Но вот уже год как я живу в Грузии. В Тбилиси. Время летит незаметно, оставляя в сердце свои следы-отметки. В хронике моей тбилисской жизни зафиксированы радости встреч и бесконечных «открытий» и беспокойство путника, которому ночь угрожает быть застигнутым в пути, переживание - привыкание к каждодневному звучанию рядом с тобой неродного, незнакогомого, но невероятно    притягательного языка, на первый взгляд, словно состоящего из очереди одних согласных звуков, которые вот-вот зазвучат  песней. Белла Ахмадулина писала: «Между весельем и пением, печалью и пением, любовью и пением вовсе нет промежутка, если грузин не поет сейчас, то только потому, что собирается петь через минуту».
Меня настигли в Тбилиси и некоторые «прелести» здешней жизни - необходимость жесткой экономии электричества, в результате – выстуженная квартира и посиневший нос,  невозможность вызвать такси, если ты живешь чуть выше «Круглого сада», а на улице выпал снег... Пришлось распрощаться и с некоторыми мифами о Грузии, но это позволило разглядеть глубинное, подлинное, неприукрашенное традицией и инерцией привычек грузинского характера, его духа, красоты и благородства.
В Тбилиси у меня появились свои любимые уголки, куда всегда стремлюсь в минуты душевного смятения, где просто люблю побродить наедине со своими мыслями или провести время с близкими мне людьми.
Теперь у меня есть мой Тбилиси – с любимой скамейкой в городском сквере, с пешеходным маршрутом, по которому  люблю отправиться в дождь, церковью, не самой популярной среди тбилисцев, кусочком неба и статной телевизионной башней, которые я вижу в окно моей нынешней квартирки.
И, все-же, мой Тбилиси – это люди. Милая пожилая торговка, весело предлагающая всякую «харахуру», и  попрошайка на перекрестке, в благодарность за 30 тетри осыпающая тебя такой  россыпью словесных «алмазов», что весь день «сверкаешь» от  радости и  ощущения легкости бытия.  Вообще, чувство благодарности, на мой взгляд, одно из самых естественных проявлений человеческой натуры, грузинам присуще вдвойне. Бабушка Этери, моя соседка, вот уже в течение года потчует меня  кулинарными изысками грузинской кухни в знак благодарности за какую-то малость – вынесенный на солнце матрас или выслушанную исповедь-жалобу. За искренность-откровенность, проявленную, скорее из слабости, неожиданно обрела «ангела-хранителя» в лице сердечной, мудрой, проницательной и добрейшей Лии. Видно, сама земля здесь уникальная – бросишь в нее махонькое «семечко добра и доверия», а уж оно прорастет цветущим «древом любви». Потрясла меня одна фраза, услышанная в Грузии. «Мы ничего друг другу не должны.  Ничего, кроме взаимной любви». Вот он – неписаный закон бытия,  в котором видится будущее человеческой цивилизации, перспектива диалога культур, возможность сохранения здоровых человеческих отношений и связей. Взаимная любовь... Мудрость, глубина и величайшая сила в простоте безыскусных слов. Но не только слов. Грузины обладают редким даром – способностью выражать любовь. И не только одаривая гостя вниманием за  праздничным застольем, слагая в его честь высокохудожественные тосты, проявляя, кажущуюся порой нарочитой, обходительность и предупредительность, обмениваясь друг с другом «лобзанием любви» при встрече... Здесь так относятся к детям и старикам, что я снова хочу стать маленькой девочкой и, прожив долгую жизнь, встретить старость в Грузии. А еще здесь не забыта традиция помогать всем миром.  Часто в ущерб себе - своему покою, семейному кошельку, времени, желанию расслабиться после трудовых будней...
Мой Тбилиси  - это мои друзья. Цицино Цицхваиа. Она живет в Тбилиси уже 21 год, но каждую ночь во сне видит родной, любимый Сухуми. Она чувствует его запахи, слышит его дыхание - шум моря, всхлип прибоя и  как растут деревья. Об этих великанах, а не об утраченных домах с садами и том, что было оставлено под их крышами,  она  тоскует, не теряя надежды на то, что однажды сможет вновь поклониться оставленным в Абхазии родным могилам.
Меня всегда удивляла в Цицино гармония, в какой соседствуют в ее душе  крестьянская тяга к земле и эстетское отношение ко всему, что с землей не связано. Квартира, где моя подруга живет вместе с мужем, свекровью и тремя очаровательными детьми-подростками – настоящий музей искусств. Музей не в том смысле, что здесь ты можешь прикоснуться к древности.  Настоящий праздник для глаз – коллекция  диковинных вещей и предметов – все это плоды творческого вдохновения, фантазии и изобретательности мамы-маэстро Цици. Живописно-сочные панно из шерсти, акварели, в которых невозможно не заметить душевной привязанности автора к творчеству русского художника Льва Бакста, поражающие разнообразием форм, размеров, мастерством и безупречным вкусом, с каким исполнены  «дары  прекрасной половине человечества» - пояса, браслеты, сумочки, кошельки, изумительной красоты батики – словно сады некой грузинской Семирамиды. Взглядом пытаешься отыскать в них цветок граната. Кстати сказать, он как авторское клеймо сопровождает практически все живописные работы Цицино. Для нее цветок граната – воплощение идеальной красоты - души, духа, ее родной Грузии. Можно сказать иначе, ее Грузия – это цветок граната и Важа Пшавела. У великого горца и  у отца Цици училась понимать, слышать, чувствовать прекрасное, любить и выражать любовь к родной земле. Путем немалых усилий, ограничений и трудов, скопив скромную сумму, она приобрела крохотный  кусочек  земли.  Понять этот поступок можно, если видеть в нем не рационально-прогматичный подтекст, но движение души, которой подобный жест диктовала необъяснимая для жителя какого-нибудь мегаполиса, но столь понятная каждому грузину тяга к земле.
С детства отец учил Цици, что человек должен трудиться физически и душевно, руками и умом. Однажды он поднял с земли камешек и показал ей: «Что ты видишь здесь?..» Этот эпизод стал, вероятно, ключевым в ее жизни, зерном, упавшим в благодатную почву, этот подсказанный отцом способ познания мира. Вглядывание, вслушивание стали потребностью маленькой Цици, проросли в ней жаждой преображать мир.
«Мне было девять, когда мой «голод» по красивому и красоте дал знать о себе. Мне понравился кантик на висевшей в нашем доме люстре. Я прилепила его к маминому английскому жилету, выкроив из него необыкновенной красоты (как мне думалось) сумочку. От мамы, конечно, досталось. Но остановить меня уже было невозможно...»
Пришло  время и папа отправил дочку учиться в Москву, где она поступила в текстильный институт на факультет прикладного искусства. Педагогами по композиции, живописи, рисунку, были замечательные русские художники  Александр Васильев, Вячеслав Козлов. А начиналось все с обычной анатомии. Далее следовало многочасовое стояние за мольбертом в аудиториях, музейная практика, всевозможные пленэры... «Если дизайнер не может рисовать, он никогда не создаст достойной натуры», - повторяли педагоги.
Цицино благодарна всем, кто подарил ей сегодняшнюю свободу в творчестве, ведь профессионализм никогда не бывает неуместным или лишним, тем более, когда речь идет о воплощении художественных замыслов и фантазий.
Московские «университеты» запомнились моей подруге суровыми зимами. Совсем непросто пришлось бы  этой хрупкой, выросшей под южным солнцем красавице, если бы не Татьяна Сергеевна, хозяйка, у которой Цицино снимала угол. Добрая, скромная и заботливая она пекла пироги, чтобы хоть немного откормить казавшуюся ей уж слишком худенькой Цици.  Москвичка в четвертом поколении Татьяна Сергеевна знала множество историй из «прежней московской жизни». Фантазия художницы дополняла эти истории новыми деталями и   штрихами, превращая их в жизнеописания, где главным действующим лицом была уже сама Цицино. И Москва перестала казаться девушке городом чужым и незнакомым, зимы – такими уж суровыми и студеными. «А почему вы с кошкой по-грузински говорите, Цицино?» – с  недоумением спрашивала Татьяна Сергеевна. «Так разве она русский понимает?» – отвечала Цици. И уже через мгновение обе закатывались от смеха. Так и жили они – Цици, Татьяна Сергеевна и кошка Мака - втроем, в скромной московской квартире. Старушка  заботилась о Цицино,  та отвечала ей благодарностью и любовью.
Ясные, скромные будни взаимной любви. Они запечатлены в сердце моей подруги. Там, где всегда будет место для ее России.
«Моя Россия, в первую очередь, это мои друзья. Во-вторую, русское искусство и литература», - говорит Цицино. «У меня порой возникает чувство, что все любимые мною русские художники и писатели – грузины. Если  я чего-то не понимаю, то это – не мое, не родное. Но Чехов, Булгаков – чувствую душевное родство с ними, потому для меня они – грузины...»
Русский был вторым  языком, на котором Цицино говорила с детства. Она училась в грузинской школе, но языком общения во дворе ее дома  в Сухуми, где грузинские дети играли вместе с русскими,  татарами, абхазами и украинцами  был русский. Язык не только объединял их в играх, он был некой территорией  «встреч и узнаваний». А, как известно, от  узнавания и рождается любовь. И они любили друг друга, и было у них на всех «одно сердце и одна душа».
Когда же мы утрачиваем способность искренно и непосредственно выражать чувства, видеть в другом доброе и лучшее? Откуда возникает чувство мнимого превосходства над другими, ощущение собственной значительности и  значимости, эта злая ирония, какую мы посылаем в адрес кого-то не похожего на нас?
«Где просто – там ангелов со ста», - эта  народная мудрость была крепко усвоена русской деревенской бабой, с которой моя подруга Цицино познакомилась во время  студенческой летней практики. «Мы отправились в Кирилло-Белозерский монастырь сделать зарисовки с натуры. Монастырь был в запустении, охрана в лице каких-то официальных теток на территорию его нас не пустила, потому мы, взобравшись на полуразрушенную стену, принялись было работать... Вдруг я повернула голову и увидела поодаль от Белого озера крепкую, дородную, с косой в руках крестьянку - эдакий символ плодородия и жизнестойкости. Завороженная ее грацией и силой, я подошла... «Можно  покошу? – спросила робко у косаря в юбке. «Покоси, - пробасила та. - «Откуда ты?» - «Из Грузии, в Москве учусь», -  ответила я. - «А...родичей повидать пришла...», - баба с пониманием кивнула головой в сторону монастырского кладбища... Оказавшись там, среди старых, заброшенных могил, я поняла, о чем говорила женщина. Сметя пожухшую листву с одной из могил, прочла и обомлела. Князь Мухранели...»
Заброшенная могила грузинского князя на монастырском кладбище Вологодщины и эта деревенская русская баба с косой в руках, для Цицино навсегда  ее Россия. Она ее помнит, любит, хранит в своем сердце...
Я живу в Тбилиси.   Продолжаю открывать «свою» Грузию. День ото дня я узнаю ее все больше. Все больше влюбляюсь в нее. И эта любовь дарует мне шанс  познать себя и свое человеческое призвание.
Что еще нужно человеку для счастья?!
Юлия СИВЕРСКАЯ.