Большая утрата – ушла Вера Церетели, театральный критик, журналист, член редакционной коллегии журнала «Русский клуб», член International Federation of Journalists, член Союза журналистов и Союза театральных деятелей России, большой знаток русского и грузинского театра, наш верный друг, единомышленник и соратник.
Она родилась в 1944 году в Москве. Окончила Московский радио-механический техникум, театроведческий факультет ГИТИСа. Работала в Москве радиотехником в НИИ, актрисой в театре-студии «Жаворонок», корреспондентом журнала «Театральная жизнь». С 1975 года жила в Тбилиси. С 1992 года сотрудничала с радио «Свобода», с 1994 года была собкором «Общей газеты», газеты «Культура» по Грузии.
Участвовала в проектах «АртГруз» и «Re:АртГруз» и их информационной поддержке в России и Грузии. Автор и координатор многоступенчатого проекта «Россия и Грузия – диалог через Кавказский хребет».
Нам остались ее статьи, интервью, рецензии. Их сотни! И они не стареют. Потому что ум и талант – это всегда ум и талант. А Вера Церетели была умна, талантлива, исключительно профессиональна. И вообще – она была такая одна. Не похожая ни на кого, своеобразная и необыкновенная.
Как хорошо, что мы успели порадовать Веру Александровну посвященной ей книгой Инны Безиргановой «Зеркало времени»! Кто же знал, что это наш последний подарок...
Сегодня в память о Вере Церетели мы публикуем небольшой фрагмент ее воспоминаний о том, как она стала грузинской невесткой и осталась в Тбилиси навсегда... Этот рассказ тоже вошел в книгу «Зеркало времени».

Выйти замуж за грузина? 35 лет назад – запросто! Тогда еще никто не знал, что «дружба народов окажется мифью», как сформулировал Рафик Нишанов…
Национальность? Да какая была разница?
Однажды в моей московской квартире раздается звонок, и я слышу в трубке голос с жутким грузинским акцентом: «Па-а-просите Вэ-э-рочку». Я оторопела. В трубку сказала, что вы, наверное, ошиблись номером. Мы какое-то время еще препирались, выясняли номер телефона и, наконец, неизвестный сказал, что он от нашей знакомой из Тбилиси, и должен передать мне посылку. Все прояснилось, но поначалу шок был сильный.
Надо сказать, что сначала мы друг другу внешне совсем не понравились. Нам было просто интересно разговаривать, узнавать что-то новое. Будучи энергетиком по профессии, он любил музыку, закончил музыкальную школу, как полагалось в Тбилиси, и просто много знал, как все поколение «физиков-лириков». При встречах мы говорили о театре и музыке, он рассказывал о Грузии, читал стихи на грузинском. Мы доверяли друг другу даже какие-то личные секреты, и очень подружились. Через два года мы поняли, что не можем обходиться друг без друга, и решили пожениться. Хотя я знала, что Котэ хочет вернуться в Тбилиси.
Наше решение было испытанием для родителей – и моих, и грузинских. Мой отец, суровый, сдержанный человек, и тот нервничал: «Может, тебя что-то заставляет, так ты скажи». Я, конечно, вспылила – как это может быть?! «Ну, если ты твердо решила, то знай, что должна взять фамилию мужа, в нашем роду так принято». А родители Котэ?
Только теперь я могу себе представить, что они думали тогда – как это их сын, будущий ученый, женится на русской, да еще на бывшей актрисе и нынешней журналистке?
Свадьба у нас была очень скромная, из Тбилиси родители Котэ прислали его сестру, на которую все в Москве заглядывались. Нам дали отгул для новобрачных – всего три дня – тогда так полагалось.
Мы стали жить с мужем в нашей двухкомнатной квартире вместе с моими родителями, и они очень полюбили Котэ. Мой строгий, неразговорчивый отец, кажется, впервые нашел себе понимающего собеседника. Он говорил: «Вот Костя – это человек». И никогда не садился ужинать, пока тот не придет с работы.
Отец сразу же прописал Котэ в нашей московской квартире, по окончании аспирантуры научный руководитель мужа оставил его работать в своей лаборатории НИИ, его там очень ценили. У нас родился сын. Все было замечательно. Мы даже надеялась, что Котэ передумает возвращаться... Когда сыну исполнилось полгода, Котэ сказал – пора! И мы пошли с ним в паспортный стол, чтобы он выписался из Москвы, иначе в те времена было нельзя. Пожилой начальник паспортного стола долго смотрел на нас и сказал: «Я сижу тут 20 лет, и первый раз вижу грузина, который не прописывается, а выписывается из Москвы».
И я впервые в жизни очутилась в Тбилиси. Тогда еще не знала, что навсегда. Июль – яркий свет, пронизывающее солнце, – то, чего мне всегда так не хватало в Москве. Из аэропорта приехали в тбилисский дворик в центре города, соседи в окошках, незнакомое крыльцо и распахнутые двери. Радушный прием, грузинский говор, восторг родителей от первого внука, который стал центром вселенной для этого дома. Прибежав с работы, все занимались только ребенком. Родителям мужа было уже все равно, кто невестка по национальности и профессии, и какая она.
Большой поддержкой для меня была младшая сестра мужа Медико, с которой мы подружились еще в Москве. Несмотря на свою молодость, она стала моим советчиком, консультантом и гидом. Конечно, вместе с Котэ.
Помню, как в первый же день они повели меня показать наш убани. Мы спускались по Белинского, я как завороженная смотрела на замысловатые двери домов с чугунными завитками, потом мы пошли по Руставели, где тоже было на что посмотреть. Что меня удивило – вместо бегущих по делам людей в центре города неспешно прогуливались компании, причем, явно не туристов, а местных. После московской беготни это казалось нереальным.
Открытий было столько, что не перечесть. Главное из них – особый уклад жизни тбилисского двора. Летом у всех двери нараспашку, соседи разговаривают друг с другом с балконов, кто выбивает ковры, кто перетряхивает подушки и матрасы, на натянутых во дворе веревках выставка одежды и белья. В общем, жизнь нараспашку, и все знают о соседях все. Большая коммуналка…. Запросто забегают, если нет зелени, мацони или чего еще. Идешь по своей улице, все здороваются, приходишь в булочную, тебе говорят, ваш муж уже купил хлеб.
Помню, как сразу после приезда мы поехали в Кахетию, там я впервые увидела осликов с тележками и поклажами, а утром ужасно испугалась ослиного крика.
Виноградники меня просто поразили: ряды виноградных лоз с еще зеленым виноградом, редкие деревья и столько солнца! А вечерами с бабушкой Котэ Шушаной мы сидели у камина и разговаривали – она по-грузински, я по-русски, и нам было так хорошо, а главное, все понятно!
…Я познакомилась с тбилисскими редакциями, стала сотрудником «Молодежки», там был замечательный коллектив молодых журналистов. Писать о грузинской культуре тех лет было одно удовольствие. Я ходила на спектакли, сидела на репетициях, бывала на съемках и в мастерских художников. Творческая жизнь вокруг кипела и бурлила, а творческая свобода поражала. Для меня открылся новый мир, который мне казался гораздо шире и интереснее московской культурной жизни, задавленной тисками официоза и строжайшей цензуры. Я ездила в командировки по всей Грузии – от горных регионов до моря. И Грузия стала такой близкой, понятной, хотя всегда неожиданной и интересной. О возвращении в Москву уже не было речи.
…Почему и тем, и другим политикам так ненавистно само словосочетание Тбилиси – Москва? Ну, хотя бы на доске объявлений в аэропорту? Оказывается, как приятно было когда-то приехать в аэропорт и слышать по радио: «Внимание! Объявляется посадка на самолет, следующий рейсом 936 по маршруту Тбилиси – Москва». Что имеем – не храним, потерявши – плачем.