Когда в середине позапрошлого века непоседа Сережа поднимался к горе Мтацминда по родной Вадзевской улице, сбегал по ней на Головинский проспект в единственную гимназию города или уезжал в родительской карете в урочище Белый Ключ, где отдыхал летом высший свет, никто и представить не мог, что этого тифлисского мальчика ждет кресло первого в истории России председателя Совета министров страны. Тем более, что оценки в его аттестате были далеко не блестящие. Вадзевская давно носит имя Александра Чавчавадзе, Головинский – Шота Руставели, гимназия – самая престижная среди 280 средних тбилисских школ, Белый Ключ – по-прежнему популярное место отдыха, но уже под названием Тетри-Цкаро… И мало кто помнит, что эти места, как и пригородные курорты Коджори и Манглиси, шестнадцать с половиной лет были связаны с детством выдающегося российского государственного деятеля-реформатора Сергея Юльевича Витте.
О происхождении его явно нерусской фамилии сведения неоднозначные. В справочниках сообщается, что «его отец Христоф-Генрих-Георг-Юлиус Витте происходит из балтийских немцев, принадлежал к курляндскому дворянству, в молодости изучал в Пруссии сельское хозяйство и горное дело». Но сам Отто Юльевич пишет: «Я знаю, что мой отец, приехавший в Саратовскую губернию… был дворянин Псковской губернии, хотя и Балтийского происхождения. Предки его были голландцы, приехавшие в Балтийскую губернию, когда таковые еще принадлежали шведам». При этом достоверно известно: лютеранин, окончивший Дерптский университет, становится православным Юлием Витте, когда, управляя фермой под Саратовом, влюбляется в дочь местного губернатора Андрея Фадеева – Екатерину.
В 1844-м – их свадьба, а через пару лет князь Михаил Воронцов, ставший царским наместником на Кавказе, приглашает Фадеева в Тифлис, на должность члена Совета Главного управления Кавказского наместника и управляющего экспедицией государственных имуществ Закавказского края. Фадеевы и Витте переселяются в столицу Грузии, где отец будущего реформатора завершает свою карьеру директором Департамента земледелия на Кавказе. В 1849-м у него рождается третий сын Сергей, потом появляются еще две младшие дочери. У Сережи – счастливое детство, он увлекается музыкой и спортом, а через годы с ностальгией вспоминает: «В то время одним из самых больших и гостеприимных домов в Тифлисе был дом Фадеевых. Фадеев жил вместе с семьей Витте и занимал в Тифлисе громадный дом, недалеко от Головинского проспекта, в переулке, идущем с Головинского проспекта на Давидовскую гору… Жил он так, как живали в прежнее время, во времена крепостных, большие бары. Так, я помню, хотя я был совсем мальчиком, что одной дворни (т. е. прислуги) у нас было около 84 человек, - я помню отлично даже эту цифру».
Живется в этом доме совсем нескучно, тем более, что двоюродная сестра Сережи – религиозный философ и оккультист, основательница современного теософического движения Елена Блаватская.  «Хотя я был тогда еще мальчиком, помню ее в то время, когда она приехала в Тифлис… Она почти свела с ума часть тифлисского общества различными спиритическими сеансами, которые она проделывала у нас в доме. …К нам каждый вечер собиралось на… сеансы высшее тифлисское общество, которое занималось верчением столов, спиритическим писанием духов, стучанием столов и прочими фокусами. Как мне казалось, моя мать, тетка моя Фадеева и даже мой дядя Фадеев - все этим увлекались и до известной степени верили. Но эти занятия проделывались более или менее в тайне от главы семейства – моего деда, а также и от моей бабушки, Фадеевых; также ко всему этому довольно отрицательно относился и мой отец... Молодые люди из Петербургской гвардейской jeunesse doree…постоянно просиживали у нас целые вечера и ночи, занимаясь спиритизмом».
Да и за стенами дома есть, чему запомниться. В первое лето своего пребывания на Кавказе новый наместник, брат царя великий князь Михаил живет «в Белом Ключе; это место находится в нескольких десятках верст от Тифлиса и там стоит знаменитый Грузинский полк». Семейство Фадеевых-Витте приезжает туда, и двенадцатилетний Сережа, вместе с братьями с раннего детства увлекающийся верховой ездой, с гордостью демонстрирует свои навыки, да не где-нибудь, а прямо на полковом плацу. Но ездят мальчики «по-кавказски, т. е. на казачьем седле», как принято в Закавказье. И наместник не раз пытается лично научить ребят ездить «по кавалерийским правилам». Итог? «Правила эти к нам не прививались, да и вообще все кавказские ездоки относились с презрением к кавалерийской езде». Что ж, детям такое неприятие советов члена Царского Дома сходит с рук, но в том, что взрослым не стоит подшучивать даже над женой Великого князя, мальчик убеждается на примере своего дяди.
Перед тем, как наместник после отлучки прибывает в Тифлис, «крайне острый на язык, довольно откровенный» брат Сережиной матери заявляет, что супруга великого князя  Ольга Федоровна, «весьма довольна тем, что въезд наместника (который делается в экипаже через р. Веру) встречается всем населением с флагами, и экипаж наместника обыкновенно забрасывается цветами». Мол, она «будучи очень скупой, заранее уже распорядилась, чтобы все эти цветы были собраны и отправлены на конюшню, и таким образом можно будет в течение нескольких дней даром кормить лошадей». Конечно же, Великой Княгине не преминули передать эти слова, и Витте констатирует: «Ольга Федоровна из-за этого все время крайне не благоволила к моему дяде Фадееву: это и была одна из причин, почему мой дядя Фадеев после того, как Черноморская часть Кавказа была покорена, во время наместничества Вел. Кн. Михаила Николаевича совсем покинул Кавказ».
О чем еще вспоминал потом на берегах Невы министр-реформатор, когда речь заходила о Грузии? Конечно, о том, как мальчишкой охотился в окрестностях Тифлиса, ночевал в манглисском монастыре. И конечно, об интересных людях, увиденных в детстве. «Я помню, когда я был еще совсем мальчиком, экзархом Грузии был очень почтенный старец иepapx Исидор, который впоследствии очень продолжительное время был Петербургским митрополитом. Исидор, как в Тифлисе, так и потом в качестве Петербургского митрополита, пользовался совершенно заслуженной репутацией очень умного иepapxa, отличного администратора и истинного монаха по своей жизни. Исидор часто приезжал в наш дом и у нас обедал». Право слово, стоит приглядеться и к калейдоскопу других запомнившихся мальчику лиц, к срезу жизни Грузии того времени.
Вот один из представителей грузинской царской династии, полковник, которого все звали «князь Ираклий-царевич». Вот Александр Дюма-отец, который «оделся в черкеску и в таком костюме его всюду возили, заставляя пить массу вина». Вот знаменитый экономист Людвиг Тенгоборский, боровшийся против англо-французской политики. А вот известный врач Эраст Андреевский, который «оставил о себе память на Кавказе, не как «доктор», а как «доктор светлейшего князя Воронцова»; вследствие преклонных лет светлейшего князя, Андреевский имел на него значительное влияние и проявлял это влияние не без корыстных целей». Он был женат на княжне Варваре Туманишвили и выгодно выдал дочь замуж за светлейшего князя Георгия Шервашидзе. А это – генерал Василий Гейман, начальник Сухумской области, которого шестнадцатилетний Сергей видит в разгар жестокой эпидемии холеры, когда «на улицах сплошь и рядом валялись больные и мертвые». Он сидит в спальне, «окруженный целой батареей вин» и, по чисто кавказской традиции, спаивает всех приходящих… «уверяя, что это единственное средство, чтобы не заболеть холерой»…
Ну, а что же с образованием юного Витте? Бабушка учит читать и писать мальчика, который «с малолетства был отдан в руки» крепостной няни и вольнонаемной кормилицы, жены солдата квартировавшего в городе стрелкового батальона. Но обстановка среди дворни, как говорится, та еще! И детские воспоминания наполовину печальны, наполовину комичны. «Уже с самых молодых лет, можно сказать с детства, я видел некоторые примеры, которые едва ли могли служить образцом хорошего воспитания. Так, муж моей кормилицы, прекраснейшей женщины, которая затем кормила и моих сестер - был горький пьяница. Я помню, как этот солдат Вакула приходил к своей жене, моей кормилице, – которая потом осталась при мне 2-ой нянькой, – помню сцены, которые разыгрывались между ними. Муж моей няньки-крепостной был также крепостным; он служил у нас официантом и был также горчайшим пьяницей; при мне постоянно разыгрывались сцены между моей нянькой и ее пьяницей мужем».
Когда Сережа и его брат Боря подрастают, их опекают два отставника – солдат, прослуживший 25 лет, и гувернер-француз Ренье, бывший французский моряк. Они «также вели себя не особенно образцово; оба любили выпить и один из них, несмотря на то, что ему было за 60 лет, на наших детских глазах развратничал». Жена француза работает гувернанткой у директора гимназии Карла Чермака, приходя повидаться с ней, Ренье «познакомился с старшею дочерью этого Чермака и вступил с нею в амурные отношения». Директор жалуется на это наместнику, и водевильная ситуация продолжается: «После этого вдруг у нас, в нашей детской комнате, появились жандармы, которые взяли нашего гувернера, Ренье, посадили его на перекладные и административным порядком увезли к Черному морю, передав его на иностранный пароход для отправки за границу. Бедная жена его должна была оставить дом Чермака; она переселилась к нам, поступив бонною к моим сестрам… Вскоре она покинула Кавказ и уехала к своему мужу. Тогда у нас появился новый гувернер, некий швейцарец, француз Шаван, гувернанткой же моих сестер в это время была француженка Демулян». Новый гувернер тоже оказывается сердцеедом, заводит «амурные отношения с этой гувернанткой, так что, в конце концов… их обоих пришлось уволить, причем эта же гувернантка совратила с пути истинного» старшего брата Сережи… Спустя годы Витте объяснял: «Я рассказываю все эти истории, чтобы показать, как трудно уберечь детей, даже если в семействе есть материальные средства, от вещей их развращающих, если сами родители неукоснительно не занимаются их воспитанием».
Следующий гувернер посерьезнее, он занимался с братьями историей, географией и немецким языком, а «масса различных учителей Тифлисской гимназии подготовляли к поступлению в гимназию». О том, как учились тогда в гимназии дети состоятельных родителей, никто не расскажет лучше самого Сергея Юльевича. Тем более, что некоторые ситуации хорошо знакомы нам по не столь далекому прошлому:
«…В этой гимназии были интерны (ученики, которые там жили), экстерны и сравнительно меньшее количество вольнослушателей, которые допускались только в особых случаях. И вот меня и брата, в виду того положения, которое занимали мои родные, допустили в качества вольнослушателей в 4-5 классы. В это время в гимназии было всего 7 классов, и таким образом в гимназии я был в качестве вольнослушателя в течение 4 лет, при этом я прямо переходил из класса в класс, не сдавая переходных экзаменов. Занимался я очень плохо, большею частью на уроки не ходил; приходя утром в гимназию, я, обыкновенно, через 1 час – уже выпрыгивал из окна на улицу и уходил домой. Вследствие того, что мы были вольнослушателями и в виду особого, всем известного, положения, которое занимали наши родители, учителя не обращали на нас никакого внимания, потому что они не были ответственны ни за наше учение, ни за наше поведение. В бытность нашу в гимназии к нам, на дом, постоянно приходили учителя той же самой гимназии, которые давали нам параллельно уроки по тем же предметам, которым они нас учили в гимназии».
Хорошо учиться Сергею с братом мешают увлечение музыкой и верховой ездой. Игре на «различных духовых инструментах, преимущественно на флейте» их учит флейтист оркестра военного полка, потом – члены труппы итальянской оперы. «Вообще я и мой брат гораздо больше времени тратили на музыку, нежели на все остальные предметы, - признается Витте. - Кроме того, мы постоянно занимались верховым спортом, затем упражнениями на рапирах и эспадронах, чему придавал особое значение наш дядя генерал Фадеев, который требовал, чтобы к нам приходил учитель фехтования тамошних войск, который нам преподавал искусство фехтоваться, драться на рапирах и эспадронах». Ну какая же гимназия при таких замечательных занятиях!
Закономерный результат – печальная картина на выпускных экзаменах. Витте откровенен: «Я держал экзамены чрезвычайно плохо и, если бы не учителя гимназии, которые в течение 4-х лет к нам ходили, и, конечно, получали при этом соответствующее вознаграждение, то я, вероятно, никогда бы экзаменов не выдержал, а так, еле-еле, с грехом пополам, я получал только самые умеренные отметки, которые мне были необходимы для того, чтобы получить аттестат. Я нисколько не огорчался тем, что, обыкновенно, ни на одном экзамене не мог дать удовлетворительного ответа». Но когда два педагога, сами плохо говорящие на французском, ставят за знание этого языка незаслуженные «тройки» братьям, которые «дома болтали большею частью по-французски… бегло говорили на этом языке и, пожалуй, даже лучше, нежели по-русски», Сергей с Борисом не удерживаются от мести: «Так как мы были большие шалуны, то, когда учителя вышли из гимназии, мы пошли за ними по улицам и все время сыпали относительно их ругательства и бросали в них грязью». Не поплатиться за это нельзя: «После такого инцидента, хоть нам и выдали аттестаты, и мы кончили курс гимназии, но за поведение нам поставили по единице.  С таким аттестатом, когда мне было 16,5 лет, я отправился с братом в университет. До этого я на Кавказе жил безвыездно…»
Но до отъезда происходит инцидент, который мог закончится печально для юного Витте. Сдав выпускные экзамены, Сергей отправляется играть на биллиарде в гостиницу «Кавказ» на Эриванской площади. И в этот время достигает кульминации «бунт тифлисского населения против мясников». Дело в том, что гражданская администрация города почему-то сосредоточила всю торговлю говядиной в руках лишь одного подрядчика, «который эксплуатировал население». Возмущенные горожане, решив расправиться не только с самим подрядчиком, но и со всей его семьей, собираются на Эриванской. Подоспевшие пожарные ненадолго рассеивают толпу, потом подходят военные. На площади звучат выстрелы, шальные пули убивают провизора в аптеке далеко от гостиницы. А ведь они точно так же могли залететь и в биллиардную…
Вскоре после этого Сергей навсегда покидает родной город. Они с братом пытаются поступить в Новороссийский университет, который находился в Одессе, но оказывается, что с оценками в их аттестатах там искать нечего. Они отправляются в Кишинев, усиленно занимаясь, оканчивают экстернами местную гимназию, и новые аттестаты открывают путь к высшему образованию. В Новороссийском университете Сергей с кандидатской степенью оканчивает физико-математический факультет, написав диссертацию «О бесконечно малых величинах». Он хочет преподавать на факультете, готовится к профессорскому званию, начинает писать очередную диссертацию, уже по астрономии (!). Ничего из этого не получается. По двум причинам. Первая, как говорится, «шерше ля фам» – занятиям мешает увлечение хорошенькой актрисой. Вторая – категорический протест семьи, считающей, что ученая карьера – не дворянское дело. И Витте становится чиновником в канцелярии Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора.
Министр путей сообщения граф Алексей Бобринский, хорошо знавший его отца, в 1870 году предлагает более денежное место в управлении Одесской железной дороги, и  Витте досконально, на практике изучает железнодорожное дело: «Я сидел в кассах станционных, грузовых и билетных, затем изучал должности помощника начальника станции и начальника станции, потом контролера и ревизора движения; затем занимал должности на различных станциях». Дворянским делом оказывается даже работа конторщиком грузовой службы и помощником машиниста. А в итоге, в 21 год, Сергей – уже начальник службы, становится начальником движения. Проходит еще пять лет, и блестящий специалист оказывается…под судом. Недалеко от Одессы происходит страшная катастрофа поезда, жертв множество, и Витте вместе с начальником дороги становятся «козлами отпущения», их приговаривают к четырем месяцам тюрьмы. Но пока тянется следствие, он остается на службе и отлично организовывает перевозки войск на русско-турецкую войну. Это не ускользает от внимания главнокомандующего армией на Балканах великого князя Николая Николаевича.  И тот повелевает заменить тюремное заключение двухнедельной гауптвахтой. Однако осужденный там только ночует, так как днем работает в «Особой высшей комиссии для исследования железнодорожного дела в России».
Когда Одесская железная дорога вместе с еще четырьмя государственными переходит к частному Обществу Юго-Западных железных дорог, Витте получает место начальника эксплуатационного отдела и переезжает в Петербург, затем работает в Киеве. Он разрабатывает устав российских железных дорог, публикует книгу «Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов», принесшую ему известность среди специалистов. И на глазах самого императора Александра III вступает в конфликт с чиновниками, доказывая, что нельзя использовать два мощных грузовых паровоза для разгона царского поезда. Император убеждается в его правоте после крушения в 1888 году собственного поезда. Через год после этого, по личной просьбе царя, Витте – уже директор только что созданного Департамента железнодорожных дел при Министерстве финансов. При этом, перейдя на государственную службу, он теряет в окладе, и Александр III выделяет ему доплату из своих личных средств.
Работая в правительстве, Витте проводит политику скупки государством частных российских железных дорог, добивается права назначать сотрудников за заслуги, а не «по блату» и, в конце концов, в 1892 году на два месяца становится министром путей сообщения. Среди его заслуг за этот короткий срок – ликвидация крупных скоплений не перевезенных грузов, реформа железнодорожных тарифов и новшество, без изменений дошедшее до наших дней. Признаемся: практически никому не известно, что современные подстаканники впервые ввел именно Витте, в пассажирских поездах. С августа 1892-го Сергей Юльевич становится министром финансов и остается на этой должности целых 11 лет. Именно он рекомендует великого химика Дмитрия Менделеева на должность управляющего Главной палатой мер и весов. В 1903-м действительный тайный советник Витте (чин, соответствующий полному генералу, адмиралу) возглавляет Кабинет министров, через пару лет – новый, реформированный высший исполнительный орган власти, Совет министров.
В отставку он уходит в 1906 году, но сложа руки не сидит – выступает в Государственном совете, много печатается в газетах, предсказывает, что Первая мировая война кончится крахом, пытается взять на себя миротворческую миссию с немцами. Но он уже смертельно болен… Его смертью 28 февраля 1915 года Николай II совсем не огорчен: Витте – единственный министр, стремительно вышедший из тени императорской власти и возвысившийся во время короткого премьерства, к тому же он был сторонником твердой власти во главе с Советом министров, наделенным неограниченными полномочиями.
Так каковы же главные реформы тифлисца Витте? Первая – денежная, свободный обмен бумажных банкнот на золото приносит стабилизацию рубля, чеканятся пяти- и десятирублевые золотые монеты. И пусть острословы называют их «матильдорами» (по имени жены министра) и «виттекиндерами». Реформа укрепляет внешний и внутренний курс рубля, делает его твердой валютой, привлекает инвестиции российских и иностранных капиталов.  Вторая главная реформа – винная монополия, то есть исключительное право государства на производство и продажу водки. Все остальные спиртные напитки производятся и продаются свободно, при этом российские обложены акцизом, а импортные – еще и ввозной таможенной пошлиной. Массовый потребитель, простой народ удовлетворяется казенной водкой, для состоятельных людей в свободной продаже другие напитки, казна постоянно пополняется.
А вот и другие впечатляющие результаты деятельности Витте. Когда он был министром финансов, Россия вышла на первое место в мире по добыче нефти, с 1895 по 1899 год было построено рекордное число железных дорог, в год – по три тысячи километров новых путей. Витте – инициатор строительства Транссибирской магистрали, которую проложили за десять лет и используют до сих пор.  При его активном участии разрабатывается закон об ограничении рабочего времени на заводах и фабриках. В возглавляемом им Минфине для продвижения чиновников по службе обязательным становится высшее образование. В крестьянских общинах он добивается отмены круговой поруки, порки по приговорам волостных судов, облегчения паспортного режима крестьян и условий их переселения на свободные земли. Кстати, позже этими вопросами вплотную занялся ставший премьером Петр Столыпин, а Витте был смертельно обижен на то, что реформы получили название столыпинских.
И, конечно, Сергей Юльевич был искусным дипломатом. После поражения в русско-японской войне 1905 года, Петербург соглашается на мирные переговоры с Токио   при посредничестве американского президента Теодора Рузвельта. В окружении царя никто не хочет выполнять эту нелегкую, унизительную миссию. И тогда возглавить российскую делегацию поручают Витте, уже зарекомендовавшему себя на различных переговорах с Китаем, Францией, Германией, Францией и той же Японией. В американском городе Портсмут он подписывает мирный договор, который все считают   дипломатической победой – из позорно проигранной войны Россия выходит, как отмечали современники, «с минимальными потерями и почти благопристойным миром». Не случайно, за проведение этих переговоров Витте получает графский титул.
В личной жизни Сергея Юльевича тоже все непросто. Первый его брак вскоре после переезда в Петербург в 1879-м – с Надеждой Спиридоновной, знакомой еще по Одессе. Формально она была замужем, но с мужем не живет, и Витте приходится немало хлопотать о ее разводе. Прожили они одиннадцать лет, слабая здоровьем Надежда Андреевна умирает от разрыва сердца. Следующая избранница Витте тоже замужняя – Матильда Лисаневич, урожденная Нурок. С ее мужем Витте вступает уже в открытый конфликт, побеждает, но долгожданная свадьба может… стоить ему карьеры. Женитьба на разведенной еврейке, пусть и принявшей православие – великосветский скандал! «Одного добиться ей не удалось, несмотря на настойчивое желание, это быть принятою ко двору, – вспоминал директор департамента МИД Владимир Лопухин. – Ей одной из всех жен министров упорно в этом отказывалось. Была она женщина незаурядного ума и в значительной мере влияла на мужа. Благодаря жене, Витте отучился сквернословить…» Так «словесное наследство» солдат-воспитателей и лихих гувернеров сводится на нет. Что же касается детей, то своих у Сергея Юльевича не было, так что он воспитывал дочерей своих жен от предыдущих браков – Софью Спиридонову и Веру Лисаневич.
Разъезжая по стране для решения государственных проблем, Сергей Юльевич, конечно же, бывал и в Тифлисе. Работая в Петербурге, конечно же, встречался с представителями грузинского дворянства и генералитета. И, конечно, многое, происходящее вокруг сравнивал с воспоминаниями о родном городе. В котором он запомнил грузин как людей «с большой природною честью, храбростью». В котором видел, как «грузины, армяне, татары в русских офицерских формах вели русского солдата на те бои, которые так прославили кавказскую армию». И в котором убедился, что «кавказское дворянство, по истине, массу пролило крови для пользы России и для ее чести». Он до конца жизни считал, что «решение обращать кавказцев в истиннорусских людей, которое ныне, – смею думать, временно, – царит над Poccиeй, причиняет ей гораздо более вреда и бедствий, нежели пользы». Ну, а население Тифлиса всегда состояло для него из людей, «крайне храбрых, с громадною военною честью».


Владимир Головин

Как известно, за право называться родиной Гомера спорили семь греческих городов. В Тбилиси всего два претендента на звание родного района одного из основателей Голливуда, режиссера-новатора мирового кино, реформатора американских оперы и мюзикла. Но от этого не менее горячи споры жителей грузинской столицы о том, где именно прошли детство и юность человека, ставшего создателем нового языка в мировом киноискусстве и фильмов, в которых блистали Марлен Дитрих, Грета Гарбо, Морис Шевалье, Фред Астер, Гарри Купер и Фредерик Марч. А еще – первым постановщиком многих пьес лауреата Нобелевской и Пулитцеровской премий Юджина О’Нила и оперы «Порги и Бесс» Джорджа Гершвина. Звали этого тбилисца Рубен Мамулян
Дом номер 13 на Санкт-Петербургской лице украшает мемориальная доска, на грузинском, армянском и английском извещающая, что здесь родился и прожил двадцать три года он, «известный режиссер театра и кино». Такая оценка деятельности Мамуляна явно занижена, поэтому к этой формулировке мы еще вернемся. Но главное не в ней, а в том, что в совсем другом конце города, в старинном районе Сололаки все убеждены: именно тут мальчик Рубик рос и ходил в Манташевское торговое училище (впоследствии знаменитую 43-ю школу). Любой житель этого района покажет вам двор номер 42 на бывшей Бебутовской (ныне – Ладо Асатиани) улице, в котором и сейчас стоит особняк купца Егора Калантарова – отца матери будущего режиссера. Вполне возможно, что мальчик не только бывал здесь у дедушки, но и жил в его особняке, а не только на Санкт-Петербургской, в доме родителей, до сих пор увенчанном фамильным вензелем.
Как бы то ни было, бесспорно одно: 8 октября 1897 года у отставного полковника, владельца банка Захария Мамуляна и его жены Вергине, актрисы Народного театра, главы Армянского драматического общества, рождается сын Рубен. Крестят его в церкви Святого Григория Просветителя в селе Мухрани. Там, недалеко от Тифлиса – летний дом Мамулянов. Семья славится в Тифлисе меценатством и гостеприимством, банкир спонсирует многие спектакли, и не случайно среди его многочисленных гостей – драматург Габриэл Сундукян, актеры Ольга Книппер и Василий Качалов, другие знаменитости театрального мира. Но, похоже, в повседневном быту главное лицо в этой семье – бабушка Екатерина, по-тифлисски «бабо Като». «Мой отец был известен как сын бабо Като, мать, как невестка, я – как внук. Вечерами, почти ежедневно, все собирались у нее, чтобы слушать ее прекрасные истории, каждая из которых строилась на идее, которая оставалась с тобой навсегда. Это был своеобразный духовный витамин, который мы получали от бабо Като. Впоследствии я часто размышлял над теми вопросами, которые она упоминала. Ее рассказы, как семя, прорастали во мне», – признается спустя десятилетия знаменитый режиссер Мамулян.
Отец мечтает, что Рубен станет инженером, но тот к точным наукам не склонен, к тому же его приворожил мир театра. Поняв, что «технаря» из него не получится, на семейном совете решают дать ему юридическое образование (юристы той поры не менее уважаемы, чем инженеры и так же крепко стоят на ногах). Так что, парень поступает в Московский университет. Но целиком уйти в изучение юриспруденции не удается, романтика театра настигает и здесь – в университете появляется объявление: «Господ студентов, интересующихся театром, приглашают посещать вечерние классы в Московском Художественном театре у Евгения Вахтангова». Это, как говорится, предложение, от которого невозможно отказаться. И студент юрфака становится одним из самых прилежных учеников Вахтанговской студии.
Однако послереволюционная Москва – не самое приятное место для жизни, и Рубен возвращается на родину. Поначалу свою любовь к театральным подмосткам он выражает в журналистике – в армянской газете «Мшак» и в русском «Слове» печатает рецензии на спектакли, статьи о театре и литературе. Под псевдонимом «Рума» публикует более двадцати таких материалов, и они настолько профессиональны, что в одной из самых читаемых газет ему предлагают штатное место театрального критика. О той поре он вспоминал: «Поскольку мне только что исполнилось 20 лет, решил, что будет лучше подписываться псевдонимом… И целый год (с марта 1919 по апрель 1920 года) я писал критические статьи об армянских театральных постановках. Когда выяснилось, кто скрывается за этим «Рума», я бросил это занятие. Те актеры и актрисы, которые принимали меня за ребенка и при встрече трепали мне волосы, вскоре поняли, что я знаю то же, что знают они».
Затем – шаг от теории к практике: вместе с двумя друзьями Рубен организует в Тифлисе театральную студию. Одному из этих друзей, Левону Калантару, предстоит стать народным артистом Армянской ССР, главным режиссером различных театров в Ереване и Баку… А помимо дел театральных Рубен начинать еще и стихи писать. Причем в такой сложной форме, как акростих. Посвящены они первой большой любви Рубена – Вардануш Сарьян. Она выйдет замуж за художника Саркиса Хачатряна, возьмет его фамилию, сменит имя на псевдоним, и сама станет известной парижской художницей Вавой Хачатрян. После того, как жизнь раскидает их с Рубеном по разным странам, они не прекратят переписки. Вот в 1927-м он пишет из Нью-Йорка: «Как приятно произносить твое имя! Такая радость – чувствовать, что ты меня не забыла и думаешь обо мне и хочешь меня видеть...». А вот в 1966-м она присылает ему программку своей парижской выставки с надписью: «Буду рада видеть тебя»…
В 1922 году Рубену становится неуютно на родине – волна советизации докатилась и до нее, привычная жизнь закончилась. И молодой человек уезжает в Европу. Там, в Лондоне, есть «зацепка» – сестра Светлана, вышедшая замуж за офицера находившихся в Грузии британских войск Алекса Маккормика. Итак, жить есть где, а вот с работой… Удача является в образе приятеля Григория Макарова, раньше певшего в Мариинском театре. Тот сколачивает труппу для гастролей по Англии, ищет режиссера, и после долгих уговоров соглашается дать Мамуляну эту должность. На репетициях труппы молодого режиссера замечают менеджер одного из старейших лондонских театров St. James Theatre Александр Нетерсол и драматург Остин Пэйдж. Так Рубен получает заманчивое предложение поставить новую пьесу Пэйджа «Стук в дверь», тем более, что она из русской жизни. Режиссерский дебют привлекает внимание хозяина и директора парижского «Театра Елисейских полей» Жака Эберто. Окрыленный дебютант отправляется к нему во Францию, но внимательно изучить контракт не успевает – в гостинице его находит телеграмма с приглашением в США. Ее прислал меценат и филантроп, знаменитый изобретатель пленочной кинокамеры «Кодак» Джордж Истмен.
Этот бизнесмен, удачно вложивший деньги в кинопроизводство, владеет кинотеатром своего имени и привлекает зрителей не только фильмами, но и «живыми добавками» к ним – представлениями, в которых до и после сеансов участвуют известные актеры и музыканты. Истмен хочет включить в эти «добавки» отрывки из опер и для этого организует в городке Рочестер, где находится штаб-квартира его компании, оперную студию. Директором туда приглашен еще один бывший певец Мариинки и знакомый Рубена – Владимир Розинг. Он-то и уговаривает Истмена доверить художественное руководство Мамуляну. И выбор между Америкой и Францией делается бесповоротно.
Помня уроки Вахтангова, молодой худрук добивается многого: и помогает актерам вникать в образы, и выстраивает многолюдные живописные композиции, и применяет спецэффекты. Результат не заставляет себя ждать. Премьерный третий акт «Риголетто» в течение недели исполняется в Истмен-театре по три раза в день, «на ура» принимаются публикой и отрывки из «Севильского цирюльника», «Пиковой дамы», «Ромео и Джульетты», «Тангейзера», «Бориса Годунова», «Паяцев». Потом Мамулян уже полностью ставит «Фауста» и «Кармен». А после смерти сестры посвящает ее памяти постановку пьесы Мориса Метерлинка «Сестра Беатрис».  Многие считают ее лучшей за всю его театральную карьеру.
А потом в Рочестер приезжает глава Театральной гильдии Лоуренс Лангнер. Его восхищают не только постановки Мамуляна, но и то, как он работает с актерами. Так Рубен получает приглашение преподавать в Театральной школе Гильдии в пригороде Нью-Йорка. Это – большая ответственность, режиссер колеблется, и тут ему на помощь приходит… любимая бабушка. Во сне он видит себя на краю глубокой пропасти: «Меня охватил панический ужас. И вдруг я увидел бабо Като, которая шла мне навстречу. Она говорила мне, чтобы я не боялся, ступал по воздуху и переходил на другую сторону». Теперь сомнений в переезде нет. После трех лет работы Истмен отпускает его неохотно, заверив, что он может вернуться, когда пожелает.
И вот – Мекка театральной Америки, Бродвей. Новичку предлагают инсценировать недавно вышедший и очень популярный роман Дюбоса Хейуорда «Порги» из жизни чернокожих. Это предложение отвергли многие – боялись трудностей работы с цветными актерами. Мамулян отправляется в Южную Каролину, где происходит действие романа, потом в Гарлем и категорически заявляет продюсерам: «Я не халтурщик и не намерен гримировать белых актеров под чернокожих. Их жизнь должна быть сыграна ими же». Спектакль, премьера которого проходит 10 октября 1927 года, выдерживает еще 367 представлений! Восторженные зрители и критики удивляются, как иностранец смог прочувствовать и передать то, чем живет «черный юг» Америки. Мамулян становится признанным режиссером и позже признается, что «Порги» сделал его самого.
Следующее предложение тоже связано с пьесой, ставить которую отказываются другие. Это «Крылья над Европой» английских авторов Мориса Брауна и Роберта Николса. В ней герои беседуют, не отходя от стола, нет женщин и любовной интриги. А значит, она обречена на провал. Чтобы преодолеть статичность пьесы, Мамулян вносит в нее изменения. Один из авторов, Николс, приехавший из Лондона, по окончании репетиции вскакивает с криком: «Это невозможно!» и просит немедленно доставить его на телеграф – надо срочно сообщить соавтору об увиденном. Труппа в панике, Мамулян предлагает Николсу убрать изменения, но тот уже пишет текст телеграммы и протягивает ему. Рубен настолько расстроен, что отказывается читать, но драматург настаивает. И режиссер видит первые слова телеграммы: «Мамулян – гений»...
Еще не гением, но уже большим мастером признают тбилисца американские продюсеры. А это очень важно потому, что началась эра звукового кино, и необходимо, чтобы актеры органично заговорили на экране, отрекшись от методов «великого немого». Студия Рaramount Pictures, находящаяся еще в Нью-Йорке, приглашает Мамуляна стать преподавателем, но он предлагает попробовать его как режиссера. Хотя бы в одной картине.  И ему доверяют съемку фильма «Аплодисменты», в котором он, как говорится, разворачивается вовсю, ломая устоявшиеся каноны. Требует от оператора одновременно снимать тремя камерами, использует два микрофона и совмещает записанное с них на пленке, ставит камеру на колеса, да еще снимает вне студии, в различных уголках Нью-Йорка. Пресса единодушно отмечает, что дебютант действует в кино совершенно по-новому.
Окрыленный режиссер возвращается на Бродвей и подряд ставит несколько успешных спектаклей, лучшим из которых признан тургеневский «Месяц в деревне». Для него Рубен упрашивает знаменитого художника Мстислава Добужинского воспроизвести декорации и костюмы, созданные еще в 1908 году в Московском художественном театре. А потом – снова Paramount, уже перебравшаяся в Голливуд, и Мамулян становится одним из пионеров «фабрики звезд». Там появляется самая первая картина о гангстерах времен «сухого закона» со звездой экрана Гарри Купером – «Городские улицы». В ней впервые в истории кино звучит закадровый голос. Успех этой ленты дает Мамуляну полную свободу в работе над двумя следующими фильмами, которые критики признают его высшими достижениями в кинематографе.
В первой звуковой киноверсии знаменитого романа Роберта Стивенсона «Доктор Джекил и мистер Хайд» – тоже новации. Она снимается одним длинным куском, без монтажных склеек. Для превращения актера из доброго доктора в злобное чудовище используются зеленый и красный фильтры, высвечивающие лишь то, что надо показать в тот или иной момент. Это немало способствует тому, что исполнитель главной роли Фредерик Марч становится обладателем Оскара», а фильм в 1932-м получает приз самого престижного в мире Венецианского кинофестиваля (Каннского тогда еще не существовало) за самый оригинальный сюжет. Фантастическую музыку создало прокручивание в обратную сторону записи звуков очень низких и высоких частот, ритм при этом задавала запись учащенного биения... мамуляновского сердца. Совсем иная музыка звучит во втором из этих фильмов, одном из лучших мюзиклов 1930-х годов «Люби меня сегодня вечером». Там – песни классика американского музыкального театра Ричарда Роджерса.
А затем у Мамуляна появляется на экране Марлен Дитрих, спевшая в картине «Песнь песней» знаменитого «Джонни», ставшего затем одной из ее «визитных карточек». Говорят, что после ее успеха Грета Гарбо, звездная соперница Марлен, сама предложила Мамуляну занять ее в какой-нибудь роли. Она снимется в следующей картине Рубена «Королева Кристина», одной из самых знаменитых мелодрам в истории кино. Хлопот с капризной звездой у режиссера немало. Но, в конце концов, происходит «укрощение строптивой», несмотря на то, что после сотого дубля Гарбо бьется в истерике. Причем отношения налажены не только на съемочной площадке, но в личном плане. После съемок Грета и Рубен инкогнито отправляются в путешествие по Аризоне. Впрочем, инкогнито это остается недолгим для вездесущих журналистов, и «акулы пера» дают Мамуляну титул «Мистер Гарбо».
Но «божественной Грете» не удается окончательно приручить Рубена. В следующем фильме «Мы вновь живем» по толстовскому «Воскресению» (его консультантом стал сын писателя Николай Толстой) снимается не столь звездная русская актриса Анна Стэн (Фесак), партнерами которой в немых фильмах до ее эмиграции были Василий Качалов и Всеволод Мейерхольд. А после этого – знаменательное событие: в 1935-м Мамулян снимает первый в истории кино полнометражный цветной художественный фильм «Бекки Шарп» по «Ярмарке тщеславия» Теккерея. Этот год и принято считать годом появления цветного кино, до того лишь предпринимались попытки раскрашивать в несколько цветов отдельные кадры. «Я считаю, что цвет на экране может быть использован как эмоциональный прием», – заявляет режиссер, и его слова не расходятся с делом. Цветовая гамма фильма воздействует на зрителей так же, как звуковые новации Мамуляна. Не случайно, что эта картина получает премию Туринского фестиваля за оригинальное использование цвета.
Забегая вперед, мы увидим, как в 1940-м Рубен снова использует цвет «в драматургических целях». Кадры фильма «Кровь и песок» по роману одного из крупнейших испанских писателей XX века Бласко Ибаньеса напоминают цветовой гаммой картины известных испанских художников. Венчает их еще один приз Венецианского фестиваля – особый, за лучший цветной фильм. А между двумя «цветными» наградами Мамулян получает еще и Приз нью-йоркских кинокритиков за лучшую картину 1936 года. Веселая пародия на гангстерские фильмы коллег по Голливуду называется «Отчаянный парень». Примечательно, почему Мамулян стал ее снимать. Театральная гильдия решает ставить оперу «Порги и Бесс» на музыку гениального Джорджа Гершвина. Но вместо Мамуляна, как мы помним, блестяще поставившего это произведение как пьесу, почему-то приглашают другого режиссера. И лишь по категорическому требованию Гершвина, преклоняющегося перед Мамуляном, справедливость восстановлена. Композитор даже соглашается внести в партитуру изменения, отвечающие замыслу постановщика. После триумфальной премьеры основная слава достается Гершвину. Режиссера, конечно, тоже хвалят, но он – на втором месте. Именно тогда Мамулян решает сделать работу, успех которой будет целиком принадлежать ему. «Отчаянный парень» оправдывает это желание.
Но все-таки были музыкальные постановки, которые критики расценили, в первую очередь, как личный успех Мамуляна. Это мюзиклы «Оклахома!» и «Карусель», восторженно принятые публикой в разгар военного времени и ставшие, что называется, классикой жанра. Ну, а в кино Рубен ставит еще семь фильмов, кроме уже перечисленных. Самый известный из них – «Знак Зорро», на котором выросли миллионы мальчишек во многих странах. Последняя его картина – «Шелковые чулки». Поставленная в 1957-м, она получает в следующем году «Золотой глобус» за лучший фильм и приз лучшей актрисе в категории комедийных музыкальных фильмов. Успеху у зрителей способствует и то, что в ней снимается легендарный исполнитель степа Фред Астер.
После этого Мамулян не снимает ни одной ленты. Он начинал работать над двумя знаменитыми картинами – экранизацией «Порги и Бесс» и блокбастером «Клеопатра». Но оба раза довести съемки до конца суждено не ему. В первом случае продюсер вдруг решает, что «русский» режиссер все же не сможет вникнуть в жизнь негритянской общины, а несколько ведущих артистов ропщут, что постановщик излишне командует ими. Во втором случае, пригласив на главную роль Элизабет Тэйлор и сумев преодолеть все ее капризы, Мамулян не соглашается с изменениями, вносимыми в сценарий без его ведома. Так в 1961 году заканчивается его карьера кинорежиссера. Ему всего 58 лет – время творческого расцвета. Почему же талантливейшего человека отлучают от того, что он любит и умеет делать?
Историки и искусствоведы считают, что основных причин две. Явная: аристократизм, независимость, высокая самооценка, да и вообще весь образ жизни Мамуляна не очень вписывались в голливудские стандарты. Завистников, соперников, наконец, открытых недоброжелателей у него было предостаточно. Скрытая причина: как и многие другие американские деятели кино, Мамулян попал в поле зрения ФБР в период антикоммунистической «охоты на ведьм» в Голливуде. Поводов несколько. Контакты с советскими кинематографистами в то время, когда он играл руководящую роль в Гильдии режиссеров искусства. Присутствие на званых обедах Национального совета американо-советской дружбы и работа в Школе писателей Голливуда «Лиги Американских Писателей». А эта школа и эта лига считались в ФБР ведущими коммунистическими организациями США. Значит, звонки Рубена отслеживались, почта просматривалась, за домом следили. В 1950-м все это прекратилось, однако досье Мамуляна так и не закрыли. Как говорится в известном анекдоте, «но осадочек остался».
Последние десятилетия своей жизни великий новатор кинематографа лишь изредка работает в театре и на телевидении. Он пишет книгу для детей «Абигайл», в которой главное действующее лицо – кошка, создает большую искусствоведческую работу «Гамлет: пересмотренный и интерпретированный». Кстати, это его любимая пьеса, и ее переводу на современный английский Мамулян, говоривший на семи языках, посвящает целый десяток лет. В 70-х и 80-х годах его жизнь проходит, в основном, в переездах с одного кинофестиваля на другой и в выступлениях на ретроспективных показах своих фильмов, он читает лекции в университетах и киношколах. А под конец жизни вдруг оказывается, что его замечательное прошлое все же достойно высоких оценок. Звезда Мамуляна появляется на голливудской Аллее славы, его имя вносят в «Бродвейский зал славы», он получает высшую награду Гильдии кинорежиссеров Америки – премию Гриффита за суммарные достижения в области кинематографии.
Среди кинофестивалей, на которые его приглашают почетным гостем, – и Московский. Приехав на него в 1961-м, классик кинематографа хочет побывать еще в родном Тбилиси и на исторической родине, в Армении. Его не пускают – в «Шелковых чулках» он снял приключения в Париже большевистских эмиссаров и считался в СССР создателем антисоветского фильма. Через десять лет в Кремле смилостивились, и Мамулян отправляется на Южный Кавказ, сначала – в Ереван, где им очень гордятся. И здесь нельзя не процитировать исследовательницу жизни режиссера Светлану Гулян: «Посещение родного города входило в программу поездки. В Тбилиси он должен был ехать на машине. На границе Грузии и Армении его ждал кортеж грузинских машин.  Прием в Грузии ему был оказан на самом высоком уровне. Указание свыше – никаких помпезностей, никаких встреч с журналистами, получили обе республики. Армянское правительство проявило осторожность, свято выполнив это указание. Грузины же встретили знаменитого американского тбилисца как подобает». Кто бы сомневался!
Об этом единственным приезде Рубена на родину ходит немало историй, зачастую противоречивых. Так, Георгий Данелия пишет, что, возвращаясь «из ресторана на фуникулере, Мамулян захотел посмотреть на дом, где он жил до революции». И что «в Сабуртало (район в Тбилиси) они вошли в типично тифлисский дворик – с фонтаном посередине и верандами». Что ж, при всем уважении к Данелия, любой тбилисец может напомнить ему: в годы мамуляновского детства Сабуртало был огромным полем, а жилым районом стал лишь во второй половине ХХ века. На спуске с фуникулера типично тифлисский дворик мог быть только в Сололаки, где стоит дом рубеновского деда. Есть и другие рассказы о том, что он побывал именно там. А армянская журналистка Элеонора Малхасян утверждает: «Кортеж автомобилей въехал на Ленинградскую улицу... Мамулян остановился возле большого дома, который некогда принадлежал его родителям и фронтон которого все еще венчал их семейный вензель». Все эти истории, на какой бы улице они ни происходили, объединяет одно: везде старожилы узнавали Рубена…
Ну, а что же с личной жизнью?  В 1942-м он женится на художнице Азалии Ньюман, увидев в ней черты многих своих героинь. С годами она пристрастилась к спиртному и стала настоящей сумасбродкой. Старость оба проводят в окружении сорока (!) кошек. Пять лет после смерти Азалии режиссера поддерживает домработница Цагик Гюрджян, ставшая ему и другом, и сиделкой. Именно она добивается, чтобы его похоронили на красивейшем лосанджелесском кладбище Forest Lawn Memorial Park. Отпевают Мамуляна в армянской церкви, в последний путь его провожают пятьсот человек, среди которых – главы трех армянских епархий и голливудские звезды Керк Дуглас, Стенли Крамер, Френсис Форд Коппола, Элиа Казан, Билли Уайльдер Джозеф Манкевич, продолживший съемки «Клеопатры»…
И лишь одна женщина была рядом с Рубеном все годы его жизни, от рождения до смерти. За три дня до своего ухода девяностолетний режиссер в полузабытье делает руками странные движения и объясняет: он шьет одеяло вместе с бабо Като. Еще задолго до этого он разговаривает с ней во сне и сообщает потом, в каком она была настроении. А в гостиной его дома висит портрет бабо Като, написанный Азалией с маленькой потрепанной фотографии, привезенной из Тбилиси.
На могильном камне Мамуляна сначала значилось: «Великий режиссер». Потом камень обновили, и теперь там написано: «Выдающийся режиссер театра и кино». На мемориальной доске в Тбилиси значится, что он – «известный». Наверное, эти надписи делали люди, далекие от кино. О своем вкладе в кинематограф сам Рубен Захариевич говорил: «Самый главный критик – это время». И время доказало: он – великий!


Владимир Головин