Конец 60-х годов. Приехавший на руставелевские юбилейные торжества в Тбилиси армянский писатель Гарегин Севунц сказал в интервью Арсену Еремяну, тогда корреспонденту «Вечернего Тбилиси»: «Наши два народа живут рядом, так близко, что мы слышим, как бьется сердце соседа».
И вот МКПС «Русский клуб» осуществил проект (руководитель – заслуженный деятель искусств РФ Николай Свентицкий) – издание книги А.Еремяна «Позови меня как сына» при поддержке Международного благотворительного фонда «КАРТУ». Она включает стихи и прозу автора, основанные на материалах о грузино-армянских взаимосвязях. С учетом культурного и политического значения данного издания для обоих народов, к участию в проекте были привлечены Союз писателей Грузии и Союз писателей Армении.
Презентация книги состоится в июле в Тбилиси и Армения.
«Добро – вот камертон, которым мы определяем непреходящую ценность литературного произведения будь то роман, рассказ или стихотворение. Очень хочется верить в победу добра в наше время ядерного безумия и оголтелого терроризма, что оно спасет мир», - пишет А.Еремян.
Приводим два его стихотворения из сборника.
|
|
Подробнее...
|
|
ЭТОТ СТРАННЫЙ МИР ТИМА ЧИГИРИНА |
Возможно, жизнь не совсем то,
за что она себя выдает.
Тим Чигирин. Сага о Рукоятке Зонта
Проза Тима Чигирина – явление в современной литературе столь необычное, что о ней трудно писать, используя привычную литературоведческую терминологию. «Облако тегов» (Тим Чигирин. Облако тегов: Саги и плачи. СПб.: Коста, 2011) – это собрание малоформатных произведений, жанровая природа которых несколько опрометчиво, на мой взгляд, определена автором как «саги» и «плачи». Если для Саши Соколова, например, «Облако тегов» – это «книга зловещих видений», то для Виктора Брегеды – художника-сюрреалиста, чьи работы красуются на обложках чигиринских книг, – это «дневник сновидений».
Шестнадцать саг – это шестнадцать «проб» переживания реальности героем «без родословной». Это не гомо советикус, не интеллигент постсоветского времени, не западный конформист, не бунтарь-одиночка, не «гражданин мира», не диссидент и не деклассированная личность без постоянной прописки. Это тот, кто не «над» и не «под» социумом, а вне социума изначально. Если угодно – вне мира, но очень даже «в себе». Весьма странным должен казаться мир тому, кто видит во внешнем его слое мифологическую изнанку. Но не обманчив ли сам внешний слой? Чтобы избежать смертельной стычки с бандой подростков в лунную ночь, герою не остается ничего иного, как воспарить по воздуху. Но самое интересное ждет его впереди, на «том берегу» жизни («Сага об Именах Существительных»). Читая саги Чигирина, ловишь себя на мысли, что если это и сюрреалистические видения, как в этом нас уверяют критики, то слишком уж они материально ощутимые, рельефные, апеллирующие не только к зрению, но и к слуху, осязанию, обонянию читателя. Собственно говоря, нет у прозаика грани между реальностью и вымыслом, не заботится он о самочувствии рядового читателя, растерянного и озадаченного: если уж принимать за исходный постулат положение, что вся художественная литература – это вымысел, то ведь есть же и конвенция между автором и читателем: что в этом вымысле надо принимать за реальность, а что за сон, видение или грезу. Поэтому читать Тима Чигирина нелегко: отточенный и прозрачный язык уверенно ведет нас в мир без опоры, как если бы к твоим ногам приделали ходули, но не удосужились их снять, и вот ты бредешь пошатываясь к костру, думая о том, что несгораем один лишь последний оскал мысли («Сага о Двух Шестах и Виноградных Косточках»). Некоторой опорой читателю могли бы служить просвечиваемые сквозь сюжет саг контуры мифов и притч, но архаические коды современным читателем, увы, утеряны, и ему приходится лишь скользить по блестящей поверхности.
Пафосная концовка «Саги об Овчинном Тулупе» – едва ли не единственное исключение из чигиринских правил. Радикальный противник длиннот, литературных прянностей и избыточных кружев не может укоротить предложение, где с каждым придаточным оборотом навинчивается еще один виток одиночества – до тех пор, пока мелодия фразы не выдыхается сама: «Когда все слова кончились, он, по примеру идиотов, стал мыслить глазами. Последнее, что запомнили зрачки Эгля – как его, лишенного дара речи, исхлестанного веревками грязных водорослей, слепнущего от искристого помета проносящихся косяков рыб, утыканного иголками неведомых портных, пригвожденного ко дну огромной белой раковиной, как его, стынущего на дне мирового океана, укрывает овчинным тулупом Отец».
В «Облаке тегов» много сложных метонимических и метафорических ходов, неочевидных сравнений, странных замещений и метаморфоз: шест может стать продолжением ноги («Сага о Двух Шестах и Виноградных Косточках»), а зонт – руки («Сага о Рукоятке Зонта»). Мир чигиринских саг расколот на множество фрагментов в сложно структурированном пространстве: переброшенный через ущелье трос соединяет два непохожих топоса, но ведь есть еще и нижний ярус, где протекает жизнь неведомого племени с непонятными для зависшего над пропастью героя обычаями и своим автономным солнцем («Сага о Рукоятке Зонта»). Двух героев другой саги разделяет, казалось бы, тончайшая преграда, но она непреодолима: персонаж находится в огромном мыльном пузыре со своим звездным куполом и пастбищами («Сага о Двух Словах»). Героя чигиринских саг и его рассказчика нимало не заботит дефрагментация – процесс собирания разрозненных частей мира в единое целое. Каждая часть мира живет у него по своим особенным законам: здесь своя физика и своя геометрия. Шизоидный дискурс повествования, разумеется, вызовет чувство дискомфорта у той части читательской аудитории, которая привыкла к успокаивающим схемам обобщений, позволяющим собрать из пазлов всю картинку. Мало того, что раздроблено пространство, само время у Чигирина поделено на дискретные сегменты, которые хочется порой (о, нетерпеливый читатель!) привести в движение одним нажатием кнопки. Но стоп-кадры нужны автору, чтобы мифологическая изнанка события обнажила свою праструктуру.
Новаторство Тима Чигирина особо зримо проступает в «Саге об Именах Существительных». Сталкивая привычные и непривычные, или, говоря научным языком, узуальные и окказиональные значения слов (причем последние выведены самим рассказчиком), прозаик достигает поразительного эффекта: знакомые каждому человеку с детства предметы и части тела открывают свои потаенные смыслы, вступая друг с другом и с миром в самые неожиданные и непредсказуемые отношения. Чудесное в чигиринском мире всегда рядом с героем: стоит лишь изменить положение тела в пространстве или сменить оптику – и мир меняет свое обличье. Как заметил один читатель, «окружающий мир и предметы служат продолжением человеческого тела (тела – тоже как предмета) – это вещи, приобретающие разные значения в зависимости от угла зрения и использования частей тела. Ноги, руки являются функцией вещей, окружающих человека: улица требует его силуэта, земля – его ног, булка и бутылка – его рук. Ноги устремлены к превратностям земли, руки – к сокрытостям неба». Дом, куда может прийти герой, не похож на дом, куда он прийти не может, потому что в доме, ждущем хозяина, предметы имеют другие значения. Чтобы приблизиться к миропониманию автора, надо привести хотя бы одно из определений саги: «Дом – телесная часть человека, избранное место для размещения различных органов во времени».
Двадцать пять плачей – это двадцать пять различных состояний сознания. Если в сагах рассказ ведется от третьего лица, то в плачах – от второго (в значении первого). Не так уж далека от истины Анна Кузнецова, когда замечает в «Знамени», что сюжет чигиринских рассказов «всегда один – пограничное состояние сознания и шаг за грань земного бытия». Однако нельзя не заметить и принципиального различия между рассказчиком саг – равно отстраненным от героя и читателя наблюдателем-протоколистом, и рассказчиком плачей, отождествляющим себя с героем. Интонация плачей – предельно-доверительная, исповедальная, даже когда речь идет о сугубо онтологических вещах: «Не забывай о дожде. С него все началось, им все и закончится (клянусь). Сперва ты был мыслью о дожде – хлипкой как сопли младенца. Потом ты вобрал в себя его структуру, все его силовые линии, чувствуя себя дырявой сеткой без опоры. После ты смешался с сырой землей и стал подкарауливать жизнь, принимая любое бульканье за ее примету. Все время хотел восстать из праха, но удерживался кем-то до поры. И вот шлюзы спущены: ты воссоединился со своим я. Правда, глаза (если они тебе даны) лучше открыть не сразу: переигровки не будет».
На одном из литературных диспутов мне довелось стать свидетелем жаркого спора между филологами: одни причисляли малую прозу Тима Чигирина к неоромантизму, другие – к сюрреализму, третьи – к магическому реализму. Возможно, время все и всех расставит по своим местам. Мне лично кажется, что ни к одному из известных -измов это творчество не сводится.
Чигирина-драматурга мало что роднит с Чигириным-прозаиком. Свои первые драмы автор представил на суд читателей и зрителей в 1990-е гг. В новый сборник (Тим Чигирин. Глот и Горт: Драмы. СПб.: Коста, 2011) наряду со старыми пьесами вошли новые – всего 13 произведений (из них один триптих и два диптиха). Пьесы очень компактны – несмотря на обилие сценических эффектов, некоторые предназначены для чтения.
Основное направление, в котором работает драматург, – драма постабсурда. Она отличается от драмы абсурда тем, что ее содержанием является не «абсурд без берегов», а абсурд строго логизированный и упорядоченный («Улитка готовится умереть», «Клюв и сердце», «Там и здесь» и др.).
В прессе уже писалось о том, что Тим Чигирин – создатель и разработчик так называемого зонтичного театра. Зонт является как продолжением руки актера, так и его «лицом». Лицо актера на протяжении всего действия скрыто под зонтом (когда зонт необходимо сложить, лицо погружается в темноту). Главное в этом театре – голос (каждому типу соответствует цвет зонта) и движение. В книге представлена первая зонтичная драма – «Тихая Азия». Думаю, чигиринские эксперименты отчасти продиктованы тем, что традиционный театр в последние десятилетия захирел, стал терять зрителя.
Главное достижение Чигирина-драматурга – драма «Глот и Горт». В первой части диптиха действие происходит в приюте для престарелых, во второй – в клинике для душевнобольных. В борьбе с навязанной им «постылой» реальностью приюта и клиники персонажи драмы демонстрируют чудеса изобретательности. Так, перебрасываемый от одного к другому клубок шерсти становится «по умолчанию» то «птичкой», вылетевшей из фотоаппарата, то «мышью», чтобы затем, пройдя через ряд превращений, вновь обрести свойства клубка. Сложные языковые игры, инсценировки исторических ситуаций нужны героям не только для того, чтобы прожить бессобытийное время казенных будней. Воссоздание одного из трагических эпизодов древнегреческой истории (казнь Фокиона) завершается гибелью двух персонажей, осуществивших свободу выбора; двое других, пройдя через ряд испытаний, спасаются верой.
Драма «Глот и Горт» – своеобразный (хотя и запоздалый) ответ на тот вызов, который был брошен в свое время драмой Беккета «В ожидании Годо».
Творчество Тима Чигирина – в высшей степени оригинальная страница в истории новейшей русской словесности. Оно обнажает новые глубины в исследовании внутреннего мира отчужденного от социума человека, воспринимающего мир как мифодраму, а жизнь как сакральное действо. В свое время М.Л. Гаспаров оценил творчество Чигирина следующим образом: «Это такая настоящая словесность, которая существует сама, без автора». Чем совершеннее продукт, тем меньше он нуждается в авторском прикрытии.
Владимир СЛИВА
|
|
|
ИСПОЛНИЛ ДОЛГ ВЕЛИКИЙ СВОЙ |
|
«Знать русский язык мы стремимся сами и очень хотим этого... Русская литература настолько сильна, что в состоянии утолить духовную жажду просвещения человека. Каждый из нас воспитан на русской литературе, которая явилась фундаментом нашего мировоззрения, наших убеждений и общественной деятельности». Эти слова великого грузинского писателя и общественного деятеля Ильи Чавчавадзе, приведены на открытке с его фотографией. Они стали лейтмотивом изданий, выпущенных Международным культурно-просветительским Союзом (МКПС) «Русский клуб» к 175-летию со дня рождения человека, которого грузинский народ назвал отцом нации. К юбилейной дате изданы набор открыток «Исполнил долг великий свой» и книга-билингва «Рождественский подарок».
В наборе из 24-х открыток – рассказ о жизни и деятельности Ильи, цитаты из его работ, высказывания о нем деятелей грузинской и русской культур. Все это богато иллюстрировано фотографиями, среди которых – немало уникальных. Так «Русский клуб» продолжил традицию подобного рода изданий – им уже выпущены посвященные российско-грузинским литературным взаимоотношениям наборы открыток «Сны о Грузии» и «На берегу Куры Россию вспоминая». Изданы открытки при поддержке Фонда «Русский мир».
В книге «Рождественский подарок» на грузинском и русском языках представлены стихотворения и рождественский рассказ, принадлежащие перу Чавчавадзе. «Каждый, кто знает о том, как жил Илья, поймет, за какие заслуги его еще и назвали Святым Ильей Праведным. Ведь праведники живут, не совершая грехов, поступают только по справедливости, а Илья следовал всем божественным заповедям, он, как поэт и гражданин, верой и правдой служил Родине. Его слова никогда не расходились с тем, что он делал. А это очень ценилось не только в XIX веке, но и во все времена», - пишет в предисловии, обращаясь к юным читателям, заведующий отделом Института грузинской литературы имени Шота Руставели, доктор филологических наук Теймураз Доиашвили.
Этот сборник – уже четвертое издание в серии «Детская книга», выпускаемой «Русским клубом». В дни рождественских и новогодних каникул книга по традиции войдет в набор праздничных подарков для юных зрителей новогодних спектаклей Тбилисского русского драматического театра имени А.С. Грибоедова. Иллюстрировала книгу молодая художница, магистрантка 2-го курса магистратуры Тбилисской Академии художеств Софо Киртадзе. Сборник издан при поддержке Банка ВТБ.
Руководитель обоих проектов – президент МКПС «Русский клуб» Николай Свентицкий.
Соб. инф. |
|
«ЗАГАДКИ ЛЮБВИ» И НЕЧТО САКРАЛЬНОЕ |
|
Спору нет, все люди разные. Но не поспоришь и с тем, что национальные особенности характера все-таки существуют.
Грузинское легкомыслие уже давно вошло в поговорку. «Я легкомысленный грузин», - признавался, например, Булат Окуджава. А вот как характеризует жителей Грузии энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: «По физическому типу грузины являются одним из красивейших народов на Кавказе. Грузины отличаются веселым, общительным и симпатичным характером; они привязаны к отечеству и привержены к старине, к древним преданиям и обычаям; доверчивы и откровенны; легковерны иногда до легкомыслия; добродушны, впечатлительны, гостеприимны; любят песни, танцы и зрелища... и с удовольствием веселятся в кругу знакомых».
И хотя сегодня капитализм, так сказать, все тверже заявляет о своих правах, и серьезных деловых людей появляется все больше, извечная беспечность и небережливость нет-нет да и дадут о себе знать. Стыдно, соотечественники! Мы зачастую не смотрим себе под ноги и топчем сокровища своей истории. Но российский журналист и писатель Игорь Оболенский бережно собрал эти сокровища, очистил, огранил и подарил нам же. В своих книгах и фильмах он запечатлевает историю Грузии XIX-ХХ веков, рассказывая о необыкновенных людских судьбах. И эти судьбы теперь уже навсегда принадлежат истории человеческой красоты и достоинства.
Оболенский – не первопроходец в своем отношении к Грузии, которую любили и о которой писали чуть ли не все деятели культуры, побывавшие на этой земле. Но Оболенский – первооткрыватель. Он пишет только о том, что узнал сам, о чем до него не писал никто. И это уже совсем особое дело – история наших предков от Оболенского.
Наши предки... Они умели быть великими, не замечать своего величия и не делать ничего для того, чтобы это величие сохранить. Они просто жили так, чтобы их жизнь была в радость другим. Да и им самим. Но последнее – как получится. В ХХ веке жить себе в радость чаще всего не получалось.
Об этом книги и фильмы Игоря Оболенского «Судьба красоты. Истории грузинских жен», «Цена чести. Истории грузинских мужей», «Сказки Пиросмани», документальный сериал «Загадки Грузии», авторская радиопрограмма «Легенды о любви», документальные фильмы «Бабо» о судьбе княжны Бабо Дадиани и «Моя Софико», посвященный Софико Чиаурели... А вскоре увидит свет новая книга – «Загадки любви. Распутин. Шанель. Голливуд», очередное увлекательное повествование, на сей раз – о трех мировых легендах, трех мифах, объединенных, в том числе, и судьбами выходцев из Грузии, которые завоевали мир, сражаясь за любовь, покоряясь страстям и отдавая себя тем, кого любили.
Из авторского предисловия: «В «Загадках любви...» по-новому открываются известные, казалось бы, «от» и «до» истории Григория Распутина, Габриэль Коко Шанель и звезд Голливуда. В окружении каждого из них, в том числе и в высшем свете Голливуда, находился грузин, который оказал значительное влияние на историю. Для Григория Распутина таким человеком стал являвшийся негласной «правой рукой» старца князь Михаил Андроников, который приложил все усилия для того, чтобы дни Распутина оказались сочтены... Глава, посвященная Коко Шанель, рассказывает о входивших в ближний круг великой мадемуазель моделях Мери Шарвашидзе, Анне Чавчавадзе, Мелите Чолокашвили и Лилии Зеленской, художниках Александре Шарвашидзе и Илье Зданевиче и просто близких друзьях Коко – Русудан Мдивани, Жорже Баланчине.
Третья часть книги, посвященная завоеванию выходцами с Кавказа Голливуда, содержит сенсационные истории о грузинских князьях Арчиле Чкония и Дмитрии Джорджадзе, а также режиссере Рубене Мамуляне, которые заставили говорить о себе весь Голливуд.
Герои книги стали ближайшими друзьями Кларка Гейбла и Грейс Келли, Марлен Дитрих и Дугласа Фербенкса, Греты Гарбо и Рональда Рейгана и других легенд Голливуда.
Издание содержит уникальный иллюстративный материал – письма героев и около 150 фотографий, большая часть которых впервые становится достоянием общественности».
Написать рецензию на книги Оболенского сложно. Ну, подумайте сами, можно ли отрецензировать путешествие на прекрасном кораблике по чудесной реке? Нет, в путешествие надо отправляться самому. Так и здесь – книги Оболенского вы должны прочитать сами.
Что завораживает в этих историях? Яркие характеры и личности. Неизвестные события и сюжеты. Трагические и счастливые судьбы.
Оболенский – писатель со своеобразным зрением. Присматривая себе героя, он очень дальнозорок – замечает только тех персонажей, которые видны издалека. А выбирая детали, становится близоруким – приглядывается близко-близко, и потому обнаруживает те мелочи, мимо которых с легкостью проскакивают другие.
А что приятно поразит в авторе? Дотошность исследователя, деликатность собеседника, беспристрастность летописца, а главное – бесконечная дружеская щедрость, желание поделиться тем, что он узнал о вас же самих и чего вы, скорее всего, не знали. И все это делает общение-чтение незабываемым. Потому что Игоря Оболенского объединяет с читателем общее чувство – желание любить и помнить, как пишет сам автор, «великих грузин, оказавшихся, по воле случая, в ближнем круге легендарных персонажей столетия и сумевших покорить мир».
Мы беседовали с Игорем Оболенским в одну из немногих свободных минут, когда у него выдалось «окно» между поездками, выпусками новостей культуры на канале ПИК, работой над новыми книгами и фильмами...
- Совершенно неожиданно для себя я сделал документальный фильм. Матвей Ганапольский попросил меня подготовить сюжет о Софико Чиаурели для программы «Цивилизация», и пятиминутный сюжет вырос в десятиминутный фильм – с фантастическим рассказом Нани Брегвадзе, замечательным монологом Ники Шенгелая. Кстати, вы можете запросто его посмотреть – он выложен на моем сайте igorobolensky.com. Именно эта картина – «Моя Софико» - открывала вечер памяти актрисы в Москве.
- Расскажите о вашем знакомстве с Софико.
- Она была и остается одной из моих самых любимых актрис. Понятно, что у нее много картин, но я очень люблю ее роль в фильме «Ищите женщину». Мы познакомились в Москве, на фестивале «Лики любви». Она назначила мне встречу в номере гостиницы. Переступив порог номера, первым я увидел Котэ Махарадзе, который пожал мне руку и извинился, что не может уступить нам номер для беседы, так как по телевизору начинался какой-то важный футбольный матч. Поэтому свое первое интервью с Чиаурели я записал в холле, у лифта, под звуки открывающихся-закрывающихся дверей. Но через три минуты я этот шум лифта вообще перестал замечать. И мне кажется, что Софико тоже. Она так интересно и откровенно рассказывала про детство, влюбленность в Солико Вирсаладзе, Верийский квартал, Верико Анджапаридзе, Абхазию... Прошло время. Я часто звонил Чиаурели, поздравлял ее со всевозможными праздниками, втайне преследуя, признаюсь, корыстную цель – получить приглашение в гости. Мне так хотелось приехать в Тбилиси! И я это приглашение получил. Все было фантастически. Я жил в гостинице «Старый Метехи», а там такой вид! На Песках тогда еще были рестораны, я это застал – видите, я уже как старожил говорю... Стояла чудесная тбилисская осень, я бродил по улицам одного из самых красивых городов мира и чувствовал, что совершенно счастлив. Собрался в гости к Софико, хотел было назвать таксисту записанный на листочке адрес, а он удивился: «Да вы что, какой адрес, все и так знают, где она живет». А инициалы С.Ч. и имя Софико стали для меня сакральными. Мистика в том, что в моей жизни произошла передача эстафеты: от С.Ч. к С.Ч., от Софико к Софико. Женщина, благодаря которой я приехал в Тбилиси, - Софико Чиаурели. Та, благодаря кому я остался, - Софико Чкония, моя жена. А в тот мой приезд я привез одноактную пьесу, которую написал с тем, чтобы ее сыграла Чиаурели. Но она мне сказала: «Я ухожу. И не хочу, чтобы зрители меня видели такой, как сейчас. Пусть меня запомнят такой, какой я была».
- Так и сказала?
- Да. Это было осенью 2007 года. Я не знал, что она уже неизлечимо больна. Мне сказали, что она умирает... Это было ужасно. А Нани Брегвадзе до сих пор вспоминает ее со слезой и переживает, что Софико не берегла свое здоровье.
- Алла Сурикова, режиссер фильма «Ищите женщину», рассказывала, что единственной проблемой на съемках были руки Софико – их нельзя было снимать крупным планом. Это были рабочие руки женщины, которая все делает сама.
- Однажды журналистка спросила, как проходит ее день? Софико начала рассказывать: я просыпаюсь, делаю массаж, пока читаю газеты и пью кофе, мне делают педикюр... Журналистка поняла, что с ней говорят несерьезно, когда Софико сказала, что перед сном принимает ванну из шампанского. Нани Брегвадзе называла ее «Софико-агмашенебели», то есть строительница. Софико соглашалась и говорила: «Я не актриса, а прораб».
- А какую пьесу вы написали для нее?
- Жила в Венеции фантастическая женщина – маркиза Луиза Казатти. Носила каблуки из брильянтов, выходила на прогулку с леопардами, ошейники которых были изготовлены из платины и изумрудов. Жила в палаццо, где сейчас расположен музей Пегги Гугенхайм. На площади Сан-Марко устраивала балы, которые, кстати, приносили большой доход государству, поскольку огромное здание на Сан-Марко арендовалось желающими увидеть яркое зрелище. Каждый вечер маркиза перекрашивала слуг в зависимости от праздника, который устраивала – то они были золотые, то серебряные... Наряды для нее придумывали Бакст и Пикассо. У нее бывали Дягилев и Нижинский. Юсупов и Дункан оставили о ней воспоминания. Написано 130 ее портретов. Между прочим, маркиза была известным меценатом, поддерживала многих деятелей искусства. А закончила свою жизнь в Лондоне, в бедности... Можно рассказывать бесконечно. Луиза Казатти, невероятно богатая и невероятно интересная, была женщина-театр. Моя пьеса называется «Ночи маркизы». Это моноспектакль, монолог героини. Как мне хотелось, чтобы ее сыграла Софико Чиаурели...
- Видимо, тем не менее, эта пьеса ждет своего часа.
- Очень ждет. Вы знаете, что по моей книжке «Сказки Пиросмани» был поставлен трогательный спектакль с участием юных артистов студии «Золотое крыльцо» при Грибоедовском театре. Я испытал такое счастье во время представления. Когда слышишь, как со сцены произносят написанный тобою текст, видишь, как твоя книга становится спектаклем – это ни с чем несравнимое чувство.
- Так, может быть, постановка «Ночей маркизы» не за горами?
- Это моя мечта.
- Расскажите о вашей новой книге – «Загадки любви...»
- Я никак не мог поставить точку в этой книге. Я все время продолжал ее писать и дописывать. К примеру, когда книга была, в принципе, закончена, я поехал в Париж и повстречался с племянницей моей героини леди Детерлинг. Потом я поставил точку в очередной раз, и тут меня пригласили на встречу с праправнучкой императора Николая I, чей сын – великий князь Михаил Николаевич был наместником на Кавказе, и у которого служил отец Михаила Андроникова, еще одного моего героя. Благодаря этой встрече я многое узнал и понял про тот образ жизни, который вел ее прадед... Затем последовали новые события. Одну из моих героинь зовут Мелита Чолокашвили, она была музой поэтов Серебряного века, моделью Коко Шанель. И у нее была очень красивая дочь – Лилия Зеленская. Просто невероятная красавица. Она изображена на обложке французского издания книги «Судьба красоты». У меня было мало информации о ней. И всего лишь три фотографии. Но, правда, эти фотографии делал Фаас Хорст. Это все равно, что мой или ваш портрет написал бы Сальвадор Дали. Недавно у меня дома раздался звонок – меня разыскала Нино Чолокашвили – племянница Мелиты, двоюродная сестра Лилии. Я пришел к ней в квартиру на улице Грибоедова и увидел, что все стены завешаны фотографиями Лилии. Те, что опубликованы в моей книге, жалкий лепет по сравнению с теми, которые я получил сейчас... Оказывается, Лилия умерла в прошлом году. Ей было 90 лет, и она была прекрасна. Последний раз в Тбилиси она приехала десять лет назад, и Нино мне рассказала, что когда они с ней зашли в магазин «Ici Paris» купить духи, молодые продавщицы замолчали и уставились на нее во все глаза. Обслужили, как завороженные. Когда они уходили, одна из них подбежала к Нино и спросила: «Скажите, пожалуйста, кто эта женщина?» Вот такая харизма... Кстати, Лилия жила тем, что продавала свои фотографии на аукционах – настолько они были бесценны. И еще одна история. Я писал, что Илья Зданевич уехал в Париж, сотрудничал с Шанель, а Кирилл в доме Чолокашвили на Грибоедова познакомился со своей будущей женой... Честно признаюсь, написал немного наугад. Но оказалось, что я был прав! Когда я спросил у Нино, могло ли это быть, она ответила, что не «могло быть», а было. Отодвинула занавеску и показала балкон, на котором это знакомство и состоялось. А недавно я получил письмо от сына Элен Дуар, последней жены Ильи Зданевича. Он прислал несколько эскизов, которые Ильязд сделал для Шанель. Все эти материалы войдут в книгу, которая получается абсолютно уникальным, эксклюзивным изданием. Короче говоря, в результате всего этого я понял, что точку в книге «Загадки любви» ставить не могу и не буду. И я поставил многоточие... Кстати, могу похвастаться: вся трилогия – «Судьба красоты», «Цена чести» и «Загадки любви» - выходит в России, в издательстве «ДоМира», и о них узнает, наконец, самый широкий читатель. Единственным моим условием было, чтобы первая презентация «Загадок...» состоялась в Тбилиси.
- Помните, мы с вами говорили о том, что вы как будто стали подманивать к себе новую информацию и на вас прямо-таки посыпались открытия, неизвестные сведения, уникальные документы? История словно чувствует ваш интерес и сама притягивается к вам...
- Да, это просто удивительно.
- Почему именно к вам подманиваются все эти сведения? Наверное, все дело в любви. У вас ведь все тут по любви началось – и «роман» с Грузией, и жена, и сын...
- А я скажу проще. Понимаете, на самом деле я не беру лопату и не откапываю глубоко спрятанное. Я просто внимательно смотрю по сторонам. Это любой может сделать. Может быть, просто у других нет достаточно сильного интереса? А у меня есть.
- Вы только что вернулись из Сигнахи...
- Мы снимали там серию, которая будет называться «Покорить Голливуд» - историю князя Дмитрия Джорджадзе. Кстати, знаете, как этот герой у меня появился? Я получил письмо от девушки, которая оказалась его племянницей и спрашивала меня, слышал ли я что-нибудь о нем. Я про него ничего не знал. А ведь он воспитал Павла – сына великого князя Дмитрия Павловича Романова, поскольку был вторым мужем Одри Эмери, бывшей жены великого князя... Я заинтересовался, мне принесли ворох писем, и я загорелся – какая интересная история! Титулярный советник, автогонщик, бизнесмен... И мы поехали в Кахетию, про которую Джорджадзе всегда помнил и мечтал вернуться на родину. Его отец Александр Джорджадзе, кстати, был предводителем Сигнахского уезда. И жизнь Дмитрия сложилась благодаря тому, что его отец принимал великого князя Михаила Александровича Романова, того понесли лошади, и старший Джорджадзе сумел, рискуя жизнью, их остановить. Сам покалечился, но великого князя спас. В благодарность Михаил Александрович приказал определить восьмилетнего Дмитрия в кадетский корпус, где могли учиться только дети состоятельных родителей... Впоследствии он участвовал в покушении на князя Багратиони-Давиташвили. Сидел в тюрьме за убийство на дуэли. В тюрьме начал изучать гипноз – ему попался учебник, и он учился гипнотизировать на своем сокамернике. Прошли годы, и фотографии сокамерника Джорджадзе увидел в газетах. Это был Берия... Не буду всего рассказывать – кое-что вы сможете увидеть в фильме «Загадки Грузии», кое-что прочитаете в книге.
- Игорь, за эти годы Грузия как-то повлияла на вас?
- Она изменила мою жизнь. Я начал заниматься телевидением, делаю новости, снимаю кино, пишу новые книги... Следующая моя книга будет называться «Тифлисская сага» - это трилогия мемуаров Бабо Шервашидзе, Бабо Дадиани и ее дочери Татули. Очень горжусь этим проектом. Это абсолютная Грузия. Последняя моя книга – «Четыре друга на фоне столетия». Я начал ее писать десять лет назад, а заканчивал в Грузии, когда в Кобулети писал главу о Пастернаке. А потом мне позвонила внучка Зинаиды Пастернак – Марина Нейгауз, которая вышла замуж за грузина и много лет живет в Цхнети.
- Все те же неслучайные случайности...
- Пожалуй... «Четыре друга...» - это воспоминания Веры Прохоровой. Она внучка Гучкова, правнучка Станиславского, двоюродная внучка врача Боткина, погибшего вместе с Николаем II, ближайшая подруга Рихтера, добрая знакомая Пастернака, Фалька, Нагибина, соседка Булгакова... Можно перечислять бесконечно. Удивительная женщина. Третью неделю книга является лидером продаж в главном московском книжном магазине среди книг в жанре мемуаров, а в общем списке ста лучших книг Москвы она – на седьмом месте.
- Вы пишете о великих русских и великих грузинах... Интересно, это одна порода? Или они отличаются друг от друга?
- Я думал об этом, и скажу вам – это одна порода. Докоммунистическая. Почему эти люди, которые сидели в лагерях, жили в коммунальных квартирах, голодали, такие настоящие? Как они сохранили это в себе? В том числе сохранили мозги, память, здоровье? А дети – совсем другие... До тридцатых-сороковых годов прошлого века, пока в нас не запала коммунистическая бацилла, рождались другие люди. Гены, видимо, бывают не только у человека, но и у обстановки, воздуха. И мы все – жертвы этого страшного «изма». Моя жена дружна с представителями высшего света Парижа. Когда они показывают фотографии своих бабушек, кажется, что и они, и мои героини – выпускницы одной гимназии.
- Мы можем у них чему-нибудь научиться или пытаться бессмысленно?
- Конечно, можем. Обязательно. Я у них учусь постоянно. Например, говорю с Верой Прохоровой по телефону и получаю заряд энергии от 94-летнего человека – сколько тепла, доброты, нежности! А Чукуртма Гудиашвили? Как она говорит, как строит фразу – это чистый горный вкусный воздух. Какая атмосфера в семье – просто фантастика! После встреч с ней я начинаю говорить другим русским языком, сразу хочется творить, сочинять... Я учусь у них отношению к жизни. Что им пришлось пережить? Хлеба нет, правды нет, встать-суд идет-десять лет... Но главное, как мне как-то сказал Армен Джигарханян, что «все – в нас, и бог, и дьявол. Кого ты кормишь, тот и будет тобой владеть». А Чукуртма говорила: «Игорь, самый главный судья себе – вы сами. Всех можно обмануть, но себя не обманешь»...
- Она вам процитировала Пушкина: «Ты сам свой высший суд»...
- Да-да. Чему я у них научился? Не отвлекаться на ненужные мелочи, но уметь ценить прелесть настоящего. Вот я возвращаюсь к себе в Цхнети после 16-часового рабочего дня – очень устал, не всем доволен... Но слышу чудесный аромат трав и цветов. И птицы так поют!.. Говорю себе – остановись и поймай эту секунду. И я это делаю. Грузины мне часто говорят – ну что ты все восхищаешься, не привык еще, что ли? А я не хочу привыкать. Во мне все время живет удивление перед красотой. Я в себе это культивирую. И в сыне тоже. Вечерами луна иногда бывает такая чудесная, что хочется перекреститься, глядя на нее. И тогда я беру сына за руку, и мы идем смотреть на красоту – на луну, на голубые горы... А ведь горы, и правда, становятся голубыми, когда садится солнце...
Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ
|
|
