|
Мне повезло с преподавателями рисунка, когда я учился в Тбилисской Академии художеств (1957-1963). В этот период здесь работали известные мастера грузинского и русского изобразительного искусства Василий Шухаев, Сергей Кобуладзе, Иосиф Шарлемань, Борис Шебуев, Николай Канделаки, Уча Джапаридзе, Аполлон Кутателадзе. На втором и третьем курсах рисунок нам преподавал Кобуладзе. Мы, студенты, обожали Сергея Соломоновича за его талант, эрудицию, любовь к классическому искусству. Знали его работы, особенно любили иллюстрации к «Слову о полке Игореве». Часто бегали в оперный театр посмотреть на занавес, который он расписывал в то время.
Видное место среди преподавателей занимал Василий Шухаев, страстный поклонник классического искусства, представитель нового течения в русском изобразительном искусстве начала ХХ века – «неоклассицизма». Шухаев был первоклассным рисовальщиком, очень любил работать в сангине, добившись в этой технике огромных успехов. Часто вместе с сангиной употреблял графитный карандаш, уголь, пастель, цветные карандаши. В этой технике им выполнена целая серия портретов деятелей грузинского искусства – Верико Анджапаридзе, Галактиона Табидзе, Нато Вачнадзе, Серго Кобуладзе, Елены Ахвледиани...
Помню, какое огромное впечатление произвели на меня его зарисовки с натуры к картине «Полк на позиции», которые он сделал в годы Первой мировой войны, находясь в армии как художник. К сожалению, картина так и не была написана, но этюды к ней, а их было несколько десятков, сохранились. Когда мы хвалили эти этюды, Василий Иванович говорил нам, что он считает их лучшими из того, что создал в своей жизни. В этих работах полностью проявилось его мастерство, знание технологии и владение любой техникой.
Увидев эти работы на выставке в Художественной галерее Грузии, я решил во что бы то ни стало поработать под его руководством. Шухаев был добрым и отзывчивым человеком, и, как интеллигентный человек, обладал еще и большим тактом. Когда я обратился к нему с просьбой посещать его уроки рисунка, он тут же спросил, знает ли об этом Сергей Соломонович.
По молодости лет я тогда не подумал, что этим мог обидеть моего педагога по рисунку. К моей радости Сергей Соломонович воспринял мою просьбу естественно, и сам посоветовал ходить дополнительно в класс Шухаева, которого уважал и считал хорошим педагогом и рисовальщиком. Так я стал учиться у двух больших мастеров. Вскоре это принесло положительный результат. В конце семестра я получил отличную оценку, и один рисунок (мужчина со спины) был отобран в методический фонд Академии. И если сегодня я профессор Тбилисской АХ и смыслю в рисунке – это заслуга моих педагогов, и в первую очередь Шухаева и Кобуладзе, которым я буду благодарен всю жизнь.
Василий Иванович был очень интересным человеком. Он как живой стоит перед моими глазами. Высокий, слегка сутулившийся, с доброй улыбкой и такими же добрыми глазами, он всегда выглядел моложавым, несмотря на свои годы (когда я стал заниматься у него, ему было 72 года). Он был хорошим собеседником. Во время занятий часто рассказывал о поездках во Францию, Италию, Финляндию. Восхищался музеями этих стран, очень любил Энгра и часто приводил его нам в пример. Много рассказывал о русском искусстве начала ХХ века, о новых направлениях в живописи, об авангарде в русском искусстве. Тогда впервые из его рассказов я узнал о существовании «Бубнового валета» и таких художниках, как Машков, Кончаловский, Фальк, Лентулов и другие. Несмотря на то, что все они были ниспровергателями академических канонов и классического искусства, Шухаев относился к ним доброжелательно, считая их талантливыми художниками, но идущими не по тому пути. Такое же отношение было у него и к импрессионизму, которым мы все в тот период увлекались. Он часто говорил, что у импрессионистов надо учиться чистоте цвета и теории, которые они создали в этой области.
Эти беседы были для нас настоящими уроками по истории русского изобразительного искусства начала ХХ века.
На занятиях по рисунку не обходилось без курьезов. Помню один такой случай. Василий Иванович всегда носил с собой небольшую коробочку, в которой у него были карандаши, резинка, тряпочки для растирки. Особенно он дорожил карандашом «Цанг», который ему кто-то привез в подарок из Чехословакии. Это был металлический карандаш, и у него можно было менять стержни. В то время таких карандашей в продаже не было, и Василий Иванович, единственный из преподавателей, имел его. «Цанг» лучше всего подходил к его технике рисования. Однажды Василий Иванович исправлял работу одного из студентов. Фамилию этого студента я забыл, так как он вскоре бросил учебу в Академии. В это время Василия Ивановича позвали на кафедру. Он вышел, оставив «Цанг» на тумбочке для рисования. Студент, опасаясь, что «Цанг» может закатиться в прорезь тумбы, положил его в карман своего пиджака. Через несколько минут Василий Иванович вернулся и снова подсел к работе студента, но не обнаружил своего карандаша. Студент засунул руку в карман пиджака, но «Цанга» там не оказалось. Студент то бледнея, то краснея, изумленно смотрел на нас, не зная что сказать. Василий Иванович нахмурился. Не знаю, что он подумал в ту минуту, но ситуация была не из приятных. Наконец, кто-то из нас догадался пощупать низ пиджака студента и сзади, между материей и подкладкой, нащупал «Цанг». Пришлось лезвием бритвы пороть подкладку и доставать карандаш. Оказалось, что в кармане была дырка, «Цанг» проскользнул в нее и очутился внизу. Все вздохнули облегченно, а Василий Иванович долго смеялся по этому поводу.
Метод преподавания Шухаева отличался от метода Кобуладзе. Оба требовали конструкций, пропорции, объема и формы, характера натуры, тональности, но преподавали это по-разному. Василий Иванович любил садиться к работе студента и исправлять ошибки, подражая манере рисунка студента. Исправляя, он всегда объяснял, где какая мышца проходит и где крепится, какие кости составляют основу той части тела, которую он исправлял, проявляя при этом большие знания в пластической анатомии.
Сергей Соломонович всегда рисовал на полях рисунка, указывая студенту на ошибки в конструкции той или иной детали рисунка.
Эта разница в методе преподавания никак не отражалась на конечном результате рисунка, который в основном у их студентов всегда был на высоком уровне.
После окончания Академии я несколько лет работал в отделе реставрации живописи Музея искусств Грузии. Библиотекой музея заведовала очень интересная, интеллигентная и добрая женщина Наташа Сосновская. Василий Иванович часто захаживал в гости к ней, так как она и семья Шухаевых дружили. Я же в тот период увлекся техникой и технологией живописи старых мастеров и часами просиживал в библиотеке. Сосновская была на вид строгим, но в глубине души очень добрым человеком. Она всячески помогала мне в сборе нужных материалов. Часто, когда Василий Иванович приходил в гости, там, в закутке библиотеки устраивалось чаепитие. Приглашали и меня. Таким образом, я снова стал встречаться с Василием Ивановичем. Как-то раз он попросил меня отреставрировать его картину «Финские бани». Картина была в очень плохом состоянии, осыпался красочный слой, местами произошло вздутие краски. Василий Иванович сказал, что она была написана в Магадане, куда он был сослан в 1937 году. Там не было условий для ее хранения, и в таком виде он привез ее в Тбилиси.
О своей ссылке Василий Иванович не любил говорить, и мы, студенты, зная как трудно было ему все вспоминать, никогда об этом не спрашивали.
Но однажды, у Наташи Сосновской, когда зашла беседа о профессионализме и мастерстве художника, Василий Иванович отметил, что эти качества помогли ему выжить в ссылке. И рассказал историю.
«В Магадане были тяжелейшие условия. Изнурительная работа по заготовке леса, голод, болезни уносили жизни нескольких человек в день. Мне было особенно тяжело, так как я не был приучен к физическому труду. Иногда за хорошую работу и поведение нас под конвоем отвозили в ближайший поселок поработать на приусадебных участках крестьян, а также помочь по дому. Мы чинили крыши, кололи дрова, копали картошку, работали в огороде. Взамен получали продукты питания – хлеб, картошку, яйца и т.д. Правда, львиная доля этих продуктов доставалась конвою, но и нам кое-что перепадало. Особенно мы радовались, когда нас отвозили на рынок – работа там была легкая, надо было кое-что поднести к прилавкам или же разгружать подводы с мешками муки и картошки. Одну женщину, которой я помог поднести продукты к прилавку, удалось уговорить дать мне карандаш и несколько листов бумаги. Вот тут мне пригодились знания, которые я получил, учась в Академии художеств у Д.Кардовского. Тайком от конвоиров я стал делать наброски торговцев на рынке. Особенно я обращал внимание на сходство и характер рисуемого. Крестьянам это очень нравилось, и они в обмен за набросок давали мне продукты. Поэтому мне уже не приходилось работать физически, я зарабатывал на жизнь только набросками.
Однажды на рынке я встретил молодую женщину. Было заметно, что она не местная. Лицо ее было очень красивое, с огромными и грустными глазами. Я робко подошел к ней, представился, показал несколько набросков и попросил уделить мне минут десять-пятнадцать, чтобы сделать ее портрет. Она согласилась. Мне удалось передать ее характер и красоту, чем она была очень довольна. Она открыла сумочку, чтобы заплатить мне, но я наотрез отказался брать деньги.
На другой день, когда шла перекличка, вдруг появился начальник лагеря. В руках он держал небольшой листок бумаги. К моему ужасу я узнал портрет вчерашней незнакомки. Подняв листок над головой, начальник лагеря громко сказал, чтобы вышел вперед тот, кто нарисовал это. У меня подкосились ноги, я очень испугался, но делать было нечего, так как многие знали, что я рисую, и кто-нибудь наверняка выдал бы меня. Я робко сделал два шага вперед и опустил голову. Начальник приказал, чтобы я явился к нему через два часа. Эти два часа были для меня вечностью. Что только я не передумал – посадят в карцер, добавят срок или придумают еще чего-нибудь похуже. Я знал, что в лагере было запрещено писать и рисовать без разрешения начальства. Наконец я явился к начальнику лагеря. Меня провели в его кабинет. К моей радости он встретил меня очень приветливо, предложил чай с булочкой и маслом. Я был так растерян, что не знал, что и сказать. Начальник стал расспрашивать меня о жизни на воле, спросил, где я учился и у кого. Оказалось, что в детстве он тоже рисовал и даже хотел стать художником, но родители настояли на военной карьере. Женщина, которую я встретил на рынке, была его женой. Начальник спросил, смогу ли я выполнить портрет Сталина для его кабинета. В глубине души я подумал, что нарисую хоть черта, лишь бы меня освободили от работ, но вслух сказал, что с радостью нарисую вождя, если мне предоставят материалы для работы.
Через несколько дней мне привезли холст, кисти, масляные краски и другие материалы. Выделили небольшой уголок в так называемом «клубе». Это был барак с небольшой сценой, где заключенные занимались художественной самодеятельностью. В этом уголке, под музыку и песни о вожде партии, я и рисовал портрет Сталина. Портрет очень понравился начальнику, и он повесил его у себя в кабинете. Затем последовал заказ на членов политбюро для нашего «клуба». Меня освободили от работы на лесозаготовках, разрешили свободное хождение, улучшили питание. Так случай и моя профессия помогли мне выжить в Магадане.
Между работой над портретами я стал заниматься и творческой работой. Там в Магадане и была написана картина «Финские бани». Правда, писать приходилось тайком, и я скрывал работу от посторонних глаз. Я прятал ее в свернутом виде, поэтому она в таком состоянии».
Я с радостью согласился отреставрировать картину Василия Ивановича, ибо это был случай, когда чем-то смог бы отблагодарить моего учителя. Реставрацию я проводил в его мастерской урывками, так как был очень занят на основной работе в музее.
После трехмесячного труда картина была отреставрирована, утерянные места были загрунтованы, и сам Василий Иванович написал их. Он был очень доволен моей работой и все время благодарил меня.
Много лет спустя, когда Василия Ивановича уже не было в живых, я снова увидел эту картину в Русском музее, на выставке, посвященной 100-летию со дня рождения его и Яковлева. Встреча была очень трогательной – как будто встретил родного человека. Я долго стоял перед картиной, и тут снова перед моими глазами возник образ Василия Ивановича, блестящего художника, педагога и наставника, воспитавшего не одно поколение художников.
Василий Иванович прожил долгую и интересную жизнь, четверть века он посвятил Грузии и ее искусству.
Вечная ему память!
Ромуальд ЦУХИШВИЛИ |
|
Четыре события одного года |
|
Вот и исполнилось 150 лет со дня рождения Нико Пиросмани. Мы отметили эту славную дату обширной выставкой его картин. Но творческая биография художника продолжает волновать нас и несет нам общую радость догадок, предположений, открытий.
Давно известно, что с именем Пиросмани и с фактом открытия его картин тесно связаны имена художников Михаила Ледантю и Кирилла Зданевича. Честь им и хвала! Но как недооценена роль младшего брата Кирилла, Ильи Зданевича (1894, Тифлис – 1975, Париж) в безошибочном определении им чуда, открывшегося за личностью Пиросмани и его картинами.
В этой связи и в контексте юбилейной даты художника закономерно вспомнить и о других круглых датах: сто лет со дня знакомства Пиросмани и Ильи Зданевича; сто лет со дня первой публикации о Пиросмани, статьи И.Зданевича в газете «Закавказская речь»; сто лет «Тетради Николая Пиросманашвили», дневнику встреч Ильи Зданевича с Пиросмани; сто лет со дня первого экспонирования картин Пиросмани в Москве на выставке «Мишень», этапной в истории авангарда.
Илья Михайлович Зданевич, cын потомка сосланного на Кавказ поляка и грузинской дворянки Валентины Гамкрелидзе, вошел в историю грузинской, русской и французской культуры, как поэт и прозаик, журналист, историк культуры, дизайнер книги, одна из самых радикальных фигур авангарда, сбрасывавший с парохода современности Венеру Милосскую и ставивший выше нее американский башмак. Но приехав на каникулы домой в январе 1913 г., этот дерзкий ниспровергатель культурных ценностей прошлого, 19-летний футурист из футуристов увидел в доме родителей висевшую на стене картину Пиросмани «Пирушка мушей», найденную Михаилом Ледантю и Кириллом Зданевичем и позже выставленную на «Мишени».
Илья решил отыскать художника и после долгих скитаний из духана в духан набрел на него. «Достигнув улицы Гоголя, мне представилось зрелище, смысл которого я сразу не понял или даже не захотел понять. Рядом со мной стоял, сгорбившись, старик в серой изодранной и замасленной паре, в рваной обуви, с красными опухшими руками... Изношенный фетр, посыпанный пылью... и в поднятой руке, дрожащей, точно от бессилия, или умолявшей о пощаде – орудие тайны – тонкая кисть... Я знал, что это – Пиросмани, Пиросманашвили, герой моих снов и мечты в течение долгих месяцев, певец моей родины, мудрец, один, где–то в глуши постигший тайны живописи, сумев увидеть то, что никто не видит, неуловимый, единственный чародей».
Удивительное совпадение: почти так же был открыт и найден Анри Руссо великим Пабло Пикассо. Пройдут годы, и Пикассо и Илья Зданевич встретятся, подружатся и одним из результатов их дружбы станет книга Ильи «Нико Пиросманашвили. 1914» (Париж, 1972) с иллюстрацией портрета Пиросмани работы Пикассо.
Илья договаривается с Пиросмани о следующей встрече, а также заказывает художнику свой портрет. Он решил завести дневник встреч с ним: это была общая тетрадь в черной клеенчатой обложке. Илья озаглавил ее так: «Тетрадь Николая Пиросманашвили. Картины художника, его биография». Здесь же надписи: «Тифлис. 25/I 913. Илья Михайлович Зданевич», «niko firosmanaSvili», «Дом виршарей», «Николай Асланович Пиросманашвили». И главная запись: «Теперь после знакомства с Николаем, я знаю, что такое жизнь».
Илья Зданевич готовился к большой серьезной работе, посвященной жизни и творчеству Пиросмани, о чем свидетельствуют записи: «О Николае. План. 1. Тифлис. 2. Николай. 3. Знакомство». Позже в тетради появился список вопросов, предназначенных Пиросмани: «Вопросы, которые необходимо предложить Николаю для его биографии». Вот некоторые из вопросов: «Когда родился? (год, число, месяц). Когда начал рисовать и чем? Учился ли рисовать у кого-либо? Для чего живопись? Нужно ли искусство? Какова его цель? Отношение к жизни вообще? Кто учил русскому языку? Когда и где попалась в руки Барсова кожа с иллюстрациями Зичи и как их снимал? Есть ли различие меж «маляром» и «художником»? Каково различие меж «самоучкой» и «учившимся»? На что надеется, для чего живет, какие цели, как бы он хотел кончить жизнь? Отношение к своей известности и своим картинам?»
В дневнике Ильи Зданевича список 106 работ Пиросмани с адресами и местонахождением (названия – самого Ильи). Фактически это – первый полный список картин художника, использованный для каталога в монографии 1926 г.
Илья в записях стремился дословно передать выражения Пиросмани, например, «У меня талант устал, я вас ждал утром. Вы опоздали» или «Как же, если мы не будем работать над низшим, как мы сумеем сделать высшее?»
Запись слов Пиросмани от 29 января 1913 г. в дневнике – «родился в конце января 1863 г.» особенно важна, ведь у исследователей дата рождения Пиросмани колебалась от 1851 г. до 1867 г.!
Первая дата в дневнике Ильи (без записи) – 25 января. Сами записи начинаются 27 января в воскресенье (кончаются 1 февраля 1913 г.).
В январе 1913 г. целью И. Зданевича было нарушить трагическую отчужденность жизни и творчества Пиросмани. С легкой и энергичной руки юноши, спешащего «надеть мир на новую ось», и где точкой опоры он видел и искусство Пиросмани, - он вытянул его из неизвестности и безымянности, а крещение славой художник получил в марте 1913 г. на выставке «Мишень». Ничто не прошло мимо юного Ильи, и на страницах дневника перед нами – образ мастера: честный, неистовый, трудолюбивый, с достоинством истинного аристократа, щепетильный, впечатлительный, доброжелательный, но в то же время недоверчивый и неуживчивый.
Из записи 30 января выясняется, что первый раз к Пиросмани Зигу (Сигизмунда) Валишевского привел Илья Зданевич, а вечером того же дня он же привел своего брата Кирилла, чтобы познакомить его с художником (в погреб Сандро Кочлашвили «Карданахи»). Илья Зданевич был страшно озабочен тем, как помочь Пиросмани, больному и нищему. Илья обратился к своему знакомому «присяжному поверенному Канчели», убедил его съездить на Молоканскую улицу. А.Канчели, поэт и общественный деятель, поддержал идею Ильи сделать художнику большой заказ: расписать столовую в его доме. Как вспоминал позже Илья, «протест домашних оставил пожелание неосуществимым».
Долгие годы дневник И.Зданевича (о котором знали, увы, немногие) считался утерянным. О нем знали лишь по некоторым вольно пересказанным цитатам в книгах Кирилла Зданевича, посвященных Пиросмани (1963–1965 гг.). В 1920 г., уезжая с целью продолжить учебу в Париже, Илья Зданевич оставил некоторые свои личные бумаги дома, в том числе и дневник. Кирилл пользовался записями, но потом по настоянию брата привез его в Париж в 1966 г. (братья встретились через 46 лет разлуки!). В январе 1989 г., во время подготовки экспонатов для выставки «Братья Зданевичи» в Государственном Музее искусств Грузии, автор этих строк обнаружила эту общую тетрадь в черной клеенчатой обложке в архиве Ильи Зданевича в Париже. Элен Дуар-Зданевич (последняя супруга и муза Ильи) разделила мою радость и обещала подарить заветную тетрадь нашему музею. Слово свое эта замечательная женщина сдержала в том же году.
Но вернемся к январским дням 1913 г. Неутомимый Илья Зданевич решил обратиться к тифлисской общественности, чтобы хоть как-то привлечь внимание к участи Пиросмани и его картин. Он отдал в газету «Закавказская речь» статью, опубликованную 10 февраля 1913 г. Он писал о бедственном положении художника, о необходимости оказать ему помощь, поддержать заказами, дать ему возможность обзавестись жильем. Он призывал общественность не дать погибнуть картинам, «которые вскоре станут украшением галерей и музеев». «Нужно особенно ценить этот редчайший самородок. Равнодушие было бы слишком крупным преступлением». И.Зданевич буквально взывал: «Кто знает о том, что в Тифлисе есть художник, обладающий исключительным талантом, которому по праву принадлежит исключительная слава... В его сценах великолепен дух расы, родные типы и мотивы. Только народ с богатым культурным прошлым мог родить его».
Это была первая публикация о Пиросмани.
И.Зданевич был настолько уверен, что появление Пиросмани на московских выставках станет значительным явлением художественной жизни, что уже в первые дни знакомства с художником знал, что повезет его работы на выставку «Мишень». Он действительно повез шесть картин, три из которых были экспонированы (в том числе и его портрет, написанный Пиросмани за 8 рублей за несколько дней января 1913 г.). Прошло сто лет, как Пиросмани впервые выставили рядом с модернистами с 24 марта по 7 апреля 1913 г.
Пиросмани знал от Ильи о будущей выставке и спрашивал у него : «Когда выставка? Если бы вы дали мне комнату, полотна, я бы вам за месяц написал 10-15 полотен, лучшие, чем те, которые есть».
Российские друзья Ильи Зданевича уже знали о Пиросмани. Михаил Ларионов видел картины, привезенные из Тифлиса Михаилом Ледантю, и признавался: «Мы так его полюбили». Он называл грузинского самородка «чудесным» и «необыкновенным».
От художницы В.Е. Пестель, в молодости примыкавшей к ларионовской группе художников, пошла традиция сравнивать Пиросмани и Анри Руссо: «Он же совершенный француз... кто-то говорит, что он лучше Анри Руссо, искреннее и сильнее, разнообразнее».
Огорченный и возмущенный равнодушием со-отечественников, И.Зданевич публикует новую статью о Пиросмани в газете «Восток» (номер от 29 июня 1914 г.) и вновь призывает помочь художнику. Не услышанный в 1913 г., Илья в своей статье уже более резок: «Ублюдки Европы – ваши поэты, живописцы, музыканты, критики и профессора, молодые и старые, не стоят сантиметра его клеенок».
Илья и Кирилл Зданевичи, как и некоторые из их друзей, начали поиски картин Пиросмани, покупали их, несмотря на нужду и скромные финансовые возможности. В результате в их доме собралось несколько десятков полотен художника, составивших основной корпус работ Пиросмани и позже ставших наследием всей Грузии.
Илья Зданевич оставался всю жизнь преданным и восторженным почитателем личности и творчества Пиросмани. Несмотря на активную деятельность в Тифлисе и Петербурге (служба военным корреспондентом, завершение учебы в университете и т. д.), он устроил однодневную выставку 50-ти картин Пиросмани на квартире родителей в Тифлисе 5 мая 1916 г. Кстати, после этой выставки Моисей Тоидзе захотел найти Пиросмани. Их встреча состоялась в доме М.Тоидзе в присутствии членов семьи на Гончарной улице № 32. Пиросмани пришел вместе с художником Гиго Зазиашвили.
В 1926 г. Илья был огорчен тем, что его не привлекли к работе по изданию монографии о Пиросмани. Ностальгия по юности, по Пиросмани заставляла Илью Зданевича обращаться к заметкам о художнике (хранятся в его архиве). Он мечтал о выставке Пиросмани в Париже. В 1971 г. под грифом «Сорок первый градус» в Париже он издал книгу «Бустрофедон в зеркале». Здесь среди других есть строки: «Пиросманашвили / Мой художник / Мои горы / Мои леса / Моя отвага / Все сгинуло».
Ирина ДЗУЦОВА |
|
|
ЛЮБОВЬ ТИФЛИССКОГО ПОВАРА |
«Жил в Грузии мастер... Он счастья не знал!» - это строка из стихотворения грузинского поэта-символиста Тициана Табидзе, посвященного Нико Пиросмани. Художник посмертно удостоился многих прекрасных поэтических строчек о себе. Открыли его поэты и художники. Не удивительно: по словам Тициана, они искали сердце Пиросмани в бокале вина, - «затем, что одним мы помазаны миром».
Пиросмани умер весной, на Пасху, в ночь на 28 марта 1918 года. Стихотворение Алексея Крученых «Любовь тифлисского повара» было написано в первой половине того же года в Тифлисе. И его можно считать первым известным поэтическим посвящением Пиросмани. Впервые оно было опубликовано в сборнике «L’abanguardia a Tiflis» (Венеция, 1982, с. 267), а в русской прессе – в журнале «В мире книг» (1989, №4).
Написанное в едином творческом порыве стихотворение представляется не самым заумным в ряду футуристических произведений Алексея Елисеевича Крученых (1886-1968). Известный поэт, лингвист, разработавший собственную теорию о фактуре слова, о котором Маяковский сказал: «Истинный поэт, разрабатывающий слово», любимейший поэт Кирилла Малевича, - Крученых приехал в Тифлис в 1910-х годах и сразу стал одним из вдохновителей местного литературного авангарда и одним из организаторов поэтического объединения «41°». В Тифлисе А. Крученых издал около 60 книг, иллюстрированных К.Зданевичем и им самим. Своими литографическими, гектографическими и автографическими книгами поэт произвел реформу в книгопечатании.
Ко времени приезда Крученых в Тифлис уже был открыт Пиросмани, а художественная жизнь приобретала силу и шумную славу. Он стал завсегдатаем вечеров, диспутов, докладов и лекций. Начало ХХ века в Грузии (как в России и в Европе) было временем «встречи» двух пластов искусства: профессионального и народного, переоценки духовных и эстетических ценностей прошлого. Не случайно Пиросмани оказался в поле зрения деятелей тифлисского авангарда. Он привлек к себе внимание собственным художественным опытом, поэтикой своего творчества, сюжетами с оригинальным представлением о мире и красоте. Пиросмани стал близок авангардистам качеством своих произведений, первообразами живописи и артистизмом. Входя в ткань профессионального искусства, творчество Пиросмани определяло искания многих поэтов и художников начала века. Это было связано и с антибуржуазной программой молодых бунтарей от искусства и с их тоской по эстетическим ценностям народного быта и творчества. В 1927 г. грузинский критик Л.Эсакия писал, что хронологически футуризм в Грузии начался с идеологии группы «41°», основанного Ильей Зданевичем (вместе с И. Терентьевым и А. Крученых). Под обаяние личности и живописи Пиросмани попал и А.Крученых. Находясь в той среде, которая увлекалась Пиросмани, Крученых не мог не обратить внимание на эпизод из жизни художника – его безответную любовь к актрисе Маргарите. Почему поэт обратился к этой легендарной и трагической истории великого мастера и не воспел его живопись? Думается, поэт вдохновился вечной темой несчастной любви, как неким проявлением непризнания обществом таланта творца. Именно эта мысль о непризнании могла беспокоить не только А.Крученых, но и Илью Зданевича и других.
Романтическую, любовную историю (или легенду) А.Крученых положил в основу своего стихотворения с чужого рассказа, скорее всего, со слов братьев Зданевичей. Легенда эта укрепилась позже и ее утверждению способствовали К.Марджанишвили, К.Паустовский, В.Шкловский, Р.Канделаки и другие авторы. Уже в наши дни Э.Кузнецов пишет: «Портрет актрисы Маргариты – одна из тех загадок, которая, наверное, никогда не будет разгадана. И немудрено, что воображение так часто обращалось к нему и искало в нем источник для легенды» (Э.Кузнецов. Пиросмани. Лд., 1984, с. 36).
Один из первых биографов Пиросмани, Кирилл Зданевич в своих книгах рассказал, как однажды художник вместе с друзьями зашел в кафешантан городского сада «Муштаид» и увидел «заморское чудо – француженку, мадемуазель Маргариту, певицу и танцовщицу». Он отдал ей сердце, но сбежала птичка-колибри, узнав, что Нико всего лишь лавочник, а не князь. Осталась «жестокая боль, терзающая сердце». Пиросмани казалось, что жизнь кончилась, страдания надломили его, он стал неразговорчивым и только живопись придавала смысл его жизни.
В сюжетную канву стихотворения А. Крученых включил и другой факт биографии художника, который и в наши дни бытует как неподтвержденное предположение. Чей рассказ стал первоисточником? Снова братьев Зданевичей? Историю о том, как Пиросмани некоторое время служил поваром, сохранил нам известный грузинский поэт Г.Леонидзе. Со слов бывшего компаньона Пиросмани Д.Алугишвили, выяснилось, что вначале Пиросмани был поваром в одной армянской тифлисской семье и часто советовался с Д.Алугишвили по поводу приготовления тех или иных блюд. Э.Кузнецов сомневается в достоверности этой информации и считает, что, если Пиросмани и служил поваром, то, скорее всего, в ранние годы жизни, в семье Калантаровых (упом. кн., с. 26).
Биографы Пиросмани утверждают, что он встретился с актрисой Маргаритой в то время, когда владел молочной лавкой. Возлюбленная вдохновила художника на создание картины «Актриса Маргарита» (клеенка, масло, 114 х 94, Госмузей искусств Грузии). В свое время академик Ш.Амиранашвили, художник и экспозиционер Г.Макацария и вдова Ильи Зданевича, Элен Дуар рассказали автору этих строк, что во время выставки произведений Пиросмани в Лувре в 1968 г. около упомянутой картины долго стояла сухощавая старушка, назвавшаяся прототипом «актрисы Маргариты». Этот факт косвенно подтверждает и объявление в газете «Тифлисский листок»: «Театр Бель-вю. Новость! С 27 марта 1905 года гастроли знаменитой артистки еще небывалого в России театра. Только на 7 гастролей La Belle Margaritta D’Sevre. Начало в 9 часов вечера. Зал покрыт персидскими коврами». Справочные книги-календари утверждают, что «Бель-вю» находился на Головинском проспекте (ныне проспект Руставели) в 1900-1910-х годах.
В стихотворении «Любовь тифлисского повара» встреча художника и актрисы происходит во время службы Пиросмани поваром, т.е. оно написано в форме монолога-обращения к возлюбленной. Это крик души, выраженный в 26-ти строчках, и он не предполагает ответа. Герой стихотворения предстает как страдающий Меджнун со своим любовным признанием и отчаянием безответно любящего, с гневом, обращенным к самому себе.
Стихотворение воспринимается как единый речевой поток, экспрессивно окрашенный и интонированный. Здесь – конфликтность возвышенного и земного (высокого и низкого). Она прослеживается и в противопоставлении: повар-актриса, любовь-нелюбовь. А.Крученых острый взгляд Маргариты (актрисы, как бы неземные существа, идол – код высокого) с острым вкусом (или запахом) блюда (пища – код низкого, быта). Но и то, и другое субъективно для поэта-экзотика. С влюбленным героем, с его возвышенными чувствами связываются признаки низкого – молодой лук, чеснок, шашлык и колбаса, а язык героя сравнивается с дьяволом (а потому и достоин попасть на вертел, в огонь – за красивые слова признания в любви). Признаки, связанные с Маргаритой, относятся к категории высокого: ее золотая щека сравнивается с молодой луной (в «Любовной приключели Маяковского» 1918 г. А.Крученых сравнивает луну с образом жены). Стихотворение о любви Пиросмани, его словарный фонд и оригинальные рифмы типичны для Крученых – поэта-авангардиста. Речь героя, его «голос» в момент наибольшей экспрессии выражены словами родной грузинской речи. А поскольку Маргарита – чужеземка (француженка), потому в монолог Пиросмани включены отдельные французские слова. Кстати, слова в стихотворении, поставленные в парадоксальную связь, не лишены привычной для них семантики.
Высокое и низкое для А.Крученых это – любовь и материальный быт (еда, чихание). Это разные ракурсы, но они перетекают в единство психофизиологического переживания любви-нелюбви. Слова «чериме» (искаженное поэтом грузинское слово, означающее «Твои болячки мне») и «Вэртэр» также из области высокого и низкого. В смысловую ткань стихотворения включено имя героя романа Гете «Страдания молодого Вертера». И не случайно. Поэту нужна была параллель высокой символики и не надо искать здесь строгой аналогии. Хотя страдания Вертера – это исповедь души, тонко чувствующей, личности талантливой, владеющей переживаниями, неподвластными разуму. Гете воспел любовь сентиментальную, доходящую до экзальтации. Идеалом Вертера являются патриархальные отношения, и он несказанно рад, когда ему удается приготовить самому завтрак из даров природы.
Рифмовка и связь слов у А.Крученых – эксцентрика, смена ритма планов, выделение буквы и гласной «э» в эмоциональном смысле не просто подбор слов по звуковой близости. Сознательное использование в русской речи грузинских и французских слов – поэтической прием, что и объявлял поэт в своей «Декларации заумного языка» (1921 г.): «Наобумное аналогичное, случайное, творческий порыв, механическое соединение слов, оговорки, опечатки, ляпсусы, сюда же, отчасти, относятся звуковые и смысловые сдвиги, национальный акцент». Когда грузинские поэты – футуристы, заявившие о себе манифестом 6 мая 1922 года, обратились к И.Терентьеву с вопросом с чего начинать и что делать, – поэт ответил: «Ничего. Кроме поэтического интернационала. Комбинируйте языки на заумной основе».
А.Крученых пытается соединить неожиданности образов в логической ткани текста с художественным опытом народного сознания. Здесь, как и во всем творчестве, поэт стремится победить летаргию привычки и утвердить творческую силу нелепости, языковой импровизации.
Одна из особенностей живописи Пиросмани – особый строй мышления, преображение банального, будничного в фантастическое. К этому же стремится в своем стихотворении А.Крученых. У Пиросмани – искательская смелость и энергия, подсознательное чувственное богатство. У него самозабвенные комбинации красок и сюжетов, у Крученых все это проявляется в словах. А в общем – это видения мира в новых измерениях.
Кулинарные метафоры у А.Крученых не случайно вызывают ассоциации с натюрмортами Пиросмани, грузинский быт и культура хорошо были знакомы поэту.
Не случайно в стихотворении и масштабное визуальное выделение слов. «Весь горящий», ибо это – лейтмотив произведения, это образ трагической жизни и любви Пиросмани.
Ирина ДЗУЦОВА
АЛЕКСЕЙ КРУЧЕНЫХ
ЛЮБОВЬ ТИФЛИССКОГО ПОВАРА
Памяти Нико Пиросмани
Маргарита,
твой взор и ледяные бури
острей, чем с барбарисом абxазури,
душистей молодого лука
сверx шашлыка,
но, как полынь, моя любовь горька,
чиxаю, сам не свой
рычу навзрыд, -
потерял я запаx вкусовой.
Уже не различаю чеснока,
острой бритвой мне сердце режет
молодая луна –
твоя золотая щека.
Страдаю, как молодой Вэртэр,
язык мой, -
голый дьявол, -
скоро попадет на вэртэл!..
Шен генацвали, шен черимэ,
Мэримэ!
Бросаю к твоим сливочным ногам
бокал с колбасой
и утопиться
бегу
в Куру –
ВЕСЬ ГОРЯЩИЙ
и босой!
1918 г. |
|
«БЫВАЮТ КРЫЛЬЯ У ХУДОЖНИКОВ...» |
|
Помните песенку о картинах поэта Александра Кушнера?
«Если видишь, на картине/ Нарисована река,/ Или ель и белый иней,/ Или сад и облака,/ Или снежная равнина,/ Или поле и шалаш, -/ Обязательно картина/ Называется пейзаж...»
Каков он – мир ребенка? Там живут особые герои. У кого-то из малышей есть свой Карлсон, у кого-то – Пеппи Длинныйчулок, кто-то мечтает совершить путешествие с Элли и ее друзьями, попасть с Алисой в Страну Чудес и Зазеркалье, очутиться с Незнайкой на Луне или как Гарри Поттер стать волшебником...
Вот кисти, краски, баночки с гуашью, карандаши, мелки или фломастеры, лист бумаги, картона или кусок холста... И вот рождаются картинки, продиктованные фантазиями ребенка. И дети, рисуя, часто оживляют своих друзей... Ими правит Воображение...
К 175-летию со дня рождения Ильи Чавчавадзе МКПС «Русский клуб» при поддержке благотворительного фонда «КАРТУ» и банка ВТБ стал инициатором проведения конкурса «Отчизна славная моя». В нем приняли участие около 400 ребят – учащихся городов Тбилиси, Рустави, Гори, Болниси и других регионов. Конкурс проходил в трех возрастных категориях: с 5 до 8 лет, с 9 до 13 и старшая группа – с 14 до 17 лет. В жюри конкурса вошли: Андро Бедукадзе (председатель), директор Государственного дома-музея Ильи Чавчавадзе в Сагурамо; Марина Медзмариашвили, доктор искусствоведения; Александр Сватиков, главный редактор журнала «Русский клуб»; Георгий Кухалашвили, художник; Давид Элбакидзе-Мачавариани, художник-дизайнер.
В фойе Большого зала Театра им. А.С. Грибоедова в дни новогодних каникул были выставлены работы (около 250), отобранные для экспозиции.
Все ребята получили дипломы участников конкурса и наборы открыток «Сны о Грузии», выпущенные «Русским клубом», а также стали зрителями яркого и красочного новогоднего представления грибоедовцев «Двенадцать месяцев» С.Маршака.
Как бы ни было трудно членам жюри, выбор был сделан. Актриса Грибоедовского театра, заслуженная артистка Грузии Людмила Артемова-Мгебришвили перед началом спектакля объявила имена победителей и лауреатов. В младшей возрастной группе места разделили жители Тбилиси – всем им по 8 лет: Анна Санадирадзе (1-е место), Саломе Гогуа (2-е место) и Темур Яско (3-е место).
Одна из самых маленьких участниц конкурса 4-летняя Мариам Тевзадзе из Тбилиси стала обладательницей специального приза, который учредил руководитель Союза деятелей искусств Грузии Давид Окиташвили.
В средней группе победительницей и лауреатами также оказались тбилисцы: 9-летние – Саломе Сазандришвили (1-е место) и Гванца Джавахишвили (2-е место), 11-летняя Кесо Мирианашвили (3-е место). И, наконец, старшая возрастная группа выглядит следующим образом: 1-е место занял Вано Кезуа (16 лет, Тбилиси), 2-е место – Этери Хуцишвили (16 лет, Каспи, Квемо Чала) и 3-е место – Мариам Теделури (17 лет, Гори). Гран-при – поездка по «Золотому кольцу России» (учредители «Русский клуб» и Союз российских соотечественников в Грузии «Отчизна»), достался 14-летнему Або Уджираули из Рустави.
Но вот о чем еще не было сказано. Специальный приз на выставке за популярность среди юных художников должны были бы получить Луарсаб Таткаридзе и его жена Дареджан (герои романа Ильи Чавчавадзе «Человек ли он?!»).
Может быть, после визита к грибоедовцам у ребят появятся новые герои и любимые персонажи. И они опять возьмутся за кисти, краски... Не будем им мешать.
Алена ДЕНЯГА |
|
