|
К 90-летию Тенгиза Амирэджиби |
|
Необратим и неумолим бег времени. 30 сентября исполнится 90 лет со дня рождения выдающегося музыканта Тенгиза (Гизи) Амирэджиби (1927-2013).
Перечислим титулы и почетные звания маститого пианиста: Народный артист Грузии (1977), профессор, зав. кафедрой спец. фортепиано (с 1972 – до конца жизни), лауреат Государственной премии Грузии, а также 3-го Всемирного молодежного фестиваля (Берлин. 1951).
В годы учебы в Музыкальной десятилетке (окончил ее в 1945 г. под руководством проф. А.И. Тулашвили) он был бесспорным лидером всего нашего поколения, а впоследствии, после окончания Московской консерватории (1950 г.), под руководством К. Игумнова и Л. Оборина, одним из ведущих и авторитетных педагогов Тбилисской консерватории.
В классе проф. Амирэджиби учились известные современные пианисты, лауреаты международных конкурсов Манана Доиджашвили, Элисо Болквадзе, Александр Корсантия, Марина Надирадзе, Тата Личели, Мзия Джаджанидзе, Хатиа Буниатишвили и другие.
Искусство Амирэджиби-пианиста удивительно сочеталось с его артистической внешностью и благородством.
Могу с полной ответственностью подтвердить, что Гизи для меня, да и всех когда-либо слышавших его, был замечательнейшим исполнителем музыки любимого им Шопена. Отмечу также, что он был превосходным интерпретатором и грузинских произведений.
Ну, а теперь о музыкальном вечере, состоявшемся на днях в концертном зале Министерства культуры Грузии, с которого начинается цикл концертов, посвященных юбилейной дате Т. Амирэджиби. Это был действительно замечательный концерт, восхитивший всех присутствующих.
Организатором вечера явилась замечательный музыкант Виктория Чаплинская, устроившая подлинный праздник для всех нас, и для членов семьи Тенгиза Константиновича Амирэджиби.
В. Чаплинская – ведущий концертмейстер Тбилисского государственного академического театра оперы и балета им. 3. Палиашвили, прошедшая в Тбилисской консерватории великолепную школу фортепианной игры у проф. Т. Амирэджиби и концертмейстерского мастерства у проф. Т.Г. Дуненко.
За годы работы в оперном театре она подготовила целый ряд широко известных грузинских певцов.
Параллельно Чаплинская успешно ведет педагогическую работу в Тбилисской музыкальной десятилетке. Работая с такими звездами мировой оперной сцены как Анита Рачвелишвили, Паата Бурчуладзе, Георгий Гагнидзе, щедро передает свой опыт молодому поколению. Она также принимала активное участие в открытии Батумского оперного театра в 1993 г и была отмечена правительственной наградой.
Расскажем о самом концерте в котором участвовали воспитанники концертмейстерского класса Чаплинской (пианисты и вокалисты).
Все они продемонстрировали отменный профессионализм и музыкальность. Приходится ограничиться лишь их перечислением – это стажеры оперного театра Георгий Годердзишвили (исполнивший «Ночной зефир» Даргомыжского и арию Базилио из «Севильского цирюльника» Россини), Ирма Бердзенишвили («Посвящение» Шумана и ария Джоконды из оперы Понкьелли), Иамзе Урумашвили (ария Лиу из оперы «Турандот» Пуччини), Диана Панджавидзе (баллада Недды из «Паяцев» Леонкавалло), Ирина Шеразадишвили («Грусть» Шопена).
Всем им отлично аккомпанировали ученики нашей славной Музыкальной десятилетки: Цотне Сидамонидзе (VIII кл.), Зука Цирекидзе (X кл.), Елена Шаверзашвили (XI кл.), а также истинные мастера своего дела – Нино Раминишвили, Ирина Рамишвили, Натия Кавтарадзе, Ната Апциаури и сама Виктория Чаплинская.
Не могу не отметить исполнение полузабытого, но потрясающего по своей драматической выразительности романса-монолога незабвенного Отара Васильевича Тактакишвили – «Мольба» (солистка – известная певица Елена Джанджалия).
Ученики десятилетки принимали также участие (как солисты и аккомпаниаторы) в исполнении инструментальных сочинений. Скрипачки Саломе Ломинадзе (X кл.) и пианист Вахтанг Заалишвили (XI кл.) сыграли сонату для скрипки и фортепиано Вебера, а Тинатин Цикаришвили (фортепиано, XI кл.) и Тамар Купатадзе (фортепиано, XI кл.) сонату в четыре руки Пуленка.
Нельзя, конечно, не отметить участие в концерте таких известных музыкантов, как Торнике Гецадзе (виолончель) и пианистки Тамар Личели.
Таким исключительно содержательным и высокопрофессиональным был этот музыкальный вечер, которым открывается серия концертов, посвященных приближающемуся 90-летию замечательного музыканта и незабываемой личности – Тенгиза Константиновича Амирэджиби.
Гулбат Торадзе |
|
ГРИГОРИЙ ЗАСЛАВСКИЙ: «ГИТИС ПО-ПРЕЖНЕМУ ПРЕКРАСЕН» |
|
В ноябре прошлого года ректором Российского института театрального искусства – ГИТИСА стал театральный критик, телеведущий Григорий Анатольевич Заславский.
В 1993 году окончил театроведческий факультет ГИТИСа. Кандидат филологических наук – в 2011-м защитил диссертацию «Трагедия Я.Б. Княжнина «Росслав»: национальный миф о герое-воине и проблемы историзма». Член Комиссии Союза театральных деятелей РФ по критике и театроведению. В 2009 г. выпустил книгу «Москва театральная. Путеводитель». Член Общественного совета Министерства культуры РФ. Лауреат Премии Москвы.
Григорий Заславский отвечает на вопросы корреспондента «РК».
– Григорий Анатольевич, вот уже несколько месяцев вы – ректор одного из наиболее известных театральных вузов, выпускником которого являетесь. Каким был ГИТИС в годы вашего студенчества? Как он изменился с тех пор?
– ГИТИС был прекрасен, но больше, чем здание, чем буфет – почему-то сегодня, и я сам в этом уже имел возможность убедиться, буфет или столовая значат больше, неизмеримо больше, – вот все это не очень запомнилось, а здание, честно говоря, не очень сильно изменилось, за исключением замечательно отремонтированного после пожара (способствовал, как заметил еще Скалозуб!) третьего режиссерского этажа. Больше всего запомнились люди, некоторые из которых, по счастью, продолжают трудиться в ГИТИСе. Гасан Гусейнов, который нам читал античный театр. Анна Даниловна Ципенюк – она преподавала теорию драмы. Борис Николаевич Любимов, которого нам удалось уговорить выступить перед нами со специальным курсом «Церковь и театр», и он целый год, неделя за неделей, шел, комментируя церковный календарь, потом, спустя несколько лет он выпустил по итогам этого курса книгу, толстый том, который так и называется, если мне не изменяет память. Конечно, Инна Натановна Соловьева – мастер нашего курса, она вела семинары по критике и это было все – и уроки критики, и уроки жизни, стиля, культуры... Все. Инна Люциановна Вишневская – кажется, только в конце первого курса я узнал, что встречи с нею, с замечательными историями, которые она рассказывала и, слушая которые я от смеха иногда просто вынужден был выходить из аудитории, чтобы чуть-чуть передохнуть, – так вот, только в конце учебного года я осознал, что эти встречи на самом деле были курсом истории русской драматургии. Алексей Вадимович Бартошевич, Видас Юргевич Силюнас – это и лекции по английскому и испанскому театру, и – семинар по реконструкции спектакля. Михаил Ефимович Швыдкой, Людмила Ефимовна Баженова, Галина Витальевна Макарова, Татьяна Бутрова... Хороших и даже выдающихся не просто ученых-историков театра, но выдающихся людей у нас было, мне кажется, много. Нам повезло. Ну и плюс – параллельно учившиеся «фоменки»! С этой точки зрения ГИТИС по-прежнему прекрасен и совершенно не изменился. В ГИТИСе и сегодня есть, с кем поговорить и кого послушать.
– Расскажите, пожалуйста, о ваших родителях. Как семья повлияла на формирование ваших интересов, склонностей, вкусов?
– У меня замечательные родители. Я их очень люблю. Их уже нет в живых. Мы много ходили в театр – и с мамой, и с папой. Взрослым я узнал, что папа в юности увлекался балетом, посещал все премьеры. И когда папа болел, одна из последних наших размолвок тоже произошла из-за театра. Дочка Ася решила пойти с ним в Большой театр, а он вдруг возмутился – почему мы за него решили, что он хочет в Большой, а не в Малый... Родители мне очень доверяли, и я сейчас понимаю, что это – их главный педагогический талант, мало за что ругали, и как-то исподволь им удавалось увлечь меня нужными книжками... Сейчас я иногда даже жалею, что за что-то они не считали нужным меня ругать, хотя им совсем было не все равно, и они очень радовались моим успехам и очень переживали, когда меня в школе ругали за какие-то провинности... Когда я пошел в армию, в какой-то момент просто написал какое-то не очень веселое письмо, хотя ничего особо неприятного в армии со мной не происходило: был момент какого-то вдруг остро осознанного одиночества... Папа мгновенно собрался и приехал – из Москвы в Балаково Саратовской области.
– Какие книги, спектакли, фильмы определили ваше становление?
– Из книг – «Приключения барона Мюнхгаузена», «Евгений Онегин», «Преступление и наказание», «Прогулки одинокого мечтателя» Руссо, «Гений» Драйзера, Бродский... Перечислять смешно, если человек читал не одну книгу, а две, например, то влияния оказали обе. Но перечисленные – точно повлияли. Спектакли – больше всего, конечно, «Кроткая» и «Господа Головлевы» Льва Додина. После было еще много замечательных и даже выдающихся спектаклей, но эти, наверное, точно соответствуют вопросу – определили становление. Фильмов очень много было, но я назову, как ни странно, не «8 ?» Феллини, а «Премию», где очень интересные актерские работы. И в детстве я мог смотреть ее бесконечно, а картину эту часто показывали по учебному каналу с субтитрами. «Репетиция оркестра», кстати, если говорить о Феллини.
– Вы поступили на театроведческий после армии, до армии собирались связать свою жизнь с медициной. Когда произошел перелом, резко изменивший вашу судьбу?
– Ну, театр я любил всегда, вернувшись из школы, я быстро обедал и часто – бежал в «Современник», это было недалеко, и вставал первым в очередь на бронь. Так посмотрел все спектакли. Но мама очень хотела, чтобы я поступил в медицинский. Я поступил. После второго курса меня забрали в армию, тогда забирали всех, была какая-то глубокая демографическая яма, а после армии меня как-то «взял в руки» мой друг Дима Бертман, он уже оканчивал ГИТИС, и сказал: сейчас или никогда. Потом были консультации у Александра Аркадьевича Шереля и Александра Петровича Свободина. Они меня как-то тоже поддержали, за что я им очень благодарен и никогда не забуду их такой важной поддержки – и тогда, и потом.
– Какие принципиально новые проекты удалось внедрить за несколько месяцев вашего ректорства? С какими сложностями, может быть, противодействием пришлось столкнуться? Какие изменения, на ваш взгляд, должны обязательно произойти в ГИТИСе? Какие проблемы переживает это учебное заведение?
– На эту тему я могу говорить, наверное, не один час. Тут много вопросов. Некоторые требуют очень подробных и пространных ответов. Принципиально нового, я считаю, ничего делать не надо. Нужны постепенные перемены. Но дальше получается то, что мне кажется постепенными переменами, для других – синоним мирового катаклизма, конца света. Значит, надо объяснять, что к чему и зачем. Стараюсь так и делать. Удалось уже что-то сделать. Например, вот стипендии, которые учреждают знаменитые выпускники ГИТИСа. Таких стипендий уже почти пятьдесят, а первые появились в конце октября. «Квартет И», Игорь Угольников, Сати Спивакова, Марк Захаров, Борис Юхананов, Владимир Винокур, Лев Лещенко, Максим Виторган, Евдокия Германова, Наташа Королева... Честно говорю: мне стыдно кого-то не называть. Леонид Роберман, известный продюсер, взялся оплачивать обучение одного режиссера. Андрей Воробьев, губернатор Подмосковья, согласился оплатить обучение замечательного, очень талантливого мальчика из Подольска. Я всем кланяюсь! А изменения... ГИТИС должен войти в пятерку лучших театральных школ мира, он и сейчас один из лучших, но очень важно, чтобы в авторитетных рейтингах это наше почетное место было всеми признано. Для этого будем развивать бренд – и снаружи, и внутри.
– В связи с объединением продюсерского и театроведческого факультетов ГИТИСа были активные протесты студенчества. Что происходит сегодня?
– Да, такое было, сейчас, мне кажется, благодаря компромиссу, принятому на мартовском заседании Ученого совета, страсти успокоились, но сами страсти и протесты, я в этом уверен, были результатом не столько плохой информированности, сколько, простите, по-моему, и нежелания части протестующих поверить в очевидное: существуют образовательные стандарты, специальности, которые остаются неизменными. У ГИТИСа есть госзадание, нам перечисляют немалые деньги на обучение определенного числа студентов по всем лицензированным направлениям. Я всем сомневающимся привожу пример: было объявлено об объединении театроведческого и продюсерского факультетов и начались бурные протесты, а потом полтора месяца у театроведов – из-за болезни преподавателя – не было лекций по истории русского театра, а потом перенесли и зачеты с экзаменами. Ни одного протеста или хотя бы вопроса по этому поводу не было! Это – еще ответ и тем, кто искренне уверен в стихийности студенческих протестов: не бывает такого, чтобы в одном случае студенты активно протестовали, когда не раз и не два студентам сказали, что на обучении никак объединение не скажется, наоборот – появятся новые возможности, а в другом – тишь да благодать, хотя ущерб для студентов был совершенно явным и чувствительным.
– Недавно между ГИТИСом (Российским университетом театрального искусства) и нашими соседями – Ереванским театральным вузом был заключен договор. Как это произошло? Что предусматривает соглашение?
– ГИТИС сейчас ведет активную международную деятельность – и в части заключения двусторонних отношений с уважаемыми мировыми театральными школами, и по линии Россотрудничества, за что им – отдельное спасибо. Ереван для меня – вторая международная поездка на посту ректора, первая была в Шанхай, но между этими поездками были заключены договоры с Дели, Мадридом, Астаной, проведены переговоры со многими другими театральными школами, хотя важно заметить, что у ГИТИСа и до меня были хорошие зарубежные связи по самым разным направлениям. Соглашение предусматривает обмены и студентами, и преподавателями, надеюсь, ко взаимному удовольствию и пользе.
Мы, то есть я, декан театроведческого факультета Владимир Байчер и трое наших студентов уже побывали в Ереване и кое-что даже успели показать и рассказать. Нам очень понравилось, по-моему – всем, теперь в конце марта мы ждем в гости студентов и их мастера из Еревана, это будет наш традиционный фестиваль, посвященный самостоятельным режиссерским работам, после чего студенты еще на несколько дней задержатся в Москве и побывают на разных занятиях в ГИТИСе.
– Наверное, такое соглашение невозможно между ГИТИСом и нашим университетом театра и кино имени Ш. Руставели, учитывая отсутствие дипломатических отношений между двумя странами?
– Такой договор очень даже возможен, и дипотношения тут ни при чем...
– Назовите, пожалуйста, основные проблемы сегодняшнего театроведения и театральной критики.
– Самая главная проблема, по-моему, – плохое знание театра, истории театра, что позволяет радоваться и возносить на пьедестал вещи очень вторичные, причем оригиналы можно увидеть часто в Москве же, на соседней улице, и оригиналы явно ярче списков. С театроведением, с одной стороны, даже лучше. Тут я согласен с Инной Натановной Соловьевой, которая отмечает, что и книги хорошие выходят, причем – много хороших книг, кстати, ее книга о МХАТе 2-м – конечно, в этом списке побед, но рядом – выдающаяся, на мой взгляд, книга Риммы Кречетовой о Станиславском в серии «ЖЗЛ», книга Наталии Якубовой о театре Восточной Европы. Выходит сильный, а при Вере Анатольевне Максимовой – еще и остро-полемичный, одновременно и научный, и злободневный журнал «Вопросы театра». Есть что почитать, короче говоря. С критикой – хуже. Каждый дует в свою дуду, при этом серьезность профессиональных критериев размыта под натиском того, что одна моя коллега точно назвала террором среды. Это – страшная беда нашей критики, где какие-то очень важные основополагающие принципы профессии, подразумевающей независимую экспертизу, размыты совершенно. Можно быть куратором фестиваля и даже входить в число руководителей театра и продолжать раздавать «пинки» и «зуботычины» другим, агрессивно затыкая рты тем, кому кажется возможным критиковать спектакли «его» театра. Беда, одним словом.
– Свою первую рецензию Вы опубликовали в «Московском комсомольце». На какой спектакль? Чему вы научились у Инны Соловьевой?
– Это была статья о спектакле «Творческих мастерских» – одном из самых интересных коллективных начинаний конца 80-х - начала 90-х, где стартовала жизнь в искусстве Владимира Мирзоева, Александра Пономарева, Клима, Владимира Космачевского, Александра Горбаня, но там же находили пристанище и оказавшиеся вдруг бездомными спектакли Романа Виктюка, кого-то еще из уже признанных и даже великих. Там, например, был поэтический спектакль, в котором на сцену выходили одновременно и Дмитрий Пригов, и Лев Рубинштейн, и Виктор Коваль... А первая опубликованная статья была на спектакль Александра Пономарева «Настоящее» по поэмам Велимира Хлебникова. Об уроках Инны Натановны Соловьевой можно написать, наверное, книгу. Но если коротко – серьезному отношению к профессии, вообще к профессии и к слову – в частности.
– Расскажите, пожалуйста, о своем опыте создания театра «Геликон-опера». Почему оставили это дело?
– Ну, моя роль была достаточно скромной. Я свел Дмитрия Бертмана, с которым мы дружим с детства и у которого к тому времени фактически уже был готовый театр, – я свел его с отцом моего одноклассника, который первые же «лишние» кооперативные деньги решил потратить на поддержку театра. Я их познакомил, Александру Юзефовичу Пашковскому – так звали нашего мецената – очень понравились уже почти готовые сцены из оперы «Мавра», вечером мы собрались втроем, расписали зарплаты – отталкивались от тех, которые тогда не очень регулярно платили в Большом театре, а утром следующего дня он приехал, открыл черный дипломат и раздал первые зарплаты. Такая вот немного сказочная история. Дима Бертман придумал мне название, известное ему по крупным зарубежным театрам, – генеральный менеджер. На первых афишах так и было написано, но я все-таки довольно быстро исправил это на завлита, а вскоре – ушел из театра. Причин было несколько, будем считать, что главная – я не музыкальный критик, хотя в оперу хожу с детства.
– Ваши наиболее сильные театральные впечатления последнего времени. Какие тенденции развития сегодняшнего театра – российского, мирового – Вы могли бы отметить?
– Когда театр становится модным, у этого процесса есть очевидные и плюсы, и минусы. В зале появляется много публики, которую Островский называл свежей. Их легко убедить в том, что модное – синоним хорошего и талантливого, хотя это не всегда так. И меньше – тех, кто способен оценить нюансы, полутона, собственно – новизну или верность тем или другим традициям. Когда-то в Большом зале консерватории было много тех, кто при выходе дирижера раскрывал и клал на колени ноты и «проверял» эти самые нюансы. Сегодня и в Большом зале таких почти нет. А про сильные впечатления – видел, как играет Михаил Ефремов в спектакле «Амстердам» в «Современнике». Потрясающая органика, способная, такое впечатление, оправдать все, что угодно. Что касается актерской игры, то я бы сказал также и про очень интересное существование в ленкомовском «Князе» Александра Збруева. Из спектаклей – мне очень понравился новый спектакль Олега Глушкова в ГИТИСе на курсе Сергея Васильевича Женовача, очень элегантная и остроумная пародия на все споры последнего времени о постдраматическом театре. Разобрались за час двадцать.
– Традиции и новаторство. Как относитесь к экспериментам в театре?
– Конечно, хорошо отношусь. Другое дело, интересны эксперименты, которые проводят те, кто знает, что с чем он соединяет и чего бы хотелось получить. Это не гарантирует удачи, но все-таки, согласитесь, странно было бы с уважением относиться к химическим опытам, которые проделывают те, кто не в курсе, что с чем можно соединить и какие возможны последствия. Но без экспериментов театр, конечно, жить не сможет, а для любого большого режиссера или актера каждый спектакль и даже каждое новое представление – всегда эксперимент. Ну, еще немного, и я начну изрекать сплошные банальности, простите. Нет никакого исключительного традиционализма. Как нет и не может быть новаторства на голой земле. Новаторство интересно, когда отталкивается от глубокого знания традиции, а традиция засохнет без обновления. Очень быстро.
– Какой должна быть театральная критика? Какими качествами должен обладать театральный критик? Смелостью, принципиальностью? Или важнее, в первую очередь, способность анализировать спектакль и умение владеть словом? Что Вы прежде всего стараетесь воспитать в Ваших студентах?
– Способность анализировать спектакль и умение владеть словом очень важны, но без смелости и принципиальности тоже никуда. Самое страшное для критической «массы» – это круговая порука, порой приобретающая совершенно криминальные формы. Не буквально, конечно, но, простите, травля, устроенная после статьи Веры Анатольевны Максимовой, с публичными и коллективными письмами, я в этом уверен, ускорили кончину выдающегося театрального критика.
– На вас навалились административные обязанности. Не страдает ли от этого Ваше творчество, связанное с работой в прессе и на телевидении? Успеваете ли Вы смотреть новые спектакли?
– Ну, я так громко не называл никогда это творчеством, все-таки театральная критика – занятие прикладное. Смотреть спектакли не успеваю, к сожалению. Писать о них – тоже. Но это не значит, что моя новая работа в ГИТИСе мне не нравится. Она очень интересная.
Инна БЕЗИРГАНОВА |
|
|
Детская жизнь – это то, за что 70 лет самоотверженно бьется потомственный педиатр, академик трех медицинских академий Автандил Квезерели-Копадзе.
Никто сегодня в Грузии не знает о детском здоровье больше, чем он. Профессиональный стаж плюс генетическая память. Сто лет грузинской педиатрии как на ладони у статного, седовласого, аристократической внешности мужчины – кавалера Ордена Чести и Президентского ордена Сияние. Теперь только он помнит во всех подробностях, как в разные годы боролись и побеждали высокую детскую смертность, какие допускали ошибки. С высоты своих 92 лет он может экстраполировать уникальный опыт на следующие сто лет и предупредить о возможных рисках.
Автандил Квезерели-Копадзе родился в старинной тбилисской семье, уходящей корнями в три столетия. Отец – Николай Квезерели-Копадзе был известным инженером-строителем, автором монографий о мостах Грузии, мама – Евгения Леонтьева – ординатором 1-ой клинической детской больницы, а впоследствии кавалером ордена Ленина – высшей советской награды. Крестной была известная Мария Угрелидзе – основательница педиатрической школы Грузии. В день рождения мамы в старинном авлабарском доме собиралось за большим столом все педиатрическое отделение больницы Арамянца. В самом доме с незапамятных времен был открыт кабинет, в котором мама вела прием больных детей. Вот из такой медицинской среды вышел будущий академик. Он был младшим четвертым ребенком в семье, избалованным двумя старшими сестрами и старшим братом.
А еще были уникальные дедушки – грузинский и русский! Иван Квезерели-Копадзе – меценат и промышленник, купец второй гильдии, партнер в производстве вин и коньяков Давида Сараджишвили. На средства деда была построена 4-я тбилисская школа (Кобахидзевская), которую окончил Автандил Николаевич. Второго деда Федора Леонтьева он знал только по рассказам матери. Тот был царским генералом, воевал против большевиков в армии генерала Платова. Вместе с остатками своего корпуса отплыл сначала в Африку, а оттуда в Болгарию. И больше не вернулся на родину.
С таким историческим наследием выжить семье в годы репрессий было почти невозможно. Одним из самых тяжелых детских воспоминаний был ночной арест отца и лицо мамы, сложившей чемоданчик и приготовившейся к аресту. К счастью, у всех чекистов были дети, и они болели. Для благополучия своих детей они сохранили жизнь не только врачу, но и ее супругу. Отец вернулся из лагерей живым.
Но никакие годы репрессий не могли помешать веселому детству и юности Автандила в огромном семейном доме в окружении родных, двоюродных, троюродных братьев и сестер, где все мальчики круглый год должны были спать на открытой веранде, и всегда было шумно и интересно.
Автандил (для всех близких Куцо) хорошо учился, но врачами рождаются. Этот ген у человека либо есть, либо его нет. Поэтому мама только двоим из четверых детей посоветовала идти в педиатры – Нине и Автандилу. Нина Квезерели-Копадзе стала известным микропедиатром, специалистом по детскому питанию.
Отдавая дань уважения матери, Куцо в 1949 году окончил лечебный факультет Тбилисского медицинского института. Но сам он в те годы больше хотел быть баскетболистом, чем врачом!
Получив распределение в одну из деревень Рязанской области, он ради любопытства поехал туда, посмотрел на единственного медицинского сотрудника – санитара с бородой до пояса, на домишко, в котором надо было жить и принимать больных, развернулся и уехал в Тбилиси. Играл в баскетбол за сборную Грузии, беззаботно проводил время и ездил в Сухуми к своей невесте, которая уже работала там по распределению. В послевоенные годы такой самовольный отказ от работы по распределению мог очень плохо закончиться для будущего врача. Но баскетбольная популярность и известность матери спасли: он был заново распределен в санэпидстанцию Сухуми за неимением вакансий в лечебных заведениях. Там, по его собственным комментариям, он некоторое время «заведовал всеми туалетами и мусорными ящиками Абхазии».
Летом, когда врачи поликлиники ушли в отпуск, молодого врача оставили на месяц их замещать. Он и сегодня помнит имя и фамилию ребенка, которому поставил первый в своей жизни самостоятельный диагноз – правостороннее воспаление легких. Помнит, как бросился с этой новостью к главврачу поликлиники, но тот, к его удивлению, не выразил никаких эмоций и потребовал отправить пациента в больницу.
С тех пор Автандил Николаевич поставил диагноз почти одному миллиону детей! Но медицинский азарт возник именно тогда! Когда в Сухумском детском доме от больной кормилицы 19 детей заразились сифилисом, и был уволен весь медицинский персонал, его, наконец, назначили заведующим медицинским кабинетом. Тут уж он проявил все свои знания и спортивные качества. Открыл стационар в самом детском доме и выхаживал детей днем и ночью. Если же уходил домой, то обязательно в середине ночи приходил в детский дом, залезал в окно второго этажа и проверял, как ночные няни смотрят за больными детьми. Безжалостно увольнял, если ребенок оказывался без присмотра. Вместе со своим другом-физиком сконструировал прибор, состоявший из двух пластин, соединенных с электрической лампочкой. Пластины подкладывали под пеленки больного малыша, и как только они намокали, цепь замыкалась и зажигалась лампочка.
В тот период смертность детей в детских домах была очень высокой. Когда оказалось, что после прихода молодого врача за год не умер ни один ребенок, из Минздрава прислали комиссию с подозрением на фальсификацию отчетных данных. Хорошие показатели подтвердились, и министр здравоохранения СССР прислал Автандилу Квезерели-Копадзе именные часы. А еще через некоторое время ему предложили поступить в ординатуру клиники Московского института педиатрии. К этому времени молодой врач уже был счастливо женат на докторе Елене Манджгаладзе и имел дочь Марину.
В Москву уехал один. Красивая молодая жена и дочь остались в Сухуми. Он так торопился к ним обратно, с таким остервенением работал, что впервые за историю ординатуры диссертационная работа была завершена за четыре года учебы. Из ординатуры Автандил Николаевич вернулся главным педиатром Абхазии и зав. отделом детской больницы.
В конце 50-х годов детская смертность в Грузии, особенно в высокогорных районах, была очень высокой – до 63 смертей на каждую тысячу детей. Автандил Николаевич вместе со своим другом Ираклием Цицишвили, будущим профессором, постоянно выезжали к больным детям в разные регионы. Однажды по срочному вызову приехали в Гудаута, но опоздали. Одного ребенка похоронили накануне, в доме стоял гроб со вторым погибшим ребенком. У гроба сидели и курили трубки старцы, осуществлялся местный обряд: вокруг водили козла с красными лентами на рогах, а у стены на тахте умирал третий ребенок от кори, осложненной воспалением легких. Только с помощью секретаря райкома удалось вырвать у родственников ребенка и доставить в больницу. Он остался жив!
Авторитет молодого врача был настолько высок, что он присутствовал на совещании министра здравоохранения СССР и партийного руководителя Грузии Василия Мжаванадзе, на котором было принято решение о создании Института педиатрии. Предложил его создать заведующий кафедрой педиатрии Антон Сичинава. На второй день был подписан указ. А через несколько месяцев детская смертность уменьшилась в три раза.
В 1960 году инсульт приковал к постели маму Автандила Николаевича. И он вместе с женой и уже двумя дочерьми возвращается в Тбилиси, чтобы долгих шесть лет ухаживать за больной.
В Тбилиси Автандил Николаевич начинает работать в Институте педиатрии заместителем директора по научной работе и медицинским куратором Абхазии. С Абхазией связаны, пожалуй, лучшие моменты его семейной и профессиональной жизни – становление, первые победы, успехи в карьере. Но и сухумчане с благодарностью вспоминают годы его работы.
С самого начала своей обширной педиатрической деятельности будущий академик имел и узкую специализацию – гематологию. Именно в этой области проводились научные исследования в его кандидатской и докторской диссертациях. Он объясняет это тем, что педиатрия очень сложная отрасль медицины. Все болезни, особенно в раннем возрасте, протекают стремительно. Необходимо очень быстро ставить диагноз. Исследования периферической крови позволяют это делать вовремя.
Для своей докторской диссертации Автандил Николаевич изучил периферическую кровь 1800 детей из разных регионов Грузии. И тут открылись удивительные явления! Оказалось, что на уровне нормальных показателей есть количественные и качественные отклонения в показателях крови для людей из разных регионов Грузии!
Вот он голос крови, видимый в микроскоп! Симфония крови! Ей он посвятил 160 научных трудов и 5 монографий. Человеку, принадлежащему к такому древнему роду, положено слышать голос крови!
Неудивительно, что именно он с момента создания в 1966 году и по сей день возглавляет гематологическое отделение детской больницы. За эти годы в клинике было сделано множество научных открытий, в том числе революционных. Так, например, было установлено, что вскармливание детей до года коровьим молоком вызывает желудочное кровотечение. Каждый грудной младенец теряет три грамма крови ежедневно. После года жизни этот процесс прекращается. Иммунно-биологические причины и механизмы этого явления пока до конца не ясны. Новые знания потребовали полного пересмотра методов вскармливания младенцев. Этому была посвящена новая книга профессора Квезерели-Копадзе.
Сегодня в Грузии много новых больниц. Только родильных домов 93. Некоторые родильные дома имеют уже собственное реанимационное отделение. Больницы укомплектованы аппаратурой последнего поколения. Нет проблем с медицинскими препаратами. Создана и работает система медицинского страхования. Стали ли современные дети здоровее? Какие главные риски ждут нас и наших детей в будущем?
Что сегодня беспокоит академика Автандила Квезерели-Копадзе:
– Дети не стали здоровее! Детская смертность сегодня наименьшая за все предыдущие годы. Но это все же 12 смертей на тысячу детей до пяти лет! В европейских странах эта цифра порядка шести, в Японии – один – два. Мы должны стремиться к этим показателям. Для этого необходимо в первую очередь заботиться о здоровье матери. Агрессивная социальная среда, неправильное питание, вредные привычки, психологический климат – все обязательно скажется на здоровье ребенка.
– Два года назад на конгрессе гинекологов как президент педиатрической ассоциации Грузии я ставил вопрос о введении в роддомах штатной должности перинатолога-педиатра, наблюдающего за внутриутробным развитием ребенка. Иногда минуты играют роль! Абсолютно здоровым ребенок не рождается. Какие-то отклонения всегда существуют. Задача перинатолога предупредить педиатров об ожидаемых проблемах, чтобы избежать последствий.
– Престижность профессии врача падает. Это очень плохо! Если раньше в медицинский институт шли самые подготовленные молодые люди, то сегодня это не так. Причина в том, что врачу, чтобы получить диплом, приходится учиться 12 лет. Мало кто может себе это позволить без финансовой помощи семьи. На выходе имеем плохо подготовленных специалистов.
Благодаря новым компьютерным методам исследования поток медицинской информации нарастает. Исследование нового информационного потока требует особой гибкости профессионального мышления. Этому надо учить!
– Необходим хороший менеджмент медицинских учреждений, который кроме текущих задач будет решать вопросы переподготовки специалистов и пиара профессии.
Тааковы главные рекомендации педиатрам ХХI века.
Доктор Автандил Квезерели-Копадзе – удивительный человек. В свои 92 года он лихо въезжает на новеньком серебристом мерседесе в ворота 200-летнего семейного дома. Дома, который сохранен его усилиями – со старинной росписью парадного подъезда, с воссозданными интерьерами и садом во дворе. И конечно же, с медицинским кабинетом на первом этаже, в который уже почти сто лет приводят больных детей. А какой он мастер на все руки! С какой легкостью может подняться по стремянке на крышу, чтобы проверить работу мастеров-кровельщиков. Как он входит в сад и осматривает каждое дерево, как своего пациента. Как любит всевозможные новшества! Как каждый год уезжает с друзьями на море в Шекветили и приезжает оттуда загоревшим, наплававшимся всласть с массой новых впечатлений. А какой он спортивный болельщик, как переживает за любимые команды! С каким азартом играет в нарды и…порой жульничает.
Мне повезло вырастить своих дочерей в одном доме с Автандилом Николаевичем – в соседней квартире. Я помню свой страх, панику, жалость, смятение, когда заболевал ребенок. Но открывалась дверь, входил абсолютно спокойный профессор, садился около ребенка – и я могла жить дальше!
Прошло много лет. Наблюдая за этим человеком, нельзя не восхищаться его беспредельной преданностью своей большой семье – жене, дочерям, внукам, девяти правнукам. Сегодня прекрасно состоявшиеся дети и внуки живут отдельно, но стоит ему заболеть и все как один, бросив свои дела, оказываются рядом.
Я благодарна Автандилу Николаевичу не только за здоровье своих детей, но и за обаяние ума, за поддержку во многих серьезных жизненных ситуациях. И за то, что каждый день он учит нас любить жизнь и не бояться старости. Его пример убеждает, что старость может быть не только мудрой, но очень активной, насыщенной и интересной! Чему еще он научит нас завтра?
Ирина МАСТИЦКАЯ |
|
В концертном зале Союза композиторов Грузии прошел интересный и содержательный музыкальный вечер-концерт, который провела Виргиния (Вика) Каламкарян – известная тбилисская пианистка и педагог, вот уже 10 лет живущая и работающая в г. Бостоне (США).
Виргиния (Вика) Каламкарян – с отличием окончила Тбилисскую консерваторию по классу профессора Тенгиза Амирэджиби и была оставлена на струнной кафедре в качестве концертмейстера в классе профессора Георгия Барнабишвили.
Работала педагогом в Тбилисском первом музыкальном училище по классу специального фортепиано. А позже – в течение многих лет в Музыкально-педагогическом институте в качестве педагога по классу фортепиано. Ее ученики нынче работают не только в Тбилиси, но и за рубежом – Израиле, Германии, США. Концертмейстер высшей категории Виргиния Каламкарян работала солисткой Грузинской филармонии, регулярно выступала с сольными и ансамблевыми концертами в Тбилиси, Ереване, Баку, Каире, Дамаске, Кувейте, Варшаве и Праге. Многие годы играла с известными музыкантами Ираклием Мачабели, Михаилом Хоштария и Эльдаром Исакадзе.
Как лучший педагог года была награждена дипломами за участие в Закавказском конкурсе музыкантов-исполнителей.
В настоящее время в Бостоне (США) В.Каламкарян сотрудничает со скрипачами и виолончелистами на фестивалях, концертах, конкурсах, выступает с сольными концертами.
Программа концерта в родном городе была насыщенной и содержательной. Исполнялись замечательные образцы классической и романтической музыки. Пианистка продемонстрировала профессиональное мастерство, высокий класс фортепианных интерпретаций.
В первом отделении концерта была исполнена весьма сложная по своему художественному содержанию, форме и технической фактуре «Большая соната» (фа-минор) Шумана, состоящая из четырех частей. Наиболее богата по содержанию первая часть с ее сменами контрастных настроений. Безудержно стремителен и насыщен финал.
В.Каламкарян прекрасно справилась с большими художественными и техническими трудностями сонаты Шумана, как и произведений Брамса (4 интермеццо ор. 117, 118 и Каприччио ор. 116).
Во втором отделении концерта превосходно были исполнены известнейшая соната N12 К. 333 фа-мажор великого Моцарта и три ноктюрна (ор. 15 N2, ор. 27 N1, ор. 62 N2), великого Шопена.
Восторгу переполненного зала не было конца. В ответ на долгие и признательные аплодисменты сверх программы был исполнен «Полонез» Шопена. Такие концерты запоминаются надолго и, конечно же, наше большое желание еще не раз увидеть и услышать прекрасного музыканта – пианистку Виргинию Каламкарян.
Гулбат ТОРАДЗЕ |
|
