У каждого свой Владимир Высоцкий, свое представление о его творчестве, его жизни, обретениях и потерях… И все-таки не оставляет ощущение, что при всей ясности образа поэта, он ускользает от нас – близкий и понятный и одновременно далекий и непостижимый. Но вновь бесконечно притягательный, даже спустя три десятилетия после кончины… Впрочем, разве это срок для творца, признанного великим?
25 января Владимиру Высоцкому исполнилось бы 75 лет. Всего лишь 75. Юбилей собрал в Большом зале театра имени А.С. Грибоедова артистов и зрителей, объединив их любовью к тому, кого без преувеличения можно назвать властителем дум нескольких поколений. В концерте, организованном Международным культурно-просветительским Союзом «Русский клуб» при поддержке благотворительного фонда «КАРТУ», приняли участие звезды грузинской сцены и эстрады: Вахтанг Кикабидзе, Ирма Сохадзе, Каха Бахтадзе, Нини Циклаури, Слава Натенадзе, Саломе Бакурадзе, Дато Отиашвили, Нино Дзоценидзе, Вахтанг Гордели-Палиашвили, Верико Турашвили, Бесик Каландадзе, Ирина Мегвинетухуцеси, Ото Немсадзе, Ирма Сохадзе, Тамрико Чохонелидзе, Нугзар Квашали, Эка Квалиашвили, Темо Саджая, ансамбль «Форте», группа «Сейшен», «Театральный квартет», детская студия «Бзикеби», детский дуэт Эка и Петр Малания. Выступили и зарубежные гости: Самир Раджабов, Эльхан Челяби (Азербайджан), Давид Хачатрян (Армения), Артур Федорович (Белоруссия), Михаил Грицкан (Украина). Специальным гостем вечера стала приехавшая из Германии грузинская певица, композитор, исполнительница грузинских и русских романсов Манана Менабде… Поставил вечер управляющий и художественный руководитель театра имени А.С. Грибоедова и Свободного театра Авто Варсимашвили. На концерте присутствовал министр культуры и охраны памятников Грузии Гурам Одишария. Перед началом выступил директор театра имени А.С. Грибоедова, президент «Русского клуба» Николай Свентицкий, пригласивший собравшихся в символический «дом Владимира Высоцкого». По окончании вечера его участники размышляли, вспоминали, оценивали …
Нугзар Квашали:
- Высоцкий для меня – это в первую очередь музыкант с «расстроенной» гитарой. Такого строя действительно ни у кого не было! Когда я впервые в пятнадцать лет взял в руки гитару, он был запрещен. Это неудивительно – ведь все его песни, стихи были абсолютно несовместимы с тогдашней идеологией. А все, что запрещено, всегда привлекает, особенно музыкантов. Когда мы слушали Владимира Высоцкого в каких-то записях – официальных не было, и, конечно, качество самодельных записей было ужасным, - то уже тогда понимали, что это уникальная личность. В свои сорок один год он успел очень много… Прошло уже больше тридцати лет, как Высоцкого нет с нами, но он по-прежнему дорог каждому, кто однажды соприкоснулся с его творчеством. Высоцкий – это в первую очередь прекрасная русская песня. Не знаю, как это сегодня называется – бардовская песня, шансон… Но Высоцкий – это Высоцкий! Таким и останется в нашем восприятии. Знаменитая песня, которую я исполняю на вечере, - «Где мои семнадцать лет?» - это всего лишь два-три куплета… Но как это сделано! Это целый спектакль... Так что легенда Высоцкого будет жить очень и очень долго. И я счастлив, что меня пригласили принять участие в этом вечере…
А Высоцкий-актер? К сожалению, я не видел его театральные работы – только отрывки. Но его кинороли – это великолепно!
Ирма Сохадзе:
- Мне кажется, причина неумирающей любви к Высоцкому лежит на поверхности: Владимир Семенович – гениальный поэт. Может быть, он не гениальный музыкант, не гениальный актер, да простят меня его поклонники. Но то, что он гениальный поэт, никто оспаривать не будет. А все гениальное вечно. Почему поэты отдаленных от нас эпох звучат сегодня как наши современники? Потому что они опережают время, вернее, говорят о вечном, а не о преходящем. О том, что волнует и будет волновать многие поколения. На мой взгляд, он всегда будет актуален, ведь то, что беспокоило и мучило поэта, беспокоит и мучит самых разных людей. Действительно, творчество Высоцкого стоит того, чтобы обновлять его, еще и еще раз воспроизводить на сцене. Потому что музыка, поэзия, существующие только в книгах и аудиозаписях, лежащие на пыльных полках, устаревают и умирают. Я считаю, что столь прекрасный проект, осуществляемый здесь, в замечательном зале театра Грибоедова, очень своевременен. И я рада, что такой яркой личности мы уделяем должное внимание.
Мне близки самые разные произведения Высоцкого. Очень нравятся его военные песни. А знаменитая «Я не люблю» - это же манифест! Все гениальное – просто! На вечере я исполнила песню «Беда». Это – шедевр. Найдется, наверное, не больше двух-трех примеров, когда мужчина – поэт, писатель – так точно выражает эмоции и чувства женщины. В грузинской поэзии это Паоло Яшвили, создавший маску Елены Дариани. Для меня Высоцкий в песне «Беда» открылся еще одной гранью своего таланта – он великолепно понимал психологию женщины. Любимой, покинутой, оставшейся со своей бедой навсегда. Но даже в этой печали женщина счастлива. В трехминутной песне – богатый спектр эмоций, целая жизнь! И не одной, а многих женщин… Потому и говорю: Высоцкий – вечен, потому что гениален. Я его обожаю… Я прослушала разные варианты исполнения песни «Беда». Ее пела и Марина Влади. Сам автор исполняет ее в совершенно ином ключе. Существует несколько вариантов исполнения «Беды» Аллой Пугачевой. Я предложила свою версию, соединив стиль Высоцкого с манерой Пугачевой, и еще добавив кое-что свое.
Эка Квалиашвили:
- В искусстве невозможно не быть родственными душами. Я не впервые принимаю участие в проектах «Русского клуба», очень люблю его и не меньше – Владимира Высоцкого. Поэтому мне бы и в голову не пришло ответить отказом на лестное предложение принять участие в вечере его памяти. Высоцкий – очень глубокий и многогранный человек, и выделить что-то одно в его творчестве невозможно. Я исполнила песню «Бокал». Если вникнуть в эти стихи, то они поражают. В них такая боль! Это близко каждому человеку…
Артур Федорович (Белоруссия):
- Чем тебе дорог человек, которого ты искал всю жизнь? Выразить это не просто. Высоцкого я открыл для себя, когда мне было лет шестнадцать. Сначала привлекали завораживающий тембр его голоса, доверительность интонации… Бывает момент, когда ты на уровне подсознания что-то принимаешь, интуитивно поняв, что это твое… А потом, когда повзрослел, я начал вслушиваться в тексты, осмысливать манеру исполнения, осознавать, что это новый, совершенно особенный стиль Владимира Семеновича. Ведь если не вкладывать в песню энергию, нерв, то, конечно, она не прозвучит…
Вспоминаю детство, утро, пионерский лагерь, все идут на зарядку. Из динамиков звучит песня Высоцкого: «Вдох глубокий! Руки шире! Не спешите – три-четыре…» И что происходит? Все идут на зарядку, а мои ноги держат меня у динамиков. Я стою, самозабвенно слушаю… Почему – не знаю. Когда в тринадцать лет я взял в руки гитару, потом услышал интонацию шедевра Владимира Семеновича «Только он не вернулся из боя»… И это начало цеплять уже за струны души, проникать в глубины сознания. Потому что душа каждого человека чиста и нежна. Только часто мы что-то на себя навешиваем, чтобы спрятаться от этой чистоты под масками. А когда послушаешь Владимира Семеновича, то понимаешь: вот это настоящее! И начинаешь открывать для себя что-то новое. Есть у Высоцкого такие строки: «Мы беду-напасть подожжем огнем, Распрямим хребты втрое сложенным, Меду хмельного до краев нальем, Всем скучающим и скукоженным!» Только позднее понял, что распрямить хребты «втрое сложенным» означает: «распрямим людей, стоящих на коленях, поднимем их». Вот когда начинаешь копать, анализировать, то понимаешь, насколько Высоцкий осознанно и вдумчиво писал о многих вещах. И порой противоречил сам себе... В одной из песен Высоцкий поет: «Вот только жаль распятого Христа!» А в первых вариантах было по-другому: «И мне не жаль распятого Христа!» и «Я не люблю распятого Христа!» Вот эти метания Высоцкого от признания Бога до его отрицания есть проявление философского склада ума. «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята…» - пел Высоцкий. Стараешься, чтобы было так, но происходит все иначе… И от этого мучительно больно. Для меня Высоцкий – это огромная, значимая фигура. Живу с этим чувством и радуюсь, что Господь даровал мне способность понимать этого человека и его творчество. Да еще и песни его исполнять…
Михаил Грицкан (Украина):
- Владимир Высоцкий – мой заочный учитель с самого детства. Он вдохновил меня на творчество. Помню, как с родителями отдыхал на море в Одессе – мне было тогда лет шесть-семь, не больше. И вдруг увидели обыкновенного, коренастого, невысокого роста мужчину в джинсах клеш – Высоцкого! Я попал на его концерт. Меня, совсем еще ребенка, Высоцкий буквально поразил своей энергетикой. После этого я начал слушать его песни, исполнять их на гитаре… А когда в десятом классе у меня начались мутации голоса, все стали отмечать, что мой баритон стал чем-то похож на неповторимый голос Высоцкого.
Считаю, что творчество Высоцкого будет актуально всегда, во все времена. Потому что его песни – это нечто большее, чем просто песни. Это великий поэт! Я знаком с сыном, Никитой Высоцким, внуком Семеном… Никита проходил срочную службу в моем городе Черновцы. В день рождения и день памяти Высоцкого я обязательно отправляюсь в Москву и выступаю в Доме его имени. Еду на Ваганьковское кладбище. Есть ли, был ли еще в мире человек, которого так же преданно, самозабвенно любят? На кладбище возникает ощущение, будто происходит нечто экстраординарное – толпы людей, море цветов! Они читают стихи, поют песни Высоцкого…
В Москве у меня появились друзья, с которыми мы совершает этот ритуал. А потом едем в Таганский тупик, где находится Государственный культурный центр-музей имени Высоцкого. Словом, для меня это имя значит очень много.
Я исполнил в Тбилиси песню «Кони привередливые», - одну из наиболее любимых. Всегда на своих сольных концертах пою что-нибудь из Высоцкого. Например, пророческую песню «Корабли». «Не пройдет и полгода, как я появлюсь!» - обещал поэт. И Высоцкий действительно уже больше тридцати лет каждые полгода возвращается, «весь в друзьях и мечтах, чтобы снова уйти на полгода». Каждые 25 января и 25 июля мы слышим и видим его по радио и ТВ, слушаем свои архивные записи, смотрим фильмы и просто вспоминаем с друзьями и знакомыми.
Манана Менабде (Германия):
- Я могу сказать абсолютно четко: интерпретировать песни Высоцкого нельзя! Мне это до сих пор не удалось сделать как певице. Как только я начинаю что-то в этом роде пробовать, личность Высоцкого выступает столь явственно, выпукло, что я сама, музыкант, ухожу на второй план. Высоцкому очень часто подражают голосом. Я считаю это очень большой глупостью. Высоцкий неподражаем, и повторить его невозможно. Конечно, есть личности, которых можно интерпретировать. Но есть и другие, которых интерпретировать нельзя. К этой особенной касте принадлежит Высоцкий. С ним ничего невозможно сделать, настолько он ярок. И поэтому на вечере я прочитала свое любимое стихотворение, посвященное поэту, - оно родилось через семь лет после кончины Владимира и называется «Прощальная песнь». Оно написано в стиле Высоцкого. Хочу, чтобы люди окунулись в его настоящую поэзию. Считаю, что он по-настоящему большой поэт…
Вахтанг Кикабидзе:
- Я его очень любил. К сожалению, молодежь сегодня не очень интересуется творчеством Высоцкого. Но мои внуки, правнуки – все про него знают. Когда Высоцкий скончался, мы вместе с актером Анатолием Ромашиным пошли на кладбище. Было раннее утро, еще темно. Думали, что народа в этот час не будет. Но ошиблись: когда мы пришли на могилу, то увидели в темноте огромную толпу людей. Так его любили...
Анна БЕЛОВА
МАНАНА МЕНАБДЕ
ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Посвящается Владимиру Высоцкому
В день отъезда,
моего отъезда день,
я взгляну на дождь
и взгрустну.
Вспомню дом,
вспомню сад,
вспомню день...
Вспомню плач,
вспомню смерть
и усну.
А в глазах отражаешься ты,
вся в тумане, как хрупкая ель.
Иногда ты небесная высь,
быстроногая иногда ты газель...
А снега, затаившись в тиши,
опадут, припадут, пропадут.
Берега, города и судьба
далеко, далеко упадут.
Ты, наверно, поймешь все не так –
то я жил, то не жил,
пел да пил…
Уходя – я всегда приезжал.
И приехав – всегда уходил.
Исчезают вдали голоса…
Исчезает в снегу синий свет...
И беда, как судьбы полоса,
на плечах отпечатает след.
Все пройдет, и обида уйдет,
может, крик мой услышишь в ночи.
Мне уже не добраться туда,
до вершин синих гор,
до вершин...
Да что мне, высота, высота,
суета, суета перемен.
Круг сомкнулся уже навсегда,
и в кругу меловом я теперь.
07 января 1987
г.Москва |
|
Состояние моего здоровья в последние годы резко ухудшилось из-за серьезных проблем с сердцем. Это вызвало необходимость проведения сложной операции шунтирования. Операцию мне осуществили в одной из лучших тбилисских клиник «Джо Энн».
Джо Энн Макговен родилась в 1939 году в Калифорнии. В 1985 году Джо Энн находилась на кинофестивале в Санкт-Петербурге, где совершенно случайно узнала, что у маленькой Маши, дочери одного из переводчиков, врожденный порок сердца. Джо Энн решила отвезти девочку в США. После успешно проведенной операции на сердце Маша полностью выздоровела.
Это событие привело Джо Энн к решению основать в Санкт-Петербурге кардиологическую клинику для лечения таких пациентов. Для осуществления проекта, который был условно назван «Модель Маши», Джо Энн Макговен вместе с единомышленниками учредила в США благотворительную организацию «От сердца к сердцу», с помощью которой в 1987 году в Санкт-Петербурге была создана детская кардиологическая клиника.
В 1992 году грузинский хирург Ираклий Метревели встретился в США с Джо Энн Макговен, которая высказала желание создать в Тбилиси детский кардиологический центр. Спустя некоторое время в Грузии была создана благотворительная организация «Global healing» («Всемирное выздоровление»). В 1993-м грузинские хирурги Ираклий Метревели и Авто Цинцадзе, анестезиолог Мераб Тевзадзе и кардиолог Тамта Боцвадзе отправляются в Санкт-Петербург в основанное Джо Энн Макговен детское кардиологическое отделение, где с целью передачи опыта постоянно находились американские специалисты. Параллельно проходит работа над грузинским проектом. Активное участие в нем принимает американская сторона – вместе с Джо Энн Макговен работают Гленн Ги, Дейв Найлес, Мерлин Мак-Куин, Элизабет Пео, Синди Итон и грузинские специалисты И.Метревели, А.Цинцадзе, М.Тевзадзе, Т.Боцвадзе и В.Лашхи.
Идея создания в Грузии детской кардиологической службы с самого начала получила большую поддержку ведущих специалистов в этой области США и Европы. Среди них особо следует отметить Фрэнка Хенли, директора медицинского центра детского сердца Стэнфордского университета, профессора Ладо Алекси-Месхишвили, руководителя детской кардиохирургической программы Берлинского сердечного центра, Винсента Тама, кардиохирурга Эглстонской детской больницы при университете Эмори, и Вадима Любомудрова, руководителя кардиологической службы Санкт-Петербургской детской больницы №1.
16 сентября 1996 года в Тбилиси открылась клиника детской сердечной хирургии. К несчастью, через неделю после этого события Джо Энн Макговен, одна из основателей и организаторов детской кардиохирургической службы в Грузии, президент «Глобал хилинг», скончалась в Санкт-Петербурге, в основанной ею клинике.
Позднее тбилисской клинике было присвоено ее имя. В соответствии с завещанием Джо Энн Макговен, ее органы были использованы для трансплантации, а после кремации пепел разделили на три части и хранят в Калифорнии, Санкт-Петербурге и Тбилиси.
С 1996 года в Медицинском центре имени Джо Энн были диагностированы тысячи случаев врожденного порока сердца, проведено свыше пяти тысяч кардиохирургических операций и процедур, с командированными из регионов Грузии педиатрами и кардиологами проводятся тренинги по раннему выявлению врожденных патологий и диагностике.
Медицинский центр имени Джо Энн, исходя из необходимости постоянного наличия безопасной крови и ее компонентов для осуществления детской кардиохирургической программы, в 1998-м начал независимую работу по созданию т.н. «банка крови», и с сентября следующего года начала функционировать Служба переливания крови. Программа была осуществлена при поддержке местных и иностранных донорских организаций. Сегодня она действует по принципу бесплатного донорства и производит эритроцитную массу, тромбоциты и криоплазму.
В 2000 году по решению руководителей Медицинского центра имени Джо Энн начала осуществляться программа сердечно-сосудистой хирургии ургентной кардиологии для взрослых, в рамках которой выполнены тысячи различных кардиохирургических операций и процедур.Отделение интенсивной терапии центра осуществляет круглосуточный прием пациентов с острыми и хроническими кардиологическими проблемами. Клиника расширяется, проводится ее реконструкция, после чего станет возможным проведение сложнейших операций для спасения жизни многих наших сограждан.
Завершая эту статью, как недавнему пациенту Медицинского центра имени Джо Энн, мне хочется выразить огромную благодарность ее сотрудникам, давшим мне возможность вернуться к полноценной жизни и работе.
Леван ЧАЧУА |
|
|
А ВЫ ТРОЙНЫМ ЛЕТАТЬ МОГЛИ БЫ? |
|
- А вы знаете, что появился какой-то Виктор Санеев из Сухуми? Участвует в чемпионате Грузии по легкой атлетике. Не из ваших ли? - спросил Виталий Таран у своей жены Юли и ее сестры Зины. О том, что происходит в мире королевы спорта, им всем было известно не понаслышке – Зинаида Санеева занималась пятиборьем, Виталий и Юлия толкали ядро и метали диск. Но на этот раз растерялись все...
Это был февраль 1963 года. В Тбилиси прошел юношеский чемпионат, на котором семнадцатилетний сухумчанин-перворазрядник стал чемпионом в трех видах – беге на 100 метров, прыжках в длину и тройном. К тому же установил новый рекорд Грузии среди юношей в тройном – 14 м 88 см.
Слова Виталия взволновали сестер. Их отец, Иван, часто вспоминал, что в Сухуми живет его брат Данила, рассказывал, как в страшные годы разрухи они покинули станицу Сенгелеевская, что под Армавиром, спасаясь от голода. Родители Зины и Юли оказались в Тбилиси, а Данила с женой уехал в Сухуми. Пути братьев разошлись. Вот бы отыскать друг друга, встретиться... Да только как? Страна жила тяжело и очень бедно. Возможности разъезжать по городам и весям в поисках родственников просто не было.
Так кто этот Виктор Санеев? Брат или однофамилец? Решили обратиться к тренеру сборной Сухуми Акопу Керселяну. Задали три вопроса о его подопечном. Его семья из Ставропольского края? Отца зовут Данила? Маму – Ксения? На все вопросы был получен утвердительный ответ, и вот уже Акоп Самвелович знакомит сестер с Виктором. В этот же день отправились к тбилисским Санеевым в гости. Переступив порог дома, Виктор замер – он увидел Санеева-старшего и, еле сдерживая дрожь в голосе, сказал: «Вы мой дядя! Потому что вы точная копия моего отца». Настолько велико было сходство...
Вспоминая об этой встрече, Зинаида Ивановна и сегодня не может сдержать слез. Тогда ей было 22 года, Виктору – 17. Они встретились впервые, чтобы больше никогда не терять друг друга.
Зина, уже получившая высшее экономическое образование, собиралась уходить из спорта, а Виктор был только в начале пути.
Он родился в Сухуми, и этот город остался для него на всю жизнь родным – город детства, и этим все сказано.
Время было послевоенное, и Санеевы, как и многие другие, жили впроголодь. Отца болезнью приковало к постели, мать разрывалась между домашними заботами и тяжелой работой.
Директор сухумской школы, где учился Витя Санеев, Таисия Петровна Малыгина каким-то образом разглядела в нем будущего спортсмена. Именно она привела Витю к тренеру Акопу Керселяну и попросила взять мальчика в группу легкой атлетики. Начались тренировки, и в 11 лет Санеев прыгнул в длину на 4 м 30 см – это и есть его первый официальный спортивный результат. Но все-таки легкая атлетика оставалась на втором плане. В своей книге «Ступени к пьедесталу» Виктор Санеев вспоминал: «Я тогда был предан футболу и без него не мыслил жизни. Да и какой мальчишка в Грузии не увлекается этой игрой? Была, правда, одна трудность: у нас – дворовых футболистов – вечно не хватало мячей. Конечно, их до некоторой степени заменяли консервные банки или старые чулки, набитые тряпьем, но заполучить настоящий мяч было вечной мечтой. Путь к осуществлению этой мечты был не совсем праведный, но единственный. Мы располагались за забором стадиона и терпеливо ждали, пока мяч не залетит к нам. Он сразу передавался стоящим наготове ребятам, которые быстренько заносили его в ближайший двор. Остальные как ни в чем не бывало продолжали играть у забора, и, когда над ним появлялась голова футболиста, вопрошающего, куда подевался мяч, мы, глядя на него кристально чистыми глазами, дружно отвечали, что ни о каком мяче не имеем ни малейшего понятия. Ясно, что футболисты нам ни капельки не верили, но мячи были у них казенные, и дальше суровых обещаний дело не заходило… Иногда, когда стадион пустовал, нам удавалось проникнуть на поле, и мы устраивали настоящие футбольные матчи. В то время одним из моих приятелей был Арчил Еркомаишвили, быстрый и верткий парень. Мы с ним составляли сдвоенный центр нападения (Пеле и Вава из сборной Бразилии сделали это на два года позже!) и были грозой вратарей. А поскольку я частенько не мог пойти на занятия легкоатлетов из-за затянувшегося матча (нельзя же, в самом деле, бросить команду при критическом счете 12:12), то и успехи мои в легкой атлетике не радовали тренера».
Впрочем, тренировки долго не продлились. Виктору пришлось переехать в Гантиади и продолжить учебу в школе-интернате. Это решение далось тяжело, но было вынужденным – уход за парализованным Данилой Санеевым требовал от матери Виктора всего свободного времени.
В интернате Санеев продолжил играть в футбол. Играл на левом крае и видел себя в будущем вторым Михаилом Месхи. Однако интернат располагался недалеко от спортивной базы поселка Леселидзе, излюбленного места сборов ведущих спортсменов Советского Союза. Санеев воочию наблюдал за тренировками легендарных легкоатлетов Валерия Брумеля, Роберта Шавлакадзе, Игоря Тер-Ованесяна и видел, каким трудом они добиваются результатов. «Помню, какое впечатление произвела на меня в 1961 году тренировка Валерия Брумеля – лучшего в то время прыгуна мира, - рассказывал Санеев. - Каких только упражнений не выполнял он с тяжеленной штангой! Всевозможные прыжки, бег, ходьба выпадами, приседания, повороты, наклоны. Особенно поразили его приседания со штангой. Снаряд с почти полным набором дисков весил, наверное, килограммов 170-180! Мог ли я тогда думать, что когда-нибудь и сам смогу также легко приседать с этим, казавшимся таким огромным весом?!»
И как поступил школьник Витя Санеев? Не откладывая дела в долгий ящик, он соорудил себе штангу из стальной трубы и двух колес и начал тренироваться – ежедневно, без устали.
Вернувшись в Сухуми, Виктор возобновил тренировки с Керселяном, хотя времени и сил на занятия было немного – после окончания школы он устроился на завод, шлифовал утюги. Уставал так, что с трудом добирался до стадиона. Но на занятиях Керселяна понемногу оживал. И легкая атлетика в конце концов победила. «Тройной привлек меня ощущением полета», - объяснял впоследствии Санеев. Хотя стоит подчеркнуть, что тройной прыжок стоит особняком в легкой атлетике. Разбег, три толчка ногой – скачок, шаг, прыжок, и каждый давлением до 900 килограммов! Известен случай, когда у Санеева оторвалась подошва, настолько глубоко шипы вонзились в планку при толчке.
Перворазрядником Виктор Санеев стал в 1963 году. На Всесоюзной спартакиаде школьников в Волгограде он занял третье место, и это стало для него большим ударом, можно сказать – потрясением. Он очень хотел победить. За двадцать минут до награждения убежал на запасное поле и разрыдался. Эти слезы поражения стали первыми и единственными в его спортивной карьере. «Тогда, в Волгограде, - объяснял Санеев, - я понял, что занятия спортом не легкая прогулка по стадиону, а борьба сильных людей, волевых и терпеливых. Словом, именно тогда, летом 1963 года, я стал настоящим спортсменом».
Осенью 1964 года Санеев стал мастером спорта СССР, а потом спортсмена настиг извечный рок «тройников» - травмы стоп. После первой серьезной травмы нога болела почти год. Керселян тренироваться запретил, и Санеев приходил на стадион украдкой. Конечно, в один прекрасный день Акоп Самвелович застал его за тренировкой. Разгневался страшно. А потом приказал собираться. С рюкзаками и ружьями тренер и ученик отправились в горы. Построили шалаш. Ходили на охоту, жарили шашлыки, варили мамалыгу. Когда через две недели вернулись в Сухуми, Виктор был совершенно здоров.
К тому времени по личной рекомендации мудрого Керселяна, понимавшего, что он не всегда может быть рядом с Виктором, у Санеева появился еще один тренер – Витольд Креер. Познакомившись со спортсменом, Креер внес его в список кандидатов на участие в Олимпийских играх в Мехико. Хотя именно тогда Санеев залечивал очередную травму, и ни один врач не давал гарантий на возвращение в спорт, Креер не побоялся официально заявить: «Виктор Санеев – это прыгун номер один. Если удастся залечить травму, он станет реальным кандидатом на победу в Олимпийских играх». Весной 1967 года Санеев заново пришел в большой спорт. После победы на Кубке Европы с результатом 16,67 м мечта об участии в Олимпиаде в Мехико стала реальностью.
И тут произошла история, про которую Зинаида Санеева говорит, что такого не может быть, но это было. Перед отъездом в Мехико Виктор спросил у сестры: «Что скажешь, как все пройдет?» Зина уверенно ответила: «Будет победа, и ты прыгнешь за 17 метров» (Санеев тогда рубеж 17 метров еще не взял, а мировой рекорд был 17,03). В ответ Виктор усмехнулся и уточнил: «А «копейки»? (т.е. – сколько сантиметров). «17,23», - так же уверенно сказала Зина. «Почему 23?» «Не знаю. Ну, потому что тебе исполняется 23 года». Поразительно, но все так и произошло – с точностью до сантиметра. Об удивительном случае даже писал журнал «Огонек».
О состязаниях в олимпийском Мехико-68, уже давно вошедших в легенду, сказано и написано многое – это не имеющий прецедентов случай в истории легкой атлетики, когда по ходу одного финала мировой рекорд был побит пять раз. Но самые волнующие воспоминания – это те, что из первых уст. Вот как об этом рассказывал сам Санеев: «Джузеппе Джентиле уже в квалификации побил мировой рекорд – 17,10. Что же будет дальше? Мы играли с Керселяном в шахматы, а Креер все ходил рядом и твердил, что Джузеппе перегорит и волноваться совсем не стоит. Я не волновался. Я подозревал, что Джузеппе вряд ли перегорит. А если и перегорит, то останутся другие. И они будут прыгать, как черти. И это – только начало... Несмотря на состояние – весь из нервов, - голова достаточно трезвая. Понимаю, что это Олимпиада, что мне сейчас прыгать, а крик стоит, как на бое быков. Думаю: и что вы так кричите? Смотрю, как прыгает итальянец, наш вчерашний рекордсмен. 17,22 – снова мировой рекорд! За ним бразилец Пруденсио – 17,05. Моя третья попытка. Разбегаюсь. Прыгаю. 17,23. Новый мировой рекорд. Стадион ревет. А я жду, что будет дальше? Кто же первый остановится? Пруденсио выходит на старт, долго собирается. Внешне он спокоен. Начинает разбег – 17,27. Мировой рекорд побит! И тут что-то происходит. Итальянец Джентиле сразу мрачнеет, уходит в себя. Американец Уокер, способнейший парень, никак не может собраться. Проваливает попытку за попыткой. Кто-то нервничает, кто-то от волнения не так ставит ногу, кто-то сникает – 17,27 не перепрыгнуть! У меня последняя попытка. И результат Пруденсио – 17,27. Это много, слишком много. Но все равно надо прыгнуть дальше. У меня странное состояние. Кругом кричат, а у меня внутри тихо. И только в голове холодно стучит: ноги, как струна! Лишь бы не опустить ноги. Я побежал... Уже выходя из ямы, по крику зрителей понял, что результат улучшен. Но насколько? 17,39. (Причем Санеев, опасаясь заступа, недоступил до планки отталкивания около 20 сантиметров – Н.З.) Все было, как во сне. Кричали, хлопали по спине, поздравляли, целовались... А я молчал. Губы пересохли, потрескались. Что победил – знал, но смысл этого как-то не доходил... Через два дня дошло – я олимпийский чемпион. Нас хотели везти на Кубу, устроить отдых. А я уже ничего не желал. Хотел только домой. Улетел в Москву. И первый раз понял, что такое слава. Журналисты, фотокорреспонденты, тренеры и просто какие-то люди ходили, звонили, что-то спрашивали, что-то просили. Приемы, встречи, интервью. Потом все это повторилось в Сухуми. И в один прекрасный миг я понял: все, хватит. Через месяц все успокоится. Тебя, твою победу начнут забывать. Что останется? Мехико – это прекрасно, но это уже в прошлом. Надо что-то делать дальше. Начинается будничная жизнь. И на следующий день я вышел на обычную утреннюю пробежку».
И так было всегда – Санеев тренировался и первого января, и в день рождения каждый год. И даже в день свадьбы.
Наверное, мы можем считать естественным и закономерным, что серьезный спортсмен тренируется ежедневно и в любых условиях. Но давайте представим, сколько порой требуется силы воли, чтобы выходить на тренировку в сезон сухумских ливней или в жару, когда раскаленный воздух разрывает легкие?
«Человек-катапульта», «сухумский кенгуру» - так после олимпийского триумфа прозвали Санеева журналисты. На призовые Виктор купил белую «Волгу» ГАЗ-21, и тбилисские гаишники выдали ему особые номера: 17-39 – в честь рекорда.
«У Виктора когда-нибудь была «звездная болезнь»? - спрашиваю у Зинаиды. «Он вообще очень простой и скромный, - отвечает она. - Виктор прекрасно понимал, что сегодня слава и успех есть, а завтра могут и не быть. Уже в молодые годы он осознал то, чего многие не понимают и в зрелости».
Потом последовали победы на чемпионатах мира и Европы, Олимпийских играх в Мюнхене-72, Монреале-76... Период с 1968 по 1972 год Санеев называет самым счастливым – он выиграл более 90 турниров и установил три мировых рекорда. А в 1971 году новый мировой рекорд установил кубинец Педро Дуэнас, прыгнувший на 17,40. Это был вызов.
14 октября 1972 года Сухуми гулял на свадьбе Виктора Санеева и студентки Тбилисского медицинского института Татьяны Хварцкия. Через три дня на «Кубке Санеева», который ежегодно, начиная с 1969 года, проводился в Сухуми 17 октября, в годовщину победы на Играх в Мехико, Санеев вернул СССР мировой рекорд – 17,44! Кстати, новобрачная предлагала Виктору отказаться, в виде исключения, от участия в турнире, но Санеев решил подарить жене мировой рекорд. И подарил.
А вторая половина 1970-х складывалась для Санеева тяжело, даже трагически. Он получил новую травму – серьезно повредил связки ахиллова сухожилия. Через полтора месяца после операции он вышел на тренировки, и – снова травмы…
Незадолго до VII летней Спартакиады народов СССР Санеев выступал за рубежом. Вернувшись в Тбилиси, как обычно, первым делом позвонил маме в Сухуми. Дозвониться не смог, телефон не отвечал. Виктором овладело непонятное ему самому беспокойство. На следующий день он разволновался так, что заболело сердце. Не выдержав, поделился тревогой с женой – наверное, что-то случилось с мамой. Снова и снова набирал сухумский номер. Тщетно. И вдруг поздним вечером звонок. Виктор услышал голос тестя и тут же спросил: «Что случилось? Что с мамой? Умерла?» - «Откуда ты знаешь?» - «Знаю. Сердце подсказало»… Выронил трубку, и дальше уже ничего не помнил. Вот вам и железные нервы Санеева…
Последней Олимпиадой Виктора Санеева стала Московская. «Я нес по стадиону в Лужниках олимпийский факел, - рассказывал он. - Помню волнение выдающегося баскетболиста Сергея Белова. Когда я передавал ему факел, Сережа с такой силой ухватился вместо жезла за мою кисть и, не отпуская ее, побежал по ступенькам к чаше стадиона, что я с трудом вырвал руку и еле удержался на ногах».
В 1980-м мало кто верил в успех Санеева – он ветеран, ему скоро 35, недавно перенес очередную операцию, только-только сняты швы. К тому же он так и не оправился после ухода из жизни мамы.
«О чем ты думал, стоя в секторе перед последним прыжком?» - спросил его знакомый журналист. «О маме, - ответил Виктор. - Для меня это самый дорогой человек. Выходя в сектор, я думал о ней, и эти мысли меня наполняли силой».
Санеев стал обладателем своей четвертой олимпийской медали – серебряной. Но, говоря откровенно, профессионалы все равно считают его четырехкратным олимпийским чемпионом. В Москве Санеев прыгал при сильном встречном ветре. Не будь ветра, результат мог быть иным. На пресс-конференции бронзовый призер Олимпиады Жоао Оливейра сказал: «Поздравляя Яака Уудмяэ с золотой медалью, я хочу отметить, что абсолютным чемпионом среди прыгунов считаю Виктора Санеева». «А как относится к этому заявлению олимпийский чемпион?» - спросил кто-то из журналистов у Уудмяэ. «Я согласен с Оливейрой, - ответил Яак. - То, что сделал Санеев, никто из нас повторить не сможет».
До развала Советского Союза Виктор Санеев жил и работал в Тбилиси в обществе «Динамо», хотя окончил не только Институт физкультуры, но и Институт субтропических культур в Сухуми. А когда Грузия обрела независимость, русский Санеев вдруг оказался не нужен. И тут уже выбирать не приходилось. В начале 1990-х вместе с женой и сыном он уехал в Австралию. Работал учителем физкультуры в частном колледже. Были и тяжелые времена – великому спортсмену даже пришлось развозить пиццу. Когда он обратился за помощью к президенту Международной федерации легкой атлетики Примо Небиоло, итальянец воскликнул: «Боже, за ту славу, что ты, Виктор, принес своей стране, тебе должны миллионы долларов!»
А в какой-то момент стало так туго, что он дал объявление о продаже олимпийских наград. Но, слава богу, обошлось – Санеева пригласили тренером по прыжкам в длину и тройному в Институт спорта в Сиднее. «Легкая атлетика не пользуется в Австралии большой популярностью, - признавался Санеев. - Здесь все помешаны на плавании, регби и теннисе. Нелегко было сколотить группу ребят, увлечь их прыжками. Но двух призеров чемпионата страны мне подготовить все же удалось».
Говоря откровенно, он думал, что ни в Россию, ни в Грузию больше не вернется. В Сухуми его дом заняли другие люди, а дом матери разграбили и разгромили…
И все-таки Санеев приехал на родину. В 2005 году Грузия чествовала легендарного соотечественника – по приглашению президента Олимпийского комитета Грузии Бадри Патаркацишвили свое 60-летие Виктор Санеев отметил в Тбилиси. Чествовать коллегу и друга прилетели Сергей Бубка, Валерий Борзов, Яак Уудмяэ… Патаркацишвили передал юбиляру чек на 50 тысяч долларов. Санееву было присвоено звание Почетного гражданина Тбилиси. Президент Грузии Михаил Саакашвили, встретившись с олимпийским чемпионом, признался, что с детства мечтал быть похожим на него. Было даже анонсировано сооружение памятника спортсмену.
Но реальных предложений не было, и потому Санеев, конечно, пока не рискует срываться с насиженного места в Австралии ради туманных перспектив, пусть даже и на родине, ностальгическая тяга к которой так и не прошла...
Воздали должное ему и на Олимпиаде 2012 года. 361 станция Лондонского метрополитена к Олимпийским играм была названа именами великих спортсменов мира. Одна из станций получила имя Виктора Санеева – трехкратного олимпийского чемпиона, лучшего легкоатлета мира 1970-1980 годов, лучшего спортсмена Грузии XX века. Его имя также присвоено линии метро, которая ведет к главным аренам легкой атлетики Лондона.
И все-таки, в чем секрет Санеева? Зинаида отвечает на мой вопрос так: «Он всегда жил в строжайшем режиме. В спорте – огромный, колоссальный трудяга. И потом, у него были талант от бога и одна цель – победить».
Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ |
|
В Грузии не найдется, пожалуй, ни одного человека, имеющего отношение к грузинской истории и словесности, который не слышал бы о Бернаре Утье. Ориенталист, кавказовед, специалист по восточной христианской литературе, текстолог, он совершил столько открытий в картвелологии, столько сделал для популяризации древнегрузинской литературы, что естественным образом стал одной из самых известных и любимых фигур в кругах научной и творческой интеллигенции страны. Б.Утье – иностранный член Национальной Академии наук Грузии, почетный доктор Тбилисского государственного университета, член научного совета журнала «bedi qarTlisa» («Судьба Грузии»).
А вот те, кто к науке отношения не имеют, могли обратить внимание на необыкновенную личность французского ученого и следующим неожиданным образом. В одном из недавних интервью замечательный поэт Бесик Харанаули, который приобрел дом в деревне Лишо близ Тианети и переехал туда жить, с небольшой долей безупречно белой зависти назвал образ жизни Утье примером того, как надо устраивать свою жизнь. «Ты, конечно, слышал, - говорил он корреспонденту газеты «24 saaTi» («24 часа»), - о Бернаре Утье, французском картвелологе? Так вот, он живет в горах, и два раза в неделю приезжает в Париж читать лекции. Ты бы видел, какие у него условия – полный комфорт. Может быть, когда-нибудь так будет и у нас. Но пока что в Грузии в горах жить непросто».
Конечно, невозможно в одной статье рассказать обо всей научной деятельности Бернара Утье, перечислить все его открытия и исследования. Они представлены в 200 книгах и статьях, в сотнях докладов, сделанных им на профессиональных конференциях по всему миру. Директор по исследованиям Национального центра научных исследований Франции, полиглот, говорящий почти на 40 языках, он сотрудничает с Институтом языкознания и государственным университетом в Тбилиси, с Институтом древних рукописей Матенадаран в Ереване, с Институтом русского языка в Москве, с университетом Франкфурта-на-Майне. Преподавал армянский язык и литературу в Университете Женевы и древнегрузинский язык – в Католическом институте Парижа, опубликовал и прокомментировал множество древних грузинских и армянских текстов, занимался поисками албанских храмов в Иерусалиме, способствовал изданию во Франции музыкального диска чеченских песен, обнаружил рукопись небольшого русско-абхазского словаря, составленного в первой половине XIX века русским офицером... И так далее, и так далее.
Может быть, в одном удивительном человеке сосуществуют все сорок?
Об этом и многом другом мы говорили с Бернаром Утье в дни его приезда в Грузию осенью этого года.
- Круг ваших научных изысканий поражает своей широтой.
- Я по преимуществу текстолог, но занимаюсь и историей искусств, и археологией, и литературой. Основной предмет моего интереса – восточное христианство. Именно это и привело меня на Кавказ. Я очень увлекался творчеством преподобного Ефрема Сирина, великого сирийского богослова и поэта IV века. Не все его сочинения на сирийском языке сохранились, но еще при его жизни многие были переведены на греческий. Я изучил древнеармянский и древнегрузинский и обнаружил, что эти сочинения существуют на этих языках. Я работал над рукописями в Европе, но, конечно, заниматься армянскими и грузинскими рукописями надо в Ереване и Тбилиси. Впервые я посетил Грузию и Армению в 1975 году. И сразу полюбил кавказцев за их приветливость, благородство. Я был восхищен богатством культуры и очарован человеческими качествами ее людей. И очень часто возвращаюсь сюда, приезжая вновь и вновь, продолжая мои исследования. Так, в прошлом году я прочел курс лекций в Духовной академии Эчмиадзина. Приезжал в Ереван на открытие нового здания Матенадарана – Института древних рукописей.
Вообще, меня интересуют явления, которые происходят в современном мире, где каждый человек хочет идентифицировать себя с определенным народом, нацией. Особенно это заметно у армян и азербайджанцев. Меня интересует культурный обмен между армянским, грузинским, азербайджанским мирами. Его можно проследить по литургическим текстам Грузии, Армении, Албании. Кроме того, я обнаружил много текстов VII-IX веков, которые были переведены грузинскими монахами в Палестине с арабского на грузинский и впоследствии христианизированы. С V по VIII век грузинская литература была обогащена переводами религиозной литературы. Очень немногие тексты переводились непосредственно с сирийского на грузинский, как правило, непосредственными моделями были либо греческие тексты, либо армянские переводы греческих текстов. С XI века процесс перевода стал постоянным и очень организованным. И во многих случаях грузины сохранили для нас те тексты, которые на греческом утеряны. То есть наряду с собственными сокровищами, грузинская литература обогатила себя и теми, которые заимствовала из соседних восточных миров – персидского, армянского, сирийского, арабского... А вот еще один пример обмена, если угодно, транмиссии, который представляет для меня большой интерес – в Санкт-Петербурге были обнаружены фрагменты арабских текстов, которые являются памятниками еврейской письменности – это сохранившаяся древняя арабская версия, дохристианская.
- Это ваши открытия и находки?
- В этом направлении – пожалуй, да. Я хочу добавить еще одну вещь, наверное, интересную для ваших читателей. Я много работал над текстами литургических гимнов, искал идентичные модели перевода этих гимнов на грузинский. И опять-таки обнаружил целый ряд случаев, когда греческие модели уже утрачены, но те же тексты сохранились в старославянском и грузинском языках. В начале 1980-х годов я попросил моих московских коллег приехать в Тбилиси, и мы вместе работали здесь по этой теме.
- Вы публикуете ваши работы в Европе?
- Да. А также в Грузии и Армении.
- Где они вызывают наибольший интерес – в европейских научных кругах или здесь?
- Везде, но в каждой стране реагируют на свой манер. В Грузии – очень эмоционально. В Армении – более спокойно.
- Армяне более спокойные?
- Конечно. Более сдержанные. В научном мире Европы отношение очень серьезное – и у французов, и у немцев.
- Получается, грузины, даже ученые, - самые эмоциональные?
- Совершенно верно.
- Как начинался ваш путь?
- Во многом – под влиянием отца. Он был профессиональным переводчиком и очень одаренным человеком в изучении языков. Думаю, это во многом благодаря тому, что он вырос на границе Франции и Бельгии с французской стороны, но его родной язык – фламандский. Фламандцы – это как в Грузии мегрелы или сваны. А фламандский язык у нас – как язык басков или эльзасский диалект. Билингвизм очень помогает в изучении языков. Мой отец мне передал любовь к языкам. А еще – любовь к людям. Он занимался исследованиями в Швеции, Англии, других странах, и был убежден, что относиться с уважением к людям иной культуры – это норма. И это очень важно. Сам я учился в лицеях Парижа, Англии, Германии. Окончил Духовную академию, где изучал греческий, иврит и сирийский. Я углубился в труды Ефрема Сирина. И это меня во многом приблизило к Грузии, потому что в своем творчестве он выражает христианскую веру не в рациональной манере, а в поэтической. В широком смысле – это поэзия Библии, интеллектуальный мир еврейской и сирийской культур. И я стал изучать великие поэтические произведения, для чего изучил армянский, грузинский, арабский, чеченский, сванский...
- Так сколько же языков вы знаете?
- Мне трудно сосчитать.
- Наверное, каждый следующий язык учить легче?
- Да, это правда. Хотя, вообще-то, древние языки изучать трудно. В отличие от молодых языков они очень сложны.
- Какой язык вам дался легче всего?
- Иврит.
- У вас много учеников?
- Их не может быть много, учитывая характер моих занятий, их жанр и некоммерческое направление. Подумайте сами, если вы занимаетесь древнегрузинским, то ли это занятие, которое даст вам возможность хорошо заработать? Но в настоящее время я веду двух докторантов из Москвы. Очень одарены оба. Оба занимаются древней Грузией и древней Арменией. И я доволен, потому что это научный мост между странами. Знаете, мне не раз, и во Франции, и в Москве, приходилось сталкиваться с высокомерным отношением к культуре Грузии, Армении. «Маленькая культура» - к несчастью, я слышал и такое. Ну вот, мои московские ученики внесут свой вклад в развенчание этого заблуждения.
- Правда ли, простите за не очень корректный вопрос, что армянские и азербайджанские ученые с трудом находят общий язык?
- Это очень-очень непростой вопрос. После распада Советского Союза, когда страны обрели независимость, усилился феномен национального самосознания. Думаю, этот процесс особенно тяжел для армян, которые очень пострадали от турок. И еще – мне сложно это произнести – но наука в Азербайджане часто используется в интересах политики.
- В чем спасение, где выход из этой ситуации?
- В конце 1970-х годов я познакомился в Ереване с ученым секретарем Матенадарана, которого звали Левон Тер-Петросян. Он – блестящий филолог, специалист по армяно-ассирийским литературным связям. Мы работали вместе. Потом он стал президентом Армении. Он хотел начать переговоры с Азербайджаном по урегулированию карабахского конфликта и принимать только дипломатические решения. Но ему помешали. Я думаю, что делала выбор, принимала решение Россия. И то решение, которое она приняла... Это очень грустно. Я не вижу здесь будущего.
- Работая в Грузии, ощущаете ли вы какую-то зависимость науки от отношений с Россией?
- Уровень научных исследований здесь очень вырос. Необыкновенно. Но вызывает большое сожаление, что ученые не могут получать научных книг из России. Это сложно во всех смыслах, вплоть до того, что перевозить книги в багаже – очень дорого. Я думаю, что подавляющее большинство грузинских интеллектуалов, тех, кого по-русски называют интеллигентами, любят Россию. Потому что они изучали русскую культуру и понимают настоящую Россию. Но есть проблемы культуры и проблемы политики. И они не пересекаются.
- Говорят, культура – это самая лучшая политика.
- Конечно, это так. Именно поэтому я очень рад, что у меня есть два докторанта из Москвы.
- Перед началом нашего разговора вы читали какой-то внушительный фолиант. Что это за книга?
- Это перевод греческого текста VIII века о солдатах, принявших сторону Христа. Независимо друг от друга были сделаны три перевода с греческого – два армянских и один грузинский. Греческий текст утрачен, и я собираюсь по этим переводам восстановить греческую модель. Я обнаружил также текст VI века, который был создан в Константинополе, написанный изумительным литературным стилем. Греческий материал опять-таки утрачен, но сохранился на грузинском языке.
- А чему была посвящена конференция в Батуми, в которой вы принимали участие?
- Вопросам Тао-Кларджети. Это великий памятник архитектуры. Подобные ему находятся во Мцхета и Алаверди. К сожалению, Грузия утратила эту территорию, и сегодня она является турецкой провинцией. Участниками конференции были грузинские ученые, турецкие археологи, экологи, специалисты по реставрации памятников. Грузины хотят участвовать в процессе реставрации, и в Турции хорошо осознают, что речь идет о памятнике христианской культуры. В конференции принял участие японец – специалист по истории Персии, который прекрасно понимает, сколько ценных исторических источников находится в Грузии, и потому выучил грузинский. на конференцию приехали также двое молодых ученых из Армении и специалист по истории искусств из Италии.
- Вы довольны конференцией?
- Очень. Особенно потому, что я увидел молодых специалистов, профессиональный уровень которых уже очень высок.
- А на каком языке вы общались друг с другом?
- Было три официальных языка – грузинский, английский и турецкий.
- На каком вам было легче всего общаться?
- На грузинском.
- Я слышала, что вы обладатель уникальной библиотеки?
- Да. Кстати, когда я приехал в Армению и Грузию впервые, в советскую эпоху, то обнаружил здесь множество замечательных современных книг из той области, которая интересует текстологов, археологов... К сожалению, мы, в Европе, игнорируем множество замечательных изданий, которые появляются здесь. И можно сказать, что я прорубил окно – посылал сюда европейские издания и отсылал отсюда армянские и грузинские книги, познакомил с ними европейских специалистов. Эти книги пополняют мою библиотеку. А всего в ней более 20 тысяч томов, и в основном – по Кавказу. Конечно, это безумие (смеется).
- Как у вас помещаются все эти книги?
- В этом-то и причина того, что я больше не живу в Париже. Надо быть миллионером, чтобы содержать такую квартиру, где могли бы поместиться 20 тысяч книг. У меня таких денег нет. Я переехал в деревню – купил старую ферму в 265 километрах к югу от Парижа на границе с Бургундией. Мне очень приятно там жить.
- Не скучаете по Парижу?
- Я приезжаю читать лекции в Париж. Но я счастлив жить в деревне. У меня есть сад, огород, я выращиваю фрукты, овощи... В этом году уродилось не очень много. Морковь, картофель, лук, бобы...
- Вы сами ухаживаете за посадками?
- Конечно. Я стараюсь работать на земле не менее двух часов каждый день.
- Вы живете с семьей?
- С женой и дочерью. Моя жена – творческий человек, занимается пением, театром, скульптурой. А наша дочь одарена в области языков, она говорит по-английски так же, как по-французски, хорошо знает немецкий и персидский. В этом году закончила магистратуру по международным связям.
- Какая работа вас ожидает дома?
- Много всего. Сперва – научный семинар в университете Монпелье, который объединяет университеты Монпелье, Илии в Тбилиси и Ереванский. Последний семинар прошел в Тбилиси, а следующий состоится в Ереване. Затем я отправлюсь в Ереван. Мы работаем над каталогом всех грузинских фрагментов, которые содержатся в армянских манускриптах. Там очень много интересных вещей, начиная с Х века. Затем я поеду в Варшаву. Несколько лет назад Грузинская и Польская Православные Церкви канонизировали Григола Перадзе, который был необыкновенной личностью, великим ученым. Он родился в Кахетии, уехал в Германию, где занимался наукой. И так никогда и не вернулся в Грузию. Он принял монашеский постриг в Париже, основал там грузинский приход и стал его настоятелем. Отца Григория пригласили на теологический факультет Варшавского университета на должность профессора. Во время войны по доносу он попал в гестапо, провел несколько месяцев в тюрьме Павяк в Варшаве. Затем его перевели в Освенцим, где он был расстрелян. Для меня большая честь, что в этом году Польша удостоила меня премии имени Григола Перадзе. И еще принято решение издать полное собрание сочинений Григола Перадзе, и меня попросили принять в этом участие.
- Как сегодня живется ученому во Франции?
- Между нами говоря, во Франции ученым становится все труднее и труднее. Я работаю в Национальном центре научных исследований – Centre National de la Recherche Scientifique – и очень стараюсь привлекать студентов к научной работе, но... Сейчас сложное время. Потому что не думают ни о чем, кроме как о зарабатывании денег. Всюду одна и та же история – капитализм разделил поколения, и те, кто идут вслед за нами, принадлежат к новой генерации.
- Что делать?
- Необходимо максимально помогать всем тем, кто талантлив, честен и готов что-то поменять в этом мире к лучшему.
- Что вы пожелаете нашим читателям?
- Вы знаете, у меня с Тбилиси связаны очень хорошие воспоминания. Я помню, в советское время я приехал сюда работать в Институте языкознания. Не мог остановить такси и поймал частника. Он оказался тбилисским русским. Он понял, что я говорю по-грузински и, по-моему, был удивлен, даже восхищен, что иностранец знает грузинский язык. Когда мы прибыли на место, и я спросил его, сколько должен, он вскинул руки и ответил: «Ради бога!» Я думаю, что вы играете большую роль – вы, кто любит грузинскую культуру и понимает, насколько это великая культура.
Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ
|
|
