Вот и все. Ушел последний классик русской литературы ХХ века.
Он был весел и умен одновременно.
Его афоризмы моментально входили в обиход каждого, кто читал и думал.
Певец Абхазии, русский писатель, убежденный, что юмор способен исправить промахи жизни, Фазиль Искандер не был борцом с режимом и никогда не диссидентствовал. Но ирония, с которой он смотрел на окружающий нас мир, была так умна, а сам взгляд так внимателен, что, ей-богу, иного приговора строю и не требовалось – почитай Искандера, да и дело с концом.
Рассказы о Чике и роман «Сандро из Чегема», «Созвездие Козлотура» и «Кролики и удавы»,  эти произведения – одна из самых важных составляющих жизни среднего и старшего поколений времен СССР,  да и последующих. Без этих книг невозможно представить наши книжные полки и письменные столы тех лет, наши разговоры не только на кухне, но и в аудиториях всех факультетов – будь то русская филология или физика. Поэтому прощание с ним – личное горе для многих.
«В первой половине 90-х, – вспоминает Сергей Чупринин, – когда все в нашей стране переворотилось и еще даже не начинало укладываться, когда многими из нас овладело чувство растерянности, безнадежности и уныния, Искандер напечатал в «Знамени» рассказ с простым названием «Попытка поднять настроение себе и людям». Все эти три дня печали я вспоминаю тот давний рассказ и твержу про себя его название. Ведь весь Фазиль - и в стихах, и в прозе, какими бы трагическими ни были его сюжеты, – это попытка поднять нам настроение, творчеством противостоять апатии, унынию и безверию. Удивительная и по самой своей сути истинно христианская позиция. Спасибо писателю, который, уходя, оставляет нам воспоминание о рае земном и напоминание о рае небесном».
«У него есть реплики, – говорит Евгений Попов, – которые не придумал бы ни один эстрадник, даже великий Жванецкий. В главе, которая не была напечатана в «Новом мире», некий космонавт предложил в глухой абхазской деревушке выпить за «комсомол, воспитавший нас». В ответ молодой хозяин, простой мужик, «выходя из оцепенения и приобретая дар речи, с выражением мучительной догадки вымолвил по-абхазски: – Уж не глуп ли он часом? – Нет, их так учат, – по-абхазски же строго поправил его дядя Сандро».
Это блестящая реплика. Если почитать книги Фазиля Искандера, то таких шедевров можно найти полным-полно. Его проза близка людям. Она не высокомерна. Она не злобная. Она не наступательная. Он понимает, что творится в мире. Но тем не менее, по Фазилю, уж какой мир есть, в таком и надо жить все-таки».
А еще – он утешал. И сейчас, с какой-никакой, но все же высоты прожитых лет, мне кажется, что это – самое важное, что может дать человеку литература. Да и сам Фазиль Искандер считал, что главное предназначение искусства – это «призыв и утешение».
Искандера читать легко. Ну, вот – навскидку: «Если нечем распилить цепи, плюй на них, может, проржавеют». «Поговорим о вещах необязательных и потому приятных». «Гражданственность – это донести свой окурок до урны. Государственность –это сделать так, чтобы путь до очередной урны был не слишком утомительным». «Приведи в порядок мышеловку. Что-то у нас снова развелись мыши. Они, кстати, чувствуют, когда в доме нет ясности и твердости». «Общественный деятель – несмирившийся неудачник. Несчастную страну узнаешь по количеству общественных деятелей». И так далее – до бесконечности.
Он никогда не отнимал надежду. Он слишком ценил гармонию, чтобы ее задевать. И потому гармонизировал мир вокруг себя. А значит, каждому его читателю, настоящему и – обязательно! – будущему, перепадет немного утешения…


Нина Шадури-Зардалишвили

Инга Гаручава... Поэт, драматург, режиссер... Ее уход – невосполнимая утрата для всех, кто близко знал ее, кому она открылась... И не только для них. Даже одной беседы с ней было достаточно, чтобы почувствовать  неповторимое обаяние ее личности, ее значительность, необыкновенность. Яркое свидетельство этому вечера памяти Инги в Тбилиси и за пределами Грузии. Совсем недавно такой вечер прошел и в Пушкинском обществе «Арион». Поводом к этому было не только желание друзей поделиться своими воспоминаниями, но и просмотр видеозаписи вечера, прошедшего в Москве в Доме русского зарубежья имени А.И. Солженицына, а также выход второго, дополненного издания сборника стихов Инги «Между небом и землей». Этой посмертной книге и посвящен отзыв Паолы Урушадзе.

Петр Хотяновский в своем предисловии к стихам Инги Гаручава бесконечно прав: Инга была человеком мистическим. Это я почувствовала сразу же, начав читать ее стихи. Той ночью она словно вышла из книги... Из стихов, представленных в сборнике, я слышала в ее чтении или читала в напечатанном виде от силы лишь пятую часть. Все вместе они стали для меня откровением, открытием. Я знала Ингу, как прекрасного лирического поэта, как драматурга, чьи пьесы, написанные в соавторстве с Петром Хотяновским, имели счастливую сценическую судьбу, и не только в Грузии и России... В том новом облике, в котором она воскресла  для меня, было нечто такое, что подняло ее в моих глазах еще выше – несоизмеримо выше. Передо мной был трагический поэт. Уже давно исчезнувшая порода. Без маски, без котурнов – все по-настоящему: огромная боль, пронзительная жалость к людям и не только к людям, дар всевиденья и печаль – глубочайшая печаль, которая бывает только от многих знаний... Возникла какая-то странная двойная оптика. Читая, я словно ее глазами видела все, что происходило в книге. И началось это с первого же стиха. Ее Ангел не мог быть выдумкой, игрой воображения. Он действительно «перешагнул порог ее дома обессиленный». И она в самом деле выкроила из своих стихов крылья и отдала ему самое дорогое – музыку и слово...
Отдать все до последнего, пусть даже самое насущное и ценное – одна из главных тем ее поэзии, а следовательно и всей ее земной жизни: «И все, что воспето голосом моим, уйдет в поля, повиснет на деревьях / весенние раздует пузыри, качнется над ребенком в колыбели...» Единственное, что она не смогла бы отдать – это высоту, общую с ее же птицами, которые даже «гибнут на лету»...
По сути, вся поэзия Инги – это непрерывное, безудержное дарение – самых заветных мыслей, самых глубинных чувств, самых сокровенных предчувствий и самых страшных, непредсказуемых даже для нее самой, откровений. И конечно же – огромная любовь к людям, природе, городу... Ее душа, жизнь ее души раскрывается в книге в своих самых разнообразных, порой неожиданных, лишь каким-то сверхчувством постигаемых проявлениях. То яркая, зримая, то таинственно мерцающая в зеркалах и сновидениях, то закодированная в причудливых образных коллажах, где «бабушкин локон вбивается в стихотворение», а птицы, рыбы, звери, растения, вся природа, люди и вещи обладают равными правами быть главными в этом выстроенном поэтом мире и даже кое-что менять и переиначивать в нем – то по воле автора, а то и по собственному желанию и капризу. Здесь «хлеб берет из рук знакомая волчица», а «шарманка играет и с нашей души слой за слоем снимает». Вот еще один изумительный образ: «а по небу ходит чья-то тоска, звезды ногой сшибает». «Старые зеркала на мгновенье открывают юность», а из «вязкой бездны алычевого варенья» на поэта смотрят лица тех, кого давно уже нет на свете, но кто по-прежнему любим им. «Облетая старый дом, подбитым хлопая крылом» она видит маленькую девочку, в которой горит ее огонь, и которой так же, как и ей – Инге – больно и страшно среди взрослых, чужих людей. А взрослой Инге страшно и за близких и за этих чужих людей – за всех, кому суждено жить в мире, где «охотники кроваво убивают вечные слова». А слова эти: Вера, Торжество, Любовь и Право. Именно об этом мире – в сборнике есть замечательный стих, своего рода перекличка с 66-м сонетом Шекспира и начинается он словами: «Здесь грош цена за смелость неудачи,/ за доброту, за скач лихих коней». Героя шекспировского сонета удерживает на этом свете нежелание расставаться с другом. Для Инги – единственный спасатель – Бог. В своих стихах она не раз обращается к нему и каждый раз – это как молитва благодарения. Образы Библии нет-нет да и возникают на страницах книги. Здесь и волхвы, и дева Мария, и Иосиф, и Анна. Даже еще не родившийся Христос, даже тот ослик, который впоследствии повезет его, и так и не поймет, кого он вез. А истинно родные ей «по душе и крови», ее бодлеровские «маяки», те, что придут проводить ее в последний путь – они тоже не отсюда, а из мира, где полноправно царствовали музыка и поэзия – Моцарт, Вийон, Метерлинк и боготворимый ею Бродский. И хочется верить, как веришь всем ее снам и пророчествам, что когда пришел ее час – они были  с ней рядом, они пришли, чтобы «траву забвения положить ей в ноги».
И все же взгляд Инги на бренный наш мир, даже ее мысли о смерти далеки от цветаевского «отказываюсь жить»... Напротив, одна из ее самых страстных молитв к Богу – «Дай мне пожить, я еще не жила». Да и горький ее вывод о том, что стихи сейчас никому не нужны – для нее не повод, чтобы не дарить их людям: «Болеть и страдать буду с ними. Потом пусть не помнят меня». Об этом же говорит и созданный ею образ тенора, певца, сегодня приобретающий уже особую значимость: «А он поет в последний раз, еще не видя, что у глаз звезда предсмертная сияет».
У Саши Соколова есть замечательное высказывание, тоже своего рода пророчество, и смысл его в том, что, если мы сейчас в Средневековье, то единственный выход для людей духа – это сплотиться и продолжать, несмотря ни на что, продолжать делать свое дело. И может быть возникнет то, что дало миру настоящее Средневековье – Новый Ренессанс. А если это действительно произойдет, в этом будет и доля Инги Гаручава – большого поэта, подлинного гуманиста, не в – теперешнем – избитом, а именно в возрожденческом понимании этого, единственно верного человеческого призвания.

«Я полость стен беленых продаю  
И лязг зубов о край железной кружки.
В ночи стихи бессмертные растут,
Как хлеб они потом вам станут нужны»...


Паола Урушадзе

* * *
Инге Гаручава и ее книге
«Между небом и землей»

О, как громко во мне зазвучало
Этим вечером – теплым тбилисским,
Все, о чем ты при жизни молчала,
Поверяла лишь самым близким,
А порой – только ветру да полю,
А порой – только ночи бессонной…
Бедный Ангел, тобой спасенный,
Улетая в тот сумрак осенний,
На плечах уносил свою долю
Твоей боли – себе во спасенье…
Открываю обложку, как дверцу,
На глазах оживает страница –
Это сердце… незримое сердце
Продолжает метаться и биться.
Боль такую не гасят слезами.
Даже крик во всю силу легких,
Даже сон о волшебном Сезаме
Не уймет ее… За небесами
На весах не найдут ее легкой…

И опять возвращаюсь к началу –
К самой первой строке – к причалу.
Окликаю тебя негромко.
И опять начинает биться
Твое сердце – так четко, так емко –
И не в силах
остановиться.

2014


Паола УРУШАДЗЕ