…Угасла жизнь выдающегося мастера кисти и слова Элгуджи Бердзенишвили. 25 декабря 2018 года ему исполнилось 93 года и через 7 дней, 1 января 2019 его не стало. Перестало биться его доброе и щедрое сердце, которое всем желало радости, счастья и не знало зависти и злобы. Нарушилась целостность плотской оболочки прекрасной личности, но сознание до последнего вздоха осталось ясным, незамутненным. Он ушел, унося с собой множество творческих замыслов, планов…
С Элгуджей Бердзенишвили и его друзьями я познакомился еще в юности в Кировском (ныне Верийском) парке. Здесь по вечерам собиралась творческая молодежь 60-х, засиживаясь до глубокой ночи, обсуждая футбольные матчи и споря об искусстве. Почти все они минимум раз были исключены из Академии художеств по обвинению в формализме, но впоследствии восстановлены. В те времена малейшее отступление от социалистического реализма строго каралось чиновниками, правящими академией.
Кировский парк посещал и брат Элгуджи, в дальнейшем один из выдающихся скульпторов современности. Постоянными посетителями парка были Зураб Нижарадзе, Элгуджа Амашукели, Резо Тархан-Моурави, Эдмонд Каландадзе, Джибсон Хундадзе, Александр Бандзеладзе, Нодар Малазония, Коки Махарадзе, Леван Цуцкиридзе, Дима Эристави, Джуна Микатадзе, Гулда Каладзе, Тенгиз Мирзашвили, Вахтанг Давитаиа, Гиви Тоидзе, Кока Игнатов, Гоги Церетели и многие другие.
Тут же, неподалеку, располагались замечательные представители грузинской литературы – Чабуа Амирэджиби, Нодар Думбадзе, Арчил Сулакаури, Эдишер Кипиани, Мухран Мачавариани, Шота Чантладзе, Шота Нишнианидзе, Гиви Дзнеладзе, Резо Инанишвили, Арли Такаишвили, Тамаз Чхенкели, Нодар Гурабанидзе, Гурам Панджикидзе, Тамаз и Отар Чиладзе, Заур Болквадзе, Анзор Салуквадзе, Гиви Гегечкори, Джансуг Чарквиани, Гурам Рчеулишвили, Важа Гигашвили, Гурам Гегешидзе, Нугзар Церетели, Эрлом Ахвледиани, Зураб Кикнадзе, Гиви Шахназари, Вахушти Котетишвили, Давид Цередиани, Виктор Рцхиладзе, Бесик Адеишвили…
С Элгуджей Бердзенишвили мы сблизились сразу. Он был заядлый книгочей. Некоторые тогда даже считали, что он больше привержен к чтению книг, нежели к занятиям живописью. Однако никто не мог отрицать, что он наделен особым даром живописца. Мы с ним делились впечатлениями от свежепрочитанных книг. Я уверен, он и тогда писал прозу, но никому о том не говорил. Надо сказать, что рассказчиком он был замечательным.
Страстный поклонник древнегреческого искусства и образа жизни древних греков, Элгуджа понимал и чувствовал мир, красоту жизни так же, как они, природа для него была живым существом, как сам он признавался – «в этом я настоящий язычник».
Многому он учился у великих мастеров Ренессанса – Леонардо, Микеланджело, Рафаэля, Боттичелли, Верроккьо, Тициана, преклонялся перед «вечно живым искусством, которое превращает прошлое в настоящее». Однажды я сказал ему: «Когда ты одеваешь свой берет, становишься похожим на автопортрет Тициана, и с возрастом ты стал таким же плодовитым, как он». Элгуджа промолчал, но улыбнулся.
Ему не свойственно было оставаться в рамках какой-либо одной эпохи, и это придавало масштабность его взглядам. Любимой книгой Элгуджи были дневники Делакруа. Он с удовольствием вспоминал восторженные письма Бодлера о великом французском живописце. По его мнению, лучше всех понимают художников поэты и в доказательство приводил Аполлинера, который самоотверженно поддерживал художников новых направлений – кубистов и сюрреалистов.
В творчестве Элгуджи Бердзенишвили особое место занимала Испания. Путешествие по Пиренейскому полуострову он считал счастливейшим событием своей жизни. Впечатления от посещения знаменитого мадридского музея Прадо не тускнели в его памяти. Он часами мог рассказывать о полотнах Веласкеса, Сурбарана, Гойи, Эль Греко. Испанские мотивы, образы, оставив прекрасный и неизгладимый след в его душе и воображении, естественно влились в его творчество.

***
Последние два месяца его донимали приступы желчнокаменной болезни и невыносимые боли в пояснице. Он с трудом передвигался по квартире, с трудом сгибался и разгибался. На какое-то время боли отступали под действием лекарств, но работать ни кистью, ни пером он не мог. Это его глубоко удручало. Единственное, что оставалось в утешение – это неразлучные спутники всей его жизни, книги, их он читал и перечитывал.
25 декабря на католическое Рождество близкие поздравили его с 93-летием. А через 7 дней, стоя, подобно древним хевсурским рыцарям – встретил он смерть.
Феномен смерти был предметом его раздумий и одной из важных тем его творчества. Смерть появлялась в его произведениях иной раз в конкретном суровом облике, облачении, и тогда невольно вспоминались кошмарные новеллы Эдгара По. С большим мастерством, с лиризмом, в меру разбавленным гротеском, написан рассказ «Таков обычай». Здесь смерть, эта неминуемая участь человека и всего живого, не столь ужасна и не возбуждает чувства страха. Автор взирает на свою смерть и погребение глазами покойного. Лаконичная фраза, как бы произносимая покойным, – «Таков обычай», рефреном сопровождающая описание многовекового ритуала, каждый раз приобретает особый оттенок. И при всем том, а может вопреки, рассказ Элгуджи Бердзенишвили преисполнен не только красотой и силой, но необоримым стремлением и любовью к жизни. В подтверждение приведу маленький фрагмент: перед выносом усопшего появляется необыкновенно красивая золотоволосая юная дева с букетом фиалок в руках. Она склоняется над усопшим и рассыпает ему на грудь букет фиалок.
«Золотая коса ее скользнула на меня… Она вмиг повернулась и ушла. Присутствующие зашептались, но я не понял, почему. Только что-то вспомнилось мне, виной тому был аромат фиалок. Он увел меня далеко, очень далеко, он напомнил мне деревню, весну, яблони в цвету… Мама послала меня к источнику, там, в ущелье стоял огромный бук, и из-под его корней тихонько капала вода. Долго ждал я, пока капли наполнят медный тунги-кувшин… В замшелый деревянный желоб капала вода… И вот там, на пригорке неподалеку я впервые увидел такое бесчисленное множество, такое буйство фиалок! Фиалки были повсюду, куда не кинь взор, – и под замшелым деревом, и поверх каменной ограды – везде цвели фиалки. Я прилег на прохладную траву и стал вдыхать нежнейший аромат жизни…».
Вчитаемся в строки этого фрагмента. Нетрудно будет узнать в прекрасной золотоволосой незнакомке увековеченную гением Боттичелли юную богиню Венеру. Да, это она с ее длинной золотой косой, стоящая на большой белой раковине средь пенящихся морских волн. В творчестве такого художника, как Элгуджа Бердзенишвили, столь прозрачная реминисценция не удивительна, более того – органична для его внутреннего мира, его идеалов, мироощущения и творческих интересов.
Выше я говорил о том, каким увлеченным читателем был Элгуджа. Кнута Гамсуна и его ранние романы – «Виктория», «Пан», «Мистерии», – он особо выделял, на сюжет «Мистерий» создал замечательные графические иллюстрации. «Мадам Бовари» и «Саламбо» Флобера считал высшим проявлением писательского мастерства, а «Хаджи-Мурат» Л. Толстого – непревзойденным произведением, созданным на документальном материале. Знал наизусть самые сильные пассажи из романов Ф. Достоевского. Любил перечитывать «Волшебную гору» и «Доктора Фаустуса» Томаса Манна. Очень привлекали его Франц Кафка, Марсель Пруст, Фолкнер с его головокружительным динамизмом. Предметом его постоянного восхищения были исландские саги с их суровой правдивостью и лаконизмом, когда одной сжатой фразой сказано столь многое. Особенно нравилась ему «Ниал-сага», безупречно переведенная Георгием Джабашвили. Этому произведению он посвятил интересное эссе. На его рабочем столе неизменно лежали «Диалоги» Платона в переводе выдающегося переводчика, писателя Бачаны Брегвадзе. Элгуджа считал, что мало кто из современников внес столь значительный вклад в грузинскую культуру, как Бачана.
С глубоким сожалением вспоминал он безвременно погибшего Гурама Рчеулишвили. Молодой, полный творческих и физических сил автор «Смерти в горах» тогда, в 60-м, не подозревал, что очень скоро сам встретит ее, спасаясь в штормовом море, и не успеет заявить свой яркий талант во весь голос.
С большим вниманием и профессиональным интересом относился Элгуджа Бердзенишвили и к творчеству друга юности Гурама Рчеулишвили – Гурама Гегешидзе. Недавно опубликованный роман Г. Гегешидзе «Угасание света», в котором автор с эпическим спокойствием повествует о тяжелейшей участи Грузии с 50-х годов вплоть до распада Советского Союза.
Элгуджа Бердзенишвили внимательно следил за современным литературным процессом, всегда радовался успехам наших писателей. Незадолго до кончины он поделился со мной впечатлением от небольшого сборника рассказов «Сон» ученого, биолога Левана Мусхелишвили (сына известного историка Давида Мусхелишвили). Его рассказы, как сказал Элгуджа, напомнили ему прозу Борхеса. Живопись и литература, книга, для него были нерасторжимы, он жил в этом прекрасном мире. Он готовился к написанию, как сам говорил, особого романа. Знал, с чего начать и чем закончить это произведение, собирался использовать в нем богатый опыт своей жизни. Все было продумано, оставалось засесть и писать, писать… Но – не довелось. Не хватило жизни.
Александр Блок с глубоким уважением относился к прозе художников. Подобно многим он считал, что художники воспринимают мир с детской непосредственностью, что они избегают лишних эпитетов, всяческих украшений, благодаря чему достигается классическая простота. Проза Элгуджи Бердзенишвили именно такая. Он много и напряженно работал над точностью и пластикой фразы. Каждый его рассказ имел варианты. Многое он порвал и уничтожил. Характерной особенностью его прозы является мифологизм, совершенно свободный от какого-либо схематизма. В своеобразно осмысленные предание или историю он с большим вкусом вносил поэтические картины, что придавало особую свежесть и привлекательность непринужденному повествованию. В качестве примера вспомним хотя бы рассказ «Творение», в котором он магией своего воображения воскресил и вдохнул новый дух в много раз обработанный миф о Пигмалионе и Галатее.
Безусловно не пустые слова, что поэзия произошла из мифа, питалась мифом и впоследствии отделилась от мифа. Величайший знаток античной поэзии и искусства, до корней постигший их бесчисленные закономерности и тайны Фридрих Шлегель не зря писал: «Истоком всей культуры, всех учений и наук греков был миф». Это прежде всего касается художественного слова – поэзии и прозы.
Года два назад журнал «Русский клуб» опубликовал великолепное эссе Элгуджи Бердзенишвили «Фантазия живописца» в переводе Камиллы Мариам Коринтэли, в котором автор своеобразно и оригинально показывает творческие особенности двух великих мастеров – Сальвадора Дали и Поля Сезанна. Финал эссе неожидан и великолепен: под нарастающий перезвон колокольчиков возникает пейзаж Ла Манчи и два всадника, один на лошади, другой на осле, в которых безошибочно можно узнать Дон Кихота и Санчо Пансу. Слышится их негромкий диалог с подтекстом, из которого все становится ясным. Передать это невозможно, это нужно прочитать.
Жемчужинами дивного ожерелья блистают небольшие эссе Элгуджи о его любимых художниках, например, о Ван Гоге, полотна которого он с восторгом и благоговением созерцал в Москве, в музее Пушкина. Под впечатлением от картины «После дождя» он написал эссе «Розы Ренуара» и другие, которые он собирался опубликовать.
Об Элгудже Бердзенишвили можно смело сказать, что он с равным мастерством владел магическим искусством и живописи, и графики. Воссозданные его кистью красивейшие пейзажи его родной Гурии (многие из них он раздарил) очаровывают необычайным богатством красок и поэтичностью.
Прекрасны его портреты, например, портрет девочки, замечательный портрет знаменитой грузинской певицы, первой исполнительницы джаза Гиули Чохели и другие. В портретах, как и в любой другой работе, можно сразу узнать неповторимую манеру Элгуджи Бердзенишвили.  Виртуозна его линия, что прежде всего проявилось в книжной графике. Я не стану перечислять его работы, но необходимо выделить из них одну – это иллюстрации к школьному учебнику «Дэда эна» («Родная речь»), выполненные Элгуджей Бердзенишвили по просьбе известного литератора Вахтанга Родонаиа. Здесь подлинный праздник красок и линий производит неотразимое впечатление.
У Элгуджи было развито чувство благодарности. Особенно ярко оно проявилось в опубликованном им в газете «Литэратурули Сакартвело» («Литературная Грузия») воспоминании о его первом педагоге рисования, воспитателе многих поколений во Дворце пионеров и школьников, Григории Месхи. Это воспоминание получило большое одобрение читательской общественности. Из педагогов Академии художеств Элгуджа глубоко уважал и чтил великого Серго Кобуладзе, художника ренессансного взлета, репродукции творений которого (гениальный портрет Данте, несравненные иллюстрации к «Вепхисткаосани») украшали стены его рабочей комнаты.
Более года назад Фонд культуры Грузии, руководимый выдающимся инженером, академиком Тамазом Шилакадзе (ранее председателем этого фонда был Мераб Бердзенишвили), решил представить Элгуджу Бердзенишвили к премии имени Эквтиме Такаишвили и вручить ему памятную медаль. Только лишь благодаря глубокому почтению к имени этого подлинно Божьего человека, Эквтиме Такаишвили, Элгуджа не отказался от награды. Торжественная церемония состоялась в построенном Мерабом Бердзенишвили культурном центре «Муза». Сам Элгуджа по состоянию здоровья прийти туда не смог, но из своего дома он тепло приветствовал и благодарил присутствующих, и мы видели его лицо на экране.
Я не встречал в жизни человека, у которого было бы такое непорочное и такое доброе, без тени зависти, сердце, как у Элгуджи. Он был на редкость скромен. Ни разу не устроил персональной выставки, не стремился ни к каким регалиям, звание заслуженного художника Грузии уступил своему коллеге и прожил всю свою жизнь так, что никакой помощи ни от какого правительства не просил и не получал. Зато Мераб Бердзенишвили, пока был жив, всегда заботился о младшем брате. Единственный альбом его работ издал Мераб, как и два объемистых сборника прекрасных рассказов.
Я намеревлся сделать большое интервью с Элгуджей. Он подобные вещи не любил, но мне не отказал. «Только немного подожди», – сказал он мне. Я заранее составил вопросы, и он знал, о чем мы будем говорить. Я попросил его рассказать о Мерабе что-нибудь, чего кроме него никто не знал. Он согласился. Но я и сам никак не мог выбрать день, когда мы с ним могли бы спокойно засесть за работу. Ничего не должен человек откладывать. Сейчас я очень сожалею об этом.
Помню, как-то раз я уходил от него, и он меня провожал. Когда я уже спускался по лестнице, Элгуджа, улыбаясь, сказал мне: «Знаешь, это я тебе говорю не для прессы, если я что-то сделал в живописи или в литературе, так это благодаря холоду и Нате»…
Элгуджа не любил холод, не любил зиму. Уже с наступлением осени он тепло одевался и предпочитал не выходить из дому. Читал, писал и рисовал. Рядом всегда была и помогала жена – Ната Джанелидзе, прекрасный германист, которая несколько лет назад, к его несчастью, скончалась. Остались пять замечательных портретов, созданных им. Именно калбатони Ната втайне от него принесла его рассказ «Хасанбегура» известному писателю, редактору и общественному деятелю Вахтангу Челидзе, который сразу же опубликовал его в редактируемой им «Литэратурули Сакартвело» («Литературной Грузии»).
В современной грузинской прозе не много найдется рассказов, которые можно поставить рядом с «Хасанбегура» Элгуджи Бердзенишвили. Это истинный шедевр. Признанный классик грузинской прозы Резо Инанишвили, чье мастерство, стиль и глубочайшее знание тонкостей грузинского языка общеизвестны, выразил свое восхищение этим рассказом, излучающим «библейский незамутненный свет». То, что Элгуджа Бердзенишвили смог показать, открыть словами песни «Хасанбегура», – это большая виртуозная литература», – так оценил Резо Инанишвили этот рассказ.
Наш дорогой Элгуджа Бердзенишвили не мог бы пожаловаться на краткосрочность его жизни. Тем не менее столько чего осталось неосуществленным. Остались эскизы нескольких полотен – большой букет цветов и характерные только для его манеры письма  фигуры женщин и мужчин. Благодаря этой манере из тысяч узнаешь работу Элгуджи. Остался ненаписанным от начала до конца продуманный роман и сравнительно малые прозаические сюжеты, которые дальше замысла не пошли.
Мне вспоминаются слова очень своеобразного русского поэта и безупречного переводчика поэзии Поля Валери и «проклятых поэтов», эссеиста, человека колоссальной эрудиции, Вадима Козового, которого я близко знал (с 80-х годов он жил в Париже, где и умер). Когда в глубокой старости скончался его старший друг, выдающийся французский поэт и график Анри Мишо, Вадим написал мне в письме: «Смерть таких людей всегда преждевременна». То же самое относится и к Элгудже Бердзенишвили.
В мой прошлый визит, оказавшийся, увы, последим (тогда он уже не мог держать в руке перо), он прочитал мне свой новый рассказ, написанный с присущим ему мастерством, в основе которого лежала грустная история, происшедшая с отцом известного грузинского режиссера Вахтанга Таблиашвили.
Когда в древнем Кутаиси бывшие власти тех лет варварски взорвали прекрасный мемориал Победы в Великой Отечественной войне, творение Мераба Бердзенишвили, Элгуджа не меньше самого автора переживал это позорное событие, как и второй подобный факт, совсем уже ничем не объяснимый: великолепная скульптура великого царя Грузии Давида IV Агмашенебели (Строителя) была перенесена с одной из центральных площадей Тбилиси на Дигомскую трассу, фактически на задворки, в малодоступное место, где она почти и не видна. Думаю, тут комментарии излишни. Остается надеяться, что современные власти постараются поскорее исправить то, что еще возможно исправить, и вернут скульптуру Давида Агмашенебели на подобающее ему место.
Элгуджа Бердзенишвили относился к числу тех людей, которые глубоко входят в сердце. Открытый дружбе, сердечный, лишенный всякой фальши, лицемерия, умеющий сказать правду, не обидев человека, жизнестойкий и жизнелюбивый – таков был Элгуджа. Его слово всегда бывало взвешено, обдумано. Помню, мне он говорил: «Ты, дорогой мой, очень горяч в оценке людей, поостынь и не спеши». Никогда он не изменял кредо художника, творца, его принципы были тверды. Его творческий жар никогда, до самого конца, не остывал. Он готовился издать свою третью книгу, куда вошли бы рассказы и эссе. Сюда же должны были войти маленькие истории, которые сам он называл по-грузински ласкательно «митуки», то есть «мифики». По страницам газет и журналов рассыпаны многие его статьи, воспоминания. Собрать все это осталось его неисполненным желанием, которое мы, его друзья, должны осуществить.
Мне хочется обратиться к сидящим часами у компьютеров нашим молодым – если хотите очутиться в мире мужества, чистоты, любви и прекрасного, в мире света и добра, из которого не захочется выйти, – читайте книги Элгуджи Бердзенишвили!
***
Вечером 30 декабря 2018 года Элгуджа позвонил мне по телефону. Он говорил медленно, с трудом выговаривая слова. Я понял, что у него опять приступ боли в спине. «Завтра такой день, возможно, я не смогу с тобой поговорить, – сказал он мне. – Потому я заранее поздравляю тебя с наступающим Новым годом и желаю здоровья и благополучия тебе вместе с твоей семьей». Я, конечно, тоже поздравил его и, насколько мог, постарался приободрить. Я думал, что повидаю его в первые же дни Нового года, но наша беседа оказалась последней. Первый день 2019 года стал для него последним.
…Цифры, определившие его жизнь и смерть, кажутся сакраментальными: родился 25 декабря, прожил 93 года и семь дней, умер на седьмой день, и семь лет отделили его от столетия…
Элгуджа Бердзенишвили столько сделал для возвышения и обогащения грузинского искусства и литературы – и кистью, и пером, – столько добра и душевного тепла оставил он людям, что имя его всегда будет окружено сияющим ореолом.
На этих страницах я постарался лишь очертить светлый облик моего старшего друга. Более обстоятельно и обширно сделать это – дело дальнейшего.


Эмзар Квитаишвили