click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Наука — это организованные знания, мудрость — это организованная жизнь.  Иммануил Кант

Ностальгия

ДВОР С ГЛИЦИНИЕЙ

https://i.imgur.com/Efugucu.jpeg

Сколько тайн спрятано в наших старотбилисских дворах!
Вот двор моей хорошей знакомой Инги. Она прочитала в журнале историю моего бассета Вилли и решила, что мне можно доверять все мысли, важные и не очень моменты жизни, дом, детей, мужа и кошек. Муж – смуглый, скромный, улыбчивый, трудолюбивый богатырь – занят фруктами и овощами в собственной лавке на улице Джавахишвили. Заходишь к ним – и начинается суета вокруг многочисленных ящиков, советы, что слаще, что свежее и что лучше приготовить на сегодня. Таких магазинчиков много рядом с моим домом, но мы с собакой Пепушей ходим за покупками только к ним. Ничего, что дальше. У них всегда хорошо, радостно и по-тбилисски тепло. Как дома. Понятные они, родные…
Все стены магазинчика – в интересных работах, рисунках, выжженных на обычных досках для нарезки овощей. «Это все работы моей бабушки, Гертруды, она так красиво рисовала, очень талантливая, была солисткой оперного театра! И сестра ее, бабушка Агнесса, прекрасно рисовала, делала чеканки, бесподобно вышивала и гладью, и крестиком, пела много лет  в оперном хоре. Приходи к нам в гости, у нас все комнаты в их работах!» – получаю я приглашение и очень хочу зайти туда, за забор с кошками и глицинией, чувствуя что-то необычное.
Во дворе раскинулась могучая акация с огромным дуплом, в котором подушечка для котят, очередных брошенок. Вокруг дерева и у входа в дом, который тут же, за забором, миски с едой и водой для четвероногих бомжиков. На заборе сидят, как сфинксы, отъевшиеся огромные коты, словно покровители доброго дома. В доме – мама Инги с перенесенным  инсультом и дочь со своими подростковыми проблемами. Но это не мешает ей заботиться о кошках и искренне радоваться жизни и нашим встречам.
Кажется, что Ингины кошки  – хранители событий прошлого, такой у них таинственный вид. Сладко пахнет глициния над забором, нежная и радушная, как хозяйка, а двор действительно с историей, как и дом, и вся семья. Потому, что здесь когда-то поселились и жили  тбилисские чехи, а Инга с мамой – их прямые потомки. Тяжелобольная мама хочет, чтобы ее причесали и посадили – так она меня встречает, и для меня вспоминаются имена, события, выносятся газеты вековой давности, фотографии, чешский фарфор и бесценные дневники. Вся обстановка дома со скрипучими полами, старинными книжными шкафами и буфетами – уже история, рассказ о живших здесь людях…
Как попали к нам чехи, какие чувства и мысли ими руководили, политические или экономические мотивы, а, может, порывы молодости, жажда приключений и большие надежды, мы уже не узнаем. Но они оставили глубокий след в промышленности, строительстве, здравоохранении, культуре Грузии. А началось все с прадедушки Инги – Петра Шмальцеля. Он был из небольшого городка Предграда, окончил в Праге железнодорожное училище, уехал на работу в Иран, потом оказался в Тбилиси, где у него жил знакомый соотечественник – дядя его будущей супруги, уроженки Брно, Зузан Антонины-Христины.
Какие зигзаги умеет рисовать судьба! Молодые влюбились, поженились и уехали на Камчатку, где Петеру было поручено построить здание первой в России радиостанции, которая связала Санкт-Петербург с Петропавловском-Камчатским. Затем было строительство тоннеля на Восточно-Китайской железной дороге, где и родился их первенец, дедушка Инги. Но молодых людей все время тянуло в теплый, приветливый, многонациональный Тбилиси – город их первой встречи и большой любви, и они решили там поселиться.
На Николаевской (теперь И. Джавахишвили) улице, недалеко от католической церкви Св. Петра и Павла, они приобрели участок земли и построили тот самый дом, в который меня сейчас пригласили в гости. Петер устроился на работу по специальности, строил мосты, здания, тоннели как в Тбилиси, так и по Грузии. На Зеленом мысу познакомился с Андреем Красновым, ботаником и географом, основателем уникального ботанического сада, с которым дружил потом всю жизнь. По сей день двор украшают корольки, гранаты и другие растения, саженцы которых подарил семье Краснов.
А семья росла. Вокруг интересной, очень уважаемой пары собирались люди, становившиеся друзьями на всю жизнь, и, конечно, свои, чехи. Неудивительно, что впоследствии их внук, Гарольд Шмальцель, дядя Инги и родной брат ее мамы, возглавит чешское общество «Злата Прага». В доме часто бывали живший неподалеку Иван Сокол, основавший в Тбилиси первое производство духовых инструментов, Ярослав Святош – организатор грузинского филиала популярного чешского спортивного общества «Сокол», Вацлав Буреш, первый директор тбилисского станкостроительного завода и многие другие.
В семье соблюдались все чешские традиции, пышно отмечали Рождество с огромной елкой и традиционным обедом, другие праздники, собираясь за большим столом, во главе которого сидел Петер, и обязательно читал молитву перед трапезой. Только после этого супруга подавала обед. Детей было шестеро, все выросли достойными, умными и успешными людьми. Старший, Николай, дедушка Инги, стал известным гидроинженером, начал с работы на строительстве первой крупной грузинской гидроэлектростанции ЗАГЭС, много лет работал в гидротехнической лаборатории, cмоделировал гидротехнические сооружения для всех гидроэлектростанций Грузии и Кавказа. Он является одним из пионеров гидрологии Грузии. Ему принадлежит ряд научных трудов, известных в нашей стране и за рубежом.  
Дочь, Гертруда Шмальцель, была солисткой Тбилисского театра оперы и балета, на протяжении 25 лет пела ведущие партии. Обладательница сильного, красивого голоса, она  создала немало блестящих женских образов. Этери в «Абесаломе и Этери», Ярославна в «Князе Игоре», Наташа в «Русалке», Лиза в «Пиковой даме», Татьяна в «Евгении Онегине», Тоска, Аида, Леонора в «Трубадуре», Дездемона в «Отелло»… Ее партнерами были Давид и Нодар Андгуладзе, Петре Амиранашвили, Зураб Анджапаридзе, Бату Кравейшвили, многие русские и зарубежные певцы. Ей довелось петь с великим Иваном Козловским во время его гастролей в Тбилиси в 1950-м в спектакле «Евгений Онегин», где он выступил в роли Ленского, а партию Татьяны исполнила Гертруда Шмальцель.
За время работы в оперном театре певица побывала с гастролями во многих городах, выступала перед военными в годы Великой Отечественной войны. В 1950 году ей было присвоено звание заслуженной артистки Грузии. В течение многих лет Гертруда Петровна вела плодотворную педагогическую деятельность в 3-м музыкальном училище имени Баланчивадзе, ее уважали и любили и коллеги, и ученики. В служении грузинскому искусству прошла вся ее творческая жизнь. Много раз ее приглашали работать на сценах других стран, но она всегда отказывалась, оставаясь верной любимому городу, а после и могиле дорогого супруга…
Передо мной ее дневники и фотографии. Мне доверяют унести их домой, и я окунаюсь в то время, в тяжелую работу над каждым спектаклем, мысли и чувства талантливой актрисы и просто женщины. И это высоко и прекрасно. Хочется поделиться с вами некоторыми отрывками, которые поведают о многом.

«Честно говоря, в консерватории  пришлось очень сильно потрудиться, т.к. меня приняли без вступительных экзаменов. Я просто подпевала в дуэте подруге, которая поступала в консерваторию. Профессор Вронский Евгений Алексеевич взял у меня адрес и осенью послал своего студента за мной, т.к. занятия уже начались. Так, без знания музыкальной грамоты, начался мой большой путь… Выпуская нас, Вронский сказал: «Мои медные колокола, как жаль расставаться с вами!..»
«Всем сердцем чувствовала, входя в театр на спектакль, что это мой второй, родной дом. Еще под сценой меня встречали музыканты, которые разогревали свои инструменты, и, увидев меня, играли ту мелодию, которую я должна была петь. Рабочие сцены радостно встречали меня, говоря: «Наша барышня пришла». Это добрая атмосфера радовала, и я со всей душой шла на сцену. Окончив спектакль, шла всегда домой пешком. Дорога была длинная. Разбирать все свои действия в проведенном спектакле мне не мешали ни разговоры проходящих людей, ни шум машин. Я шла одна».
«Большая часть зрителей недопонимает труд артиста. Сколько тратишь энергии и времени, чтобы создать тот или иной образ, хотя бы даже умалишенную. Образ Марии в «Мазепе» дал мне жару. Любить умею, ревновать умею, а быть умалишенной не умею. Репетиции уже идут, и в третьем действии должна быть сумасшедшая. Страх объял меня. Наконец, случайно в трамвае вижу: в углу сидит женщина и что-то мурлычет себе под нос, какой-то странный романс, и все кокетничает, причем одета очень бедно – босая, вся рваная, вокруг головы толстая коса и все смотрит в маленькое зеркальце, не замечая никого. Я насторожилась – это то, что я ищу! И пошла за ней следом, проводила до дому, не пропуская ни одного движения и взгляда. Теперь, зная, где она живет, я подходила к ее дому, чтоб еще и еще ее увидеть. И когда на репетиции дошли до сцены сумасшествия Марии, то образ был готов!»
«В театре больше огорчений, чем радости, но когда радости встречаются, то они так приятны. Как-то раз подхожу на рынке к цветам, хочу купить, и вдруг продавец преподносит букет: «Я вас знаю по многим спектаклям в опере и поэтому прошу принять эти цветы». Я, конечно, отказывалась, но уж очень приятно было получить так неожиданно цветы! Я несла их домой так, будто мне приделали крылья! Эти цветы были самым ценным подарком».
«Почти вся моя артистическая жизнь прошла в искании какого-то зерна, чтоб оно воплотило в себе все качества – правильное владение голосом, перелетающим через оркестр к публике, четкая дикция, правильное исполнение замысла спектакля и, наконец, внешность – нужна была форма, молодость! Этот последний пункт был самым трудным для меня. Кушать хочется и денег хватает, но от вкусной еды приходилось отказываться. Раз в неделю был, как правило, голодный день. До последних моих дней на сцене я прибавила только 2 кг. Все искания этого зерна не прошли бесследно. Зерно было найдено, оно в работе украшалось обертонами и превращалось в жемчуг. Вот тогда я чувствовала себя свободно на сцене – никаких препятствий и недовольства собой. Мне кажется, что каждый актер может себя свободно назвать «искателем жемчуга».
«Вы знаете, театр в денежном затруднении, поэтому художественный совет решил вас перевести на пенсию» – неожиданно выстрелили слова директора. Я была на каком-то особенном подъеме после спектакля, возбужденная, лицо воспаленное после грима, а самое главное, муж был сильно болен и лежал в больнице. Все вместе взятое заставило меня закрыть лицо руками и заплакать. И я сказала: «Я согласна». Как Тоска во втором акте дает согласие Скарпиа принадлежать ему. Было больно, хотя смолоду я приучала себя без слез переносить все театральные невзгоды. Для меня устроили прощальный вечер в Доме искусств, говорили много хорошего, но меня это не интересовало, т.к. была правда и неправда. Когда меня попросили подняться на сцену, зазвучала песня из «Абесалома и Этери» – хор провел меня до кресла на сцене, мои нервы не выдержали. Я, вдруг, представила, что это панихида по мне, и  заплакала. В первом ряду сидел муж, только что вышедший из больницы. Потом спела я сама – арию из «Тоски» «Жизнь искусству я посвятила» и Чайковского «Забыть так скоро». Не преувеличивая нисколько. Весь зал плакал. Утром я проснулась полноправной пенсионеркой».
«Привыкшая работать, я не находила себе места, но ровно через два месяца начала преподавать в музыкальном училище, где  получила класс вокального пения. Теперь я посещаю оперу как простой зритель, даже не задумываясь, что проработала на сцене 25 лет. Работа в училище меня заинтересовала, и моя сценическая боль была заглушена»…

Бывают встречи, которые наполняют светом и беспричинным счастьем, они – как награды судьбы, остаются в тебе навсегда. И бывают места – добрые островки, где тебе всегда хорошо, где тебя ждут, слушают, искренне радуются. И где живет история. Если такое случается, то ты – счастливый человек.
– Ты заметила красивый букет? Это мне сын принес. И духи – французские! У меня послезавтра пятидесятилетие, а он сегодня уехал, к сожалению… И вот решил порадовать! Знаешь, что он мне подарил? Поездку в Цинандали – с гостиницей, бассейном, рестораном… Он уже все заказал, представляешь, даже торт и фейерверк! У меня никогда такого не было, – тараторит Инга, а в больших медовых глазах – счастливые слезы и свет.
– Здорово, Инга, как романтично! Я так рада за тебя, поздравляю! Видишь, какой у тебя сын! – Ее искренняя радость тронула меня до глубины души, до мурашек.
– Я так хотела тебе рассказать, ждала, когда ты появишься. Говорят, радостью надо делиться с теми, кто обрадуется вместе с тобой…


Анаида ГАЛУСТЯН

 
НЕТ ГРАНИЦ МЕЖДУ СЕРДЦАМИ

https://i.imgur.com/sLWmq1w.jpg

Увези меня обратно
в Тбилиси
Татьяна Малышева. Это имя хорошо знакомо тбилисцам старшего поколения.
В далекие 50-е годы прошлого века молодая, очаровательная, одаренная вокалистка, выпускница Московской консерватории с изумительным меццо-сопрано по приглашению директора Тбилисского театра оперы и балета Дмитрия Мчедлидзе приехала в незнакомый ей город и навсегда связала с ним свою судьбу. Грузия стала для коренной москвички второй родиной. Свою книгу «Моя Кармен» Татьяна Малышева завершила такими словами: «Я благословляю мою звезду, которая осветила мне путь в Грузию и дала неоценимый дар – сотни друзей, ласковых, любящих».
Здесь она снискала успех в партиях Амнерис («Аида»), Марины Мнишек («Борис Годунов»), Азучены («Трубадур»), Нано («Даиси»), Любаши («Царская невеста») и, конечно, в самой знаменитой своей роли – Кармен.  Здесь она стала Народной артисткой республики, кавалером Ордена Чести, настоящей любимицей публики. Здесь Татьяна вышла замуж за Бабкена Хореняна, солиста ансамбля народного танца Грузии, а впоследствии – знаменитого в Тбилиси кутюрье. Их гостеприимный дом на улице Барнова был местом, где творческие люди замечательно проводили время в дружеских беседах за щедро накрытым столом. И, конечно, излишне уточнять, что Татьяна Казимировна очень дружила с соседями. Как гласит грузинская пословица, «близкий сосед – это свет очей». Таким «светом» для нее всегда оставалась семья Маквалы Коиава.
Мои родители часто приходили в дом на Барнова. Помню, как мы с женой – молодожены – делали, как говорится, гостевые визиты к старшим родственникам и друзьям. Пришли и к Татьяне и Бабкену. Мне не забыть, как тепло и душевно они нас принимали, какие деликатные и мудрые советы о семейной жизни нам давали… Поражала воображение и сама квартира – десятки полотен известных мастеров, антикварная мебель…
А потом началась череда невзгод… Бабкен тяжело заболел, ему ампутировали ноги, и одна из лучших оперных певиц страны прекратила свою творческую деятельность и преданно ухаживала за мужем до конца его дней.
Настали тяжелые для всех нас 90-е годы. Певица осталась одна в пустой, без света и тепла, квартире. И тут случилась беда. Домработница привела в дом людей, интересующихся произведениями живописи для богатого азербайджанского покупателя. Эти люди осмотрели картины и предложили следующие условия: Татьяна Казимировна должна получить разрешение минкультуры на вывоз картин за пределы республики, и затем они вместе с ней вывезут их в Баку, покупателю. Не усомнившись в предложении посредников, без участия близких и надежных друзей, она получила разрешение на вывоз, погрузила самые ценные картины в машину и выехала со своими спутниками из Тбилиси. После пересечения границы, на территории Азербайджана, они остановились перекусить в придорожном ресторане. Затем женщина отлучилась на несколько минут по надобности, а по возвращении обнаружила, что ее спутники исчезли – вместе с картинами. Невозможно описать ужас, который испытала Татьяна Казимировна. В одну минуту она потеряла дорогие ей вещи, заработанные долгими годами, упорным трудом...
Впрочем, подобный печальный финал можно было предвидеть заранее. В 90-е годы, в период разрухи и беззакония, сотни людей становились жертвами мошенников, лишаясь накопленных средств, имущества, квартир… Да и вообще – оставались без средств к существованию. Впоследствии, уже в подмосковном городе Железнодорожном, Татьяна рассказывала мне, как однажды, надев шубу, чтобы выйти в город, она обнаружила в кармане огарок свечи и вспомнила: именно так – в шубе и со свечой в руках – она ходила по холодной квартире на улице Барнова в начале 90-х годов.
На переезде в Железнодорожный настояли сестра Оля и ее супруг Исаак Ильич. Татьяна согласилась, продала остатки вещей, квартиру и переехала в незнакомый подмосковный городок.
К сожалению, мы поздно узнали об отъезде Татьяны Казимировны. В то неспокойное время каждая семья испытывала трудности, пытаясь выжить в новых условиях. Только в начале 2000-х годов мы узнали ее новый адрес и смогли навестить. Увидев нас на пороге своей новой квартиры, она воскликнула: «Годердзи, дорогой, увези меня отсюда обратно в Тбилиси, я тебя очень прошу!» Это потрясло нас до глубины души. Она рассказывала, что здесь, в Железнодорожном, она никому не нужна, ее никто не знает, сестра наведывается раз в месяц, соседи неприветливы, никто не приходит в гости. «Меня знает пол-Тбилиси, моими друзьями были известные актеры, художники, дверь моей квартиры не закрывалась, а здесь я чужая брошенная провинциальная актриса», – говорила она.
Шло время, возраст подтачивал здоровье Танюши, и в один из дней она тихо ушла из жизни… Сестра переоформила квартиру, подготовила ее для сдачи в аренду, а меня попросили помочь собрать оставшиеся личные вещи покойной. На шкафу лежали блокноты, альбомы, письма, документы. Я заметил, что личный архив Татьяны Малышевой представляет большой интерес для музея оперного театра, где она проработала десятки лет, но никого это не волновало. Сестра с подругой сидела на кухне и пила чай. Я в последний раз окинул взглядом комнату, заглянул в тумбочку – не осталось ли там чего. В углу лежала небольшая металлическая коробочка. Я взял ее, открыл и… Моему удивлению не было предела. «Оля, что вы здесь оставляете!» – воскликнул я. В коробочке лежали драгоценности певицы, а сверху – золотые коронки. На душе стало больно и тягостно. Отдав коробку Ольге, мы вышли из дому и направились к кладбищу – надо было заказать надгробный камень. Я предложил вместе с портретом поместить на камне и театральную кулису. Так и было сделано.
Прошли годы. Оглядываясь назад, думаешь, как грубо вмешалась политика в жизнь прекрасных людей, как несправедливо разбила их судьбы… Прожив полвека в ставшем ей родном Тбилиси, Татьяна Малышева нашла свой последний приют в подмосковной земле, а ее муж одиноко лежит на кладбище в Мухадгверди. Нет памятной доски на том доме, где она жила столько лет. Но мы, преданные почитатели и верные друзья, никогда не забудем этого красивого человека, подарившего свой великолепный голос Грузии.

Фото из домашнего
альбома
В нашем доме, как, наверное, и у всех, хранится домашний фотоальбом. Фотографии запечатлели памятные события жизни членов семьи – первый класс, выпускной вечер, свадьба, путешествия… Особое место в альбоме занимают фотографии с известными людьми.
Стоял жаркий летний месяц середины 70-х годов прошлого века. Я, молодой сотрудник идеологического отдела одного из райкомов партии нашего города, получил задание организовать встречу группы советских писателей с коллективом одного из предприятий нашего района. С предприятием я определился сразу, а вот кто именно вошел в состав группы писателей, мне не было известно.
На следующее утро мы на двух машинах подъехали к гостинице «Иверия». Через некоторое время ко мне подходит группа людей, и я вижу хорошо знакомое по телевидению и фотографиям в газетах «лицо кавказской национальности». Расул Гамзатов! Обаятельная улыбка, горящие глаза – наш человек, земляк! «Это ты сегодня наш хозяин?» – обратился он ко мне. Я улыбнулся и с радостью ответил: «Таким гостям мы всегда рады!» Расселись по машинам и поехали. Не скрою, поначалу я был несколько скован – пытался вспомнить, какие произведения Гамзатова читал, и… ничего не мог вспомнить.
Тут надо признаться, что мы, молодые сотрудники «идеологического фронта», с приходом к власти Эдуарда Шеварднадзе, больше были заняты чтением партийных газет и официальных документов вышестоящих органов. Читать новые произведения современных прозаиков и поэтов, увы, зачастую просто не было времени.
Мы весело переговаривались в салоне автомобиля. Помню, миловидная молодая корреспондентка одной из центральных газет попросила Расула Гамзатовича дать ей интервью, а он ответил, что сначала надо познакомиться, а уж потом давать интервью. Это вызвало общий смех и некоторое смущение корреспондентки.
Подъехали к Научно-производственному объединению аналитического приборостроения (Аналитприбор), ведущему в Советском Союзе подобному предприятию, где работало до 10 тысяч сотрудников. По этому случаю руководство организовало часовой перерыв. Писатели пообщались с рабочими и служащими прямо на рабочих местах, а после, на импровизированной трибуне, читали отрывки из своих произведений. Не в обиду другим нашим гостям, но мне больше всего запомнилось выступление Гамзатова. Он читал свои замечательные стихи, в том числе, и посвященные Грузии: «И я прошел над Алазанью, над ней, поднявшись со скалы, в дозоре утреннею ранью парили горные орлы… И где река, в дорогу вклинясь, чуть изгибаясь на бегу, мне повстречался кахетинец, косивший травы на лугу…»
Потом состоялся доверительный разговор в кабинете директора объединения Симоняна, за чашкой кофе. Директор рассказывал о том, что еще десять лет тому назад их маленькое конструкторское бюро насчитывало всего несколько десятков человек, а сейчас выросло в крупное производственное объединение, выполняющее сложные технические задания по исследованию окружающей природы, а разработанные здесь приборы установлены на атомных подводных лодках, метеостанциях... А Расул Гамзатович рассказывал о своей работе депутатом Верховного Совета СССР. Мало кто знает, но Гамзатов занимался очень непростым, по-человечески тяжелым делом – он входил в комиссию по помилованию. Откровенно говорил, что, когда удавалось спасти человеческую жизнь, он испытывал ни с чем не сравнимое облегчение.
За давностью лет уже не припоминаешь всех деталей разговора, но хорошо помню, что в момент общения с Гамзатовым не было никакой робости или неловкости. Казалось, что приехал старший опытный родной человек, которому можно довериться, спросить совета…
Надо добавить, что Расул Гамзатович был частым гостем Грузии, дружил с грузинскими писателями, поддерживал нашу республику в трудные времена распада Советского Союза. В числе его самых близких друзей был Ираклий Абашидзе. Как приятно мне было прочесть потом строки Абашидзе о своем великом дагестанском друге: «Вечно взволнованный непоседа – именно таким был (и всегда должен быть) Расул Гамзатов. Я не могу представить его иным, так же как не могу представить иной горную реку Андийское Койсу. Расул Гамзатов на трибуне блещет острословием… Неутомимый собеседник в кругу друзей-литераторов… Громко смеющийся… Пляшущий лезгинку… Возмутитель спокойствия московских гостиниц…»
Прошли десятки лет. Я листаю фотоальбом, смотрю на молодые обаятельные лица, вспоминаю счастливые минуты, оставшиеся в памяти обрывки фраз. Вот так, видимо, и проходит человеческая жизнь – оставляя островки приятных воспоминаний о встречах с удивительными людьми.
Человек большой души, Расул Гамзатов правильно сказал, что «есть границы между языками, но нет границы между сердцами».
Обо всем этом мне и напомнил старый семейный альбом...


Годердзи РТВЕЛИАШВИЛИ

 
ДОМ, ГДЕ СОГРЕВАЛИСЬ СЕРДЦА

https://i.imgur.com/IibI2BB.jpg

У одного из красивейших строений на тбилисском проспекте Руставели в этом году юбилей. Зданию, которое многим поколениям горожан знакомо как Дом офицеров, исполняется 105 лет. И с ним самим, и с тем, что было на его месте, связано немало интересных, в чем-то даже знаковых для грузинской столицы событий.
Для начала придем сюда весной 1888 года вместе с известным тифлисским музыковедом, пианистом и публицистом Василием Коргановым. И он сообщит, что здесь готовятся к большому любительскому концерту: «К концерту предстояло две или три репетиции в зале нового «Кружка», в доме, завещанном городу Тифлису старухой Шиоевой, на углу Головинского проспекта и Давидовской улицы».
Речь идет об артистическо-музыкальном кружке, который многие называли просто «Тифлисский кружок». Он перебрался на угол нынешних проспекта Руставели и улицы Бесики из дома своего создателя, знаменитого промышленника-мецената Исая Питоева в Сололаки. И получил специально для него переделанные помещения. Вновь слово – Корганову: «В праздничный день, утром, в зале Кружка начали мы репетировать. Пришел Чайковский». Но не только пребыванием великого композитора гордился этот дом.
В 1871-м здесь прошла большая выставка полотен Василия Верещагина. Знаменитый художник-баталист в 1860-х годах неоднократно бывал в Тифлисе, писал этюды, давал уроки рисования в высокопоставленных семьях и в нескольких учебных заведениях. И потом, именно в зале дома, принадлежавшего последней представительнице династии Шиоевых, представил свои картины. А еще в этом доме работал самый, пожалуй, необычный в мире дантист.
В №89 газеты «Кавказ» за 12 ноября 1859 года можно прочесть: «Прибывший из Лондона зубной врач Э. ВЕСТЛИ предлагает свои услуги почтеннейшей тифлисской публике, во всем, что касается зубных операций по новейшим английским и американским методам, как-то: вставление искусственных зубов, не уступающих прочностию и красотою эмали лучшим натуральным, пломбировка и вырывание испорченных зубов, очищение их от виннаго камня и т. п. Жительство имеет на Головинском проспекте в доме Богданова, при фотографическом заведении Окуловскаго».
Со временем Эдуард Вестли перебирается в дом Шиоевых, живет и работает там вплоть до 1883 года, пока не уезжает в Санкт-Петербург. Но уже не дантистом, а… фотографом. Оказалось, что тифлисцы гораздо охотней идут к треноге фотоаппарата с магниевой вспышкой, чем к зубоврачебному креслу. Что, признаем, случается и поныне. А на берегах Невы мистер Вестли, уже в ранге «фотографа Его Императорского Высочества Наместника Кавказского в Тифлисе» открывает фотомастерскую в доме 14 по Невскому проспекту. Основывает династию фотографов, становится популярен, снимает, в частности маленького Сашу Блока… Вот какие метаморфозы происходили в здании на углу Головинского и Давидовской!
А в 1916 году на этом месте появляется новое, внушительное, в стиле неоклассицизма здание «Кружка». Потом оно приняло Офицерское собрание. Его проектирует выпускник Рижского политехнического института Давид Числиев. С 1910-го до начала 1930-х он работает в Тифлисе на разных должностях, в том числе – главного архитектора города и заместителя директора Тифлисского комитета госсооружений. Он – один из создателей в столице Грузии литературно-художественного журнала «ARS».
Коренным тбилисцам хорошо знакомы и такие его творения, как здание «Зари Востока», ныне превращенное в торговый центр и «Трамвайные дома» (жилой комплекс работников Трамвайного парка) в конце теперешнего проспекта Агмашенебели. Работал он и над перепланировкой и реконструкцией Сочи. А в создании нового здания «Кружка» поучаствовал и выдающийся скульптор, ученик Родена, народный художник Грузии Яков Николадзе. Он – автор интерьеров и кариатид, глядящих на проспект с третьего этажа.
Очень скоро это творение Числиева оказывается в центре яркой творческой, богемной и даже эпатажной жизни, захлестнувшей Тифлис после развала Российской империи. По словам английского журналиста Карла Бехофера Робертса, в те годы он увидел в Тифлисе «все, что осталось от русского общества: поэтов и художников из Петрограда и Москвы, философов, теософов, танцоров, певцов, актеров и актрис». Один за другим появляются кафе, студии, подвальчики, в которых собираются представители всевозможных направлений российского авангарда, бежавшие в Грузию от разрухи, от войны.
А в подвале дома Офицерского собрания с 1918 года поселяется театр-студия «Ладья аргонавтов». Там идут пьесы, и устраиваются музыкальные вечера, проходят художественные выставки и диспуты, восхищает публику такая диковина, как американский бар с чернокожим певцом Джимом. И вовсю пускается в эксперименты бунтарская творческая молодежь. Стены студии расписывает авангардист Кирилл Зданевич, литературной частью заведуют знаменитый поэт Серебряного века Сергей Городецкий и поэт-символист Григол Робакидзе, которому помогают соратники по группе «Голубые роги» Тициан Табидзе и Валериан Гаприндашвили. Здесь отстаивают свои взгляды на искусство художники Давид Какабадзе, Ладо Гудиашвили, Зига Валишевский, леваки из радикальных группировок «Синдикат футуристов», «Футурвсеучбище», «41 градус»...
На маленькой сцене здесь с успехом ставят поэму Акакия Церетели «Наставник» и модные у петербургской богемы одноактные пьесы, среди которых – запрещенная цензурой «Два пастуха и нимфа в хижине. Пастораль для маскарада» поэта Серебряного века Михаила Кузмина. Здесь проходят вечера композитора Николая Черепнина и пианиста Льва Пышнова. Первый из них станет директором Тифлисской консерватории, сбежит от большевиков во Францию к балетной труппе Анны Павловой, создаст и возглавит Русскую консерваторию в Париже. А второй – первым из выдающихся европейских пианистов совершит концертный тур в Персию, а в 1938 году станет первым, кто транслировался по телевидению из лондонского Alexandra Palace.
А подробнее об атмосфере в «Ладье аргонавтов» рассказывает в газете «Тифлисский листок» №226 за декабрь 1918 года член литературного объединения «Цех поэтов» Юрий Деген:
«Как приятно, что нашлись, наконец, в Тифлисе энергичные люди, устроившие здесь своего рода петроградскую «Бродячую собаку» или второе издание ее – «Привал комедиантов». «Именно такого учреждения, проникнутого богемным искусством, начиная со сцены и стенной живописи кончая маленькими чашечками, в которых вам подают черный кофе, недоставало многим тифлисцам. Только на этой неделе спустился я впервые по широкой лестнице, затянутой мягким войлоком, в пестрый «трюм» «Ладьи аргонавтов» и, кажется, попал на один из наиболее интересных вечеров, устроенных в нем… Невольно приходится удивляться, насколько шагнул вперед в отношении художественного развития Тифлис. Весь этот вечер, не будь некоторой некультурности публики, позволявшей себе разговаривать во время действия, производил впечатление вполне столичное, как в смысле качества произведений, шедших на сцене, превосходных декораций Кирилла Зданевича и подбора исполнителей, так и в смысле общего настроения, царившего весь вечер в «Ладье».
Но к концу своего двухлетнего существования «Ладья аргонавтов» превращается в нечто вроде заурядного кафешантана, и в здание Офицерского собрания молодых людей манит уже «Студия сценического искусства под руководством А.С. Петраковского». Она особенно примечательна тем, что среди ее преподавателей – Николай Евреинов, о котором в энциклопедиях напишут: «Одна из ключевых фигур Серебряного века: теоретик и историк театра, ученый-правовед, режиссер, драматург, искусствовед, музыкант и историк древних цивилизаций, чьи парадоксальные идеи далеко шагнули за хронологические рамки своей эпохи, обозначив вектор развития многих художественных новаций XX века». В общем, везло этому месту на замечательных людей!
А потом в Грузии устанавливается советская власть, и Офицерское собрание превращается в Дом Красной Армии (ДКА). И именно в нем во время Великой Отечественной войны эвакуированный по возрасту в Тбилиси замечательный писатель Викентий Вересаев получает, по его словам, свой лучший гонорар. Со сцены этого дома он часто рассказывал тбилисцам о Пушкине. И на встрече с семьями офицеров одна слушательница протягивает ему кусок шоколада. А потом, выслушав его рассказ «Букет», протягивает еще один: «Это для сердца. Я врач». Писатель берет «гонорар».
А за стенами зрительного зала в то же самое время подметает проспект Руставели 14-летний мальчик Тигран, родившийся во дворе этого дома, в каморке дворника Вартана. С началом войны ушел на фронт его старший брат, умерла мать, и он начинает работать помощником киномеханика здесь же, в ДКА. Еще через год не стало отца, и парень сменяет его с метлой, а зимой – со скребком и лопатой. Через 20 лет уроженец столь примечательного места Тигран Петросян станет девятым чемпионом мира по шахматам и вспомнит: «Да, тяжелое было время, военное – и работать приходилось, и учиться, и шахматами заниматься».
После войны и до 1990-х годов Дом офицеров был, говоря официальным языком тех лет, подлинным очагом культуры. Который согревал своим теплом тысячи и тысячи людей, причем не только военных. В нем были очень хорошие, доступные любому библиотека и столовая. Девушки со всего города стремились к опытным портнихам, преподававшим на курсах кройки и шитья, десятки молодых людей перезнакомились здесь в танцевальном кружке.
А какие виртуозы кия блистали здесь на биллиарде! А с каким размахом организовывались новогодние елки для тбилисской детворы! Причем на них с удовольствием ходило и немало молодых папаш. Ведь вокруг елок кружились в хороводах, в мини-шубках и красных сапожках, румяные снегурочки – солистки Окружного ансамбля песни и пляски…
В зрительном зале Дома офицеров происходили события, которые не могли иметь места на больших сценах того времени. Именно здесь Андрей Тарковский представил тбилисцам своего «Сталкера» и отвечал на все вопросы из переполненного зала. Здесь дебютировали в Грузии певицы Елена Камбурова и Жанна Бичевская. Здесь делились своими планами Вениамин Смехов, Леонид Филатов и другие актеры Театра на Таганке, ожидающие возвращения Юрия Любимова из-за границы… В общем, кто-то что-то не досмотрел в высоких начальственных кругах, определяющих, что следует «не пущать».
Та же доля вольнодумства, была и в репертуаре кинотеатра Дома офицеров – одного из пяти на отрезке проспекта от Оперы до нынешней площади Свободы. К радости горожан в нем шли замечательные фильмы, которым в те годы не суждено было попасть на «первый экран». Достаточно вспомнить картину Анджея Вайды «Все на продажу» о судьбе выдающегося польского актера Збигнева Цыбульского. Или французскую «Недостойную старую даму» по Бертольду Брехту. Или «Андрея Рублева» и «Зеркало» того же Тарковского. Или «Фокусника» Петра Тодоровского с блистательным Зиновием Гердтом…
Советский Союз уже перестает существовать, а кинотеатр в этом здании все еще работает. Правда, уже под другим названием – его переименовывают в честь великой актрисы Нато Вачнадзе. И когда это имя латинскими буквами появляется на угловом фасаде под кариатидами – NATO – кое-кто решает, что в начале 1990-х в Тбилиси уже открылось представительство Североатлантического альянса.
Сейчас в этом здании звучит лишь музыка обосновавшегося здесь Грузинского академического ансамбля «Эрисиони». Но скоро прославленный коллектив перейдет в другое, уже подготовленное для него помещение. А дальше? И тут самое время обратить внимание на сообщения информационного агентства NewsTbilisi и информационного портала «Новости-Грузия». Еще 5 февраля 2020 года они известили что «Мэрия Тбилиси планирует начать восстановительные работы двух памятников культурного наследия: это Дворец молодежи близ площади Свободы и так называемый Дом офицеров на проспекте Руставели, на пересечении улиц Табукашвили и Лагидзе».
Дальше – больше. Как сообщил «на заседании городского правительства мэр Тбилиси Каха Каладзе, в ближайшее время мэрия объявит тендер, а сам ремонт займет около двух лет. Каладзе подчеркнул, что здания находятся в аварийном состоянии, а из квартир в Доме офицеров пришлось переселять жильцов». И еще: «Для ремонта Дома офицеров на Руставели выделяется 17 миллионов лари (более 5,9 миллионов долларов). «Там будут сняты поврежденные части и выстроены кирпичные стены с сохранением облика, будет укреплен фундамент и остальные стены», – сказал Каладзе. Также будет благоустроен внутренний двор здания, территорию озеленят, а старые дренажные и канализационные сети заменят».
Дом офицеров на пересечении улиц Табукашвили и Лагидзе? Да еще с выселяемыми жильцами? Благоустройство крохотного дворика? Озеленение территории? Строительство кирпичных стен? Что за бред! – вправе воскликнуть читатель. Но если вчитаться еще раз, поймешь: речь идет о нижней части здания бывшего Кадетского корпуса рядом с Оперой. Мэрия путает его (а журналисты тиражируют эту ошибку) с Домом офицеров на углу Руставели и Бесики.
Так что же будет со зданием-юбиляром, когда его покинет «Эрисиони»? Нынешние его владельцы уже «отличились»: уничтожили остатки фресок «Ладьи аргонавтов». Сейчас будущее этого строения зависит и от мэрии. Которая считает Домом офицеров совсем другой дом. Что ж, поживем – увидим, в каком облике этот памятник архитектуры встретит свой следующий юбилей.


Владимир ГОЛОВИН

 
«КАВКАЗ» ПРЕДО МНОЮ

https://i.imgur.com/Ya7Bfis.jpg

В этом году – юбилей со дня появления газеты, еще раз подтвердившей, что Тифлис в позапрошлом веке был основным центром всего Южного Кавказа. Ровно 175 лет назад, в январе 1846 года, увидела свет газета «Кавказ», которой на многие годы суждено было стать самой популярной в регионе.
Многие пишут о ней как о «первой русской газете на Кавказе». Но это не так. Грузинская столица и до нее издавала газеты на русском языке для жителей всего Закавказья. Первая из них появляется в 1829 году на правительственные деньги по инициативе главноуправляющего гражданской частью в Грузии, Астраханской губернии и Кавказской области, главнокомандующего Отдельным Кавказским корпусом графа Ивана Паскевича-Эриванского. Того самого, чье имя было дано центральной площади Тифлиса, с годами превратившейся просто в Эриванскую. Рассказать об этой газете стоит особо.
Называлась она «Тифлисские ведомости», выпускалась и на грузинском языке. А поскольку это официальный орган администрации, то для наблюдения за ним военный губернатор генерал-лейтенант Николай Сипягин учреждает специальный издательский комитет. Потом газета начинает выходить и на фарси, но когда предлагается делать выпуск на армянском, резолюция Паскевича гласит: «По-армянски выдавать… не стоит надобности, ибо каждый армянин знает непременно на одном из означенных трех языков». Историки считают, что основные причины отказа – слабость технической базы типографии и дополнительные денежные расходы.
Редактором этого официоза назначается Павел Санковский, чиновник для особых поручений при Паскевиче. Казалось бы, совсем по-фамусовски фельдфебеля в Вольтеры дали. Ан нет: Санковский – историк и публицист. Он привлекает к сотрудничеству с газетой ссыльных декабристов, организует званый обед в честь приезда Пушкина в Тифлис и публикует о нем несколько заметок. А Пушкин пишет ему: «Я же обязан вам большой благодарностью за присылку Тифлисских ведомостей – единственной из русских газет, которая имеет свое лицо и в которой встречаются статьи, представляющие действительный, в европейском смысле, интерес». Вот такие бывали чиновники для особых поручений…
Редактор грузиноязычной версии газеты – просветитель, писатель, философ Соломон Додашвили, газеты на фарси – азербайджанский ученый-просветитель, историк, лингвист Аббас-Кули-ага Бакиханов. Помимо обязательных правительственных распоряжений и объявлений в «Тифлисских ведомостях» много исторических и этнографических материалов, различной актуальной статистики, освещается общественно-политическая, экономическая и культурная жизнь кавказских народов. Выходят «Тифлисские ведомости» чуть больше четырех лет, до осени 1833 года.
Вторая по времени правительственная газета Южного Кавказа на русском языке «Закавказский вестник» появляется в 1838-м. Издается она на тех же основаниях, что и официальные печатные органы во всех губерниях Европейской России, называвшиеся «Губернскими ведомостями». Кроме официальной части, состоящей из распоряжений и объявлений властей, сообщений о торгах и подрядах, в газете была и «литературная» часть без официоза. В связи с ней интересно прочесть рапорт выдающегося грузинского историка и общественного деятеля Платона Иоселиани прокурору Грузино-Имеретинской синодальной конторы:
«Его высокопревосходительству, г. главноуправляющему Закавказским краем, Александру Ивановичу Нейтгарту угодно было предложить мне звание редактора по издаваемому здесь в Тифлисе «Закавказскому вестнику». Имея к тому и время, и возможность из видов общей пользы, я согласился на принятие такого предложения… При сем нужным считаю присовокупить, что звание редактора я принимаю частно, не вступая ни в службу по гражданскому ведомству, ни пользуясь мундиром и классом, в котором оно находится. Коллежский асессор Платон Иоселиани».
Став редактором, Иоселиани берет на себя всю неофициальную часть газеты. Он печатает путевые очерки, статьи по географии, этнографии и сельскому хозяйству Закавказья. От открывает раздел «Фельетон», в котором – городские новости и бытовые зарисовки. Он делает библиографические обзоры произведений литературы, изданных в крае. Поначалу он сам был автором большинства материалов неофициальной части, но потом стал привлекать представителей местной интеллигенции, часто выступавших под псевдонимами. В газете пишут также академик-картвелолог Марий Броссе, поэт Яков Полонский, педагог-просветитель Кирилл Яновский, писатель Иван Сливицкий…
Закат «Закавказского вестника», выходившего также на грузинском и азербайджанском языках, начинается с появлением при наместнике Кавказа князе Михаиле Воронцове политической и литературной газеты «Кавказ». Которой суждено стать самой объемной и популярной, авторитетной и долговечной. Она заявлена, как «предназначенная для распространения в крае полезных сведений и современных известий… для ознакомления России с особенностями жизни, нравов и обычаев племен, населяющих Кавказский край».
В конкуренции с этой газетой «Закавказский вестник» постепенно теряет авторов, писавших интересные материалы, соответственно, уменьшается и круг читателей. С 1851 года неофициальные страницы вообще исчезают, потом официальная часть выходит как приложение к «Кавказу». А в 1860-х и она прекращает существование, сливаясь с «Кавказом», который начал издаваться при канцелярии наместника и числился официозом. Но это – особый официоз, в котором немало страниц отдано творческим людям. Судите сами, что эти люди могли дать читателю.
Среди более двух десятков редакторов за 72 года – писатель Осип Константинов, уже упоминавшийся Иван Сливицкий, литератор Евграф Вердеревский, книгой «Кавказские пленницы, или Плен у Шамиля» известивший Россию, как были захвачены горцами княгини Анна Чавчавадзе и Варвара Орбелиани с детьми и слугами. В «Кавказе» он писал статьи о народной поэзии, Тифлисском театре. На посту редактора его сменяют критик, очеркист и этнограф Николай Берзенов (Бердзенишвили), поэт Федот Бобылев, законовед Эдуард Шварц, краевед Евгений Сталинский – он открыл раздел «Кавказская старина» и переведший руставелевского «Витязя». А еще – редакторами были историк, председатель Кавказской археографической комиссии Дмитрий Кобяков, выдающийся грузинский драматург, режиссер и публицист Давид Эристави, историк и литератор Константин Бегичев, автор книги «Пушкин на Кавказе» и «Путеводителя по Тифлису» 1913 года, которым можно пользоваться и сегодня, войдя в Интернет.
А каких людей они привлекают к работе в газете! Как писали критики начала ХХ века, «в ней участвовали все почти представители местной и наезжей интеллигенции». Так, прозаик, драматург и поэт Владимир Соллогуб публикует в «Кавказе» не только стихотворения «Тифлисская ночь» «Дышит город негой ночи…», но и главы неоконченной повести «Иван Васильевич на Кавказе», статьи «Несколько слов о начале кавказской словесности», «Кавказ в восточном вопросе, еще ответ парижским биографам Шамиля», «Письмо редактору «Journal de St.-Petersbourg»…
Поэт Яков Полонский, служащий в канцелярии наместника Кавказа, пишет очерк «Саят-Нова», и газета становится первооткрывательницей поэзии великого тбилисского поэта XVIII века для Российской империи. Востоковед Адольф Берже публикует в «Письмах из Персии» впечатления от двух командировок в Иран, да еще со знанием дела   рецензирует и комментирует работы об этой стране, появляющиеся в «Кавказе». Уже знакомый нам археограф Марий Броссе печатает в переводе выдержки из своего трехтомного труда на французском языке «об археологическом путешествии в Грузию и Армению, предпринятом в 1847-1848 годах».
Грузинский историк и археолог Дмитрий Бакрадзе, ставший впоследствии членом-корреспондентом Санкт-Петербургской Академии наук, делится в «Кавказе» наблюдениями историко-этнографического характера. В частности, об экспедиции в Сванети в 1850-х годах. И впервые опубликованные им в этой газете материалы о церковной архитектуре XI-XVIII веков, о социальной организации, быте населения региона не потеряли значения и сегодня. Интереснейшие очерки, связанные с их научными изысканиями, печатают поэт, переводчик, этнограф, собиратель фольклора Рафаэл Эристави, а также Платон Иоселиани. И, как говорится, и прочая, прочая, прочая.
Как видите, разнообразию тематики материалов, уровню компетентности их авторов можно позавидовать. И еще не надо забывать, что именно в «Кавказе» под рассказом «Макар Чудра» впервые появилось имя «Максим Горький». Конечно, далеко не все в газете было идеально. Заявленная вначале как частная, она вскоре стала издаваться при канцелярии наместника. С 1864 по 1899 годы сдавалась в аренду частным лицам, получавшим субсидии, но потом перешла в полное ведение канцелярии главноначальствующего на Кавказе. Происходит это после того, как в 1896-1899 годах ее редактирует такое частное лицо, как откровенный черносотенец Василий Величко.
«Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» пишет, что газету он «сразу повел в духе боевого национализма и ожесточенного армянофобства». В Тифлисе такое не проходит, тем более в газете, выходящей и на армянском. Черносотенец вынужден был ретироваться в Петербург, а консервативная пресса причитала, что «он слишком близко принял к сердцу кавказские злобы дня, пылко ринулся на их обличения и проиграл в этой борьбе».
Это – единственный случай проявления откровенной реакционности в «Кавказе», хотя, как в официозе, в нем бывало всякое. Но его редакторы старались делать газету, интересную всем. И мы знаем про интересные материалы по истории, культуре, археологии и экономике края, про библиографические обзоры и заметки о соседних пограничных странах. Даже телеграммы и политические новости подавались так, чтобы не выглядеть скучно.
В первый год после Февральской революции «Кавказ» становится официальным органом правительственной власти в регионе – выходит при Особом Закавказском комитете. Когда этот комитет в 1918-м сменяется Закавказским комиссариатом и организуется Закавказский сейм, газета прекращает существование. Пришли иные времена, а она была порождением и лицом совсем другой эпохи. Ну, а сейчас «Кавказ» тоже имеет немалое значение – уже как литературный и исторический памятник.


Владимир ГОЛОВИН

 
Ароматы памяти

https://i.imgur.com/Au13hRY.jpg

О обоняние! Ты сильнейшее из всех чувств! И поистине нет для тебя ни времени, ни пространства. Ты можешь захватить, овладеть и перенести  в давно забытые дни, позволив прочувствовать все так остро близко.
Сажая цветы в своем палисаднике, волей-неволей получаю информацию из окружающего мира: справа соседи жарят шашлыки, слева только что скосили траву, а вдалеке кто-то выгуливает лошадей. И вот оно открытие: грузинское лето пахнет так же, как и российское. Особенно ярко это ощущается, когда мзе (солнце  по-грузински) – раскаленный огненный шар закатывается за горизонт.
И все вокруг начинает дышать, глубоко, жадно, с наслаждением. Ожившая трава пахнет влагой и свежестью, цветущие кустарники – парфюмерией. А шутник-ветер, играя с ароматами окраины Тбилиси, приносит издалека знакомый пахучий букет и забытые воспоминания…
Мне десять лет. Я грустная, недовольная и вырванная, как засидевшаяся репа, из своей привычной среды – городской квартиры. Папа забрал меня на неделю в деревню к бабушке. Мы с ней очень похожи, но мало знакомы, так как приезжаю сюда крайне редко. От этого я чувствую себя неуютно и потерянно. Отец на рыбалке с братом. А я с бабушкой. Она невысокая, но полная, сильная и какая-то неутомимая. Она всегда в движении, а я вынуждена помогать. И мне это не нравится.
Раз уж я здесь, то непременно хочу  валяться на  воздушной сказочной  перине. Хочу сорвать кисейную накидку, разломать конструкцию из взбитых и уложенных друг на друга огромных перьевых подушек, последняя из которых стоит треугольником… И нырнуть лицом в эти самые подушки! Вообще кровать здесь какая-то чудная: голубые железные прутья с облупившейся краской на выступах, кое-где просвечивает ржавчина, а нижняя часть, прямо от матраса прикрыта подзором – такой белой кружевной оборкой. Она свисает почти до пола и стыдливо скрывает все, что припрятала под кроватью хозяйственная бабушка. Скрипящие пружины позволяют и попрыгать, и исчезнуть в перине. Как приятно нежиться на этой невероятной кровати, разглядывая вечных оленей на коврике! На улице жарко, а дома царит прохлада и дышится легко. И как здесь сладко спится! На удивление бабушка за все эти годы так и не поменяла кровать. И она также манит меня.
Когда спадает жара, мы идем с бабушкой на огород, к реке. На душе немного тоскливо от того, что все здесь для меня чужое. Вечерний ветер поднимает сельскую пыль, и она вместе с песком попадает мне в открытые сандалии. Неприятно. Но бабушка быстро идет вперед, а я боюсь отстать и потеряться. Так и иду.
Это большое село называется коротко и емко – Вад. По этому поводу у нас есть семейная история. Моя мама, красавица-студентка, сообщает своим родителям новость, что выходит замуж за сельского парня.
– Так откуда он? Как его село называется? – спрашивает мой дедушка.
– Вад, – смущенно отвечает новоявленная невеста.
И в этот момент ее мама, всепоглощающе добрая, мягкая и веселая, всплескивает руками и удрученно восклицает:
– Тань, да что ж это такое? Все в рай, а мы в ад!?
Оказалось, свое название село получило от речки Вадок. Все просто. Без мистики.
А мы продолжаем идти. Нам встречается стадо коров, бредущих домой с пастбища. От них пахнет невероятно резко, жарко и душно. Это и запах навоза, и парного молока. Необычно, но притягательно, и я не зажимаю своего презрительного носика.  Худой, какой-то скрюченный и черный от солнца пастух лениво и устало плетется сзади. Он не принимает никакого участия в судьбе этих коров. А они с тяжелым мычанием сами расходятся по своим дворам. Удивительно, как это коровы сами знают, куда идти. Эта мысль полностью поглощает меня. И я постоянно оглядываюсь на стадо, и больше ни о чем не могу думать.  
Пробираясь  вдоль узких сельских улочек, окруженных высокой травой с репейником,  мы спускаемся к огородам. Вот он этот запах, что вернул меня сюда! Скошенная трава дурманит голову, а упавшая роса заставляет очнуться от парализующей жары все живое. Я не знаю эти запахи, они новы и в то же время близки мне. Около реки свежо. Мне кажется, что  пахнет тиной. Или водорослями. Бабушка проходит по подмосткам, нагибается, зачерпывает воду большим ведром и, сгибаясь под его тяжестью, медленно идет поливать грядки. Мне становится ее жалко. Начинаю неохотно помогать и неожиданно с головой ухожу в работу. Мы болтаем обо всем. Я узнаю, что изначально эти подмостки у реки сделаны для женщин, полощущих белье в реке.  Всматриваюсь в темную, чуть потревоженную течением гладь реки. Хаотичное и резкое мелькание стрекоз над кувшинками завораживает: я пытаюсь угадать, куда они полетят дальше. Яростно хлопаю комаров на руках, бью так, словно это не мои руки. А все потому, что комариные киллеры кусаются невероятно больно. Управившись с работой, мы – уже почти подружки  – направляемся в обратный путь.
Вдруг совершенно неожиданно меняем маршрут и заходим в гости к родственникам. Там уже вернувшиеся с рыбалки мужчины сидят на кривой лавочке около деревянного дома, облокотившись о круглые, почерневшие от времени бревна. Меня заводят в сени и прямо там дают парного молока в железной кружке, наливая из эмалированного ведра.  Белое, теплое молоко пенится. Я пью с опаской, запах молока чужой и какой-то уж очень… живой. Но вкусно! Особенно с горячим черным хлебом, отломленным специально для меня.
Мужчины на улице курят и смеются: оказывается, мой дядя, тот еще озорник, учит курить козу, тыча ей в удивленную морду «Беломор». А у этой козы какие-то инопланетные глаза: я бы так и не поняла, почему, если бы отец не обратил на это внимание. Зрачки у нее горизонтальные! Почему-то я помню об этом всю жизнь.
И вот мы уже вместе с бабушкой и папой идем домой. Тихо и не спеша. И снова запахи накрывают нас: где-то сжигают траву, откуда-то ветер несет неприятный запах курятника, а рядом с палисадниками – какая-то родная аура от пряной травы и цветов. У порога нас встречает толстая полосатая кошка Манька. После нее все кошки у бабушки были такие же камышовые и с такой же кличкой.
Поздно вечером, сполоснув пыльные ноги в тазике с нагретой в чайнике водой, мы смотрим черно-белый телевизор – одну единственную работающую программу. В кромешной темноте, не включая свет, чтобы не налетели комары, мы смеемся, глядя моноспектакль Аркадия Райкина.  И мне уютно.
Много позже эта самая бабушка Таня, когда-то в детстве казавшаяся мне немного чужой, невероятно помогла мне. Она взяла мою полуторагодовалую дочку Танюшку к себе в Вад и два года воспитывала ее.  Ради меня и моей учебы в институте. Помимо этого она ухаживала за своей 90-летней матерью Марией. А мой дядя, приходя в гости к ним, восклицал с сильным нижегородским говором, налегая на «о»:
– Да у вас тут настоящий женский монастырь! Две Таньки да две Маньки! (Вторая Манька – это кошка).
Сейчас бабушке уже 85, она такая же неутомимая и уравновешенная. Все так же застилает кровать с подзорами, ходит на огород и ведет неторопливую, размеренную жизнь. Только сильно сдала за последние годы. И я тоскую, что далеко от нее…
Запахи, ароматы, всплески сознания…  Грустно ли мне? Немного. Но в то же время рада, что все это было и есть в моей жизни. Как же сладостны порой бывают воспоминания! Они размытыми импрессионистскими картинами вспыхивают все чаще. И только сейчас понимаешь, что тогда, в детстве, ты был свободен по-настоящему и как-то искренне и без оглядки счастлив.  


Юлия ТУЖИЛКИНА

 
<< Первая < Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 Следующая > Последняя >>

Страница 1 из 7
Четверг, 10. Октября 2024