Эти имена украшают историю грузинской культуры. Без них немыслимо ни прошлое, ни настоящее, ни тем более будущее. Они – неотъемлемая часть Грузии и грузинской литературы. Я имела счастье вдохнуть глоток таланта, доброты, благородства, окружающих по сей день семью Табидзе. Родившаяся в 1939 году, к несчастью, я не могла видеть и знать великого поэта, раздавленного в расцвете сил, как и многие его друзья и ровесники, кровавыми колесами сталинских репрессий.
Но задолго до реабилитации наше поколение знало наизусть стихи Тициана. А уже в 1958 году Бесо Жгенти, читая нам, студентам-переводчикам московского Литературного института имени Горького курс грузинской литературы XX века, подробно рассказывал о трагической судьбе и творчестве основоположника грузинского символизма, поднявшего родную поэзию на высший европейский уровень. На мое счастье, семинаром по художественному переводу с 1958 по 1963 годы руководила ближайшая подруга семьи Табидзе Фатьма Антоновна Твалтвадзе. Она не только раскрывала перед своими студентами глубины творчества Тициана, но и познакомила нас с его женой Ниной Александровной Табидзе, с его дочерью Нитой (Танит), внуками Ниночкой и Гиви. Это был настоящий подарок судьбы. Приезжая в Москву и останавливаясь в семье Бориса Пастернака, Нина Александровна охотно откликалась на предложения выступить перед студентами Литинститута и рассказывала о живых и погибших своих друзьях, составляющих цвет грузинской и русской культуры. Впоследствии ее драгоценные воспоминания сложились в уникальную книгу «Радуга на рассвете», вышедшую в тбилисском издательстве «Мерани».
Нина Александровна всегда приходила с очаровательной внучкой Ниночкой, очень похожей на свою маму Ниту и соответственно на дедушку Тициана. Рассказы верной и преданной спутницы поэта отличались талантом, искренностью, бесконечной любовью к людям. Перед слушателями словно оживали образы Паоло Яшвили, Валериана Гаприндашвили, Константина Бальмонта, Осипа Мандельштама, Егише Чаренца, Сергея Есенина, Владимира Маяковского, Андрея Белого и, естественно, Бориса Пастернака. Эти портреты на фоне эпохи являются бесценными свидетельствами времени. Правдой дышало каждое слово о безвременно погибших талантах, загубленных античеловеческим режимом. С необычайным теплом и любовью Нина Александровна вспоминала о Сергее Есенине. Есенин сразу влюбился в Грузию, в «голуборожцев», собирался переводить Важа Пшавелу, подружился не только с Ниной Александровной, которую в день получения долгожданного гонорара в «Заре Востока» осыпал белыми и желтыми хризантемами, не только с ее мамой, которую умолял сварить настоящий русский борщ с гречневой кашей, но и с маленькой Нитой, которая, впервые увидев золотоволосого Есенина, всплеснув ручонками, воскликнула: «Окрос пули!» (Золотая денежка). С тех пор в доме Тициана так и называли русского друга.
Дом Тициана и Нины Табидзе, где росла Нита, был родным домом для многих выдающихся поэтов и писателей. Эта тема прекрасно раскрыта в книге известного литературоведа Галины Цуриковой. Когда Тициана не стало, Борис Пастернак сказал, что теперь его семья выросла на два человека, имея в виду вдову и дочь погибшего друга. Работая в Литературном архиве Грузии, я обнаружила два уникальных документа. Целая кипа почтовых квиточков свидетельствовала о том, что Борис Леонидович, никак не афишируя свою щедрость, посылал осиротевшим женщинам половину каждого своего гонорара. И второе – письма Пастернака к Нине Александровне, содержащие стихи из романа «Доктор Живаго», над которым он тогда работал. Я полагаю, что вдова Тициана была первой читательницей этих, теперь известных всему миру, шедевров. Может быть, строки из писем, написанные характерным, летящим почерком великого поэта, являются самыми ранними оригиналами, известными со времени создания романа.
Евгений Борисович Пастернак, опубликовавший письма отца к Нине Табидзе в 1966 году, подчеркивает, что она была одной из первых читательниц романа, отмеченного Нобелевской премией. Роман был опубликован за рубежом, началась травля, бесстыдное глумление, отвернулись бывшие «друзья», перестали заглядывать на огонек соседи. Но Нина Александровна и Нита – рядом. Они ничего не боялись. Даже нас, студентов Литинститута, заставляли выйти к Союзу писателей с плакатами: «Позор иуде Пастернаку», «Пастернак, вон из России», но ни один из грузинской группы в этом безобразном шествии участия не принимал.
Там же Евгений Борисович цитирует Нину Александровну: «Как-то уже незадолго до смерти, Борис вдруг сказал, что Зина и я за последнее время очень изменились и ему больно смотреть на нас. Тогда на следующий день, чтобы его подбодрить, узнав, что у него немного прибавилось гемоглобина в крови, я подкрасила губы и, войдя к нему, сказала с улыбкой: «Вам лучше, и мы с Зиной тоже выглядим лучше!» Борис Леонидович посмотрел на меня, покачал головой и ответил: «Нет, Ниночка, мне очень худо и вам не лучше». На другой день его не стало».
Мне кажется, что присутствие Нины Табидзе при уходе старинного друга из жизни – знак вечности и неразрывности их отношений с Тицианом.
На похоронах Нины Александровны самый молодой «голубороговец», к тому времени уже пожилой академик, выдающийся поэт и прозаик Георгий Леонидзе произнес проникновенную речь. Приведу здесь хотя бы фрагмент этого выступления. «Ты и вправду историческая женщина - ты, воспитательница наших молодых писателей, ты, спутница и соратница поэтов, проповедников нового слова, ты, разделившая с Тицианом и его жизнь, и его жертву. Какую тяжесть вынесли твои слабые плечи, сколько горя ты испытала, когда судьба обрушила на тебя несчастье, слезы и пепел... Ты была опорой Тициана Табидзе, поэта, который привнес в грузинскую поэзию новую остроту и без которого поэзия наша не мыслит себя. Мы не знаем, где лежит Тициан, но его последним отечеством была дидубийская земля, - и поэтому ты нисходишь в эту землю вместо Тициана, и в этой безвременно вырытой могиле отныне для нас соединяются двое - Нино и Тициан.
Я трижды рожден на свет.
И трижды крещен водой.
И ты, одиночка-смерть,
Что можешь сделать со мной?»
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что сейчас самое время для возникновения таких литературных объединений, какими были «Голубые роги». Тициан и его друзья в совсем нелегкие для Грузии времена сумели сплотить талантливых молодых писателей и сделали настоящий культурный прорыв, плоды которого питали грузинскую литературу после их гибели на протяжении всего XX века.
Личная судьба Ниты Табидзе это в известной степени результат прочной связи эпох, тем более, что она могла видеть Маяковского или Андрея Белого, а значительно позднее общалась с русскими шестидесятниками – Ахмадулиной, Евтушенко, Леоновичем и другими. В детстве, сидя на коленях у Ованеса Туманяна и грузинских классиков первой трети XX века, через несколько десятилетий она общалась с представителями «новой волны» литературы Грузии – Чабуа Амирэджиби, братьями Чиладзе, Гией Маргвелашвили и многими, многими другими.
Нита Табидзе не только дочь Тициана и Нины, но она еще и праправнучка отца грузинского народа Ильи Чавчавадзе, убитого не без участия большевиков в 1907 году. История, увы, повторяется – через три десятка лет будет убит Тициан. Дедушка Ниты Александр Макашвили, выдающийся общественный деятель, был отправлен Ильей Чавчавадзе в Петербург, где он окончил юридический факультет, затем оказался в Париже, где встречался с Виктором Гюго и другими французскими писателями. А ее мама Нина Александровна в доме Ильи Чавчавадзе встречалась с Александром Дюма во время его путешествия по Грузии. Дюма был веселый, остроумный, обожающий детей человек, одаривавший их игрушками и конфетами. Там же маленькая Нина видела и Важа Пшавелу. «Я думаю иногда - вспоминала Нина Табидзе, - что в тот вечер Илья и Важа благословили меня на то, чтобы потом я всю жизнь прожила с поэтами».
Всю жизнь прожила с поэтами и сама Нита. Ее дом был открыт для всех, кто искал понимания и дружбы. Самые знаменитые писатели-шестидесятники и их прославленные предшественники (Антокольский, Тарковский, Тихонов), приезжая в Тбилиси, первым делом посещали семью Табидзе-Андриадзе. Многие подолгу жили в этом гостеприимном доме. Все помнят хозяйку, удивительно похожую на отца взглядом и улыбкой, готовую обласкать каждого, кто переступал порог ее скромной квартиры. Она дружила не только с писателями, деятелями культуры Грузии разных поколений, но и до конца жизни хранила верность семье Бориса Пастернака, приняв ее навечно в свое щедрое любящее сердце. Москвичи и ленинградцы (сегодняшние петербуржцы), оказавшись в Тбилиси, непременно становились гостями Ниты. Обладая безошибочным поэтическим слухом, она с интересом воспринимала новые стихи и переводы, была тонким знатоком и ценителем поэзии, а главное, любила всех, кто любил Грузию.
Когда-то Ираклий Андроников сказал, что Тициан был одержим пафосом дружбы. Нита в полной мере унаследовала этот уникальный дар. Немудрено, ведь такой же была и ее мать. Есть все основания утверждать, что сегодня ее любимые дети Гивико и Ниночка, несмотря на труднейшие времена, продолжают эту семейную традицию и тому же самому учат своих детей. Я вижу определенную закономерность в том, что Ниночка вышла замуж за сына моего дорогого друга Гурама Асатиани, блестящего критика и блестящего человека, редактора «Литературной Грузии», ученого, филолога, безвременно ушедшего из жизни. И сегодня семья Табидзе ухаживает за вдовой Гурама красавицей Мананой Асатиани. А сама Манана – дочь крупнейшего литературоведа Геронтия Кикодзе, а Гурам - сын Левана Асатиани, и так далее. В этой неразрывной цепочке я вижу надежность и бесконечность культурных традиций, столь важных для Грузии во все века. Невозможно себе представить, чтобы сын Ниты Гиви Андриадзе, приехав в Москву, не посетил в Переделкине Наташу Пастернак. Я думаю, что крепость человеческих отношений куда важнее пустопорожних дипломатических переговоров, в конечном итоге, только разжигающих межнациональную рознь.
Нита была истинным послом Грузии в России, являла собой прекрасный образ родного народа. Противостоять ее духовности и обаянию было невозможно, за ней стояла история, целые поколения настоящих политических и общественных деятелей, поэтов и мыслителей, интеллигентов самой высшей пробы, патриотов, заплативших за любовь к Родине собственной жизнью. Эти люди никогда не уклонялись от того пути, который сами для себя выбирали. Они шли вперед до конца и только смерть могла их остановить. Наверное, хорошо иметь сильную армию, но мне кажется единение людей, подобных роду Табидзе, принесло бы больше пользы и лучше бы охраняло родную землю, чем самое современное оружие. Разрушать и убивать несложно, труднее любить и созидать, но именно в этом промысел Божий и цель развития человечества.
Таков был принцип жизни Ниты Табидзе, вобравшей в себя лучшие черты своего народа и унаследовавшей от предков необходимые для цивилизованной жизни качества. Когда я думаю о будущем Грузии, передо мной встают прекрасные глаза моих друзей, живых и ушедших, и среди них одна из первых – Нита. Нам нужна именно такая и только такая Грузия, бескорыстная, честная, открытая всему человечеству, образованная, излучающая любовь. Всей своей собственной жизнью, а также судьбой матери и великого отца, судьбами бабушек, дедушек и далеких предков она заслужила право быть примером для подражания, на котором нужно учить молодых людей, как им жить, как относиться к людям, как дружить, во что верить, как воспитывать детей. Это – истинно грузинский характер без всякой примеси национализма, взращенный нашей великой литературой, традициями, обычаями, принципами, в этом наша сила, в этом наша надежда на будущее, потому что я все равно вижу мою Родину, которую никто у меня отнять не может, как огромную семью, такой большой дом Тициана Табидзе, осененный благодатью Святой Нины, Господа Бога нашего и Богородицы, с куполами древнейших церквей в сопровождении уникального многоголосия, дом, где все любят друг друга, где всегда ждут друзей, где даже смерть не страшна. Я вижу ледяные вершины, высокие горы, синее, как глаза Тициана, море, зеленые луга, покрытые яркими цветами, неувядающими, как алая гвоздика в его петлице, виноградники Кахетии, сады Самачабло, людей, зверей и птиц, как на картинах Пиросмани.
Моя учительница Фатьма Антоновна Твалтвадзе умирала на руках у Ниты. Я пришла в больницу, где Нита дневала и ночевала, и мы втроем вспоминали прошлое. Фатьма Антоновна рассказывала о своем сне. Ей привиделось ночью, что она умерла и на том свете встретилась с Тицианом и Паоло, и она сказала им: «Боже мой, вы такие молодые, а что же делать мне, такой старой!» - «Ну что ты, Фатюша, - отвечали они, - ты всегда у нас молодая и красивая». Я улетела, а через несколько дней получила от Ниты телеграмму, что тети Фати уже нет.
С Нитой я встречалась много, много раз и в Тбилиси, и в Москве, и в Переделкине. Несмотря на ее застенчивость, абсолютную открытость, скромность для меня это всегда было напряженное и волнительное событие, ведь я понимала - происходит что-то очень важное. С ней можно было говорить обо всем, о простых и высоких материях, о детях, о друзьях, о спектаклях Робико Стуруа, о Резо Габриадзе и Гии Данелия, о русском искусстве. Она знала и понимала все, никогда никого не осуждала, умела прощать и только прощать, была в полной гармонии с миром и людьми. Вопреки всему… Это особый талант, который мне больше в жизни не встречался.
Все, кто знал Ниту, наверное, помнят ее любимое присловье «мама». Она строила фразу примерно так: «Наконец мы с тобой встретились, мама. Как твои дети? Мама, я очень хотела бы их видеть». Понятно, что она не называла собеседника мамой – это было эхо ее любви к отцу (по-грузински «мама»), а говорящие по-русски думали, что это мать. Эта подсознательная перекличка – память о самых дорогих для человека людях – всего-навсего несмолкаемый голос любви, который я слышу по сей день и который помогает мне жить.
Анаида БЕСТАВАШВИЛИ |
