|
О, Грузия, лишь по твоей вине,
когда зима грязна и белоснежна
печаль моя печальна не вполне,
не до конца надежда безнадежна.
Белла Ахмадулина
Бывают такие моменты в жизни, такие встречи и совпадения, о которых говорят с удивлением и трепетом: «Бог ведет!» И запоминают люди надолго эти встречи, и чтут такие совпадения наравне с чудом. А разве объяснишь чудо? Можно лишь склонить голову при соприкосновении с ним, делающим нашу печаль неполной и надежду – небезнадежной…
И вот, всего-то несколько дат – уход, рождение, дни памяти…
Январь 1837 года. Как будто вся Россия пришла в Санкт-Петербург и встала вдоль набережной Мойки, провожая своего любимого Поэта. Но поэты не умирают, великий Пушкин остался с нами навсегда и парит его душа над бескрайними просторами родной земли, осеняя ее своей любовью.
Сикварули – так звучит слово «любовь» по-грузински…
Октябрь 1837 года. Далеко-далеко от Санкт-Петербурга, в Грузии родился мальчик Илья. Илья Чавчавадзе. И было суждено ему приехать в юности в Санкт-Петербург и прочесть стихи Пушкина и Лермонтова, и перевести их на родной язык… И стать великим грузинским писателем, борцом за свободу своей родины, выдающимся человеком, названным соотечественниками Отцом своего народа и причисленным церковью к лику Святых… И было суждено ему заслужить вечную народную любовь. Сикварули…
Так органично это слово вплетается в строчки стихов великого русского поэта Беллы Ахмадулиной:
О, Боже, - я прошу – о, Гмерто!
Оборони и сохрани,
Не дай, чтоб небо помертвело
Свирельное сикварули –
вот связь меж мной и Сакартвело.
Белла Ахмадулина родилась весной 1937 года – через столетие после…
И вот еще даты, еще совпадение – в 2012 – 175 лет со дня рождения Ильи Чавчавадзе и 75- летие Беллы Ахмадулиной …
Бесконечна ее нежность к городу на Неве: Опять дана глазам награда Ленинграда…или Все б глаз не отрывать от города Петрова…
И город отвечает поэту восхищением. Весной в Санкт-Петербурге отметили юбилей Беллы Ахмадулиной как настоящий праздник – в Фонтанном доме звучали ее стихи, прекрасно прочитанные актерами петербургских театров, длились воспоминания близких друзей, и, конечно, было много музыки, как и подобает на празднике.
И вот осень. И день памяти – 29 ноября. День ее ухода. Два года нет с нами Беллы Ахмадулиной. Но поэты никогда не умирают насовсем – такая у них привилегия – оставаться в своих стихах... Поэтому скорбь, как бы она ни была велика, никогда не может победить людей, отмечающих дату ухода поэта. Так бывает всегда, так было в тот день – вот слезы, они горьки… А вот стихи – они же есть, они будут всегда, они бессмертны.
«А помните, как она тогда сказала?..» «А в тот день, на берегу, помните, как она смеялась…» И опять звучат стихи. И музыка, конечно. И кто-то улыбается, и слезы прячутся глубоко-глубоко.
Так и произошло в мраморном зале Мраморного дворца на вечере, названном «Промельк Беллы». Звучала чудесная музыка, молодой актер читал страницы из воспоминания Беллы Ахмадулиной, Борис Мессерер рассказывал о счастливых мгновениях их долгой совместной жизни, а в завершении мы услышали живой голос Поэта – Белла Ахмадулина в предзимний холодный вечер читала стихи про черемуху... И холод отступал за кромку свершавшегося чуда, и Белла как будто стояла у микрофона совсем рядом с нами...
И еще по одной причине печаль наша была печальна не вполне – День памяти Беллы Ахмадулиной совпал с «Днями Ильи Чавчавадзе в Санкт-Петербурге». И это стало свершившимся на наших глазах чудом. Дни великого классика грузинской литературы – в Санкт-Петербурге совпали с Днем памяти великого русского поэта Беллы Ахмадулиной, любившей Грузию всем сердцем.
Она бесконечно любила Грузию, ее народ, природу и поэзию. Скольких прекрасных грузинских поэтов она открыла русским читателям, в своем подвижническом труде переводчика.
Белла Ахмадулина щедро делилась своим поэтическим даром с переводимыми ею авторами, она восхищалась звучанием грузинской речи, нежно и бережно прикасалась к грузинскому поэтическому слову. Она писала о работе над переводами с грузинского:
Я старалась служить переводу, я упивалась переводом. Мне хотелось, чтобы дивная речь другого народа звучала на моем языке, чтобы она была удивительной.
А вот слова-открытие, слова-прозрение Андрея Битова:
Она переводила с любви, а не с подстрочника.
Повторяю вслед за ним, смешивая русские и грузинские слова: она переводила с сикварули.
Любовь Беллы Ахмадулиной к Грузии и огромное ответное чувство грузинского народа, которое ей довелось ощутить и которое согревало ее всю жизнь и даже дольше земной жизни – это было, это есть на свете и никуда не денется, и растопит любые глыбы льда и разрушит любые стены…
Потому и возникают такие совпадения – по законам любви, рождающей поэзию.
Ирина АЛЕКСЕЕВА
ИРИНА АЛЕКСЕЕВА
К «Снам о Грузии» Беллы Ахмадулиной
Мерани, в твоих крыльях скрыты сны
о Грузии любимой виноградной,
где виночерпий под лозой отрадной
со щедростью тифлисской безоглядной
наполнил кубки…
Где теперь они –
друзья по праведному трепетному слову –
Отар, и Гия, и Галактион…
Тот несказанный, тот легчайший сон…
Мерани, о, домчи же его снова!
Найди ту женщину, окутай, обнадежь
ее мечтой о Грузии далекой!
Там рядом с древней Мцхетой светлооко
цветут деревья… Им не одиноко
их ровно девять… Просто их найдешь…
Мерани, мчись! Там отдых долгожданный
и тень ветвей, ручей, прохлада, тишь…
И женщина… не к ней ли ты летишь?
Неси же к ней свой дар небесно странный…
Ты снишься ей?.. Но где она сейчас?
В каком саду, среди каких долин
дорога ей к белейшей из вершин,
быть может, знаешь только ты один…
Но ты – безмолвен – покидаешь нас,
и только оклик за тобой вослед,
и только слышен шорох темных крыл…
И только память как ее любил
Светицховели животворный свет…
Но девять дэвов вслед за ней идут
и девять рощ зовут в свою прохладу
и девять солнц уже доступны взгляду
и, подчинясь таинственному ладу,
о ней – о Белле в Грузии поют
ветра, деревья, травы и ручьи,
Тифлис и Мцхета, и вода в Риони…
Мерани, что ж, кто твои крылья тронет,
наверно, руки обожжет свои…
Будь с нею тих – не обжигай – ни взглядом,
ни крыльями – она ко всем добра,
лишь доброта из-под ее пера
с утра до ночи, с ночи до утра
лилась и становилась домом, небом, садом,
тобой, прохожим, улицей, цветком,
гепардом, облаком, собакой,
развеянным, совсем нестрашным мраком
и бабочкой под белым потолком.
Добрее слова Беллы только слово
– ее – другое, вставшее за тем,
за первым, что уже известно всем,
и всем родня среди любимых тем
и Грузию обнять оно готово,
и «Сакартвело» тихо прошептать,
пространство, подчиненное любви:
«сикварули» - просвищут соловьи,
и все, что было, будет здесь опять…
Здесь так заведено, чтоб сны сбылись,
по замыслу, звенящему упруго
одной любовью сомкнутого круга
здесь в ночь идут, чтобы увидеть друга,
и друга посылает ночь-Тифлис,
и день-Тифлис сомнения стирает,
и нежит Беллу за отсутствие их,
она здесь пребывает в снах своих
и поводы для яви выбирает…
Она приемлет сны как волшебство,
как утешенье посреди ненастья,
как в празднике тифлисском соучастье,
и промельк ускользающего счастья
и влаги виноградной торжество…
Мерани, да, ты ведом ей, ты друг,
и долгожданный гость, и царь суровый,
так приоткрой над таинством покровы
коснись крылом ее нежнейших рук…
Пусть будет ей светло в Светицховели,
крещенья ангел охранит в пути –
чтобы смогла преодолеть, дойти,
и по дороге хрупкий слог спасти
и вырастить до слова, как до цели…
Слова растут, смыкаются в строку,
они сильны, они уже бессмертны,
и шепчет небу женщина: «О, Гмерто!»
на Мтквари вечно юном берегу…
15 мая – 23 июня 2012
(Запрудня – Париж – Женева – Лозанна) |
|
НАШЕСТВИЕ ИНОПЛАНЕТЯН С ТАГАНКИ |
|
Перед вами, дорогие читатели «Русского клуба», фотография почти полувековой давности, ранее нигде не опубликованная. Ее автор – известный фотомастер, ветеран грузинской репортажной съемки, фотокорреспондент газеты «Заря Востока», добрый и скромный человек Михаил Квирикашвили. Он сделал этот снимок в кабинете редактора газеты в июле 1966 года, когда в гости к «заринцам» пришли все главные персоны уже тогда знаменитого московского Театра на Таганке, прибывшего в Тбилиси на свои первые крупные гастроли. Отпечаток снимка Миша подарил мне. С тех пор я бережно храню дорогую для меня фотографию в своем архиве. Не отдавал никому за все это время даже ее копии. Недавно Валерий Золотухин просил, до него – музей, петербургский фан-клуб, но я почему-то упрямился и всем отказывал. Мало кто и видел эту фотографию, не в моих привычках показывать гостям свои альбомы с напечатанными свидетельствами быстротечности жизни. Но вот пришло время, и отказать друзьям и коллегам из «Русского клуба» не смог – здесь, на умных и красивых страницах журнала памятному снимку самое место. Мне, что и говорить, приятней всего было бы подарить эту фотографию Владимиру Семеновичу к его 75-летию, которое отметили в прошлом месяце, увы, отдав дань лишь его памяти. Однако там, «где голос вещий сердцу говорит», нам отзовутся прозорливые слова Дмитрия Пригова: «Граждане, я лелею мечту о скором возвращении всех ушедших». Ведь вы верите, что они вернутся?
…Тот летний день, политый палящим зноем, запомнился внезапностью появления в коридоре редакции в одном лице печальной доброй Шен Те и ею придуманного двойника в черных очках и котелке – бессердечного Шуи Та. Ведь только вчера вечером в Тбилисском театре музкомедии на спектакле «Добрый человек из Сезуана» я рвал кисти рук в аплодисментах благодарности блестящей актрисе Зинаиде Славиной за ее выплеснутую на сцену, измученную любовью нежную душу. И вот она здесь, идет мне навстречу, словно на свидание. Тогда я так размечтался об этом, что едва не столкнулся со свалившимся, как показалось, с небес безработным летчиком Янг Суном, вчера развалившим свою свадьбу и мечущимся по сцене прямыми углами, а сегодня представшим предо мной сдержанно улыбающимся Владимиром Высоцким. За ними появился в белой рубашке подтянутый джентльмен, отец Театра на Таганке Юрий Петрович Любимов, с пока еще спрятанной в кармане брюк легендарной судьбой, вслед ему – Вениамин Смехов, Валерий Золотухин… Я один в коридоре изображал собой групповую, так называемую «немую сцену» финала «Ревизора». Вряд ли я стоял с раскрытым ртом в позе окаменевшего от страха чиновника, но, как помнится, шок от неожиданного нашествия инопланетян с Таганки я испытал. Однако шок был прекрасной закуской к ледяному шампанскому, которое уже пенилось в бокалах на длинном овальном редакторском столе.
Одно чудо, нанизанное на другое, создает иллюзию новой реальности, и вот уже отодвинуты прочь кислые редакционные будни, мы погружены в светлую, праздничную и, как подушка - пухом, наполненную смехом атмосферу схождения с небес богов в обличье простых людей, что один к одному повторяло потешную картинку из вчерашнего спектакля «Добрый человек…» Кабинет редактора, в иные дни представлявшийся нам парижской Гревской площадью, где впервые, а потом и ежедневно казнили провинившихся гильотиной, в несколько минут был солнечно озарен присутствием вольных духом, веселых и, как тогда казалось, беззаботных актеров Таганки. Эхо иной, свободной и независимой человеческой жизни ворвалось в закулисье главной партийной газеты. В большой мрачной комнате, где каждый день, как заклинание, звучали цитаты из безумных по сути речей Брежнева и ему подобных, зазвенела, зашаманила гитара и прохрипел, продрался к нашим сердцам незалуженный припоем голос Володи Высоцкого: «А на нейтрРРРальной полосе цветыЫЫЫ – необычайной крРРРасотыЫЫЫ!!!» Мы слушали, как завороженные, не скрывая своего восторга, а он пел «стоя на краю», исступленно, его лицо неслось навстречу нам и проносилось мимо, спеша на те недосягаемые для нас высоты, где он располагался как дома, где нет ничего, кроме жертв и вечной готовности к ним. Заметил я тогда, что остальные актеры не сидели просто так, расслабившись, а подтянулись к поющему Володе Высоцкому, пересаживаясь с одного стула на другой, словно выстраивая им одним понятную мизансцену. Кто-то стал едва слышно постукивать по столу, и мне вспомнилась сцена из «Доброго человека…», когда одним только сидением на стульях в ряд и мерным похлопыванием ладоней была создана абсолютно достоверная, хотя и иллюзорная картина работающей фабрики. Эти вахтанговские волшебства будут подхвачены и развиты Юрием Любимовым в дальнейшие годы расцвета Таганки, но в тот день мы, журналисты, не искушенные в театральных условностях, воспринимали незаметные передвижения актеров в комнате и плотное обрамление их силуэтами изломанной фигуры дерзкого волчонка-одиночки с печатью гения, как шквалистый ветер, ворвавшийся в нас, как вихрь преображения разума и души. Не могу вам сказать, как долго после этой встречи каждый из нас сохранял в себе эти ощущения, но знаю точно, что во мне тогда зазвенел звоночек будущих жизненных перемен.
Всему есть начало и конец. Начало встречи вполне отвечало затейливым законам лицедейства: гости с Таганки немного играли в скоморохов, шутили и чуток дурачились, при этом очевидно сохраняя официозную напряженность и дистанцию отчужденности. На расстоянии прошедших лет мне лучше видится, какими тогда были мы и какими другими были они. Тут ничего не изменишь, они лучше нас чувствовали атмосферу застоя в отдельно взятом маленьком уголке большой страны, в этом же застое увядающей, как брошенные на могилу розы. Наверно, мы не были столь наивными, чтобы не понимать сути происходившего, но искали и находили для себя компромиссы и оправдания, тогда как они напрочь отвергали и то, и другое. Однако и мы, и они были молоды и незлобивы, потому, возможно, эта короткая встреча странным образом сблизила нас на час-другой, позволила обаянию молодости и проявленной душевной открытости одержать верх над скованностью и обоюдной настороженностью. Конец встречи оказался совершенно иным: наши волнение и благодарность были столь обнаженными, что не могли не вызвать ответного чувства этих молодых талантливых кудесников сцены, и они подошли к нам ближе, заулыбались, как давние друзья, охотно ответили на все наши любопытствующие вопросы, сами о чем-то поспрашивали. Как-то само собой получилось, что появился, вернувшись с очередной съемки, Миша Квирикашвили со своей камерой и почти все, кто были в тот момент в комнате, заверещали, как дети, настаивая на групповом портрете. Так родился на свет этот снимок, который запечатлел не только звезд Театра на Таганке вместе с журналистами газеты «Заря Востока», но и нашу общую молодость, которая ясно проглядывает в открытых лицах, в задорности и беспечной улыбчивости персонажей съемки. Некоторых из них сегодня уже нет с нами, с печалью подтверждаем их уход в иной, лучший мир, но грусть никогда не побьет камнями забвения память о радости и воодушевленности того дня.
Валерий ПАРТУГИМОВ
г. Москва |
|
|
ПО СЛЕДАМ УТРАЧЕННОЙ КРАСОТЫ |
|
В 12-м номере журнала «Русский клуб» за 2009 год была напечатана статья Марины Медзмариашвили «Очарование старого Тифлиса». Она посвящена художественному убранству подъездов старого Тбилиси, приведены фамилии некоторых приезжих и местных мастеров, создавших эту красоту.
В статье также говорится, что с приходом в 1921 году большевиков к власти, художественно-отделочные работы как «буржуазные», чуждые коммунистической идеологии, были прекращены. Но это далеко не так. В советское время эти виды работ перешли на оформление общественных помещений – театров, магазинов, ресторанов, кабинетов и даже частных квартир. Автором статьи не упомянуты такие мастера прикладного искусства, прибывшие в Грузию в конце XIX века из Австро-Венгрии, как Новак, Бровчек, Скрыжный, Рейш, которые внесли немалую лепту в оформление не только подъездов, но также кинотеатров и банков.
С некоторыми из этих мастеров мне, заслуженному строителю Грузии, посчастливилось общаться и работать.
Не только все фасады и подъезды отделывались лепными украшениями, но и внутреннее убранство залов, вестибюлей и ряда других помещений требовали соответствующей отделки. В основном всем этим занималась фирма Антона Новака. Его завод лепных изделий находился на левом берегу Куры, где сейчас расположен пивной завод, а ранее в этом месте через реку ходил паром. Эти помещения были переданы Худфонду. В мастерских Новака отливались картуши, маски, фризы, капители, целый ряд других лепных декоративных деталей. Кроме того, отливались памятники и надгробия. Совсем недавно на Кукийском кладбище я видел надгробие «Скорбящий ангел» с опущенными крыльями, где сбоку была выгравирована надпись «Новак – 1906 г.».
Сын Антона Новака, Франц Новак, работал художником-декоратором на тбилисской киностудии и в Союзторгрекламе. Им в 1950 году был расписан морвокзал в г.Поти на темы « Витязя в тигровой шкуре».
Мастера прикладного искусства Скрыжный, Бровчек и Рейш работали в стиле модерн, в частности, кинотеатр «Ударник» на Плехановском проспекте, а также целый ряд банков были расписаны Скрыжным. В 1942-м в кинотеатре случился пожар, уничтоживший росписи в зале и попортивший вестибюль. В начале пятидесятых вестибюль был восстановлен. Реставрацию стен выполнил талантливый самоучка Г.Осипов, а потолочные плафоны – студенты Академии художеств, довольно-таки непрофессионально (вместо темперы применили масляные краски, мазки которых стали отражать блеск).
Бровчек был главным конкурентом Б.Теленгатора. Он обслуживал в основном правительственные объекты, считался лучшим колеровиком. Помещения, отделанные бригадой альфрейщиков под его руководством, всегда отличались мягкостью расколеровки, создавались уют и спокойствие. Из мастеров его бригады лучшим был В.Лаптев. Скончался Бровчек в 1951 году.
Рейш на старости лет стал изготовлять и продавать тбилисским малярам-альфрейщикам припорохи для росписи потолков и трафареты для отделки стен. В городе стало модно расписывать потолки, а стены отделывать под обои.
Из многих художников-декораторов особо следует отметить работы Бенедикта Рафаэловича Теленгатора. Он не только расписывал подъезды старинных зданий Тифлиса, но и в советское время совместно с архитектором Кравченко создал школу альфрейных работ при художественном училище им. М.Тоидзе. Была подготовлена целая плеяда талантливых художников-альфрейщиков – Б.Майсурадзе, В.Долгий, Н.Писемский, В.Бит-Каш и другие.
При непосредственном участии Теленгатора и под его руководством выполнялись росписи плафонов на заданную тему под тонированную лепку, цветной буит, позолоты лепных декоров, мозаичные панно, разделки под ценные породы дерева и мрамор, а также целый ряд других работ прикладного искусства. Любимым его стилем были ампир и ренессанс. В Тбилиси им были проведены декоративно-отделочные работы оперного театра (в мавританском стиле), театра им. Руставели (рококо), Дома офицеров, потолочных плафонов в ресторане гостиницы «Тбилиси» в стиле гризайль, а в магазине чая – панно на тему «Сбор чайного листа»; в ресторане гостиницы «Интурист» - потолочных плафонов в виде натюрмортов, выполненных под «гобелен», с арочной стеной, расписанной под цветной буит с золочеными шишками, и целый ряд других объектов. А в Батуми – это летний театр, поражавший зрителей богатством отделки, красотой витражей и плафонов, выполненных в грузинском стиле, (к сожалению, этот театр полностью сгорел во время пожара) вестибюля помещения морских ванн и кафе на центральной улице города.
Победа советского народа в Великой Отечественной войне дала новый импульс для развития монументально-декоративной живописи и художественно-декоративной отделки помещений. Так, роспись плафона на тему «Праздник Победы» была выполнена молодым талантливым художником-монументалистом Робертом Стуруа в зрительном зале Театра им. Церетели в г. Ткварчели (1945-1950 гг.). За весь комплекс работ Р.Стуруа вместе с архитектором К.Чхеидзе и скульптором В.Топуридзе были удостоены Государственной премии СССР. Им также в Доме культуры села Шрома выполнена роспись плафона зрительного зала на тему «Дружба народов» (1953), а в Доме культуры г. Ткибули – «Добро побеждает зло» (1960).
Заниматься декоративно-отделочными работами стало модно. Роспись потолков и стен, применение лепнины, поталировка и позолота, цветные витражи, резьба по камню и дереву, кованые решетки и литье из бронзы и других металлов широко стали использоваться при отделке помещений.
Некоторые художники бросили заниматься созданием бюстов и портретов вождей, перешли на лепку декоров и альфрейную роспись. Так, Ж.Халатов создал большую бригаду и занялся отделкой ресторанов и вокзалов, а в восьмидесятых годах преподавал декоративно-прикладное искусство в Тбилисской Академии художеств.
Талантливым учеником Б.Теленгатора С.Мизрахи и его бригадой были восстановлены после пожара росписи и все виды декоративной отделки Тбилисского оперного театра. Один из его сыновей окончил Московский архитектурный институт и работал в бригаде вместе с Н.Колобанцевым.
В Тбилиси также славились братья Чалабовы. Исаак Чалабов был студентом Тбилисской академии художеств, но из-за войны не смог ее закончить. Демобилизовавшись из армии, создал бригаду альфрейщиков. Им расписаны многие торговые помещения (в Тбилиси – «Кафетерий», закусочная на проспекте Руставели с фазанами, павлинами и букетами роз).
Стоит также отметить молодую послевоенную плеяду художников-альфрейщиков – Ж.Иванова, П.Карташова, П.Кротова, М.Алавердова. Они внесли немалую лепту в убранство не только гособъектов, но и многих частных квартир.
Художником H.Игнатовым были расписаны стены в здании нижней станции фуникулера на тему «Старый Тбилиси», и в ресторане при Доме кино – народное гулянье «берикаоба» (1973).
В 1977 году в здании Верховного суда Грузии под моим руководством были проведены декоративно-отделочные работы. Выполнена роспись потолочных плафонов и падуг в двух залах заседаний и вестибюлях на этажах, поталировка и золочение сусальным золотом некоторых лепных декоров, разделка декоративной лепнины под слоновую кость и старую бронзу, колонн и пилястр – под мрамор и гранит. На первом этаже работы выполняли А.Мясников, Б.Майсурадзе, В.Долгий, на втором и третьем – М.Мушилов, М.Алавердов, В.Угланов.
Через два года мною были проведены работы по реставрации, восстановлению и капитальному ремонту дома Союза писателей Грузии. Была воссоздана и отреставрирована многоцветная роспись стен, потолочных плафонов и сводчатых потолков (росписи выполняли М.Мушилов и Г.Осипов). Заменена обветшалая обивка стен шелком. По старому образцу тбилисской фабрикой был выполнен заказ (по цвету и рисунку), но вместо натурального шелка использовался искусственный. Восстановлены утраченные лепные декоры, а также детали облицовки фасада экларским камнем. Отреставрированы декоративные детали из твердых пород дерева.
Для спасения уникального здания (архитектор К.Татищев) от разрушения были проведены усилительные работы.
Сегодня подобные работы не проводятся. Старое поколение талантливых мастеров ушло, а более молодые покинули Грузию. Новая архитектура из стекла и бетона не прибегает к художественно-декоративным работам. Для внутреннего убранства помещений сейчас в моде геометрические фигуры из гипсокартона.
Старинную красоту мы бесповоротно теряем. Жаль, но это факт.
Глеб ОСТРОЖНЫЙ |
|
Как же давно я начал жить на этом белом свете! День открытия Тбилисского метро помню яснее ясного. День гагаринского космического полета – с неменьшей отчетливостью. И как свидетельство моего почти ветхозаветного возраста помню наверняка другими редко виденное – настоящий цыганский табор: кибитки, лошади, двухметровый медведь с кольцом в ноздре.
Табор цыгане разбивали вблизи моего руставского дома, на пологом берегу Куры, где сегодня ресторан для преуспевающих горожан бывшего центра грузинской химической и металлургической промышленности.
Тяжелую индустрию бывшего центра, как и легкую, в те годы поднимали посланцы разных народов действительно необъятной страны. И лишь цыгане, налегке кочевавшие по городом и весям, предпочитали успешно двигать вперед свою эксклюзивную индустрию развлечений. Топтыгин всегда занимал в ней главенствующее положение. Он плясал вприсядку, пьяным барином покидал кабак, бравым солдатом вскидывал на плечо палку-ружье. Правда, на велосипеде, как у Корнея Чуковского, не ездил. И на мотоцикле, как в медвежьем цирке Валентина Филатова, тоже не катался. Видно, не научили его равнодушные к мототранспорту цыгане, да и крупный приречный галечник был не лучшим ристалищем для подобных цирковых экзерсисов.
На мотоциклах гоняли лихие ребята из цирковой бригады Вадима. И не по земной тверди, а по вертикальной стене, удерживаемые центробежной силой сумасшедшего мужества и отваги. Вадим появлялся всегда внезапно, за день устанавливал «бочку» – высокое цилиндрическое сооружение со зрительской трибуной по верхнему десятиметровому периметру, выстланное внутри твердым покрытием, – и к вечеру старая базарная площадь оглашалась ревом мотоциклетных моторов.
Народ валом валил на щекочущее нервы представление «Круг смерти», в котором Вадим и его команда отгораживались от старухи с косой узкой страховочной сеткой, однажды-таки спасшей жизнь главному аттракционисту, рухнувшему с гибельной вертикали. После падения у Вадима стала сохнуть рука, он отошел от дела, и поговаривали, что погиб в какой-то кабацкой заварушке, впечатав в память руставских пацанов образ красивого и смелого супермена.
На смену Вадиму-мотоциклисту пришли длинные очереди за хлебом на закате хрущевской эпохи и – в древнеримском соответствии – желанные походы в Тбилисский цирк. В те годы площадь Героев славилась не обочинными девицами. Славилась она самой высокой столичной многоэтажкой и ввиду интенсивности движения самым труднопреодолимым наземным переходом к самой лучшей в городе лестнице, взбегавшей к самому лучшему его колоннадно-круглому зданию. Вот уж где можно было насладиться зрелищами!
Тбилисский цирк, построенный в 1939 году на роскошной, как говорят архитекторы, доминантной высоте, перевидал многих выдающихся мастеров арены. Что бы ни говорили, а по части балета и циркового трюкачества, наряду с политическим, Советский Союз был впереди планеты всей. Ну, а наша, грузинская труппа, хоть и созданная в 1958 году, мало в чем уступала московскому авангарду. «Союзгосцирк», главная тогдашняя организационно-бухгалтерская контора, охотно отправляла грузинских циркачей в контрактные зарубежные вояжи, ничего уж не говоря о гастрольных турне по матушке России, неньке- Украине и прочим кровнородственным братским республикам.
Тбилисское эстрадно-цирковое училище на проспекте Церетели близ «Дезертирского» рынка исправно ковало советскому цирку кадры до тех пор, пока не пришла в негодность общесоюзная наковальня и не закрылась на амбарный замок госцирковская кузница. Недолго благоденствовал и ушедший в свободное плавание грузинский цирк. Одно время он подпитывался инвестициями Бадри Патаркацишвили, но с уходом последнего из жизни, увы, тоже приказал долго жить. Колоннадное здание на площади Героев сегодня открывает свои двери для редких, в основном, новогодних антреприз. Декада циркового искусства заканчивается очень быстро, не поспевая за желанием тысяч детишек в первый, самый впечатляющий раз воочию увидеть незабываемую манежную феерию.
Спрос есть – нет предложения! И есть очень неловкое родительское предчувствие: в стране может вырасти целое поколение детей, имеющих, к примеру, полное представление о системе залпового огня «Град», а вот цирк знающих только понаслышке. И чтобы этого не произошло, грузинский цирк решил сам пойти в народ. Как сотни лет назад скоморошествовали на площадях знаменитые «берики», так и сегодня веселит людей единственная в Грузии труппа артистов передвижного цирка-шапито во главе с ее командором Джано Джимшелеишвили. Артистам он отец родной. И как полагается хорошему главе многодетного семейства обязанности свои согласно статусу несет неноминально. Я своими глазами видел, как Джано, сжав кулаки, защитил молодого гимнаста Заура Двалишвили от представителя власти. К сожалению, власть, особенно силовая, не всегда права, и, нарушая порядок, скажем так, заведенный в чужом монастыре, крепко ошибается, когда ее призывают к порядку. Заур Двалишвили призвал – не ходите, дескать, в грязных башмаках по чистому манежу – и чуть было не поплатился за справедливое замечание. Одергивать представителя власти никак нельзя... Цирк – да и только! Мог бы превратиться и в ринг, кабы не крепкие кулаки Джано Джимшелеишвили.
Вообще-то Джано, конечно, предпочитает заступничество иного рода. Например вместе со своей супругой, красавицей Розалиндой Шароян он взял на себя ответственность перед Богом за судьбу братьев Левана и Дато Джалагония. Эти симпатичные парни из Чхороцку – прямое воплощение мечты Федерико Феллини, так и не ушедшего в детстве тайком от родителей с артистами бродячего цирка. А Леван и Дато ушли, правда, с родительского благословения, согласно их страстному стремлению вырасти из униформистов в классных циркачей. Кроме как семиметровой арены командора Джано, этого замечательного рыцаря грузинского циркового ордена, другой школы сегодня в стране не существует. Эту школу прошли и Заур Двалишвили, и акробатка Тея Шекиладзе, и Ираклий Купуния – мотоциклист, он же жонглер, он же наставник трехлетней медведицы Друнчи.
Стального кольца в ноздре у косолапой артистки нет. Гуманные принципы дрессуры в нашем шапито, разумеется, взяли верх над суровой цыганщиной. А умных представителей фауны здесь хватает. Лошадка-пони наступает на пятки горделивой ламе, пудельки резвятся в компании со шпицем и дратхааром, тридцатикилограммовый питон – не кастрат ведь! - нет-нет да поглядывает на нимфетку игуану... И всей этой живностью командует Розалинда Шароян, совмещающая с высококлассной дрессурой к тому же профобязанности шпрехшталмейстера, то бишь, инспектора манежа и человеческие обязанности заботливой мамы своих бессемейных детей-артистов. Артисты отвечают дочерне-сыновней любовью к Розалинде и доброй опекой четвероногих братьев меньших, которые помимо чуткой ласки да калорийной кормежки нуждаются в защите от недобрых форс-мажорных обстоятельств.
Об этом горько вспоминать, но именно чья-то недобрая роковая халатность стала причиной прошлогоднего пожара в зимнем Бакуриани, когда ночной татью прокравшийся огонь погубил мартышек, собачек, варанчика и питона. Пожарные прибыли слишком поздно, мало чем помогли циркачам, самим погасившим пламя свежевыпавшим январским снегом.
Печальные глаза Розалинды Шароян увлажняются, и она в пику доказательствам человеческого несовершенства, рассказывает о сердобольном благонравии монахинь цаленджихского женского монастыря. Они приютили осиротевшую маленькую медведицу Друнчу, выходили и передали Ираклию Купуния.
«Зло сразив, добро пребудет в этом мире беспредельно», хотя глупо было бы отрицать, что по жизни плечом к плечу они идут одной дорогой и порой жестокость оттеняет неизбывную силу все того же человеческого добра. На память приходит феллиниевская «Дорога» и блуждающие по дорогам своих судеб цирковые скитальцы – Джельсомина, Дзампано, Матто, - беснующиеся, умиротворенные, но так и не обретшие желанного конечного счастья. Да и достижимо ли оно, если по-прежнему предел обывательских мечтаний сегодня – испанский черный унитаз, а вот для героев этого очерка биотуалет, газовая плита и сон в прицепном вагончике – естественные радости их жизненного пространства, постоянно ждущего нового движения. И в этом плане они – последовательные «берштейнианцы»: конечной цели нет, есть только перманентное движение к ней. Впрочем, и промежуточные цели жизненной программы бродячих артистов заслуживают безусловного уважения.
Циркачи-контрактники, минчане Ольга Суббота и Алексей Шилай – молодожены. А что такое семейная жизнь по очень большому счету? Ну, конечно, – бочка дегтя с ложкой меда в количестве тридцати календарных дней первого месяца супружеской жизни. Ребята решили увеличить порционное счастье до размеров столовой ложки и вместо одного месяца медовыми сделать целых девять. Ровно столько продлится их гастрольное путешествие по Грузии в составе каравана трайлеров, ведомого водителем-махаробели Авто Чантуридзе. Промежуточная цель молодоженов – увидеть красивую страну Грузию – будет достигнута. А дальше снова в путь. Наверное, уже по дорогам другой страны. А Грузия бесстрашной воздушной гимнастке Оле и жонглеру Леше запомнится навсегда. Зрительскими восторгами, теплом людских сердец, свадебным торжеством – устроить его коллегам Джано Джимшелеишвили посчитал своим долгом.
Вообще-то Джано, знатный организатор, бывший директор Кутаисской филармонии, щедр на всяческие приятные сюрпризы. Видимо, еще с той поры, когда, согласовывая с аттракционом Игоря Кио условия гастролей в грузинской глубинке, перенял у великого иллюзиониста опыт привнесения в унылую обыденщину прелестей почти по-пушкински нас возвышающего обмана. И это не взгляд сквозь розовые очки. Это красота, как говаривал Оскар Уайльд, в глазах смотрящего. Ведь если взрослый зритель не будет смотреть на цирковое действо глазами ребенка, он увидит в нем только настойчивые попытки задержавшихся в росте людей срубить деньгу нетрадиционными способами. Но если он посмотрит на жизнь глазами клоуна Анзора Ходжашвили, то даже не читая Генриха Белля, поймет, что полуторачасовое представление в шапито есть не что иное, как возвращенное в детство мгновение. Конечно, не во времена Алекса Цхомелидзе, знаменитого коверного начала прошлого века из цирка братьев Никитиных, так далеко заглядывать уже некому...
Но лет этак на сорок назад – пожалуйста!
Там, в глубине тех лет – бесподобные антре клоуна Сандро Тедиашвили, не менее блестяще ассистировавшего своему тезке Сандро Дадешкелиани. Кто видел, тот помнит, что творил на манеже этот бывший плехановский «асоциальный элемент», талантом и судьбой отдаленно похожий на Сашку-скрипача из купринского «Гамбринуса». Кстати сказать, Сандро Тедиашвили был учителем Ходжашвили в тбилисском эстрадно-цирковом училище до того, как Анзор стал сначала акробатом на подкидных досках, а потом клоуном-весельчаком Чичи, любимцем детворы.
Сын Анзоpa, черноглазый, вихрастый Давид колесит вместе с отцом по стране, спит в купейном отсеке переоборудованного под «отель» «Икаруса», при надобности помогает натягивать палатку шапито, но наследовать отцовскую профессию пока не собирается. И клоун Чичи не настаивает. Потеряю, говорит, сына, если его манеж у меня отберет.
Вот уже пятый год грузинский передвижной цирк-шапито «Джано и компания» ближе к лету возвращается в свой порт приписки – Батуми. Летний сезон проводит он в здании местного циркового стационара.
С приходом осени его снова будут ждать дороги...
Вахтанг БУАЧИДЗЕ |
|
