуда на асфальт. Было около шести часов вечера 17 марта. Сбежалась чуть ли не вся больница. Бегом вернулся врач Андро Гвамичава. Галактиона уже уложили на носилки. Вся побелевшая медсестра Елена Ананиашвили сделала ему укол кофеина, но все усилия медиков уже были напрасны. Галактион мертв…
Гроб с телом Галактиона несли на руках от дома Союза писателей по улице Мачабели через сегодня бывшие ул. Кирова, Дзержинского, Читадзе, Чонкадзе до последнего пристанища поэта.
Поэта похоронили в пантеоне писателей и общественных деятелей Грузии на Мтацминда, где несколькими днями раньше проводили в последний путь Шалву Дадиани. Видимо, душа Галактиона мечтала соединиться с душой друга. Казалось, весь город пришел попрощаться со своим любимым Галактионом, чувствуя почему-то и свою вину перед этим по-детски чистым и легко ранимым человеком, так похожим на каждого из нас и так не похожим ни на кого. В гробу Галактион казался уснувшим. Было что-то возвышенное в его неподвижном лице...


Леван ДОЛИДЗЕ