В январе 2010 года Антону Павловичу Чехову исполнилось бы 150 лет. Странно об этом думать – вот уже и ХХ век миновал, а Чехов все с нами не как хрестоматийный классик, а как спутник и современник, живой человек, почему-то необходимый миру, все еще не познанный до конца.
Сколько ни читай, ни изучай Чехова, ни смотри в бесчисленных воплощениях его пьесы, все равно остаются вопросы. Они всплывают один за другим тем чаще, чем дальше мы уходим от Чехова, и настойчиво требуют внимания. Один из таких вопросов - отношения Чехова с Кавказом, с Грузией в том числе, личные, а не авторские, что известно (Кавказ как тема, как место действия в его прозе).

Страстный путешественник, Чехов стремился на Кавказ с конца 1880-х годов; в 1888 году ему это удалось и оставило ошеломляющее впечатление.
- Я в Абхазии! Ночь ночевал в монастыре «Новый Афон», а сегодня с утра сижу в Сухуме. Природа удивительная до бешенства и отчаяния. Все ново, сказочно, глупо и поэтично.  
Слов явно недостает – он рисует картинки природы.
- Налево тянется скалистый берег… Виден Эльборус из-за гор.:
По мере освоения местности возникают подробные, красочные отчеты.
- Был я в Крыму, в Новом Афоне, в Сухуме, Батуме, Тифлисе, Баку… Видел я чудеса в решете… Впечатления до такой степени новы и резки, что все пережитое представляется мне сновидением и я не верю себе. Видел я море во всю его ширь, Кавказский берег, горы, горы, горы, эвкалипты, чайные кусты, водопады, свиней с длинными острыми мордами, деревья, окутанные лианами, как вуалью, тучки, ночующие на груди утесов-великанов, дельфинов, нефтяные фонтаны, подземные огни, храм огнепоклонников, горы, горы, горы… Пережил я Военно-грузинскую дорогу. Это не дорога, а поэзия, чудный фантастический рассказ, написанный демоном и посвященный Тамаре… Вообразите Вы себя на высоте 8000 футов… Вообразили? Теперь извольте подойти мысленно к краю пропасти и заглянуть вниз;  далеко,  далеко Вы видите узкое дно, по которому вьется белая ленточка – это седая, ворчливая Арагва; по пути к ней Ваш взгляд встречает тучки, лески, овраги, скалы…Теперь поднимите немного глаза и глядите вперед себя: горы, горы, горы, а на них насекомые – это коровы и люди… Поглядите вверх – там страшно глубокое небо. Дует свежий горный ветерок…           
Вообразите две высокие стены и между ними длинный, длинный коридор; потолок – небо, пол – дно Терека; по дну вьется змея пепельного цвета. На одной из стен полка, по которой мчится коляска, в которой сидите Вы…
Змея  злится,   ревет   и  щетинится.  Лошади  летят, как черти... Стены высоки, небо еще выше... С вершины стен с любопытством глядят вниз кудрявые деревья… Голова кружится! Это Дарьяльское ущелье, или, выражаясь языком Лермонтова, теснины Дарьяла.
Господа туземцы свиньи. Ни одного поэта, ни одного певца…Жить где-нибудь на Гадауре или у Дарьяла и не писать сказки – это свинство!
Прорывается ранний чеховский романтизм, свойственный ему не только от молодости, но от природы. Восторженно-романтическая лексика повторяется  в письмах.
- Кавказ Вы видели. Кажется, видели Вы и Военно-грузинскую дорогу. Если же Вы еще не ездили по этой дороге, то заложите жен, детей, «Осколки» и поезжайте. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Это сплошная поэзия, не дорога, а чудный фантастический рассказ, написанный демоном, который влюблен в Тамару..
- Был я в Крыму, в Новом Афоне, в Сухуме, в Батуме, в Тифлисе, в Баку   Впечатления новые, резкие, до того резкие, что все пережитое представляется мне теперь сновидением..
-В Крым ехать я Вам не советую; уж коли хотите ошеломиться природой и ахнуть, то поезжайте на Кавказ. Минуя курорты вроде Кисловодска, поезжайте по Военно-грузинской дороге в Тифлис, оттуда в Боржом, из Боржома через Сурамский перевал в Батум.   
Тяга к Кавказу не оставляет его, хотя начинает прикрываться иронией.
1889. - Вернее всего, что летом я  поеду на воды на Кавказ, где открою лавочку и буду лечить минеральную публику»; «…поеду на Кавказ, где буду шарлатанить»; «Пожил бы до июня на Луке, а потом в Париж к француженкам, а из Парижа в Тифлис к грузинкам и этак бы канителил до самой осени, пока бы не обнищал совершенно .
Ирония возникает не только от привычной маскировки чувств, но и от невозможности задуманного –  обстоятельства не дозволяют. Но образ Кавказа, глубоко проникший в сознание, будет чудиться Чехову даже во время поездки на Сахалин:
1890. - В последнем большом письме я писал вам, что горы около Красноярска похожи на Донецкий кряж, но это неправда; когда я глянул на них с улицы, то увидел, что они, как высокие стены, окружают горы, и мне живо вспомнился Кавказ. А когда перед вечером, уезжая из города, я переплывал Енисей, то видел на другом берегу совсем уж Кавказские горы, такие же дымчатые, мечтательные…
-Туман рассеялся. Вижу облака на горах. Ах, волк те заешь! Кавказ, подумаешь…
Дальше тема Кавказа, прослаивая рефреном письма , начинает напоминать призыв трех сестер «В Москву!»
1892. - Нам надо условиться насчет поездки на Кавказ.
- Третьего дня заказал я 50 вишневых деревьев и 100 кустов сирени. Хозяйство мое мне нравится, но увы! Ужасно тянет меня неведомая сила на Кавказ или в Крым; вообще к морю.
В разных вариантах, по разным поводам это ощущение властной силы, то «неведомой», то «невидимой» (силы судьбы), повторяется в чеховских письмах.
1894. - Мне хочется жить, и куда-то тянет меня какая-то сила.
И ранящее, внезапное:
- И какая-то сила, точно предчувствие, торопит, чтобы я спешил.
Еще есть одна догадка по поводу этой силы.
А.И.Роскин проницательно писал  о «постоянно подавляемой им самим (Чеховым.-Т.Ш.) тяге к ярким сюжетам», о его «художественной честности»: «От живописного отказывался Чехов ради правдивого».
Подавить все же не удалось. «Тяга»  прорывалась по-разному, хотя все чаще – в намерениях, не в действиях; хотелось, но не получалось.
1896. -В августе я, должно быть, поеду на Кавказ…
-Уезжаю я на Кавказ.
1897. - В августе придется уехать из дому, а куда – знаю. Должно быть, на   Кавказ.
- Я еще не был в Ясной Поляне; буду там после 20 июня. Потом я уеду на Кавказ, вернусь в сентябре, чтобы побыть дома неделю и опять уехать. … не пожелаете Вы вместе проехаться на Кавказ (Военно-Грузинская дорога, Боржом, Батум)?  
1898. - Мне, вероятно, придется ехать прямо в Крым или прямо на Кавказ в Сочи, так как бацилла моя опять стала пошаливать и вчера утром была кровь.
-…в августе я уеду на Кавказ.
- …хочу проехать в Крым, оттуда на Кавказ, потом, вероятно, за границу.
«Кавказский сюжет» Чехова развивался по правилам его собственной драматургии (и жизни также): мечта – ирония – неосуществимый, окрашенный тоскою, порыв.  Правда, иногда и коротко он все же осуществлялся, но уже не так, как в молодости; не так, как хотелось.
Напоследок впрочем судьба улыбнулась ему, связав Кавказ с изменениями в его личной жизни, - с  будущей женой, О.Л.Книппер. Кавказ дважды (летом 1899 и в конце мая 1900 гг.) стал для них местом встречи.
Первая встреча возникла в результате переписки. Книппер писала из Мцхета:
- А я-то думала, что писатель Чехов забыл об актрисе Книппер – так, значит, изредка вспоминаете?  … Прокатились бы Вы сюда, Антон Павлович, право хорошо здесь, отсюда бы вместе поехали в Батум и Ялту, а?
Чехов ответил:
- Да, Вы правы: писатель Чехов не забыл  актрисы Книппер. Мало того, Ваше предложение поехать вместе из Батуми в Ялту кажется ему очаровательным.
После уточнения маршрута они встретились в Новороссийске на пароходе, дабы отправиться через Батум в Ялту.
Вторая встреча, тоже состоявшаяся в пути, была случайной. Книппер позднее вспоминала:
- Я в конце мая уехала с матерью на Кавказ и каково было мое удивление, когда в поезде Тифлис-Батум я встретила Антона Павловича, Горького, Васнецова, доктора Алексина, ехавших в Батум. Ехали мы вместе часов шесть, до станции Михайлово, где мы с матерью пересели на Боржомскую ветку.
И все;  на этом  личный «кавказский сюжет» Чехова обрывается.
P.S. Странным образом ситуация неосуществленности, не-встречи повторится в отношениях Чехова с грузинским театром. ХХ век минул, а до сих пор задаешься вопросом: почему драматург, без труда завоевавший весь мир, не воцарился в Грузии, театру которой подвластна, кажется, любая драматургия?
- В Грузии Чехов ставился редко. У пьес Чехова  в Грузии сложная судьба, потому что укоренилось мнение, что не получается по-грузински Чехов, ну, никак не получается, - сетовал  Георгий Маргвелашвили. -  Драматургия его - как мечта, которая все время рядом и как-то ускользает…
Между Чеховым и грузинской сценой пролегла некая полоса отчуждения, которую словно не перейти, а у смельчаков порой возникают препоны. Кто-то (как Роберт Стуруа) к Чехову стремился, но не решался; кому-то (как Михаилу Туманишвили) словно фатум мешал. Опыты однако были и продолжаются, разные, по-разному интересные. Быть может, в конце концов они соединятся в некое сложное целое, в собственную грузинскую Чеховиану, и будет поймана «ускользающая мечта»?..

Татьяна ШАХ-АЗИЗОВА