click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Сложнее всего начать действовать, все остальное зависит только от упорства.  Амелия Эрхарт

Лента памяти

ВЫ ОЦЕНИТЕ КРАСОТУ ИГРЫ

https://lh5.googleusercontent.com/-mxg9YDvO_Ds/VBAyJVInLMI/AAAAAAAAEyo/95l8Cqg6BZE/s125-no/k.jpg

В числе нескольких вечных вопросов, над которыми человечество ломает голову не один век, есть и такой: что такое шахматы – интеллектуальное развлечение, спорт, игра, искусство?
Мне выпала удача прочитать недавно изданную книгу Давида Гургенидзе «Андрия Дадиани. От клеветы до истины», и ответ нашелся сам собой. Шахматы – это сама жизнь. С ее страстями и борьбой, достоинством и низостью, благородством и подлостью… А еще шахматы, в конечном итоге, - это воплощение справедливости. Ибо каждому – по делам его. Как в жизни.
Давид Гургенидзе не нуждается в специальных рекомендациях для профессионалов. Большой знаток шахмат, эксперт с безупречной репутацией, крупнейший исследователь истории грузинских шахмат, автор более 30 книг, он – дважды чемпион мира по составлению этюдов, международный гроссмейстер шахматной композиции, международный шахматный арбитр, кавалер Ордена Чести.
Шахматы для грузин всегда имели особый, почти сакральный смысл. Они были органичной частью жизни, одним из предметов первой духовной необходимости. В приданое невестам давали шахматы и «Витязя в тигровой шкуре». А генерал-лейтенант русской армии, князь Андрия Дадиани (Дадиан-Мингрельский), которому и посвящена книга Д.Гургенидзе, по сей день является одной из самых знаковых фигур в истории шахмат, символом великой игры и шахматных комбинаций, фигурой признанной, но загадочной и трагической.
Книга не только полностью отвечает самому названию и восстанавливает историческую справедливость по отношению к Дадиани, чудовищно оболганному в начале ХХ века (подробнее об этом – чуть позже). Она значительно масштабнее заявленного тезиса «От клеветы до истины». Можно сказать без всякого преувеличения, что это своего рода шахматная и историческая энциклопедия, связанная с фамилией Дадиани. Она – словно высокое ветвиcтое дерево с мощным стволом под названием «Дадиани», над которым шумит густая крона – событий, героев, публикаций, слухов и их опровержений. А  главное – шахматных партий, которых в книге общим числом – около 400. 338 из них – партии и комбинации, сыгранные Дадиани, обнаруженные автором в частных архивах и в музеях. В частности, в Зугдидском этнографическом музее, где хранится около 1000 страниц переписки Дадиани с крупнейшими шахматистами мира – Чигориным, Стейницем, Ласкером, тетрадей, фотографий и других документов. Именно Давид Гургенидзе обнаружил там много неизученных и неопубликованных материалов, с которыми щедро знакомит в своей книге.
Перед читателем предстает образ высокого аристократа, великого мецената, неповторимого шахматиста, высокочтимого на Западе и ошельмованного на родине.
«Высоту дерева надо мерить от корней», - пишет автор. Поэтому повествование естественным образом начинается с рассказа о предках князя Дадиани, а потом, все расширяясь, захватывает родословные самых выдающихся людей XIX века, с которыми Андрия Дадиани связывает кровное и духовное родство, тесная дружба, близкое знакомство. А порой, увы, и противостояние.
Ну что ж, как говорил классик, «за мной, читатель!» Перелистаем некоторые из страниц этой удивительной книги – «Андрия Дадиани. От клеветы до истины».
Он родился 24 октября 1850 года в семье последнего Владетельного князя Мингрелии Давида I и княжны Екатерины Чавчавадзе, дочери Александра Чавчавадзе – видного военного, политического деятеля, генерал-лейтенанта, выдающегося поэта-романтика.
26 января 1851 года Андрия был крещен в домовой церкви дворца Дадиани в Зугдиди. В Национальном архиве Грузии Д.Гургенидзе обнаружил поразительную запись в Метрической книге, выданной конторой Святейшего синода Имеретии Собору Мингрельской епархии. Крестным Андрии стал ни кто иной, как Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь Александр Николаевич. Через четыре года,  18 февраля 1855 года, крестный-престолонаследник ступил на трон. На коронацию была приглашена Екатерина Дадиани-Чавчавадзе с семьей (Давид I к тому времени уже скончался). Екатерина прибыла со своими детьми и сестрой, Ниной Грибоедовой, и им было оказано особое внимание. Более того высочайшим распоряжением было предложено переселиться в Петербург – «ради воспитания детей». Ради ли воспитания или ради того, чтобы отдалить от родины будущих наследников трона правителей Мингрелии?.. Во всяком случае Нико Дадиани, старший брат Андрии (крестник императора Николая I) в 1866 году был вынужден отказаться от мингрельского трона. Княжество было упразднено, семейство Дадиани, по сути, выслано. А в компенсацию за отказ от владетельных прав в пользу русского императора Нико получил миллион рублей  и сохранил в личной собственности имения и дворцы Мингрелии, в частности, дворец Дадиани в Зугдиди. И Нико, и Андрии было дано право носить титул «Светлейший князь Дадиан-Мингрельский».
Саломэ Дадиани, средняя между Нико и Андрия, стала женой принца Ашиля Шарля Луи Наполеона Мюрата, внука знаменитого наполеоновского маршала Иоахима Мюрата и сестры Наполеона Бонапарта Каролины. Вскоре супруги переехали в Грузию, где принц восстановил старинный сорт винограда «оджалеши» и занялся его производством. Принц Ашиль привез с собой некоторые доставшиеся ему по наследству реликвии дома Бонапартов – шпагу Наполеона, предметы мебели и одну из трех посмертных масок императора. Ныне эти уникальные экспонаты хранятся в Зугдидском музее, открытом во дворце князей Дадиани. Принцесса Мюрат родила троих детей. И по сей день – это единственная ветвь, которая продолжает родословную Екатерины Чавчавадзе и Давида Дадиани.  
Андрии было 10 лет, когда он оказался в Петербурге. Окончил Пажеский корпус, затем – юридический факультет Гейдельбергского университета и уехал к матери, которая к тому времени жила в Париже. (Между прочим, по окончании университета Андрия говорил на шести языках). Затем он возвращается в Петербург, где начинается его военная  карьера в лейб-гвардейском гусарском полку, стоявшем в Царском Селе. Дадиани участвует в русско-турецкой войне, служит в российском консульстве в Риме. В 1890-е годы оканчивает  военную карьеру в звании генерал-лейтенанта и переезжает из Петербурга в Киев. Последние годы жизни князь провел в Украине. Скончался 13 июня 1910 года в возрасте 60 лет.  Похоронен с воинскими почестями в Мингрелии, в фамильной усыпальнице в Мартвильском монастыре (село Горди).
Такова официальная биография Дадиани. А вот «шахматная» история его жизни наполнена гораздо более сильными страстями и переживаниями.
В Тбилиси в доме Александра Чавчавадзе шахматы были одним из самых любимых развлечений. Давид Дадиани отлично разбирался в шахматах. А самого Андрию играть в шахматы научила мать.
В Гамбурге, где Дадиани проводили лето, с 14-летним Андрией занимался известный английский шахматист Томас Бернс, который предсказал юному шахматисту большое будущее. Тогда же Андрия победил в любительском турнире.
В 1867 году знаменитый французский шахматист Жан Претти познакомил Андрию с Игнацем Колишем, австро-венгерским мастером шахмат, который находился в зените своей славы. (Д.Гургенидзе обнаружил  три партии, выигранные Дадиани у Колиша).
В Петербурге, Париже, Риме, Гамбурге Дадиани часто играл с самыми сильными русскими и зарубежными мастерами. Часто приезжал в Грузию. В 1894 году, например, в Тифлисе на сеансе одновременной игры на 15 досках он одержал 15 побед. Вообще, список его шахматных побед и в турнирах, и в матчах, и в личных встречах – велик. Его партии в русских и зарубежных шахматных журналах публиковали Михаил Чигорин, Вильгельм Стейниц, Жан Претти... Лондонский журнал «The Chess Monthly» посвятил Дадиани весь номер целиком и поместил на обложке его портрет. В частности, журнал писал и о том, как в парижском кафе «Режанс», где встречались за шахматной доской мастера, Дадиани поражал присутствующих, по памяти воспроизводя партии известных шахматистов или играя партии, не глядя на доску. «В игре Дадиани мы видим смелого и острого гения», - написал о нем Стейниц. «Дадиани был признанным мастером комбинационной игры. Каждая его партия была острой и напряженной. Такое впечатление, что он всегда шел голыми пятками по лезвию ножа. Каждый его ход – огромное нервное потрясение. Маэстро шахматной игры, он извлекал из клавиш такие необычные звуки, словно в дикую зимнюю ночь одновременно грохочут десять тысяч бурь», - писали о нем специалисты.
В ноябре 1903 года в Киеве вышла книга «Окончания партий Князя Мингрелии Дадиан-Мингрельского» на французском языке тиражом в 50 экземпляров. В предисловии выдающегося русского шахматиста Эммануила Шифферса, который готовил книгу к изданию, приведена цитата из английского журнала «Бритиш чес мегезин»: «Партии князя Дадиани останутся в мировой шахматной литературе как шедевры».
Но и этого мало. Давид Гургенидзе обнаружил, что в нескольких партиях Дадиани предвосхитил игру Роберта Фишера (или, возможно, Фишер воспользовался идеями Дадиани, партии которого широко публиковались на Западе?). В конце XIX века в Абастумани Дадиани играет с неизвестным (в книге – партия №48). Эта партия в свое время так впечатлила Вильгельма Стейница, что он опубликовал ее в газете «Нью-Йорк трибюн», где вел шахматную колонку. По поводу 15-го хода Дадиани Стейниц дал такой комментарий: «В серии гениальных ходов этот – первый». Так вот, данная партия предваряет партию Фишер-Пол Бенко (чемпионат США, 1963), в которой аналогичный 19-й ход Фишера шахматный журнал назвал «огненным»! А партия Бирн-Фишер (чемпионат США, 1963/1964; в книге – партия №50) воплощает партию Дадиани-Коган, сыгранную в 1902 году (в книге – партия №49).
Мы не случайно привели столь много восхищенных отзывов о мастерстве Андрия Дадиани.
Как же могло случиться, что после 1903 года в России этот выдающийся шахматист, известный меценат заслужил репутацию, мягко говоря, мошенника?
В 1903 году произошел конфликт князя Дадиани с Михаилом Чигориным – символом русских шахмат тех лет. Русские шахматные журналы не простили Дадиани этого конфликта, и если до 1903 года о нем писали только с восхищением, то после – только ужасные вещи. Утверждали, что он фальсифицировал партии, платил игрокам, чтобы они ему проигрывали… Затем эти версии  перекочевали в официальную точку зрения 30-50-х годов, во все книги о шахматах, которые выходили тысячными тиражами… Когда в 1962 г. в газете «Вечерний Тбилиси» появилась информация, что международный арбитр Тенгиз Гиоргадзе готовит книгу о Дадиани, журнал «Шахматы в СССР» немедленно опубликовал критическую статью по этому поводу, а через несколько номеров – письмо международного мастера В.Панова «Осторожно! Князь!» В ней автор пишет: «О ком идет о речь? О светлейшем князе, который прославился тем, что оскорбил Чигорина и фальсифицировал шахматы». И уже не имело значения, что у Чигорина была масса конфликтов с массой людей. Все конфликты были забыты – кроме конфликта с Дадиани. Публикации о том, что Дадиани предлагал деньги за проигрыш, свели на нет все его достижения. Он стал одиозной фигурой в мире шахмат.
Д.Гургенидзе рассказывает: «В глазах моего поколения Дадиани был персоной, не заслуживающей уважения. А как иначе было относиться к человеку, который покупал партии? Но постепенно многое прояснилось. Во время перестройки стали доступны иностранные журналы. И выяснилось, как им восхищались великие шахматисты. Кроме того, вызывали серьезные сомнения утверждения, что он мог покупать партии. Кому князь Дадиани мог предлагать деньги? Первому чемпиону Москвы, профессору консерватории Александру Соловцову? Венгерскому банкиру, победителю парижского турнира 1867 года Игнацу Колишу? Итальянскому маэстро Серафино Дюбуа? Министру просвещения Андрею Сабурову? Министру Императорского Двора и уделов, канцлеру российских Императорских и царских орденов Александру Адлербергу? Все они – в числе его соперников, над которыми он не раз одержал победы. Кроме того, было широко известно о благотворительности Дадиани. В Зугдиди хранятся письма Стейница, Ласкера, многих других известных персон, из которых явствует, как зависели от него сильные мира сего».  
Давиду Гургенидзе оставалось только одно – для восстановления справедливости и честного имени Андрия Дадиани необходимо было разобраться в сути его конфликта с Михаилом Чигориным. Гургенидзе провел самое настоящее расследование и своего добился.
Какова было официальная версия конфликта?
Об этом в своих воспоминаниях рассказал мастер Федор Дуз-Хотимирский (сыгравший по-настоящему роковую роль в жизни Дадиани). Дело якобы было так. «Дадиани, как генерал, - пишет Дуз-Хотимирский, - не мог участвовать в официальных играх, поэтому сильных игроков приглашал домой. Лично я, 23-летний парень, часто бывал у него, оставался обедать. Как-то раз мы сыграли матч из 12 партий. Дадиани выиграл лишь 3, остальные проиграл. В одной партии он, правда, победил красиво. Дадиани имел привычку хорошую партию со своими заметками посылать для публикации в Париж, в журнал «Стратежи». Эту выигранную партию он, конечно, сразу послал туда. Журнал вскоре опубликовал ее, но с другим окончанием. Я был возмущен. Сам князь тоже был недоволен. «Я в таком виде ее не посылал», - говорил он. Друзья из шахматного кружка не давали мне покоя,  настаивая, чтобы и я напечатал самую красивую выигранную мной у князя партию в газете. И так та партия появилась в прессе…» Дадиани якобы оскорбился и вызвал на дуэль всех членов шахматного кружка. Через два дня после этого инцидента в Киев приехал Михаил Чигорин. Дуз-Хотимирский пишет, что князь часто приглашал к себе домой известных игроков, за гонорар красиво выигрывал у них партии, которые потом публиковал. Мечтал так же выиграть и у Чигорина. Однако Чигорин в знак солидарности с Дуз-Хотимирским отказался от приглашения посетить князя. Гордый князь воспринял это как большое оскорбление и затаил обиду. И вот удобный момент настал. В 1903 году в Монте-Карло был назначен международный турнир, на котором почетным председателем был сам Дадиани, который к тому же оказал и финансовую поддержку турниру. На заседании комитета турнира князь выступил с требованием об исключении из числа участников Михаила Чигорина. Иначе он отказывается от председательства и забирает назад свои деньги. Комитет был вынужден согласиться. Чигорина исключили из турнира. Только пригрозив судом, Чигорину удалось добиться компенсации расходов, и он уехал.
Забегая вперед скажем, что впоследствии Дуз-Хотимирский в беседе с Т.Гиоргадзе признался, что во многом был неточен и дал слово написать подлинную историю конфликта для грузинской спортивной газеты «Лело». Но слова не сдержал. Но свое слово сказала история. В Зугдидском музее Д.Гургенидзе обнаружил его письмо с извинениями на имя Дадиани. Когда Дуз-Хотимирский писал свои воспоминания, конечно, был уверен, что этого письма уже не существует.
«Его Сиятельству князю Дадиан-Мегрельскому. Искренне прошу, Ваше Сиятельство, простить мне мою оплошность, связанную с публикацией вашей партии в киевской газете. С глубоким уважением, Ваше сиятельство, Дуз-Хотимирский».
А сейчас предоставим решающее слово непосредственно автору книги «Андрия Дадиани. От клеветы до истины» Давиду Гургенидзе:
«Я приведу только новые факты, а выводы пусть читатель делает сам.
Чигорин приехал в Киев 23 апреля 1902 года и уехал 1 мая. Князь и Дуз-Хотимирский сыграли партию 28 апреля. Она была опубликована в киевской газете в июле в шахматной рубрике, которую вел сам Дадиани. Цена воспоминаниями Дуз-Хотимирского – грош. Чигорин был приглашен к Дадиани до того, как была сыграна и тем более опубликована партия. Значит, отказ Чигорина имел какую-то другую причину. Думаю, ее надо искать в том, что случилось после Киевского турнира 1902 года, который закончился 22 марта. Князь Дадиани не присутствовал на турнире, он уехал в связи со смертью дяди и только в апреле объявил, что свой приз в 500 франков за красивую партию вручает Джеймсу Мейсону за победу над Давидом Яновским. 23 апреля, когда Чигорин приехал в Киев, эта была свежая шахматная новость. Чигорин был очень обижен, что Дадиани не оценил его партии с Зигбертом Таррашем. Вот почему он и отклонил приглашение Дадиани. Тем более, что на тот момент, как мы выяснили, между Дуз-Хотимирским и Дадиани конфликта еще не было. Чигорин вернулся в Петербург в начале мая и во всеуслышание заявил – никогда не буду участвовать в турнирах, где президентом является Дадиани. Говорил он и более недостойные слова. Вообще, он был человек очень нервный. Рассказывают, например, что если ему что-то не нравилось в газете, он бросал ее на пол и топтал ногами. Дадиани узнал о высказываниях Чигорина. Именно поэтому и поставил свой ультиматум в Монте-Карло.
Очень важны и следующие факты. За годы после турнира 1903 года в Монте-Карло вплоть до смерти князя Дадиани в мире прошло не менее 10 шахматных турниров. И ни один из них не обошелся без его участия. Значит, у него как была, так и осталась достойная репутация. Удивляюсь, как российские историки не заметили (или не захотели заметить) следующего: впоследствии Чигорин не раз играл на тех турнирах, где президентом был Дадиани. Это значит, что так или иначе, но они помирились. Например, Дадиани пригласили президентом турнира в город Бармен в августе 1905 года. В архиве – около 15 писем от организаторов турнира, которые писали, что хотят пригласить Чигорина. Не знаю, что ответил Дадиани, но факт остается фактом – Чигорин принял участие в турнире. Значит, противостояние не было таким жестким, как представляли потом историки.
В 1908 году Михаил Чигорин умер. На следующий год в Петербурге прошел турнир его памяти, на который съехались все великие шахматисты мира. Победу одержали Эмануэль Ласкер и Акиба Рубинштейн. Турнир среди любителей выиграл будущий чемпион мира Алексей Алехин. В списке членов оргкомитета, пожертвовавших на проведение этого турнира различные суммы, в русских газетах Андрия Дадиани не упоминали. А вот в американской газете «Американская шахматная неделя» за 8 мая 1909 года я нашел информацию о том, что князь Дадиани на этом турнире присудил свои призы за красоту партии и вручил их Лео Форгачу и Савелию Тартаковеру. Не кажется ли вам, что это говорит еще и о такой черте князя Дадиани, как великодушие – на турнире памяти человека, который тебя поносил, учредить два приза за красоту игры».
Так кто же он был, Андрия Дадиани?
Вот как отвечают на этот вопрос в XXI веке, например, в Канаде. Там действует интернет-блог «Дадиани  чес», который публикует только самые красивые партии в истории мировых шахмат. Такие, какие играл Андрия Дадиани.

Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ-ШАДУРИ

 
НЕПОВТОРИМАЯ МАЙЯ

https://lh3.googleusercontent.com/-JB6f5n93XG4/U7Zn4VPLpiI/AAAAAAAAEi8/uBK8mwqeIDE/w125-h126-no/p.jpg

Майя уже не с нами… Ушел человек необычайной доброты, широчайших знаний. Вместе с ней ушло и ее время. Не «эпоха», как говорят в подобных случаях, а ее личный, уникальный «хронотоп», ее собственный отбор времен, людей, событий… Весь ее удивительный мир.

Мы не просто беседовали в ее крошечной комнатке, полной книг, журналов, рукописей. Мы бродили… По тифлисским базарам, караван-сараям, садам, пересекали Куру на давно исчезнувшем пароме… И наивно верилось, что оно будет всегда – это наше уютное сидение друг против друга у включенной ради тепла электрической плитки, это наше негромкое журчание обо всем на свете, прерываемое иногда ее любимой телевизионной программой «Особое мнение». Куда только не заводила ее речь. И во времена правления царицы Тамары, и в покои Анны Иоанновны, и в эпоху первых Крестовых походов. Но чаще всего – в неизвестные мне дворы и закоулки старого Тифлиса, озвученные голосами Азизы и Скандарнова. «Вам обязательно надо пойти на улицу Маркиза Паулуччи», - говорила она мне с лукавой улыбкой. - «И не забудьте, что теперь это улица Хаханашвили». А далее (в который раз!) следовало подробное описание маршрута и целый каскад старых наименований – улиц, тупиков, переулков.
Уходя в тифлисскую старину, Майя непременно находила в ней что-то актуальное и на сегодняшний день. Наблюдая, как рушат напротив Мухранские дома старой, кирпичной кладки, она вспоминала, что в начале девятнадцатого столетия городским головой была учреждена специальная комиссия, запрещающая самовольное строительство, уродующее самобытный образ города. Она могла объяснить происхождение многих, сохранившихся до наших дней, старых топонимов. Так, например, Багеби – это грузинское слово «baRebi» с русским акцентом, в свое время там находились сады, царские угодья. Дезертирка, Нахаловка, Солдатский базар… Тифлис еще более старый: «Дома стояли так близко, - говорила она, - что можно было ходить в гости друг к другу по крышам. И это было удобно – в Тифлисе того времени, как и во многих городах Европы, улицы были немощенными, а в плохую погоду и вовсе непроходимыми. Может поэтому царевна Текла любила ездить по городу верхом, а не только потому, что была сорванцом, Tekle-biWi, как называл ее отец».
И при этом ни одной нотки ностальгического отчаянья – мол, все это прошло и никогда больше не вернется…  Время жило в Майе живым, теплым, и таким же она подавала его – полным воздуха, запахов, звуков, возбуждая острый интерес к улицам, которые многие из нас никогда не видели, к людям, которых мы никогда не знали. Ольгинская, Мадатовская, Вельяминовская, караван-сараи Арцруни, Тамамшева, Тбилели… В устах Майи это были не просто названия, а вехи, отмечающие необратимые изменения в облике города, в его привычной атмосфере, образе жизни и мироощущении его обитателей. По этому, глубоко впечатанному в ее сознание «бедекеру», она могла, не выходя из комнаты,  часами водить вас по городу, по ходу вспоминая известных врачей, адвокатов, общественных деятелей, певцов, актеров… При этом как бы постоянно присутствовал неотъемлемый от тогдашних улиц звуковой фон – крики стекольщиков, керосинщиков, продавцов цветочной земли… Помню, что одна из наших бесед была полностью посвящена знаменитым портным, портнихам и шляпницам.
Но самыми любимыми персонажами Майиных воспоминаний были, конечно же, писатели и поэты, а вместе с ними все обитатели ее второго и, пожалуй, самого главного дома – издательства «Мерани». Слова «редактор», «переводчик» вряд ли способны полностью объяснить все сделанное Майей для того, чтобы любимая ею грузинская литература стала достоянием русского читателя, а лучшие образцы русской прозы и поэзии – в особенности произведения представителей Серебряного века – обрели широкую известность в Грузии.
Безукоризненное качество ее переводов определялось не только неустанной практикой и многолетним кропотливым оттачиванием мастерства. То, чем владела Майя, приобрести было невозможно. Чистейшая органика, природная способность дойти до самых потаенных смысловых и эмоциональных глубин  авторского текста. И касается это не только переводов грузинской классики и фольклора, но и произведений молодых авторов, с характерным для них синтезом литературного языка и современного сленга. Лучший пример тому – переводы повестей Зазы Бурчуладзе «Минеральный джаз» и «Растворимый Кафка». Впечатление такое, что переводы эти сделаны ровесником автора, владеющим тем же словарным запасом и теми же специфическими речевыми оборотами, а не человеком значительно старше и, при этом, пятнадцать лет не покидавшим пределов своей квартиры. Порой казалось, что для Майи не существует никаких преград, что ей известны какие-то таинственные «сим-симы» и «сезамы» мгновенно открывающие доступ к неисчерпаемым запасам заветных слов, идиом, синонимов…
А как щедро она делилась с нами своими профессиональными навыками, знанием, талантом. Помогая мне составлять первый сборник, она советовала не торопиться, пока не возникнут главные, «опорные», как она говорила, стихи. От которых, как бы «волнами» будут расходиться все остальные. И еще ценнейший совет: располагать стихи не в хронологическом порядке, а «симфонически», чтобы весь сборник воспринимался, как единое смысловое и музыкальное целое, завершающееся своеобразной стихотворной «кодой».
Трудно представить жизненную ситуацию более тяжелую, чем та, в которой оказалась Майя. Но именно случившаяся с ней катастрофа ярче всего выявила несгибаемость ее воли. Свой крест она несла с поразительным мужеством. Сама обустроила свой быт. Любила гостей. Каждый год двадцать восьмого августа справляла свой день рожденья. Для нас, ее друзей, это был один из самых радостных дней в году. Выказать ей сочувствие – язык не поворачивался. Жалости к себе она не допускала. Не любила и слов благодарности. Сразу же обрывала – «это не наш разговор». Творить добро, радоваться успехам друзей, вселять в человека чувство уверенности, наставлять его – все это было для нее чем-то абсолютно естественным, потребностью души. Даже в последний год своей жизни, когда она уже была окончательно прикована к своему дивану, Майя ни разу не пожаловалась. О том, что ей плохо, можно было догадаться по непривычной «трещинке» в голосе. И даже в последние месяцы, когда болезнь уверенно добивала ее, она продолжала верить в свои силы, верить в то, что сумеет справиться… И мы тоже пытались в это поверить. Но чудо так и не случилось.
У Михаила Квливидзе есть стихотворение, трагические нотки которого обрели в наше время особое звучание. Это стихотворение-реквием. Посвящено оно человеку, который, уйдя из жизни, унес с собой и частицу города. И люди, близко знавшие его, сразу же почувствовали, что стало как-то холодней, неуютней. Майя – одна из последних, таких же незаменимых, таких же неповторимых людей. Чтобы возник такой человек, нужны те же люди, которые его воспитали, те же учителя, тот же круг друзей, те же книги… И тот же город.

Паола УРУШАДЗЕ


ЭМЗАР КВИТАИШВИЛИ

Памяти Майи Бирюковой

Сверкает шелк, стекая
К тюльпанам и левкою...
Лежишь – уже другая –
Тихонько привыкая
К нежданному покою.

Запас тепла и света –
Лишь им была богата, –
А нам с тобой беседа
Была дороже злата.

Не дожила до мая...
В раю твой май, родная,
Там будешь в том же ранге,
В каком была – живая:
Волшебница и ангел...

Шли люди вереницей.
Твой дом им был теплицей –
Твои глаза их грели.
С такой душой родиться...
Так уходить... в апреле...

Перевод Паолы Урушадзе

 
ОН И В ПРОЗЕ ОСТАЛСЯ ПОЭТОМ

https://lh3.googleusercontent.com/-JTqlYnLvEeA/U6Kkqq9eUsI/AAAAAAAAD_g/7Yu2SDTKy3k/s125-no/l.jpg

Первое, что бросается в глаза и привлекает внимание читателя Тамаза Бибилури – культура письма, богатая лексика и поэтичность. Эти замечательные качества он сохранил до конца и до конца оттачивал свое мастерство. Тамаз Бибилури был писатель и журналист высокого класса, человек редкой начитанности и образованности. Он прекрасно знал русскую классическую и современную литературу, очень ценил Тургенева, Лескова, Бунина, особо выделял Чехова, знал современных русских писателей.
Основной темой его творчества стала грузинская, точнее – кахетинская деревня, что неслучайно – родился и вырос он именно там и досконально знал людей, их быт, обычаи, заботы, все это было его родное, понятное. И все это получило живое, правдивое и художественное отражение в его творчестве. Кроме знания материала, внимательного зоркого глаза и чувства юмора, он владел даром повествования и мастерством диалога.
Здесь трудно не вспомнить один из его рассказов, написанный в сказочной манере «О бедной старушке», который повествует о семье Гогниаури. Сюжет его прост. Трое братьев-лентяев Гогниаури задумали поделить свое до смешного малое хозяйство. Изгнанная из дома в подсобку бабушка с большим неудовольствием подслушивает, как внуки договариваются о разделе, на ее взгляд, все должно остаться лишь одному из них без всякого раздела. Рассказ построен на тонко подмеченных деталях и привлекает непосредственностью и юмором.
Нельзя не упомянуть двухстраничный рассказ, вернее, зарисовку с натуры, являющийся фактически диалогом двух встретившихся в набитом пассажирами автобусе много лет не видевших друг друга людей «Прощание». Женщина и мужчина, уже постаревшие, видимо, с юности не встречались и подробно расспрашивают друг друга о житье-бытье, о семьях друг друга. Женщина сходит раньше и прощается. Прощание это символично – верно, она знает, что уже не доведется встретиться, и говорит ему: «Если обо мне что услышите, приезжайте, не поленитесь.
- Не беспокойся!
- Да, да, приезжайте. Мы ведь близкие, вам следует приехать».
Мужчина уже не отвечает. Женщина окидывает его прощальным взглядом».

В статье «Прототипы» автор пишет: «Ее фраза («если обо мне что услышите...») потрясла меня своей суровостью и грустью».
Большой успех у читателей и критики имел первый роман Тамаза Бибилури «Для семи голосов и жаворонка». Второй его роман – «Помоги, сказал он» - плод раздумий о людях и мире, ими создаваемом, умудренного жизнью человека. Философским осмыслением событий и характеров, манерой повествования он напоминает шедевр Георгия Шатберашвили «Солнце мертвых» и, в то же время роман-басню типа Кафки. Автор использует хорошо известный в литературе прием – повествование  идет от лица гареджийского монаха Зосиме. Хотя роман совершенно самобытен, в нем звучат отголоски гениальных эпических творений Важа Пшавела «Алуда Кетелаури», «Гость и хозяин», «Змееед», в которых одна деревня представляет собой модель всего мира. Во вступительной части романа прямо говорится: «Одна маленькая деревушка вмещает в себя страсти и борения всей земли. Деревня – собранная в кулак уменьшенная Земля».
Монах Зосиме – друг детства и юности старейшины деревни Георгия Белиаури, живущего в уединенной серой башне. Георгий наследует эту высокую должность от отцов и дедов. В романе отчетливо проступает мысль, как неограниченная власть меняет некогда простого парня и высвечивает в его натуре совсем иные черты. В этом романе проявилось глубокое знание автора наших сказаний, верований, ритуалов, народного театра, карнавалов.
Венцом творчества Тамаза Бибилури, самым привлекательным его произведением, на мой взгляд, являются «Времена года», написанные им по настойчивому совету известного грузинского литературного и общественного деятеля, писателя, переводчика художественной литературы Вахтанга Челидзе.
«Как проходил в нашей деревне целый год, с появления первых почек на ветках и до желтого листопада, следом за которым поспешала белая зима?
На этом свете у каждого есть своя деревня. Вот и я вспоминаю свою старую деревню, деревню моего детства и юности. Порой и загрущу, печаль меня одолеет. Что ж поделаешь, человека не осудишь за печаль. Печаль и грусть приносят воспоминания, а я ведь начинаю вспоминать. Хочу вспомнить мою деревню», - так пишет автор, и читателя так же охватывает грусть по той деревне, в которой родился и вырос автор, которой, увы, уже не существует.
Исток, начало и сердцевина всего в повести – лес, который автор рисует с особой любовью, с благодарностью.     
Сегодня, когда уникальные леса Грузии были подвергнуты варварскому уничтожению с целью наживы, когда ценнейшая древесина была чуть не на корню запродана за рубеж, когда флора и фауна понесли тяжкие, часто невосполнимые потери, а целые деревни смело с лица земли оползнями, эта книга приобретает особое значение.
«Лес укрывал нас от ветра и холода. Он хранил для нас источники и ручьи. Давал начало рекам. Лесом были живы птицы и животные... Лес давал нам кизил и дикую грушу-панту, каштан и лесные яблочки-мажало, мушмулу и пшат, лесные орехи и желуди. В лесу нарезал крестьянин колья для виноградника и огорода... Из дерева делалась колыбель для младенца... и балка-основа для дома (обязательно из дубового дерева!)...» И все это украшалось искусной резьбой по древней традиции. Крестьянин знал, что срезать и как срезать – и когда. Без нужды и без головы топором не махали. Лес берегли.
Тамаз Бибилури до боли любил свою деревню Вачнадзиани. Это знали все его близкие и читатели его произведений. Какая темная сила навалилась или какая беда стряслась, из-за которой он навсегда покинул родное гнездо? Об этом мы узнаем из его записок «Заупокойный тост за прошлое». Эпиграфом к запискам он избрал строки из «Древа желаний» высокочтимого им Георгия Леонидзе, в которых поэт приглашает на свой деревянный балкон тени дорогих ушедших. В записках мы читаем:
«Дом в Кахетии мы продали. Причина была очень «проста». Кто-то написал письмо моему отцу, положи, мол, на такое-то место деньги (думал, что мы богатые, что ли), иначе убьем твоего Тамаза. Отец дал мне прочесть это письмо. Я прочел, засмеялся и порвал письмо. Отец удивился. Через это письмо, говорит, мы, может, узнали бы кто его написал. Не нужно, - ответил я. - Но и жить в той деревне, где могут меня убить, тоже не нужно. Я не был трусом. Этого чувства и сейчас у меня нет. Просто мне разом все опротивело. На второй же день обрадованный отец продал дом и усадебку и мы купили однокомнатную квартиру на Сабуртало (прим. район в Тбилиси).
Разве стоило из-за одного негодяя отринуть от себя Вачнадзиани? Но тогда ничего другого я не мог.
На протяжении лет в тех краях я не бывал».
Для Тамаза Бибилури, человека тонкого, поэтичной души, не было ничего лучшего, чем созерцание усеянного звездами ночного неба. Вероятно, он помнил строки «Божественной комедии» великого Данте, которые следовали за каждой песней рефреном и воспевали космическую всесильность любви, когда он писал следующее: «Рассеянные по вселенной планеты не ведают существования друг друга. Но есть сила, которая управляет их гармонией и думается мне, если объяснить просто, эта сила есть любовь».
Этой же великой силе посвятил Акакий Церетели свой красивейший гимн «Восхваление», созданный во славу Творца.
Есть еще одна записка Тамаза Бибилури, сделанная совсем незадолго до смерти (как раз тогда мы с Гиви Гегечкори посетили его уже совсем ослабшего, истаявшего от тяжелой болезни). Он пишет о том, как все связано в бесконечности небес: «Солнце крепко держит свои планеты и ни одну не выпускает из рук. Планеты так же держат своих малых спутников. Солнце же, вроде бы такое могучее и самодержавное, по воле бог весть скольких звезд, снует по темному, страхом охваченному беспредельному простору вселенной».
За этими строками следует приписка верной спутницы Тамаза Бибилури, его друга и супруги Тиуры Вашадзе, проводившей бесчисленные ночи без сна на балконе рядом с ним – уже уходящим. Она сидела, сторожа его испепелявшуюся жизнь, не давая себе права хоть на минуту сомкнуть глаза, чуть-чуть вздремнуть, мучимая страхом что он в какой-то миг уйдет: «Конечно я не могу уснуть, хотя мне помогло бы, если я прилегла бы на несколько минут. Но не хочу потерять ни одной минуты пребывания с ним. Вдруг осталось очень мало времени и даже эти страшные ночи и дни останутся счастливым воспоминанием. И я выхожу на балкон, сажусь в кресло, и мы оба созерцаем великолепное звездное небо и тихо разговариваем о беспредельности, безграничности мира, о той таинственности, которую рождает в человеке великая тишина и созерцание затканного звездами ночного неба».
Мне очень жаль, что журнальная статья не позволяет сказать больше о личности и творчестве очень скромного и очень глубокого человека, писателя Тамаза Бибилури, который и в прозе остался поэтом, что я даже не упомянул о его прекрасных литературных статьях. Но оставляю себе надежду, что смогу это сделать – сказать недосказанное.       
Он не дожил до своего шестидесятилетия, скончался в декабре 1992-го, 58 лет от роду.

Эмзар КВИТАИШВИЛИ
Перевод Камиллы-Мариам КОРИНТЭЛИ

 
НИСЛАУРИ

https://lh6.googleusercontent.com/-9GOKH-mJicE/U6KkrABnCbI/AAAAAAAAD_c/HKQ6LnOIQsY/s125-no/m.jpg

Третий день Нислаури ни с кем не разговаривает. На рассвете выйдет из дому, закинет за плечо топорик и, не поев, отправляется в лес. Что он там делает, никому не известно, да никто и не осмелится следить за ним. Возвращается он, когда совсем стемнеет. Сбежит по освещенной луной тропинке прямо к дому, закинет топорик под навес и повалится ничком на тахту. До самой полночи не смыкает глаз.
Отец не спрашивает его ни о чем. Мать тоже молчит. Только встанет утром пораньше и тоже отправится бродить по соседним деревушкам, разбросанным по склонам окрестных гор в надежде найти подходящую девицу на выданье, чтобы, не откладывая, сыграть свадьбу и тем избавить сына от закравшейся в его душу тоски. И хотя догадывается она, что дело не только в этом, ходит без устали, внимательно приглядываясь к встречным девушкам. Не нравится ей ни одна: та толстая, эта худая... Но разве можно судить мать за то, что все они кажутся недостойными ее сына: другого такого красавца, как Нислаури, не сыскать на всем белом свете!
Впервые я увидел его три дня назад. Усталый и голодный, я медленно брел  к  деревне. Возле одного из домов я еще издали заметил двух стариков: мужчину и женщину. Увидев меня, они о чем-то переговорили между собой, подошли к забору и, не отрываясь, стали смотреть в мою сторону. Я спустился с пригорка, и, по мере того как приближался, перед моими глазами вырастал небольшой, но еще не ветхий дом, загон для скотины, в котором бродили несколько свиней и теленок, и, наконец, старик со своей старухой.
Глухая, заброшенная деревня. «Передохну здесь денька два или три, а потом отправлюсь через Клде-карский перевал», - подумал я.
В этих местах редко увидишь новых людей и поэтому каждый прохожий здесь – гость и пока еще считается подарком судьбы. Принять его у себя – большая радость для хозяина.
Вот они мне и обрадовались...
Старик вынес из дома кувшин, подал его старухе, и та немедленно отправилась за свежей водой к роднику. Старик снова вошел в дом, откуда раздался скрип открываемого стенного шкафа и звук переставляемой посуды. Вскоре он вышел, поставил под навесом низенький столик и трехногий табурет, сел к столу и принялся нарезать тонкими аккуратными ломтями кусок домашней ветчины.
- У нас в горах, считай, все деревни опустели: разъехались люди кто куда... В нашей только две семьи и остались... Мы со старухой, да повыше нас на самом краю живут муж с женой, и сын у них взрослый...
Старик встал, поднес ладонь ко лбу, словно заслоняясь от солнца, и крикнул вверх в сторону деревни:
- Нислаури-и-и! Нислаури-и-и!
- Эгей-эй! - отозвались оттуда.
- Нислаури-и! - повторил старик.
- Не пришел еще, нет!
- В лесу ходит,  должно  быть... - проговорил старик, но на всякий случай переспросил: - Так не приходил?
- Нет, не-е-т!

Солнце уже зашло. Сгустились сумерки. Корова подошла к воротам загона и замычала. Теленок негромко ответил ей.
На дикой груше устраивались на ночлег куры.
Старуха вернулась с родника, сняла кувшин с плеча и принялась разводить огонь в каменной печи, по-здешнему – камине. Потом она вошла в дом и прикрыла за собой дверь. Зажгла в комнате свечу, а через некоторое время появилась во дворе в новом головном платке.
- Э-эй! - немного погодя крикнул старик.
- Э-эй! - отозвались сверху.
- Не пришел?
- Нет еще!
Старуха подоила корову, отвязала теленка и пустила его во двор. Теленок стал тыкаться мордой в мягкое, опустевшее вымя и жадно глотать с трудом добытое молоко.
Под навесом в камине уже пылал огонь. Стало тепло и уютно.
- Ты позвал Нислаури? - спросила старуха.
- Позвал, а как же! Конечно, позвал! – рассердился старик и досадливо махнул рукой.
Уже совсем стемнело. Ущелье окуталось мглой, где-то на краю деревни завыли шакалы. В небе над самой головой монотонно гудел самолет. Трещали поленья, и в кастрюле с тихим шипеньем закипало молоко.
- Нислаури! - позвал старик.
- Эй!
- Не вернулся?
- Пришел!
- Скажи, пусть к нам спустится!
Старуха накрыла низенький столик скатертью. Расставила тарелки с домашней ветчиной, соленьями, крутыми яйцами, творогом и сыром. Подала горячее, с толстой пенкой, молоко.
- Ты позвал Нислаури? - снова спросила старуха.
Старик нахмурился, с шумом выдохнул воздух и сердито покачал головой: мол, старуха немного туга на ухо стала.
- Куда же он девался? - не успокаивалась та и теперь уже сама крикнула в темноту: - Нислаури, где ты?
- Идет, идет, - послышался издалека женский голос.
- Что? - переспросила старуха.
- Идет, говорит! - громко крикнул старик прямо ей в ухо.
Старуха улыбнулась и, кивнув головой, засуетилась вокруг стола: аккуратно расставила глиняные миски и налила в них горячее, прямо из кастрюли, молоко.
Все уселись за стол.
Старик говорил, а жена его, сложив руки на животе, не мигая глядела ему в рот. Иногда она растягивала губы в улыбку и недоуменно смотрела вокруг: «уж не надо мной ли он смеется?», но вскоре успокаивалась и сидела, не сводя с мужа неподвижного взгляда и боясь шелохнуться, чтобы не упустить нить разговора.
Пес во дворе пролаял несколько раз и замолк. Послышались шаги. Старик привстал.
- Пришел! -  радостно сообщил он.
Старуха закивала головой и подкинула дров в огонь.
Из темноты в освещенное пространство под навесом шагнул парень лет восемнадцати. Его высокая, плечистая фигура говорила о недюжинной силе. Большие черные глаза на удивительно красивом лице блестели, отражая горевший в камине огонь. Он остановился, посмотрел на нас и сдержанно произнес:
- Здравствуйте.
- Садись, Нислаури.

Парень сел. Старик не сводил с него влюбленного и какого-то молящего взгляда. Радость сквозила в каждом движении старухи, она металась от стола к камину и обратно, подкладывала парню сыр, яйца, хлеб... Как и остальным, она поставила перед ним стакан для вина.
Нислаури сидел за столом, не зная, куда девать свои длинные руки; это его смущало, но держался он с достоинством, лишь изредка глубоко вздыхал, словно его широкая грудная клетка не умещалась в тесной одежде, и испытующе поглядывал на нас.
Позади дома, возле которого мы сидели, простиралась ночь – темная, безлунная, и только усыпанное звездами небо серебристой пылью клубилось в вышине.
Старуха обошла столик, остановилась за спиной у Нислаури и положила руки ему на плечи.
Передо мною словно ожила старинная фотография: старик, сидящий на трехногом табурете, рядом с ним за низеньким столом примостился огромный парень с широким, загорелым лицом, красиво очерченными губами и изогнутыми, сросшимися на переносице бровями, за спиной у парня – сухонькая старушка с печальными глазами и новеньким платочком на голове.
- Выпьем за нашу Грузию! - торжественно произнес старик и поднял стакан.
Нислаури молча кивнул головой.
Старуха не расслышала тоста, но на всякий случай кивнула головой и улыбнулась.
Я выпил.
Нислаури по-прежнему молчал и, казалось, вообще не собирался разговаривать.
- Пей, парень! - старик протянул ему стакан.
- Рано мне чачу пить, - нахмурился Нислаури.
Старуха замахала рукой: не заставляйте, мол, его пить. И снова, положив руки ему на плечи, застыла с улыбкой умиления на лице.
- Ты куда путь держишь? - спросил меня старик.
- В Клдекари.
- А потом?
- Оттуда в Ркони пойду.
Нислаури молча смотрел на меня.
Старуха взяла с полки несколько луковиц и положила их на стол. Старик поднял стакан:
- Выпьем за нашего гостя!
Нислаури кивнул головой, но пить опять не стал.
Старик протянул стакан жене. Старуха ласково посмотрела на меня, пригубила чачу и вернула стакан мужу.
В небе упала звезда. Откуда-то снова послышалось гудение самолета. Огонь в камине притих и скоро угас совсем. Над низеньким столиком поплыли сумерки.
- Нислаури, Нислаури, - послышался женский голос с горы.
Парень встал. Голова его почти уперлась в балку навеса. Он молча протянул мне руку. Дойдя до лестницы, обернулся, словно хотел что-то сказать, но передумал. Я догнал его у калитки, и он шепотом спросил меня:
- Ты из города?
-Да.
- Спокойной ночи.
И ушел, точно растворился во тьме. Только негромко хлопнула калитка.
- Нислаури, Нислаури, - неслось сверху.
- Ушел, ушел, - отозвался старик.
Где-то залаяла собака и умолкла.
Под навесом стало совсем тихо. Старик разлил чачу по стаканам. Старуха ушла в дом. Покосившись на дверь, за которой она скрылась, старик сказал мне:
- Выпьем за  Нислаури, пожелаем ему хорошей жизни!.. Из всей деревни здесь только две наши семьи остались – мы со старухой да его родители... Единственный сын у них... Если он уйдет, мы тоже не останемся... Что тут без него делать? А он все в сторону города поглядывает... Восемнадцать лет парню исполнилось, как его удержишь?
Старуха постелила мне постель. Я лег. Сквозь открытое окно в комнату лилась прохлада. Высоко надо мной серебрилось звездное небо...
Старики похрапывали. Некоторое время я боролся с дремотой, потом уснул.

***
На другой день я встретил Нислаури у реки. Раздевшись догола, он нежился на песке. Горячее солнце жгло его крепкое, мускулистое тело. Издалека заметив меня, он приподнял голову и, не отрывая от меня взгляда, ждал, пока я подойду.
- Когда поедешь в Клдекари?
- Вот денек отдохну...
Повернувшись на спину и прикрыв глаза ладонью, он помолчал.
- А ты бывал в Клдекари? - в свою очередь спросил я.
- Бывал... раньше...
- А сейчас куда ходишь? Что-то не видно тебя...
- Хожу... - неопределенно ответил он, потом вдруг сел и сказал: - Вон за той горой есть еще одна... Если подняться на ту  гору, будет видна дорога... Только очень далеко она... По той дороге с утра до вечера автомобили едут...
- Ну и что?
- Ничего. Просто  смотреть  интересно. - Он  опять откинулся на спину и положил руки  под голову: - В конце нашего ущелья есть деревня одна...
- Знаю.
- Там всего три семьи осталось.
Он неожиданно рассмеялся.
- Чего ты?
- Девчонка у них есть...
- Любишь ее?
- Люблю? Еще чего выдумаешь!
Он вдруг вскочил, потянулся всем телом и прыгнул в воду.
Долго плескался, разбрасывая брызги во все стороны, фыркал, как тюлень, и бормотал что-то себе под нос. Наконец вышел на берег и уселся рядом со мной.
- Послушай, - он задохнулся от смеха. - Та девчонка... Ну, та самая, о которой я тебе сказал... Она – хромая!
Он вдруг помрачнел, встал и, не говоря ни слова, побежал к деревне.

***
На третий день, бродя по склонам, я решил проведать Нислаури.
Когда я зашел к ним, парень еще не вставал. Солнце стояло высоко, пора было завтракать, а он и не думал подниматься. Нислаури лежал на полу, завернувшись в бурку, из-под которой в разные стороны торчали его длинные ноги. Мускулистая шея покоилась на продолговатой подушке-мутаке. Открытые глаза безо всякого выражения блуждали по потолку.
Мать пыталась заставить его подняться. Она уже убралась в доме, полила земляной пол под навесом и теперь подметала. То и дело звучал ее рассерженный и немного удивленный голос:
- Вставай, парень, вставай!
Из загона донеслось ржание лошади. Во дворе кудахтали куры.
- Вставай, весь мир уже на ногах, люди разбогатеть успели! - пыталась она расшевелить его шуткой.
- Вставай, слышишь, тебя конь зовет!
- Вставай, господь бог пряники раздает, опоздаешь!
- Вставай, твой отец уже третью вязанку дров из лесу притащил!
- Вставай, неужели не проголодался?
- Вставай, а то водой окачу!
- Вставай, солнцем голову напечет!
- Да что же это такое с ним?
Мать ушла на огород полоть грядки. Солнце поднялось выше. Пушистые цыплята попискивали вокруг наседок. Из загона доносилось хрюканье, мычание, ржание...
- Пора вставать, парень, - громко сказал я.
Нислаури лениво потянулся и словно нехотя встал. Зевнул, ополоснул рот холодной водой из кувшина. Быстро оделся, схватил топорик и вышел за ворота.
- Ты когда идешь в Клдекари? - крикнул он мне с дороги.
- Завтра.

***
Больше я не встречал Нислаури. В ту ночь я спал крепко. Проснулся поутру и тут же услышал далекий женский плач. Он доносился оттуда, где, как мне казалось, стоял дом Нислаури. Я вскочил и огляделся. Вокруг никого не было. Мои старики, как видно, уже куда-то ушли.
Я бежал по пустым деревенским улочкам, и плач становился все громче. Тревожно лаяли собаки, мычали коровы.
- Ушел, - дрожащими губами сказал мне старик, которого я встретил возле каменной ограды.
Я не ответил.
- Как ты думаешь, вернется?
Женщины молча плакали.
Отец Нислаури, сидя на корточках перед домом, тесал бревно.
- Балку под  крышу  готовит, - пояснил  старик и махнул рукой, - а кому она нужна теперь? Георгий...
- Чего тебе? - не поднимая головы буркнул отец Нислаури.
- Оставь, кому она теперь нужна?!
Георгий словно не слышал, он продолжал тесать, аккуратно снимая слой древесины острым топором.
Женщины плакали.
...Когда я вышел на Клдекарскую дорогу, из деревни до меня уже не доносилось ни одного звука. Я поднялся на перевал и в последний раз бросил взгляд на деревню перед тем, как она совсем исчезла из виду.
Некоторое время я еще думал о людях, которые там остались, но потом мысли мои приняли другое направление, и я стал думать о предстоящем путешествии.
Завтра я уже буду в Тедзамском ущелье, а оттуда рукой подать до Ркони.
В золотистом осеннем одеянии встретит меня древний храм...

Тамаз Бибилури
Авторизованный перевод Л.ГРОМЕКО

 
ИЗ «ГРУЗИНСКИХ ТЕТРАДЕЙ»
https://lh5.googleusercontent.com/-LnimG5U3aOA/UxcTb6LMOsI/AAAAAAAADEc/yMaFF2z88Ck/s125-no/k.jpg
ТБИЛИССКИЕ ДВОРИКИ
Маленькие тбилисские дворики образованы маленькими, притулившимися друг к другу, старенькими домами.
Жизнь в них не всегда удобная, тесноватая и шумноватая, чересчур многобалконная, слишком откровенная. Всем двором переживают дворики семейные неурядицы, разучивают гаммы, обсуждают политику, телепередачи, цены на рынке, играют в нарды и шашки, в ловитки и кошки-мышки. На одних общих веревках сушится белье. Ничего не утаишь – ни обеденного меню, ни плохого настроения, ни нового поклонника.
Бегал по двору малыш, драли его за уши кому не лень. Смотришь – он уже парень, усики пробиваются над губой. Двор провожает в армию солдата. Девочки становятся невестами. Во дворе свадьбы. Уходят невесты в дома, где квартиры с удобствами, лифтами и мусоропроводами. Но не все уходят. И появляются во дворе новые дети. Становится еще тесней. И в каждой семье ждут: вот получим квартиру в новом доме...
Получают, конечно, с течением времени...
А старые домики идут на слом. Бог с ней, с этой экзотикой, с этими пристроечками, верандочками, шаткими лесенками, с мелочными кухонными ссорами и толкотней. Но только одного, только одного бы не утратить, созданного жизнью в этих двориках: человеческой сплоченности, умения спрятать все обиды и дружно броситься на помощь, если с кем-то что-то стряслось. Не забыть бы этого, не потерять бы по дороге в новые квартиры со всеми удобствами...

ТБИЛИСЦЫ РАЗГОВАРИВАЮТ
Нет, тбилисцы не молчальники. Что делать? Если хочешь общаться с людьми (а тбилисец хочет, хочет!) - надо разговаривать. Одними взглядами и междометиями не обойдешься.
Тбилисец разговаривает несколько повышенным тоном. Это от темперамента. Иногда кажется, что он хочет разорвать собеседника в клочья. Ничего подобного. Он просто слегка разгорячился, и это так же быстро проходит, как и началось.
Тбилисец обращается к человеку мягко, ставя впереди фразы непереводимое ласковое слово «генацвале» (если говорить по-русски, то «дорогой»).
Тбилисец разговаривает на многих языках. Грузин говорит по-русски, русский – по-грузински, армянин и по-русски, и по-грузински. Грузинским и русским владеют тбилисские поляки, азербайджанцы, евреи, ассирийцы, курды, греки. Ученый-лингвист мог бы создать трактат о богатом и сочном тбилисском жаргоне!
Но что стоит в разговоре тбилисца на недосягаемой высоте – это мимика, жест. Словно бы не доверяя воздействию слов, тбилисец дополняет сказанное движением рук, сверканием глаз, работой всех своих мышц. Как же иначе, если рассказывается нечто чрезвычайное, уморительное, потрясающее, словом, в высшей степени значительное? А для тбилисца значительно все, что происходит.

ЛЕСТНИЦЫ
Дома лепятся по склонам и террасам. Улицы горбятся и виляют в соответствии с запутанным рельефом. От одного проспекта до другого рукой подать, но их разделяет острый, как пила, непроходимый хребет. Впрочем, что значит, непроходимый? Проделали в нем брешь, построили улицу и прошли!
Тбилиси все время напоминает людям о скалах, горах, диких травах, все время что-то показывает из окна или с улицы, не дает скучать глазам...
А что в это время происходит с ногами тбилисцев? Карабкаются на подъемы, пружинят на спусках... Хорошо, что есть лестница! Что бы делали тбилисцы без лестниц самых разнообразных конструкций и конфигураций – спиральных, как стружка, зигзагообразных, старых и узеньких, прямых и широких?
Лестницы соединяют верхние и нижние улицы, поднимают пешеходов на возвышенность,  спускают их в подземные переходы. Есть в городе лестницы, ступени которых стерты ногами многих поколений граждан. Есть современные движущиеся лестницы-эскалаторы в метрополитене. Есть лестницы-вагонетки, скользящие по канатам вверх-вниз. Они перебрасывают тбилисцев с проспектов в горные парки, из одного городского района в другой.
Когда-то гениальный наш предок сбил из досок первые перекладины, вырубил в скале первые уступы для ног. С тех пор лестницы приглашают нас на свои ступени...
В шестидесятых годах прошлого века справочник тифлисского Статистического управления сообщал: «Тифлис быстро продвигается на пути благоустройства. Мощенных площадей в Тифлисе – 5, немощенных – 5. Улиц мощенных 56, немощенных 156...»
В шестидесятых годах нашего столетия в Тбилиси около 2 000 улиц протяженностью более 800 километров. Асфальтовое покрытие в городе составляет более 5 000 000 квадратных метров. На улицах Тбилиси более 52 тысяч деревьев – целый лес!

ПРОСПЕКТ РУСТАВЕЛИ
Что в нем, в этом не самом длинном, не самом стройном, но самом любимом в городе проспекте Руставели? Ряд давно обжитых помпезных зданий со следами титанической борьбы разных архитектурных веяний и эпох? Классика, Мавритания, национальная многобалконность, конструктивизм 30-х годов, современное многоэтажье? Старые кариатиды на фасадах и новенькие, сделанные под старину базальтовые тумбы и стелы в скверах? Шумные птичьи базары в громадных платанах, бросающих па тротуары пятнистую тень? Что-то во всем этом есть, какой-то праздник свободных пропорций, какой-то рассказ о влияниях и самобытном, о том, как в разное время и по-разному складывались здесь понятия об удобствах и красоте.
И в этих, уже самих по себе любопытных берегах течет любопытная и пестрая толпа, в которой можно встретить все – от буйного темперамента до кокетливой апатии, от банального пижонства до галантности времен испанских идальго...
Что же нужно всему этому на Главном проспекте? Нужны магазины и театры, кафе и музеи, салоны с сувенирами, гостиницы и концертные залы, экзотические подвальчики-кабачки, картинные галереи и билетные кассы... Здесь деловые люди, шагающие из одного официоза в другой, здесь – дети, устремляющиеся в свой Дворец, рабочие расположенных на проспекте типографий, связисты, артисты, писатели, журналисты... Приветливый взмах руки, дружеские объятия, медленная поступь седого человека, взволнованного воспоминаниями, свидание влюбленных, заразительный смех молодости, встречные потоки у станций метрополитена... Человеческая река течет в одном оживленном, приподнятом, но неторопливом ритме. А может быть, в этом и есть ответ на поставленный вначале вопрос – что в нем, в этом не самом длинном, не самом стройном, но самом любимом проспекте?

НА ГРИБОЕДОВСКОЙ
Вся музыка собралась в этом доме на Грибоедовской – сонаты, арии, сюиты, хоралы... Набито, как в старой музыкальной шкатулке, вырывается из каждого окна, звенит в ушах прохожих. Чудесный, милый дом на Грибоедовской!
Его построили на средства, собранные от концертов А.Рубинштейна плюс некоторые частные пожертвования. Великий русский композитор приезжал в Тбилиси в 1891 году. В то время Тбилиси был уже весьма музыкальным городом. Здесь уже десятки лет существовала опера. М.Ипполитов-Иванов основал первое в городе музыкальное училище. И наезжал в Тбилиси к своему брату П.Чайковский.
Чайковский нежно любил этот город. Письма полны восклицаний: «Вспоминаю Тифлис как какой-то сладкий сон!», «Смертельно хочу побывать в Тифлисе!»... Он считал, что его оперы играются здесь более, чем где-либо. И советовал композитору А.Аренскому поселиться в этом крае, богатом «всякими художественными стимулами»...
Останавливался П.Чайковский у брата, под горой Мтацминда, на нынешней улице Чайковского, много и жадно бродил в одиночестве. Ипполитов-Иванов свидетельствует, что именно здесь зародились у Чайковского «Спящая красавица», «Иоланта», «Пиковая дама»...
И еще был влюблен в этот город Ф.Шаляпин. Голодный, оборванный, доведенный до отчаяния, встретил он здесь людей, принявших горячее участие в его судьбе. Отсюда, с подмостков Тифлисской оперы, начался его актерский триумф.
А что же дом на Грибоедовской? Долгие годы он был музыкальным училищем, в котором, кстати, выросла и Розина Левина, будущая учительница Вэна Клайберна. В училище делал свои первые педагогические шаги Захарий Палиашвили – создатель классических национальных опер «Даиси» и «Абесалом и Этери». Сюда, как на огонек, съезжались обученные в России грузины композиторы и исполнители. Работал первый поборник музыкального просвещения в Грузии Хута Саванели со своими помощниками А.Мизандари и К.Алихановым. В этом доме звучал неповторимый тенор Вано Сараджишвили. Полвека назад здесь открылась консерватория.
И если сейчас на других континентах, далеко от Тбилиси, слушают грузинскую профессиональную оперу и симфоническую музыку, если радуют людей грузинская эстрадная песенка или прекрасная исполнительница из Тбилиси – все это потому, что есть дом на Грибоедовской. И потому что он есть, в Тбилиси любят приезжать музыканты со всего света. Музыкантам очень нужно, чтоб их умели хорошо слушать...

ЛИЛОВЫЕ ЧЕРНИЛА  
Они только что отчаевничали, сидя на широком тифлисском балконе, возле большого медного самовара. Он ушел в свою комнату и сел за стол. Как-то все странно и необычно. Он должен написать о Раде и Лойко. Так настаивает Александр Мефодиевич, говорит, что надо пробовать, что нельзя зарывать в землю талант. Он никогда ничего не писал, разве что только стишки, но это ведь не серьезно!
Он долго ходил по комнате, расстегнув косоворотку. Душная сентябрьская ночь глядела в окно. Как же было в ту ночь, у моря, когда старый цыган рассказал ему историю любви двух сильных и свободных людей?
Он снова подошел к столу, макнул ручку в чернильницу. Ого! Александр Мефодиевич заправил чернильницу доверху новыми чернилами! Никак думает, что я буду писать роман?
Это развеселило его, сдвинуло что-то с мертвой точки, рука снова потянулась к чернильнице, и на бумагу легла первая фраза:
- С моря дул влажный и холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов...
Через несколько дней из типографии, что на углу Головинского проспекта и Лорис-Меликовской, выбежала стайка мальчишек и с криками: «Кавказ»! Покупайте газету «Кавказ»! - бросилась врассыпную. В номере было все то, что обычно бывало – и о драках, и о холере, и о спорах из-за наследства. И на последней полосе, подвалом:
- С моря дул влажный и холодный ветер...
Над рассказом стояло заглавие, набранное «кучерявым» двенадцатипунктовым шрифтом –«Макар Чудра». А в конце подпись: «М.Горький». Да, он придумал себе такой псевдоним. Он стоял на углу, возле типографии, с пачкой только что купленных газет, читал и перечитывал... Еще бы! В первый раз на газетном листе! И кто он? Мелкий конторский служащий Тифлисских железнодорожных мастерских, еще недавний бродяга, замысливший исходить своими ногами всю Русь! А все этот великолепный человечишко Александр Мефодиевич Калюжный, который упорно толкает его на тернистый, сладкий и горький писательский путь...
Несколько дней ходил он в опьянении и именно в эти дни, тихо открыв свою тайную тетрадь для стихов, записал в нее:

Живя ощущениями новыми.
Исполненный новыми силами,
Сие знаменуя – лиловыми
Отныне пишу я чернилами...

СТАРАЯ УЛИЦА
Старый Тбилиси образовывался долго и сложно, в разные времена – по-разному. Неизменным было лишь то, что он всегда старался улучшить свою фасадную сторону – центр. Окраина же создавалась хаотично, в черных латках пустырей и свалок, расползаясь по кривым швам маленьких улочек.
Между тем, именно здесь, на окраине, жили люди, чьими руками создавались все материальные ценности города. Эти люди строили дворцы, перекидывали через реку мосты, кормили и одевали горожан. По неровным, крутым улочкам собирались они на сходки. Порой эти улочки наполнялись ярким и красивым движением, становились грозными и суровыми в дни массовых стачек, ловкими и бдительными, когда по ним шныряли сыщики...
Жила улица старый городской окраины и делала большую историю. Живет и сейчас. Только ее выпрямили, укутали асфальтом, обсадили зеленью. И Тбилиси в этих местах выглядит совсем иным: лишен присущей ему парадности, как бы отвернулся от блеска своих центральных проспектов, устав улыбаться, обвораживать...
Так и на лице человека, когда ему кажется, что на него уже никто не смотрит, можно прочесть, что он совсем не так уж беспечен, как казалось поначалу, что он тих, скромен и порядком натружен в делах.

ВЕРИКО
Днем на репетиции. Вечером – играет спектакль. Сегодня ее раздирает ужас отвергнутой любви, завтра верность любимому толкает на безумный шаг. Она наслаждается и ненавидит, тихо страдает и негодует, отрекается, умоляет, изнывает. Тонны эмоций. Шквал страстей! И смерти. Смерть матери, смерть блистательной куртизанки, смерть героини. Сколько раз умирала на сцене трагедийная актриса, народная артистка СССР Верико Анджапаридзе, захлебнувшись от рыданий, упав как подкошенная, погаснув как свеча!..
Пятьдесят лет на сцене и в кино. И публика идет в театр имени Марджанишвили на Верико, хотя ей там приходится плакать, а не смеяться, тяжко волноваться, а не благодушествовать. Притягательна сила крупных страстей. Неподкупны человеческие симпатии к настоящему мастерству.
Каждый город имеет любимый проспект, любимую песню, любимую актрису...

Ия МЕСХИ
Фото Исаака Тункеля
Тбилиси. 1970
 
<< Первая < Предыдущая 11 12 13 14 15 16 Следующая > Последняя >>

Страница 12 из 16
Суббота, 27. Апреля 2024