О Нико Пиросмани много написано. Но все еще остается недосказанное и необъяснимое в истории жизни художника.
В литературе, посвященной ему, крайне скупо и сумбурно передана история присутствия Пиросмани на заседании Общества грузинских художников 25 мая 1916 г. Инициатором приглашения являлся, по всей видимости, художник Дмитрий (Дито) Шеварднадзе. Взволнованный приглашением Пиросмани готов был признать присутствовавших на заседании художников собратьями, живущими ради искусства. Пиросмани обратился к присутствующим: «Вот что нам нужно, братья. Посередине города, чтобы всем было близко, нам нужно построить большой деревянный дом, где мы могли бы собираться; купим большой стол, большой самовар, будем пить чай, много пить, говорить о живописи и об искусстве».
Пиросмани с радостью готов был рассуждать о живописи с профессиональными художниками, которых считал равными себе. Однако выступления «братьев» не вызвали у него понимания. Члены Общества вручили ему деньги, повели фотографироваться в ателье Эдуарда Клара. «Художники хотели ему помочь, но он ждал от них не этой помощи, а чего-то другого. Он не приходил сам, а приглашать его было хлопотно и ни к чему».
После заседания Пиросмани жаловался художнику Гиго Зазиашвили: «Мне сказали: будем вместе, рисовать по законам [подчеркнуто мной – И.Д.]. Нет, не хочу вместе, пусть оставят меня в покое» (Г. Леонидзе, «Жизнь Пиросмани», в книге «Нико Пиросмани», под ред. З. Абзианидзе, Тбилиси, 2011, стр. 9-52, на груз. языке, стр. 47. Впервые статья Г. Леонидзе «Жизнь Пиросмани» была опубликована в журнале «Мнатоби», 1931, N3, Тбилиси, на груз. языке.).
Неизвестно, кто из присутствующих призывал Пиросмани «рисовать по законам», был ли этот призыв поддержан другими членами Общества, но этот призыв повторяется и в подписи под карикатурой, помещенной в газете «Сахалхо пурцели» от 10 июля 1916 г. Текст «вложили» в уста писателя и критика Григола Робакидзе: «Тебе нужно учиться, братец! Человек твоих лет еще может много создать… орфического, лет через двадцать из тебя выйдет хороший художник… Вот тогда мы пошлем тебя на выставку молодых». Возможно, слова, приписанные почему-то Робакидзе, выражали мнение некоторых членов Общества. Сам Пиросмани видел свое искусство как дар, ниспосланный ему Св. Георгием: «Когда я ложусь спать, он появляется с кнутом у моего изголовья и говорит: Николай, не бойся, а назавтра моя кисть сама рисует» (Это признание Пиросмани сделал жене духанщика Давида Алугишвили. Г. Леонидзе, «Жизнь Пиросмани», в книге «Нико Пиросмани», под ред. З. Абзианидзе, Тбилиси, 2011, стр. 9-52, на груз. языке, стр. 28.). И добавлял, что архангелы помогают ему рисовать. Друг Пиросмани духанщик Бего Якиев так характеризовал дар художника: «Ангел был в его кисти» (Г. Леонидзе, «Жизнь Пиросмани», в книге «Нико Пиросмани», под ред. З. Абзианидзе, Тбилиси, 2011, стр. 9-52, на груз. языке, стр.  35.).
Раненный «советами» художников и карикатурой, свою горечь Пиросмани высказал художнику Ладо Гудиашвили, навестившему его летом 1917 г.: «Хочешь покажу, как надо работать? Вы, художники с Головинского проспекта, ходите в костюмах и галстуках и боитесь перейти на этот берег Куры. Нет, так нельзя».
В беседе с писателем Георгием Леонидзе Г. Зазиашвили в 1930 г. рассказывал, что после знакомства с художниками Гиго Габашвили, Мосе Тоидзе и Ладо Гудиашвили Пиросмани охладел к ним (Г. Леонидзе, «Жизнь Пиросмани», в книге «Нико Пиросмани», под ред. З. Абзианидзе, Тбилиси, 2011, стр. 9-52, на груз. языке, стр. 47.). Габашвили, один из влиятельных мастеров своего времени, пользовался репутацией самого рьяного противника Пиросмани и мог позволить себе совет «с барского плеча»: «рисовать по законам». Если же этот «совет» исходил от Гудиашвили или Тоидзе (в чем сомневаюсь), то был он дан лишь из лучших побуждений и с добрыми намерениями.
Неверным было бы ожидать от Общества единодушного признания таланта Пиросмани. Первое десятилетие ХХ века было временем бурных поисков новых путей в грузинском искусстве, но классические живописные каноны превалировали, и художники оглядывались и сверяли «часы» с традициями европейской реалистической живописи.  Созданное в 1916 г. по инициативе вернувшегося из Мюнхена Д. Шеварднадзе Общество грузинских художников ставило своей целью консолидацию национальных деятелей искусства.
На основании факта экспонирования восьми работ Пиросмани на первой выставке Общества в 1919 г., современные историки искусства отвергают вину Общества в неприятии творчества Пиросмани. Споры вокруг Пиросмани не утихали и после его смерти. Так, опубликованная 20 декабря 1919 г. в газете «Слово» статья искусствоведа Дмитрия Гордеева стала поводом для вызова его на дуэль неким художником старшего поколения! Художник Кирилл Зданевич обозначил этого горячего творца литерой «А» и процитировал его гневную фразу: «Я окончил Мюнхенскую академию, учился много лет, умею правильно рисовать и писать, и вдруг восхваляют не меня, а какого-то безграмотного самоучку, необразованного человека! К барьеру, к барьеру! Я не допущу восхваления маляра!» (К. Зданевич, Рукопись книги «Я вспоминаю», ГМИ Грузии, рукописно-мемуарный отдел, папка N9, стр. 2.).
Кто же этот холерический «А»? Возможно, Гиго Габашвили, в течение нескольких лет занимавшийся живописью в Мюнхене. Примечательно, что в одном из своих парижских писем в Тифлис, художник и писатель Илья Зданевич, один из трех первооткрывателей Пиросмани рассказывает, что художники Общества, побывавшие на однодневной первой выставке картин Пиросмани в его мастерской 5 мая 1916 г. (организатором ее был Д. Шеварднадзе), выразили «самые отрицательные мнения».
Каким человеком был Пиросмани? Гордым, самолюбивым, щепетильным. Ценившим свою свободу и независимость. Как рассказывал Георгию Леонидзе духанщик Нико Созашвили в 1922 г., Пиросмани не терпел вмешательства посторонних в его творческий процесс. При малейшем намеке на «ценный совет», он оставлял работу, уходил и долго не появлялся. Он так объяснял свою позицию: «Никогда не было надо мной господина и не хочу» (Г. Леонидзе, «Жизнь Пиросмани», в книге «Нико Пиросмани», под ред. З. Абзианидзе, Тбилиси, 2011, стр. 72-85, на груз. языке, стр. 47.).
Абсолютную истину высказал Э. Кузнецов: «Он уникален. Это не только редкостного масштаба живописный талант и обостренное восприятие реального мира, которые позволили ему самостоятельно выработать собственную, совершенно оригинальную живописную систему… Не получивший художественного образования, в своем глубоко интуитивном творчестве не подчинялся никакому усвоенному, априорному канону»  (Э. Кузнецов, «Пиросмани», Санкт-Петербург, 2012, стр. 325.).
Именно: Пиросмани самостоятельно выработал свою неповторимую художественную систему, стиль, художественный язык со своей лексикой, правилами, синтаксисом, этимологией. Лишь однажды, очевидно, по совету семьи Калантаровых (у которых он жил в Тифлисе в юношеские годы) он решился показать свои рисунки «ученому» художнику, Геворгу Башинджагяну, только что вернувшемуся после учебы в Санкт-Петербургской Академии художеств. Тот понял, что перед ним – талантливый юноша. Посоветовал учиться, но помочь не смог, т.к. сам бедствовал.
Не станем осуждать призывавших Пиросмани учиться, создавать орфическое – не все были готовы к объективно высокой оценке его творчества, не все смогли разглядеть это революционное явление в грузинском искусстве.
После визита в Общество грузинских художников и опубликованной газетной карикатуры Пиросмани изменился. Последние два года его жизни стали особенно тяжкими. Имя его уже было на слуху, но кто понимал истинный масштаб его таланта? Живший в нищете Пиросмани мечтал о большом доме с большим столом, сидя за которым можно было бы говорить о живописи с другими художниками. И мыслил масштабно: «Пришло время, чтобы нас увидели и узнали. Хорошо бы на Головинском проспекте устроить развернутую картинную панораму, большую выставку, чтобы вся Грузия смотрела…» (Статья Л. Гудиашвили 1964 г. «Нико Пиросманашвили» приводится в книге «Нико Пиросмани», под ред. З. Абзианидзе, Тбилиси, 2011, стр. 9-52, на груз. языке, стр.  35.). Фактически Пиросмани предвосхитил необходимость создания картинной галереи, сознавая необходимость нести искусство в народ, распахнуть перед людьми дверь в прекрасное.
Судьбе было угодно, чтобы в 1912 г. Пиросмани открыл приезжий молодой художник, один из немногих, склонных к теоретическому мышлению – Михаил Ле-Дантю. Он оказался интеллектуально и эмоционально подготовленным к восприятию творчества Пиросмани как художественного явления. Ле-Дантю не колеблясь объявил Пиросмани «гениальным».
Надо отдать должное и юному Илье Зданевичу, писавшему в своем дневнике о встрече с Пиросмани в 1913 г., что работы Пиросмани «так синтетичны, живописны и правдивы, сделаны с таким великолепием и пониманием задач. Мастерством, в них он сумел так выявить дух и показать великолепие культуры своего народа, что этот, слава Богу, нигде не учившийся живописи (сын садовника) человек кажется единственным ее символом и исключительным явлением».
Не случайно после знакомства с Пиросмани у Ильи Зданевича возникли к нему вопросы (помещены в дневнике встреч с Пиросмани): «Учился ли рисовать у кого-либо? Какова роль знаний и их значение и роль таланта? Какое различие меж «самоучкой» и «учившимся», и какие преимущества у второго по сравнению с первым или наоборот? Что важнее в живописи – что или как? Что необходимо для работы?»
Увы, неизвестно, были ли эти вопросы озвучены, и если да, то каковы были ответы на них. Догадаться можно лишь по одной записи в дневнике И. Зданевича: «…мудрец, один, где-то в глуши постигший тайны живописи». Убежденность в отсутствии необходимости «ученой» живописи у Пиросмани высказывал не только И. Зданевич. Такого же мнения придерживались Дмитрий Шеварднадзе и поэт Николай (Колау) Чернявский. В одной из рукописных заметок Д. Шеварднадзе (Рукопись книги «Я вспоминаю», ГМИ Грузии, рукописно-мемуарный отдел, ф. 2, оп. 2, д. 52.) записано: «Благодаря исключительному таланту, под влиянием окружающей среды Пиросмани создал прекрасные вещи. Живописный путь его – прекрасный образец для нашего нового искусства. У него есть свое собственное понимание живописи, собственный метод и творческий темперамент». В своей статье для коллективной монографии о Пиросмани («Нико Пиросманашвили»,  Тифлис, 1926.) Чернявский отметил, что для Пиросмани академией стала жизнь.
Благожелательные и проницательные высказывания о художнике сопутствовали его вхождению в Большое Время и утвердили его в звании великого художника. Но не будем забывать, что первыми зрителями и почитателями живописи Пиросмани было простые тифлисские духанщики: Н. Баядзе, А. Гаранов, М. Гвимрадзе, Г. и С. Месхишвили, М. Окроашвили, Г. Титичев, Н. Ситаташвили, Созашвили, Шави Вано, Озманашвили, Г. Чичинадзе. Они первыми увидели «ангела» в его кисти, называли его «волшебным художником» (слова духанщика Лимоны).
Благодаря усилиям Г. Леонидзе, мы знаем имена двух соседей Пиросмани по Молоканской улице – единственных свидетелей последних дней его жизни. Это Арчил Маисурадзе и Илья Мгалоблишвили. Многодетный отец, сапожник Маисурадзе помогал Пиросмани деньгами и едой. В канун Пасхи он спустился в подвал, где увидел умирающего Нико. Он нанял фаэтон, а Мгалоблишвили сопроводил Пиросмани в больницу.
Пытаться ограничить творчество Пиросмани рамками привычных художественных систем и направлений – дело неблагодарное, но ведь новое, взрывное всегда поначалу вызывает неприятие (как это было, например, с импрессионизмом). Судьба вовлекла живопись Пиросмани в искусство XX в., и время доказало, что в его живописи воплотились универсальные истины, понятные и близкие и философу, и поэту, и человеку искусства, и простому зрителю. Волшебный художник нашел путь к сердцу каждого.


Ирина ДЗУЦОВА