|
Александр Николаевич Черепнин (1899-1977), выдающийся композитор русского зарубежья, пианист, теоретик и музыкальный публицист, начал свой творческий путь в Тифлисе, ставшем первым этапом эмиграции семьи. «Синеокий королевич», «златокудрый принц» - так называли юного пианиста его восторженные почитательницы – курсистки, старшеклассницы первой женской гимназии, студентки консерватории. В дни его концертов угол улиц Грибоедовской и Крузенштернской обрамлялся живой стеной меломанов, которые, не сумев проникнуть в Малый зал, утешались возможностью хотя бы увидеть своего кумира. Признания удостоились и первые композиторские опыты, в чем убеждают отзывы в прессе. Прибывший с семьей Черепниных из Петербурга композитор Фома Гартман, у которого Саша начал заниматься в классе полифонии, покидает его авторский концерт, унося впечатления о юношеском пыле, дерзкой отваге, задоре «милого юноши, еще не надевшего тогу солидного композитора». Более решительно высказался музыкальный критик В.Ананов, известный безошибочной интуицией в распознании молодых дарований: «...какие безбрежные перспективы открыты этому титаническому размаху, вулканическому темпераменту, сатанинскому характеру! Это еще львенок, но все в нем львиное...»
Публикация В.Ананова – единственное свидетельство исполнительского мастерства А.Черепнина, его проникновенной музыкальности, совершенства технического аппарата, звукописной выразительности, богатства тембровой палитры. «Рояль для него неисчерпаемый источник красок и оттенков. То оркестральный гром, то исступление, то нежный лиризм и прозрачный звон...»
Еще одна сторона деятельности А.Черепнина журналистика, где юный музыкант последовательно выстраивал панораму музыкальной жизни столицы. Его перо направляли принципиальность в отстаивании художественного уровня, нелицеприятность оценки, нередко игнорирующей признанные авторитеты.
Поле критики Александра Черепнина объемлет явления художественной жизни Тифлиса во всем многообразии. В одной из ранних статей мы знакомимся с оценкой выступления учащихся частной студии декламации, ритма и пластики, одного из первых подобного рода учреждений на территории бывшей Российской империи. Распространение эвритмического учения, пламенным пропагандистом которого был директор Петербургских императорских театров князь С.Волконский, ознаменовалось учреждением в 1912 году в Петербурге курсов ритмической гимнастики. Открытие в Москве и Петрограде институтов ритма относится уже к 20-м годам, в то время как тифлисская студия, преобразованная в дальнейшем в Институт ритма и пластики, была создана в 1917 году. Ее основатель Србуи Лисициан, балетовед, режиссер-балетмейстер, ученый историк и этнограф, впоследствии – доктор исторических наук. Вступительное слово, которое она прочитала на вечере, судя по рецензии, было связано с разъяснением положений научной теории основоположника эвритмического учения Франсуа Дельсарта. Ее декламация в сочетании с пластическими движениями стала «предметом самых восторженных оваций как со стороны переполнившей зал публики, так и своих учениц».
Рецензия подводит к выводу о том, что налаженная в студии система обучения способствовала максимальному раскрытию природных способностей учащихся, активизации творческой инициативы, раскрепощению фантазии. «Ученики не повторяют заученные па, - делится своими впечатлениями рецензент, - а творят, или просто отдаются во власть того или иного настроения». Их жесты искренни и непосредственны».
Публицистика А.Черепенина сохранила свидетельство о существовавшей в Тифлисе в течение двух лет школы эвритмики Жанны Матиньон-Зальцман, показ достижений которой состоялся спустя неделю. Этот вечер Ж.Матиньон-Зальцман – один из фрагментов культурной панорамы, на фоне которой вырисовывается портрет Фомы Гартмана – пианиста, композитора, педагога, музыканта-просветителя и публициста, прибывшего из Петербурга одновременно с семьей Черепниных. Примечательна его статья о премьере «Абесалома и Этери». Это первое исследование музыки Захария Палиашвили на русском языке содержит меткие наблюдения о становлении художественной индивидуальности композитора, жанровой природе и стилевых особенностях его первой оперы, проницательные высказывания о грузинском церковном пении и грузинской народной песне, изложенные в широком культурологическом контексте.
Одна из прекрасных страниц в творческой биографии Гартмана – руководство открывшегося в бытность его в Тифлисе Общества Комитаса. Личность Комитаса, его творчество и деятельность общества его имени, провозгласившего своей целью популяризацию музыки композитора, находящегося в то время в парижской больнице по нервным заболеваниям, становятся очередным предметом критического внимания А.Черепнина.
21 мая 1919 года в зале Тифлисского артистического общества (ТАРТО) при полном аншлаге состоялся концерт из произведений Комитаса, который был повторен 29 мая. В двух рецензиях Черепнина в газетах «Кавказское слово» (№99) и «Новый день» (№5) Комитас представлен как ревностный поборник народной песни, один из наиболее выдающихся собирателей армянского песенного материала. Тифлисские публикации А.Черепнина обнаруживают удивительную для его возраста осведомленность в вопросах российской и европейской культур.
Ценна информация об исполнительском потенциале основанного в 1912 году Спиридоном Меликяном Армянского хорового общества. «Хоровые песни Комитаса, - сообщает критик, - прозвучали музыкально стройно, сильно; хор под управлением талантливого ученика и продолжателя Комитаса Спиридона Меликяна ... был точным проводником идей и заданий Комитаса». При этом не излишне вспомнить, что, провожая в свое время Меликяна в Берлин для продолжения учебы в частной консерватории Шмидта, Комитас всячески старался оградить своего духовного крестника от опасностей пройденного им самим пути. «Комитас как учитель мой и руководитель, будучи весьма озабочен тем, чтобы я не поддался немецким влияниям, дал мне переписать и взять с собой весь сборник собранных им песен как неиссякаемый источник армянских тем».
Критические отклики А.Черепнина, выразительно запечатлевшие энтузиазм и воодушевление переполнившей зал ТАРТО публики, донесли до нас слова Ф.Гартмана: если психическая болезнь вообще излечима, Комитаса должен исцелить успех концерта. Все вырученные средства от него поступили в адрес Комитаса.
Предметом внимания А.Черепнина порой оказываются события, впоследствии выпавшие из культурной памяти. Так, в рецензии на авторский концерт своего отца, Николая Николаевича Черепнина, рецензент сообщает, что вечер проходил в зале Народной консерватории. О таком учебном заведении в опубликованных материалах советского периода нет сведений. Однако, это название всплывает и в конце статьи, когда автор делится впечатлениями о слушательской аудитории впервые посещаемого им зала. «Скажу откровенно, нигде в Тифлисе публика не слушала так внимательно музыку. Истинное удовольствие должен испытывать артист, когда его сочинения встречают такой внимательный и вдумчивый прием». Еще одна публикация А.Черепнина свидетельствует не только об автономии этого учреждения, но также о том, с какой миссией оно вступило в музыкальную жизнь Тифлиса. Народная консерватория, наряду с Грузинским обществом и Грузинской консерваторией, называется в числе трех очагов распространения музыкальной культуры в Грузии. С какого же времени она начала функционировать? В газете «Кавказское слово» (1918, № 186) содержится объявление о начале приема в Народную консерваторию в классы нотной грамоты бесплатно и без ограничений. Цель нового учебного заведения, открытого при Народном университете, в здании которого должны были проходить занятия (Михайловская улица, 91; впоследствии здесь разместился кинотеатр «Комсомолец») «распространить музыкальное просвещение среди демократической массы Тифлиса и сделать его более доступным». В преподавательский состав нового учебного заведения вошли профессора Грузинской консерватории, ведущие свободные художники Петроградской и Московской консерваторий, а также солисты оперного театра.
В последний год перед эмиграцией Черепнин стал сотрудничать в газете «Борьба», где тон задавал С.Чемоданов, профессор консерватории, лектор по истории музыки.
В сложившейся на страницах этой газеты системе формирования массовых музыкальных вкусов на первом месте требование к соблюдению меры, нетерпимость к перегибам, к любому проявлению максимализма.
Описываемый период характеризуется формированием и распадом сменяющих друг друга товарищеских объединений, творческих союзов, клубов, студий. Экстравагантные названия большинства из них – «Алькрэ», «Павлиний хвост», «Привал комедиантов», «Кривой Джимми» - на первый взгляд вызывают сомнение как в серьезности намерений организаторов, так и профессиональном уровне участников. Но это далеко не так. В сентябре 1918 года открылась студия «Ладья аргонавтов». По сообщению «Кавказского слова», студия сосредоточила вокруг себя всю даровитую и активную творческую молодежь Тифлиса – от философской мысли до «лукавого куплета». О том, насколько это соответствовало действительности, можно судить по статье А.Черепнина «Музыкальный сезон». В числе проведенных вечеров – авторский концерт из неизданных произведений Н.Черепнина, вечер вальсов в исполнении Л.Пышнова. Интересно сообщение о самобытном и проникновенном исполнении солистом оперы Балабаном 2-й картины из «Скупого рыцаря» Рахманинова с сопровождением даровитого пианиста Зейлингера. Партия Барона в этом спектакле одна из самых неблагодарных и трудных в басовом репертуаре, и Шаляпин, отказавшись от участия в премьере, никогда не исполнял эту роль на сцене. Если опера «Алеко» с 1904 года входила в репертуар тифлисского театра, знакомство меломанов с музыкой «Скупого рыцаря» состоялось через «Ладью аргонавтов».
На рубеже 1920-1921гг. в прессе встал вопрос о необходимости реорганизации системы проведения концертов; за основу предполагалось взять чередование камерных и симфонических вечеров в соответствии с историко-хронологическим принципом. Инициатор этой идеи С.Чемоданов; о ее предпосылках позволяет судить статья Черепнина «Боровский и Белоусов. По поводу их отъезда». Эти гастроли были главным событием сезона, на которое отозвалась музыкальная пресса. Черепнин сообщает о том, что за четыре месяца артисты дали 43 концерта, на которых прозвучала музыка всех эпох и народов от Баха до Прокофьева, и « Бах ожил также, как Прокофьев».
А.Черепнину довелось быть свидетелем конкурса на создание гимна Грузинской Демократической республики. В этом первом конкурсе грузинских музыкантов ощутимо дали знать о себе слабость профессиональной подготовки. Именно это имел в виду Александр Николаевич, когда писал: «Не забудем, что, только подведя европейский фундамент под народно-песенный материал, - как бы драгоценен сам по себе он ни был, - можно выявить истинный дух нации». В соответствии с этим, он считает преждевременным проведение такого ответственного мероприятия: «… конкурс ... был объявлен раннее, чем словотворчество нашло ясную и незыблимую формулу, которую композитор как бы призван утвердить своим искусством». К этому факту подводится неучастие в конкурсе «таких почтенных и уважаемых грузинских артистов, как М.Баланчивадзе, Д.Аракишвили, З.Палиашвили, что должно было поразить каждого, кто знаком с грузинским музыкальным миром».
Начало творческого пути юного композитора совпало с пышным расцветом русского модернизма, который, по определению В.Ананова, был для него не модный наряд ... а свой родной задушевный язык. Поэтому по приезде в Тифлис Черепнин так естественно вписался в Цех поэтов Сергея Городецкого (собрав поначалу поэтов «всех толков и направлений», это объединение вскоре раскололось на акмеистов, осевших в музыкальной студии Бендицкого, и футуристов, основавших «Фантастический кабачок»).
Александр Николаевич охотно участвовал в декадентских мероприятиях. В облике музыканта из «Богемы» Мюрже (так воспринял Я.Львов, известный публицист по вопросам искусства, его появление на Весеннем празднике футуристов), он сопровождает Торжественную лекцию В.Каменского импровизациями Встречальности. Звучальности. Венчальности. Однако, подобного рода маскарады остались за пределами его публицистики. Он провозглашает критериями прекрасного простоту и правдивость, искренность и неподдельность чувств, «продуманность» вопреки «надуманности». В отличие от своего выдающегося современника и сверстника В.Набокова, который не только отвернулся от высоких традиций русской литературы, но и подверг их уничтожающей иронии, Черепнин неотступно сохранял верность заветам Золотого века.
С настороженностью относился он к такой примете времени, как возведение виртуозности в главный показатель профессионализма.
В то время, как в «горькие и тяжкие дни» декабря 1918 года В.Ананов, обычно отзывающийся на все культурные события, отклоняет просьбу редактора журнала «Ars» А.Петроковского дать новый материал, Черепнин зорко стоит на страже художественной жизни Тифлиса. Предвидя угрозу застоя, он бьет тревогу, заявляя о безответственной заторможенности инициативы, нерастраченных творческих силах, а, главное, о пагубной для нации недооценки собственных возможностей, и настойчиво призывает к творческой активности: «... эта осень показала, что Тифлис, предоставленный самому себе, не учитывает еще своих сил, не умеет ими пользоваться ... еще не сознает, что, став культурным центром, он должен создавать, а не ждать прихода варягов, посторонних сил, что должен утилизировать свои силы. И мне кажется, что эти свои силы здесь имеются, они лишь разрознены, и, пока не будет объединения ... нельзя ждать серьезных художественных достижений и сознательной музыкальной жизни».
***
16 апреля 1968 года в концертном зале Телавского музыкального училища состоялся классный концерт и.о. профессора Тбилисской консерватории Н.Ф. Козьминской-Чигогидзе. Во втором отделении прозвучала соната А.Черепнина для виолончели и фортепиано боль мажор. Партию виолончели исполнила Н.Ф. Козьминская. Во всей вероятности, это первый случай исполнения в СССР музыки А.Черепнина. Написанную от руки программу концерта, а также публикуемые ниже письма нам любезно предоставила дочь Н.Ф. Козьминской, доцент Тбилисской консерватории по классу арфы Нуну Чигогидзе.
Письмо А.Н. Черепнина к Н.Ф. Козьминской
22.05.67
Дорогая Нина!
Спасибо от нас обоих за подарки – чувствую себя как задаренный именинник – все с нами вместе прибудет в Париж, а когда будем попивать из грузинских бокалов французского винца – будет всегда тост за нашу неизменную дружбу!
Сколько воспоминаний воскресило наше пребывание в Тбилиси! Как будто и не уезжал, и не прошло почти полвека с того времени, когда мы вместе музицировали. Из Парижа пришлю тебе все мои виолончельные сонаты – из них как раз сочиненные в Тбилиси Ода и Соната сделались вместе с сочиненной в Париже Грузинской рапсодией наиболее популярными.
А теперь, когда мы друг друга опять обрели — пожалуйста останемся в контакте: мой парижский адрес 2 ru Furstemberg Paris 6.
Не забывай нас, пиши, и всего всего тебе хорошего и деткам.
Душою твой Саша.
Письмо Н.Ф. Козьминской к А.Н. Черепнину
(без указания даты)
Дорогой Саша!
Получаю твой третий привет. И вместе с радостью сгораю от стыда, что я полна желаний с вами переписываться, но это все я мечтаю, а на деле мое молчание даже грозит быть невежливым. Все это от чрезмерной загрузки работой и даже сама не знаю, для чего это мне. И работа в консерватории и два дня работаю в районе (г.Телави) мне жалко оставлять мой маленький домик в одиночестве. Но без работы я не могу жить и даже во время каникул скучаю.
Это первая причина. Вторая заключается в том, что ты мне прислал столько литературы. У меня в плане было сыграть твою сонату. Но на большом пальце образовалась опухоль. Сейчас ее удалили и приступаю к работе. Все-таки летом я тебе письмо написала, и хоть сейчас оно уже старо, я тебе его отсылаю. Вот сколько неинтересного в письме, все оправдания. Как вы живете и что ты делаешь? Я ведь не знаю, сколько времени ты пробудешь в Америке. И вдруг я напишу тебе много писем, а ты уже будешь в Париже. В день Нового года у меня дома был детский праздник из-за внучки (2 года четыре месяца). Была музыка, танцы, хлопушки и дед Мороз. Я, глядя на их довольные рожицы, была с ними счастлива. Как вы там проводите праздник? Целую вас двоих, поздравляю и желаю очень много лет, очень большого счастья. Любящая вас Нина Козьминская.
Мария КИРАКОСОВА
|
|
Тбилисский зритель принял участие в «Марафоне любви», организованном Международным культурно-просветительским Союзом «Русский клуб». Музыкальный «марафон» был посвящен творчеству выдающегося композитора Андрея Павловича Петрова. На него откликнулись звезды грузинской эстрады Зураб Доиджашвили, Верико Турашвили, Ия Шуглиашвили, Михаил Шакулашвили, Нугзар Квашали, Лаша Рамишвили, Натия Перанидзе, Лиза Багратиони, Софо и Борис Бедия, Тато Годердзишвили. Вели вечер президент «Русского клуба» Николай Свентицкий, актриса театра имени А. С. Грибоедова Ирина Мегвинетухуцеси и певица, композитор, заслуженная артистка Грузии Ирма Сохадзе. Популярнейшей песней Петрова из фильма «Человек-амфибия» публику «завели» Николай Свентицкий и Верико Турашвили. Потом звучали лучшие песни композитора. И этого лучшего оказалось так много, что оно едва вместилось в рамки одного вечера.
Сюрпризом для тбилисцев стал приезд вдовы композитора Натальи Ефимовны Петровой. Она тепло поблагодарила организаторов и участников замечательного вечера.
- Наталья Ефимовна, вы прожили с Андреем Петровым 52 года. В чем секрет стабильности отношений?
- Дело в абсолютнейшем доверии друг к другу, уважении к делу, которым заняты оба, желании помочь, быть нужным. А иногда – уйти в сторонку и не мешать, если почувствуешь, что мешаешь. Жене необходимо быть неплохим дипломатом для того, чтобы на протяжении более полувека сохранять семью. Андрей не был, так сказать, сюсюкающим мужем. Не целовал ручки, не приносил ежедневно букет цветов. Уже на первом курсе консерватории мы начали с ним общаться, вместе ходить на концерты. «Извини, цветов я не принесу. Я не люблю мужчин с цветами в руках», - говорил он. Мне кажется, это – самый маленький грех для мужчины… Андрей был очень спокойным, выдержанным человеком – в отличие от меня, более эмоциональной, взрывной. И когда у меня были сложности с мамой – она тяжело болела – Андрей меня очень поддерживал. Мог, к примеру, сходить к маме и сделать ей укол. Из-за тех проблем я иногда «срывалась» на муже, но он терпел, потому что понимал мое состояние. Между нами было полное доверие. Между прочим, за пятьдесят с лишним лет мы ни разу с Андреем не поругались. Когда мы только начинали совместную жизнь и обосновались с маленькой дочуркой в небольшой квартирке, Андрей работал редактором в издательстве. Дома ему было трудно сочинять – я, дочь, няня… Однажды мне позвонила знакомая и сказала: «Ты думаешь, что твой Андрей работает, а он в это время...» Я послушала-послушала и ... послала ее подальше. И звонки прекратились. Я не люблю сплетен и никогда не придаю им значения.
- Главного героя фильма «Осенний марафон» зовут Андреем Павловичем Бузыкиным. Это полностью совпадает с именем-отчеством Петрова. Более того, жену Бузыкина называют «Н.Е.» - и ее инициалы совпадают с вашими...
- Это – просто смешное совпадение. История Бузыкина и его жены, конечно же, выдуманная.
- Значит, Олег Басилашвили, утверждая, что именно с Петрова он лепил свой образ, имел в виду нечто неуловимое, но ничего конкретного?
- Конечно.
- Так каким был Андрей Павлович в повседневной жизни?
- Он никогда не был грубым, жестким, но при этом оставался справедливым, принципиальным и очень требовательным. В то же время, он был готов на компромисс, но не ради своих интересов, а во имя Союза композиторов. Ведь Андрей сорок с лишним лет возглавлял его Ленинградское отделение. Кстати, на этой должности, да еще, дважды будучи депутатом Верховного Совета России, он сделал людям много добра – и с квартирами, и с устройством в больницы, и с путевками в санаторий, и с пенсиями. Особенно во время «перестройки», когда государственных дотаций уже не было, и все надо было зарабатывать самим. Андрей всегда отправлялся к некоей чиновнице с жестким характером. Увидев его, та буквально таяла, старалась побыстрее избавиться от посетителей и выражала готовность помочь. Андрей был человеком, которому никогда не могли сказать «нет». При этом он ничего не требовал – только просил.
- Эльдар Рязанов говорил, что Петров готов был много раз переделывать музыку, предлагать новые варианты. Наверное, им руководило стремление добиться совершенства – прежде всего, для себя самого?
- Естественно. Рязанов признавал, что Андрей был очень «послушным». Но это ведь делалось не для режиссера, а ради фильма, чтобы создать нужное настроение, найти еще один пласт. Игра актеров, операторская работа, музыка – все работало на конечный результат.
- И что, провалов у Андрея Павловича не бывало?
- Были, были. Но картины с ними просто не стали жить, что вполне естественно: не очень удачное, как правило, куда-то уходит. Наверное, не всегда из-за качества музыки… Кстати, самым доходный жанр для композитора – кино. Андрей писал оперу «Петр I» почти два года, ни на что другое тратиться не мог – он, ведь, уже был в образе, в петровской эпохе, жил интонационным строем будущего сочинения. Поэтому мы просто одалживали деньги – жить-то надо было, дочку растить! А когда у Андрея было свободное время, он иногда брался за второстепенные фильмы – просто для того, чтобы что-то заработать…
- Зато картины Георгия Данелия, Эльдара Рязанова второстепенными никак не назовешь…
- С Данелия Андрея связывала настоящая мужская дружба крепкой закваски, без взаимных признаний, без сентиментальности. Они были ровесниками – разница в неделю. Так что, Гия был ему, пожалуй, ближе, роднее. Вообще, Андрей придавал большое значение дружбе, мог пронести ее через всю жизнь… Дружил с замечательным скрипачом Борисом Гутниковым, с которым его Андрея познакомила я – мы были с Борей одноклассниками. Дружеские отношения были и с дирижером Юрием Темиркановым. Когда Андрея не стало, Юрий отменил вылет на концерт в Стокгольм. И, в жуткий мороз, пришел на кладбище, на Литераторские мостки, отстоял всю поминальную службу. Они познакомились на репетициях сюиты из балета «Сотворение мира», куда часто приходила и я, срываясь с работы. Андрей был, в каком-то смысле, более снисходительным к исполнению своего сочинения. А я потихонечку цеплялась. Так что, Юра даже жаловался: «Ух, как она меня достает! И, ведь, всегда говорит правду в глаза!» В этом и состоит дружба – говорить правду, а не сыпать комплименты, когда чувствуешь: что-то не так. Я вовсе не хочу показать, что я такой замечательный музыкант – просто я всегда чувствовала, что какие-то вещи можно делать немного по-другому. И, как правило, оказывалась права. Впрочем, со временем Андрей начал более активно вмешиваться в творческий процесс и на чем-то настаивать.
- Он часто прислушивался к вашему мнению?
- Да. Вначале я была его первым слушателем. «Послушай, похоже это на кого-нибудь?» - допытывался Андрей. Кстати, он не очень любил работать дома из-за множества отвлекающих моментов. Поэтому чаще всего брал путевку в Репино, в Дом творчества композиторов, и писал там. Потом приезжал и показывал сделанное, но только по кускам: «Вот, закончу, тогда покажу все!»
- Не отнимало ли кино у Андрея Павловича силы и время, которые он мог посвятить другим жанрам?
- Может быть. Но Андрей вошел в музыку именно через кино. Толчком послужил фильм «Большой вальс». Потрясение от услышанной музыки было так велико, что он уже не сомневался, чем будет заниматься. Петров вообще очень любил кино. И очень любил джаз, покупал пластинки. Вся наша юность прошла под Дюка Эллингтона, Эллу Фицджералд… Андрей не писал чисто симфонических философских произведений вроде Бетховена или Брамса. Он был ближе к симфонизму Чайковского. Потому что там чувствуется какая-то программность. Андрея должен был заинтересовать либо литературный сюжет, либо живописная работа, либо морской или городской пейзаж. Всегда должен был быть привлекательный момент, который сконцентрировал бы его внимание, а потом шла работа. Чаще у него была программная музыка. Он очень любил музыкальный театр и сделал для него немало: балеты «Сотворение мира» и «Пушкин», оперы «Петр I» и «Маяковский начинается», балет «Мастер и Маргарита» - на основе симфонии-фантазии под тем же названием. Он любил менять жанры и словно заряжался от противного. Не обязательно писать симфонии. Он мог услышать что-то совершенно абстрактное, и это становилось импульсом для творчества.
- «Мастер и Маргарита» - одно из его наиболее сильных сочинений…
- После премьеры я сидела зареванная и целовала Андрею руки. Потом ко мне подошел Гия Канчели: «Такую музыку может написать только человек, очень влюбленный!» Мне абсолютно безразлично, кто была эта Маргарита – я ей благодарна за то, что появилась такая потрясающая тема любви.
- А откуда вообще возникла идея этой симфонии-фантазии?
- Когда в журнале «Москва» начал печататься булгаковский роман, мы им буквально зачитывались, для многих это была настольная книга. Периодически мы с Андреем возвращались к этому произведению. Я меньше люблю булгаковскую вакханалию – всех этих коровьевых и прочих. А вот линия Мастера и Маргариты, Иешуа и Пилата мне очень интересна. К этим фрагментам Андрей и обратился. В симфонии-фантазии – блистательный бал Сатаны и полет Маргариты. В свое время этот балет здорово поставил Борис Эйфман, нашел очень интересную форму. Сегодня это – единственный хореограф, который экспериментирует, оставаясь на основе классики. У него нет гимнастики, акробатики, поз ради поз. Все очень осмысленно и основано на классической хореографии. А музыку к «Мастеру и Маргарите» Андрей написал через десять лет после того, как познакомился с романом. Где-то подспудно идея жила, вызревала, а музыка написалась очень быстро.
- А как произошло «Сотворение мира»?
- Это была идея московского музыковеда, завлита Большого театра Александра Медведева. Он предложил в качестве автора либретто Валентина Катаева, но талантливый писатель, абсолютно не чувствовал специфику жанра. И хореографы Наталья Касаткина и Владимир Васильев сами написали либретто, наметив исполнителей. Но, увы, в Большом театре премьера так и не состоялась… На основе набросков либретто Андрей сначала написал сюиту, чтобы посмотреть, как она будет восприниматься публикой. И именно ею дирижировал Юрий Темирканов в 1969 году. А потом Андрею удалось уговорить руководство Ленинграда, и премьера состоялась на сцене Кировского театра, ныне – Мариинки. Хотя были проблемы: на сцене – Бог, в то время это было очень смело. А это была просто Библия в рисунках Жана Эффеля, поставленная с юмором, красочно и предельно изобретательно с точки зрения хореографии. Все шло через цензуру, художественные советы, причем в отделе культуры Ленинградского обкома к Андрею относились более сочувственно, чем в Москве. Через несколько спектаклей и посыпались какие-то люди из столицы, увидевшие на сцене «голых» – артисты были одеты в трико телесного цвета с нашивками в виде цветочков и лепесточков. Это вызывало возмущение, и в Ленинград приехала сама секретарь ЦК Екатерина Фурцева. Помню, в «царской ложе» сидели директор театра, Фурцева и незнакомый мужчина. После второго акта возмущенная Фурцева заявила, что не может допустить такой спектакль: «Это – не хореография, это – порнография, сплошной секс!» Хотя, какой там секс? Была абсолютно невинная сцена – два тела сливаются в объятии, и все! Потом заговорил тот самый незнакомый мужчина. Оказалось, что это – министр авиации Франции. Он выразил восхищение и предложил прислать самолет, чтобы всю труппу свозить во Францию. Но и этот красивый жест не очень повлиял на исход дела. Фурцевой пообещали что-то убрать, что-то прикрыть. Шли на выдумки, «бросали» цензуре какие-то маленькие косточки, чтобы не пострадало целое. Андрею было больно и противно, но все компенсировала реакция зала - аплодисменты длились по 15-20 минут. А потом и по стране, и за рубежом прошло около тридцати премьер «Сотворения мира». На парижской премьере присутствовал сам Жан Эффель.
- Были моменты, когда Андрей Павлович был недоволен собой? И наоборот, какими своими работами он особенно гордился?
- Он очень любил «Сотворение мира», «Мастера и Маргариту», симфонию «Время Христа», написанную по заказу корейского импресарио. Вообще-то Андрей сочинил для него две симфонии, в которых должны были использоваться мелодии протестантских гимнов, и 1993 году мы поехали в Южную Корею с нашим Ленинградским оркестром. Симфония-исповедь «Время Христа» была очень близка Андрею… С огромным увлечением он работал над «Уличными мелодиями в смокингах». В их основе – киномузыка, самые шлягерные моменты, инструментованные Андреем. Первой он сделал юмореску «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем - на дно». Премьера ее состоялась в Нижнем Новгороде на 75-летнем юбилее Андрея. Сочинение прозвучало как разорвавшаяся бомба – это было так ярко, неожиданно! Был ли он собой недоволен? Может быть, тем, что не писал собственно симфонической музыки. Он немножко побаивался этого, потому что не был философом. Хотя, при этом, у него была голова государственного мужа.
- Моцартианская легкость стоит не меньше философских обобщений и глубин...
- Андрей обладал качеством, которое дано не многим композиторам – он умел поставить себя на место слушателя, понять, будет ли интересно публике, захватит ли ее то или иное произведение. Речь идет не о том, чтобы работать на потребу. Просто Андрей улавливал то, что витает в воздухе, чем дышит сегодняшний день. К примеру, знаменитая «Я шагаю по Москве» отразила настроение новой эпохи – эпохи «оттепели». Отсюда – эта легкость и прозрачность.
- Что Андрей Петров любил в литературе и в музыке?
- Фолкнера, Хемингуэя, Ремарка. Но настольными книгами были, все-таки, Чехов, Бунин, Пушкин. А любимые композиторы – Моцарт, Прокофьев, Шостакович, Гершвин, Бернстайн. Кстати Дмитрий Шостакович высоко ценил Петрова. Я сохранила его письмо, в котором он писал приблизительно следующее: «Дорогой мой Андрей Павлович! Очень благодарен Вам за то, что Вы помогли мне попасть на балет «Сотворение мира». Потому что, когда я слушал еще сюиту, то предполагал, что это должно быть хорошо. Но балет превзошел все мои ожидания. Я поздравляю Вас. Радостнее жить на свете, когда есть такая яркая, замечательная музыка».
- Люди творчества часто пребывают в удрученном настроении. Были ли у Андрея Павловича такие минуты хандры?
- Практически нет. Хотя он был достаточно закрытым человеком, склонность к унынию не была в нем доминирующим качеством. В молодости Андрей был замкнутым, внутренне зажатым из-за сильного заикания. А потом, когда стал общественным деятелем, отмечал: чем больше перед ним аудитория, тем легче ему говорить.
- Освободила его музыка?
- Очевидно. Когда мы познакомились, у меня даже появилась привычка вмешиваться в его речь, чтобы помочь, но со временем он освободился от зажатости… Многие спрашивали Андрея, зачем ему быть возглавлять отделение Союза композиторов: «Неужели больше никого нет? Это, ведь, отнимает у тебя время!» Но Андрею это было интересно, не было какой-то давящей обязанностью, нагрузкой. Имея машину, он любил ходить пешком, пользовался общественным транспортом, наблюдал за людьми. Любил зайти в кафешку и выпить 50 граммов чего-нибудь покрепче.
- Вы сразу почувствовали, что Андрей Павлович – талантливый человек, и его ждет большое будущее?
- Нет. У Андрея, кстати, не было фундаментального музыкального образования – он поступил в консерваторию, сочинив несколько корявых маршей, польку. А спустя многие годы, наша педагог по сольфеджио вспоминала, что при всем неумении и корявости у Андрея было несколько каких-то интонаций, которые показывали: у него есть задатки. Во время учебы Андрей обращался к образу Ивана Грозного – он всегда брал значимые темы. Но это позднее. А первый курс он кончает пионерской сюитой для симфонического оркестра. Ему тогда было лет 19-20, он еще не прошел «академий» и ничего толком не умел. Помню, он написал монолог Зои Космодемьянской для голоса и симфонического оркестра. Он вообще очень любил оркестр. В молодости мы ходили в филармонию бесконечно, потому что это была настоящая школа для музыканта. В 1951-м году к нам на гастроли приехал знаменитый музыкант, и мы тщетно простояли всю ночь за билетами. И тогда Андрей сообразил купить билеты на концерт Свешникова, их перекрасили, поставили нужное число… И нам удалось пройти даже через конную милицию. Это было счастливое время. Андрей по окончании учебы был редактором в издательстве, а я преподавала в музыкальной школе, потом стала музыкальным редактором в капелле, позднее работала на телевидении долгие тринадцать лет… Сегодня, в Фонде сохранения и развития творческого наследия Андрея Петрова мы регулярно проводим конкурсы в двух номинациях – симфоническая музыка и музыка романса и кино…
- В своих внуках вы видите черты Андрея?
- Петя – вылитый Андрей. Во всем – форма кисти, форма ноги. Он любит те же напитки, которые любил дед, перенял от него культуру пития: у нас с Андреем было принято перед едой обязательно выпить немного виски или еще чего-нибудь такого. Я его спросила перед отъездом сюда: «Что тебе из Грузии привезти?» Он попросил ткемали. Любит. Когда внуки – Манана и Петр впервые побывали в Грузии, то были совершенно очарованы этой страной…
- Ваш зять – грузин, Гиви Гогитидзе. А внуки знают грузинский?
- Нет. Но, возможно, грузинскому языку научится правнук… Он сейчас совсем еще маленький.
Инна БЕЗИРГАНОВА |
|
|
7 декабря минувшего года в Малом зале Тбилисской консерватории при большом стечении публики состоялся концерт. Перед столичными меломанами выступила заслуженная артистка Армении, лауреат международного конкурса, профессор Ереванской консерватории имени Комитаса пианистка Анаит Нерсесян. «Сегодняшний день был выбран не случайно, - сказал Армен Арнаутов-Саркисян, который вел программу. - 7 декабря 1988 года. 11 часов 41 минута... Прошло уже более двадцати лет, а эти цифры помнит каждый, кто оказался очевидцем жестокого разгула стихии – страшного землетрясения в Армении... Низкий поклон всем, кто разделил наше горе и оказался с нами в трудную минуту... Мы решили сегодняшний концерт посвятить памяти невинных жертв. Давайте почтим их память. Помянем тех, кого нет с нами, и будем думать о живых, будем ценить друг друга, беречь и щадить...»
В организации музыкального вечера приняли участие Тбилисская государственная консерватория имени В.Сараджишвили, еврейский культурный центр «Менора» в Армении, Армянская Инвент Ассоциация. Главным поводом для проведения вечера стала презентация сборника «Фортепианные пьесы «in C» заслуженного деятеля искусств Армении композитора Вилли Вайнера, которые прозвучали в первом отделении. Издание сборника осуществлено по государственному заказу Министерства культуры РА и подготовлено в дар музыкальным учебным заведениям Армении, Грузии, России, Украины, США, Израиля и других стран.
«Сегодня мы от всего сердца и с большой любовью преподносим этот сборник в дар Тбилисской государственной консерватории, - сказал вице-президент еврейского культурного центра «Менора» А. Арнаутов-Саркисян. – Я хотел бы от имени руководства Министерства культуры РА и центра «Менора» выразить глубокую благодарность ректорату Тбилисской консерватории за предоставленную возможность проведения концерта-презентации в этом роскошном зале. Особое спасибо мне хочется сказать г-же Манане Доиджашвили за неоценимую поддержку, удивительное гостеприимство, теплоту и любовь, за высокую культуру творческого общения».
Вилли Вайнер – коренной ереванец. О тяжелом и горестном пути его предков в Армению можно прочитать в книге «Тени над Схидам». Схидам – голландский город, где в конце 20-х годов обосновалась эмигрировавшая из Умани семья Зейлика Вайнера, деда будущего композитора. В начале Второй мировой войны члены семьи были отправлены в концлагерь Блакенфельд под Берлином. Вскоре они оказались в числе евреев, предназначенных для обмена на немцев-дипломатов. В спецэшелоне их вывезли через всю Европу в Армению, в Ленинакан, где находился «обменный пункт». Потом ссылка бабушки с четырьмя детьми (среди них был Макс, отец будущего композитора) в Северный Казахстан. Тяжело больного дедушку пришлось оставить в больнице. Когда в 1946 году было, наконец, получено разрешение на выезд, семья вернулась в Ереван, но дедушку застать в живых не довелось. Так Вайнеры остались в Ереване. А через несколько лет Макс женился на выпускнице Киевского университета Иде Иерусалимской, которая приехала в Ереван погостить у друзей. Их первенец – Вилли.
Способности сына дали знать о себе в раннем детстве, и царившая в семье духовная атмосфера всячески благоприятствовала их развитию. Приобщение к музыке шло большей частью через грамзаписи, которые прокручивались на патефоне. Мать отдала ребенка в школу-десятилетку имени Чайковского. В этом учебном заведении началась его дружба с Анаит Нерсесян, которая была на год старше. Дети с большим успехом выступали на концертах. После окончания школы пути их разошлись. Вилли продолжил занятия в Ереванской консерватории, где его руководителем стал Жан Тер-Мергерян, получивший известность после участия в первом Международном конкурсе исполнителей им.П.Чайковского, а Анаит поступила в Московскую консерваторию в класс профессора Виктора Мержанова. Однако спустя много лет их интересы снова сблизились, перейдя в творческий союз.
Получив диплом скрипача, Вилли испробовал работу в различных оркестрах, вел класс скрипки в музыкальных школах и консерватории. Еще учась в консерватории, он стал петь в мужском камерном хоре «Гаянэ», в котором проработал 12 лет и выступал с ним во Франции. Вайнер принял активное участие в издании диска с записью Литургии для мужского хора Комитаса; его в 1986 году выпустила фирма «Мелодия».
Путь к осознанию главного призвания, пробуждению сочинительского дара был долгим. Вилли отважился обратиться к творчеству лишь к сорока годам – именно тогда увидел свет его первый опус – «Хасидский танец» для оркестра. Какие факторы повлияли на формирование композиторского облика Вайнера? Прежде всего, ансамблевость.
В 1978 году Вайнер начал работать в эстрадно-симфоническом оркестре Гостелерадио, который возглавлял Мелик Мависакалян, композитор, дирижер, аранжировщик. Юному скрипачу чрезвычайно импонировал творческий процесс Мелика, восхищали его аранжировки. Интенсивной, и, можно сказать, всеобъемлющей была программа оркестра. В конце 50-х годов, в годы расцвета джаза в Армении, в концертах регулярно исполнялись произведения Арама Хачатуряна, Арно Бабаджаняна. И параллельно с этим велась просветительская работа по пропаганде жанра. Парад звезд в программе концертов представляли такие музыканты, как Константин Орбелян, пианист и дирижер, худрук Государственного джаз-оркестра Армении, Мартин Вартазарян, пианист, сын одного из основателей джазового направления в Армении, Ашот и Арам Сатяны – композиторы и дирижеры, Алексей Экимян – композитор-песенник, генерал МВД, Степан Шакарян.
Большое значение имело не только исполнение этой музыки, но и общение с ее авторами во время творческих вечеров. Молодому Вайнеру необыкновенно повезло с культурной средой, в которую он окунулся, вступив на поприще музыканта. В Ереване были сосредоточены прекрасные преподавательские силы и те, кто оказался в армянской столице в годы войны и ленинградской блокады; этому уровню соответствовали училища и кафедры консерватории. На высоте находился оперный театр; усилиями работников филармонии шли выступления выдающихся исполнителей. Большую притягательность приобрел основанный в 1978 году дом-музей Арама Хачатуряна, ставший центром музыкального общения в Ереване.
Таковы пласты, cформировавшие духовный мир будущего композитора, чье творческое кредо выражается словами Бетховена, ставших эпиграфом к вайнеровской пьесе «Танец царицы Эстер»: «У каждого подлинного музыкального произведения есть идея». По словам Вайнера, каждое его сочинение имеет свою предысторию. Импульс к творчеству может идти от исторического события, литературного образа, эпизода из личной жизни, картины природы, уличной сценки.
Свидетельствует друг композитора и его продюсер Армен Арнаутов-Саркисян. Однажды, прогуливаясь во время приезда в Тбилиси по проспекту Руставели, друзья обратили внимание на человека, который стоял у здания первой гимназии с удивительной игрушкой. Это была мастерски сделанная кукла-танцовщица, которая повторяла движения и поступь балерины. Глядя на Вилли, Армен понимал, что он увлекся замыслом, уйдя в свой мир сочинительства. Они прошли до Авлабара, вошли в дом Инны Оганисян-Гологорской (композитор, художник-декоратор, переселившись в Аргентину, она предоставила друзьям возможность пользоваться своим жилищем). Вилли сел за пианино, и полилась музыка, рожденная случайной встречей. Она получила название «Маленькая балерина».
В другой раз, когда сочинялась пьеса «Старый шарманщик», автору представился нищий музыкант, волею судеб заброшенный в старинный немецкий город. Трагизм такого сюжета смягчает сердечность, доверительность тона рассказа о «маленьком» человеке, герое его жанровой сценки.
«Творчество Вилли Вайнера – это смешение двух неповторимых культур – еврейской и армянской, поэтому оно самобытно и уникально», - утверждает музыкальный критик Майя Степанян. Эта взаимосвязь исходит из убеждения композитора в родстве этнических корней музыки двух древних народов с трагизмом их исторических судеб. Оно зародилось в тот момент, когда Вилли, будучи юношей, услышал в исполнении Леонида Когана запись скрипичного опуса еврейского композитора ХVIII Исаака Ахрона и принял его за музыку Арама Хачатуряна. «Песня песней» Вайнера посвящена памяти жертв геноцида армян 1915 года и еврейского Холокоста. В то же время, музыковед Артем Варгафтик считает, что, слушая сочинения Вайнера, хочется говорить о чем-то легком, приятном. Чем это вызвано? Дело в том, что существенная особенность этой музыки в ее глубоком оптимизме. Этим качеством определяется уже выбор сюжетов. Патриотизм, самопожертвование – повторяющиеся темы, но в каких образах они находят воплощение? Могла ли Юдифь, попирающая голову Олоферна, привлечь творческое внимание Вайнера? Композитор прославил героизм царицы Эстер, которая спасла свой народ, услаждая кровавого сатрапа и его окружение чарующей пляской («Танец царицы Эстер»). Крепость Маккаби, оплот войска исторического героя еврейского народа Иуды Маккавея, вошла в сочинение Вайнера, как символ несгибаемой воли в священной борьбе за веру («Маккаби»). И даже такая пьеса, как «Лилия Якова» захватывает прежде всего настроением веселья, стихией танца, которая так созвучна музыкальному мышлению автора. Напомним, что его прорыв на композиторскую стезю начался с «Хасидского танца».
Из этих примеров видно, какое место в творческом сознании Вилли принадлежит танцевальному началу. Популярные ритмы порой остроумно преподносятся в новом национальном преломлении – «Еврейское танго», «Ереванская самба». Особенно привлекательны лирические зарисовки в стиле ретро-блюз – «Осенние листья» или «Лунный вальс» с присущей им искренностью высказывания, мелодическим обаянием и мастерством оркестрового варьирования. О выразительности оркестровых красок музыки Вайнера, искусном владении инструментальными тембрами лестно высказывались Юрий Башмет, Оскар Фельцман, Иосиф Кобзон. «Каждая музыка, говоря об общечеловеческих ценностях, должна иметь свой паспорт» - эти слова А.Хачатуряна стали для Вилли художественной заповедью, получили в его музыке свое истолкование.
Композитор признает импровизацию как эксперимент с исполнительскими вариантами. Когда готовилась премьера посвященной Еревану «Песни любви», на репетициях побывало немало прекрасных саксофонистов, но их исполнение не удовлетворяло автора. И тут за пульт заступил блистательный Армен Уснунц. Он стал выверять с автором каждую фразу, и пьеса засверкала теми красками, в которых представлял ее создатель.
При редкой творческой активности, композитор всегда находит время для общественной деятельности. Он один из лидеров еврейской общины в Армении. Когда в начале 90-х годов его избрали председателем Еврейской общины, он задался целью оказывать помощь населению. Налаживая связи с еврейскими благотворительными центрами Израиля, США, Франции, Канады, изыскивал гуманитарную помощь не только для членов общины, но и для детских домов, больниц.
В 1994 году Вайнер организовал еврейский культурный центр «Менора», деятельность которого протекает под девизом «через культуру к толерантности». В рамках этого проекта в 1997-1998 годах состоялся фестиваль, посвященный 3000-летию Иерусалима. Другим красочным событием стал прошедший в Ереване фестиваль, посвященный 120-летию со дня рождения Марка Шагала.
29 января 2005 года в Ереванском театре оперы и балета им. А.Спендиаряна состоялся концерт, посвященный культуре толерантности, где прозвучали произведения В.Вайнера в интерпретации лучших исполнителей. Выражая благодарность устроителям концерта и слушателям, Вилли произнес на армянском и русском языках: «Сегодня я дарю вам кусочек своей души. Очень надеюсь, что моя музыка тронула ваши сердца. Я верю, что доброта и любовь помогут каждому совершить свой исход».
Мария КИРАКОСОВА
По этому укромному мостику "Вконтакте гость скачать"выходила из сада дочь дона Амбросио, когда ей хотелось насладиться прогулкой по чудесному лугу на другом "Скачать тимати я буду ждать"берегу реки. Но ведь мирные индейцы повсюду спокойно работают на полях, и те, что служат "Скачать игры найти пару"в миссии, тоже заняты своими обычными делами. Возмущенный таким недостойным поведением, негр крикнул мулату, чтобы тот слез с "Скачать только тебе"дерева, и пригрозил, что пожалуется на него. Хотя гостиница форта Индж и являлась самым большим зданием в поселке, "Блог президента медведева"тем не менее она была невелика и не представляла собой ничего примечательного. |
|
В рамках 19-го международного музыкального фестиваля «Осенний Тбилиси» в музыкально-культурном центре им. Джансуга Кахидзе состоялся концерт артиста оркестра Большого театра
Александра Парсаданова,
прошедший с большим успехом.
Приводим беседу с артистом.
– Как произошло, Александр, твое знакомство с контрабасом? Что побудило тебя из такого многообразия музыкальных инструментов выбрать именно его?
– Свою первую встречу с ним вспоминаю и вспоминаю не без смеха. Мне было шесть лет. В Тбилиси гастролировал Большой театр и мама повела меня на «Евгения Онегина». В антракте мы подошли к оркестровой яме, она стала знакомить меня с инструментами и спросила, на чем мне хотелось бы играть. Почему-то меня больше всего привлекли валторна и фагот, я не мог оторвать от них глаз; потом вдруг ткнул пальцем в сторону контрабаса и заявил: «На этом играть не хочу!» Прошло время, мне было уже четырнадцать и я два года занимался по классу виолончели, но на тот момент остался без педагога (он покинул музыкальную школу). Домашние ломали голову. Что делать дальше? Помог случай: мама встретила своего однокурсника по консерватории контрабасиста Эдуарда Датебашвили. Узнав, что я не у дел, он так горячо начал расхваливать свой инструмент, что они уговорили меня сходить к Эдуарду Григорьевичу. Когда мы встретились, он рассказал мне много интересного, сыграл небольшую пьесу. Мне все так понравилось, что я решил попробовать. Что и сделал. Датебашвили, который сразу же начал со мной заниматься и ровно через полгода я поступил на первый курс 2-го музыкального училища и получил на экзамене высший балл. Эдуард Григорьевич был человек бесконечно преданный своей профессии, своему инструменту. И эти качества он прививал своим ученикам. Он переписывался с ведущими контрабасистами мира (особенно с Лайошем Монтагом) и благодаря этому владел огромной информацией. Мой учитель собрал коллекцию уникальных нот, которых не было больше ни у кого. К сожалению, в музыкальном мире мало концертов, написанных специально для контрабаса (концерт Гайдна, увы, утерян). В связи с этим, контрабасисты разных стран обратились к Л. Бернстайну с просьбой восполнить этот пробел. Маэстро обещал, но к сожалению, при жизни не успел осуществить свой замысел. Датебашвили воспитал многих хороших музыкантов, сегодня они работают по всему миру. Георгий Махошвили – солист известного ансамбля «Bassiono amorosa» и профессор высшей школы музыки (Германия), Андрей Шахназаров – концертмейстер симфонического оркестра г. Хоф (Германия), Георгий Лондаридзе – концертмейстер Гонконгского симфонического оркестра, Дмитрий Гагулидзе и Илья Датукишвили – ведущие музыканты в тбилисских оркестрах.
– И что было дальше?
– В 1990 году я закончил музыкальное училище им. З. Палиашвили и поступил в Тбилисскую консерваторию в класс В.Гогоберидзе (кстати, Э. Датебашвили был его учеником) – прекрасного педагога, на редкость музыкального. Кроме того, мне хотелось бы отметить и его замечательные человеческие качества – кристальную порядочность, доброту, принципиальность. Тут же не могу не сказать добрых благодарных слов прекрасному концертмейстеру Лейле Сараловой. Владимир очень развил меня музыкально, ставя во главу угла качество звука, правильное построение фразы. К слову, Махошвили и Лондаридзе, окончив училище, стали студентами Владимира Левановича, а его выпускник Зураб Цицуашвили, необычайно разносторонний, виртуозный музыкант, работает в Анкаре. Помимо исполнительства, у него большие достижения в педагогике.
– В 1993 году ты поступил в Московскую консерваторию им. П.И. Чайковского и был принят на третий курс. Что послужило причиной переезда в Москву?
– Поступив в училище, я довольно скоро открыл для себя красоту и глубину классической музыки, стал частым посетителем консерватории. Старался не пропускать интересных концертов, особенно выступлений московских гастролеров (моими любимыми стали Н. Гутман и ансамбль «Виртуозы Москвы» В. Спивакова), слушал записи виртуозов-контрабасистов (особенно Л.Андреева). И в какой-то момент этому способствовали и контакты мамы с московскими музыковедами, и ее участие в научных международных конференциях, рассказы о которых так волновали мое воображение, что однажды я заявил, что готов отправиться в Москву хоть пешком. Однако, меня тревожило, как отнесется к этому мой педагог? Но к моей радости он сказал мне не раздумывая: «Поезжай туда, где тебе будет хорошо». Тем более, что положение в Тбилиси в те годы было очень трудным (не было света, газа, на улицах стреляли, было проблемно с продуктами). Помню, как однажды ночью, отстояв огромную очередь, мне удалось купить хлеб и принести его домой. Тогда я впервые почувствовал себя добытчиком, едва ли не героем.
– Что тебе дала Московская консерватория, какими знаниями обогатила? Вспомни наиболее яркий эпизод за период учебы.
– Первым и самым большим плюсом стало, конечно то, что я поступил в класс профессора Евгения Колосова. О нем можно говорить бесконечно. Это – мировая величина, один из лучших педагогов. Помните А.М.Горький говорил, что всему хорошему, что в нем есть, он обязан книгам. Так вот, могу сказать, что почти всем, чем я сегодня, как профессионал владею, я обязан Колосову. За годы учебы я познакомился с лучшими контрабасистами нашего времени Л.Раковым, Л.Андреевым, Р.Габдулиным, Р.Ибрагимовым (все они преподавали в консерватории), общение с которыми было отличной школой. Что касается яркого эпизода, то это, безусловно, встреча с профессором С. Раппопортом. Уже будучи артистом Большого, я решил поступить в аспирантуру. В тот год почему-то на контрабас выделили одно место, на которое претендовал выпускник заведующего кафедрой контрабаса профессора Ракова, очень сильный музыкант, концертмейстер московский филармонии. Решающим для меня был экзамен по философии у Раппопорта, известного своим строгим нравом и практически невозможностью получить у него высокий балл. Я думал, как подступиться к этому человеку, как начать ответ? И выработал определенную стратегию. Вошел в класс, взял билет и, прежде чем начать отвечать, сказал, что, в отличие от абитуриентов, которые моложе меня, я застал время, когда изучали марксизм-ленинизм и получить настоящие знания по философии было невозможно, так как это было ограничено догмами. Теперь, получив четыре консультации по предмету, я понял, какая это безгранично интересная наука. Судя по улыбке профессора, я понял, что вступление сработало и приступил к ответу, который маэстро счел убедительным и достойным для пятерки. К чести экзаменационной комиссии, во главе с заведующей кафедрой М. Чайковской, она оценила ситуацию и приняла решение: выделить еще одно место для контрабаса.
– Еще будучи студентом Тбилисской консерватории ты начал работать. Где и с кем?
– Моим первым местом работы был камерный оркестр Вадима Шубладзе, затем – очень любимый мной театр киноактера (ныне им. М. Туманишвили). Позднее принимал участие в фильме «Леонардо». Это что касается Тбилиси. В Москве короткое время работал в камерном оркестре Л.Амбарцумяна «Арко». А в 1995-м меня пригласил на временную (до конкурса) работу в оркестр Большого театра Р. Ибрагимов – концертмейстер контрабасов этого оркестра. 3 октября 1997 года прошел по конкурсу и был принят в штат (октябрь 97-го стал для меня вдвойне памятной датой, 1 октября у меня родился сын Сергей). В разные годы работал и работаю концертмейстером Пекинского национального симфонического оркестра, оркестра театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, камерного оркестра Московской консерватории, вхожу в состав секстета Большого театра.
– В Большом театре ты уже 16 лет. Чем он стал для тебя?
– Излишне говорить, что быть членом коллектива лучшего театра страны и носить звание «Национальное Достояние» уже огромное счастье. Это еще и огромная школа. Мне очень повезло, я застал многих великих: солистов оперы, балета, оркестра, выдающихся режиссеров, дирижеров, художников. А.Эйзен, Б.Покровский, И.Архипова, Т.Синявская, Ю.Мазурок, Е.Образцова, А.Жюрайтис, М.Ростропович, Ф.Ригин, Д.Миллен. Знакомство с творчеством этих уникальных мастеров необычайно обогащает, служит толчком к дальнейшему музыкальному развитию. В нашем оркестре работают два контрабасиста мирового класса – Л.Андреев и Р.Ибрагимов. Каждый спектакль с их участием – для меня своеобразный урок. О Леопольде Андрееве мне хочется сказать особо. Несмотря на большую разницу в возрасте, меня с этим мастером связывает большая дружба. Это человек интересной судьбы; я бы назвал его героем по призванию. Окончание им музыкального училища (по классу виолончели) совпало с началом Великой Отечественной войны, в 18 лет он ушел на фронт. За его плечами путь от Москвы до Берлина, Курская дуга и сопротивление японской квантунской армии. Несмотря на контузию и отмороженный палец правой руки, после демобилизации он нашел в себе силы продолжить занятия, но уже на контрабасе, и со временем выдвинулся в ряд выдающихся контрабасистов мира. Творчество Андреева определяет невероятный по красоте звук, совершенно бешенная техника и понимание фразы на уровне все canto. До сих пор он мой наставник и я перед каждым ответственным выступлением получаю его консультацию.
– Параллельно с Большим театром ты начал работать как концертмейстер в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Чем тебя привлек этот театр?
– Во-первых, это театр высокого класса, один из лучших в стране, и очень важным (пожалуй, основным) моментом является то, что главный дирижер театра мой однокурсник и большой друг Феликс Павлович Коробов, несколько лет назад пригласил меня сыграть в нескольких спектаклях и концертах. После выступлений с оркестром маэстро Коробова я почувствовал, что работа с ним становится для меня необходимостью. Его неуемная энергия, талант захватывать тебя целиком, делают его единомышленником, вселяют новые силы и часто к концу выступления, несмотря на усталость и огромное эмоциональное напряжение, порождают ощущение, что ты способен сыграть все с самого начала еще раз. В настоящее время я являюсь совместителем в этом коллективе.
– Удается ли, играя в оркестре Большого театра, выступать и в качестве солиста?
– Несмотря на большой объем работы в оркестре, я всегда старался изыскивать возможность для сольных и камерных выступлений. И в этом мне тоже очень помог Феликс Павлович. Он дает мне возможность проявлять себя в качестве солиста и всячески поощряет мои сольные выступления.
– Какие из них тебе особенно дороги?
– Из наиболее запомнившихся выступлений могу назвать концерт в Малом зале Московской консерватории, который был моим аспирантским дипломом (я играл сонату Арпеджионе Шуберта и Двойной концерт для контрабаса и скрипки Боттезини), первое исполнение в Москве (в Бетховенском зале Большого театра) «Кармен-фантазии» Франка Протоэ для контрабаса с оркестром и Концерт для четырех солирующих инструментов Андрея Эшпая в Большом Светлановском зале Дома музыки.
– Оба театра много гастролируют. В каких странах ты побывал? Что запомнилось особенно?
– Мне проще сказать, где я еще не был. Это – Африка и Австралия. Из всех стран, в которых побывал, хотел бы выделить Китай, особенно Гонконг. Мне нравится его менталитет (на который оказала огромное влияние многовековая культура), то, что во главу угла там ставится честь и достоинство человека, что там высокий уровень развития экономики, которая базируется на трудолюбии и чувстве ответственности граждан этой страны.
– За годы работы в двух лучших театрах ты переслушал и пересмотрел множество спектаклей; назови наиболее яркие, какие ты любишь особенно как исполнитель и зритель?
– Как музыкант-исполнитель больше всего люблю «Пиковую даму» П. Чайковского, балет А. Хачатуряна «Спартак». Как зритель – балеты «Ромео и Джульетта» С. Прокофьева (в постановке М. Лавровского, это один из самых ярких спектаклей Большого театра) и «Казанову» Моцарта (постановка М. Лавровского), оперу М. Мусоргского «Хованщину» (очень люблю этот спектакль, блестяще поставленный Б. Покровским, очень зрелищный, многозначный) и, конечно, балеты, оформленные гением своего дела художником С. Вирсаладзе. Из постановок театра Станиславского и Немировича-Данченко в первую очередь выделю «Кармен», «Богему», «Каменный цветок» и «Гамлета».
– Людей искусства Грузии и России всегда связывала большая творческая и человеческая дружба. По-моему не было сезона, чтобы на сцене Большого не выступали грузинские певцы, артисты балета, дирижер – Давид Гамрекели, Давид и Нодар Андгуладзе, Давид Бадридзе, Одиссей Димитриади, Петре и Медея Амиранашвили и др. (некоторые из них «задерживались» там на годы). В 1978 году с большим успехом шла опера Отара Тактакишвили «Похищение луны». А как сейчас?
– Несмотря на малоприятную политическую ситуацию, творческие люди продолжают общаться и дружить (хотя связи, конечно, по известным причинам, стали несколько слабее, а общение – реже, но главное – они не прервались). Начав работать в Большом театре, я застал в расцвете творческих сил Маквалу Касрашвили, Зураба Соткилава, Нино Ананиашвили. Сегодня на прославленной сцене блистают Николай Цискаридзе и Бадри Майсурадзе, а ушедших грузинских кумиров не предают забвению. В первую очередь хочу назвать Зураба Анджапаридзе, Вахтанга Чабукиани, Соломона Вирсаладзе, Александра Ломоури, Елену Чикваидзе. Эти достойнейшие люди своим уникальным талантом украшали Большой театр, укрепляли и увеличивали его славу, завоевывали сердца благодарных слушателей и зрителей, которым дарили минуты истинного наслаждения и потому их до сих пор вспоминают с большой любовью.
– Кто из композиторов тебе наиболее близок и почему?
– Нелегко ответить на такой вопрос. Когда я играю «Пиковую даму», мне кажется, что лучше музыки нет. Очень люблю сочинения Гии Канчели. Самое сильное впечатление детства – 3-й концерт для фортепиано Бетховена. Но все же любимым композитором я назвал бы Франца Шуберта, его музыка проникает в сокровенные уголки души.
– Нынешний концерт – твое первое сольное выступление в родном городе. Чем ты руководствовался выбирая его программу?
– Выступление в Тбилиси было для меня столь впечатляющим, что я не в состоянии был что-то решить сам. Слава богу за меня это сделал Вахтанг Кахидзе. Концерт Кусевицкого очень сложное произведение, прежде всего акустически, оркестр все время «наступает» в регистре солирующего инструмента и решение этой задачи в концертном зале культурного центра им. Дж. Кахидзе мне казалось проблематичным. Однако В. Кахидзе сказал, что не сомневается в моих возможностях, что и определило его выбор.
– Каковы твои творческие планы на ближайшее будущее?
– Контрабас прежде всего оркестровый инструмент и основные планы связаны с открытием исторической сцены Большого, но тем не менее маленькая отдушина в виде сольной деятельности всегда приятна и полезна. Я получил предложение от одного из московских оркестров исполнить с ним Passione Amorosa Боттезини для двух контрабасов. А также некоторые коллективы, с которыми я сотрудничал раньше, изъявили желание продолжить наше сотрудничество.
– В шесть лет ты заявил: «не хочу играть на контрабасе», в четырнадцать – поступил в класс контрабаса (но это был скорее выбор взрослых, нежели твое осознанное решение), не пожалел ли об этом впоследствии? Как считаешь, ты выбрал правильный путь в жизни? Контрабас «твой» инструмент?
– Я доволен тем, как сложилась моя жизнь и не желал бы ничего менять. Что касается инструмента, я уже не представляю себя с другим инструментом и мое главное место в музыке в оркестре, за контрабасом и совсем не обязательно за первым пультом.
– И последний вопрос: что для тебя музыка? Один мудрый человек сказал: «Все проходяще, только музыка вечна!» К этому трудно что-нибудь добавить, разве что…
– Музыка, наряду с живописью, поэзией является одним из видов искусства, задача которого создать художественный образ. И я не готов согласиться с тем, что кисть Рембрандта или перо Пушкина, Бараташвили, Шекспира чем-то уступают музыке Чайковского.
Донара КАНДЕЛАКИ
Так вот, даю вам слово, что, если вы не уберетесь отсюда через "Скачать последняя дота"десять секунд, "Скачать игру иван царевич и свадьба василисы игра скачать"я отстегаю вас хлыстом! Когда я на батальонном рапорте объяснил обер-лейтенанту, что мы не сторожа, а солдаты его императорского величества, он "Скачать песен группы вирус"посадил меня на два дня, но я просил направить "Скачать книгу властелин колец трилогия"меня на полковой рапорт. Мгновение и ее длинные, костлявые пальцы вцепились ему в горло. Но не надо пугать беднягу, пока "Скачать алексей воробьев бам бам"я не выясню, нельзя ли ему помочь. |
|
