click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Сложнее всего начать действовать, все остальное зависит только от упорства.  Амелия Эрхарт

Творчество

ДРУЖКА

https://i.imgur.com/6dG77ci.jpeg

…Яркой звездой просверкал он на небосклоне Литературы – и ушел безвременно. Он любил жизнь, людей, животных, любил мир. И оставил нам свое творчество, озаренное светом добра и любви. Да, «Все проходит», но добро и любовь – нетленны.
К. М. Коринтэли

Сказочную свадьбу справил Гугуни Джаиани своему сыну, Имедо Джаиани. Уйму скота и птицы зарезали, закололи, забили к тому дню в Зугдиди. Во дворе, зеленеющем шелковистой муравой, раскинули огромный шатер, в котором накрыт был грандиозный стол – в сто двенадцать шагов длиной!
Шел проливной дождь, казалось, небо со всеми своими облаками спустилось под ноги. А гости все прибывали и прибывали беспрерывным потоком. К полудню за столом, кроме женщин, сидело шестьсот пьющих мужчин, и когда свадебный тамада, Иродион Шелегиа, подняв литровый рог, провозгласил здравицу жениха и невесты, одним разом было выпито шестьсот литров вина.
– Сам светлейший Дадиани не видал такой свадьбы! – с удовлетворением отметил консультант свадьбы, пятидесятилетний Рэма Чиквани, и провел рукой по орошенным вином белоснежным усам. – Сорэна мечонгурэ цирэфи? – вопросил он по-мегрельски, что означает: «где девушки-чонгуристки?». И когда девушки-чонгуристки предстали пред его ясные очи, заказал им старинную «Дидоу-нана», удобно расположился в кресле и приготовился слушать.
Дождь перестал. Выглянуло солнце и так уставилось своими пылающими глазами на Зугдиди и двор Джаиани, будто впервые улицезрело землю.
– Пусть никто не болтает, что Бога нет! – воскликнул обрадованный тамада.
– Сам Дадиа не удостаивался такой свадьбы! – повторил Рэма Чиквани.
Ангел, похищенный с похорон Агати Акубардиа, матери Шутуниэ Цикаридзе из Мелекедури, – красавица Татулиа Эркомаишвили была невестой Имедо Джаиани, и от счастья Имедо парил в небесах, тех самых, которые только что изливались на землю.
Но нет, не похищена была Татулиа – по своему желанию пошла она за Имедо Джаиани, да и слыхано ли, чтобы хоть когда-нибудь какую-нибудь невесту из Гурии в Мегрелию приходилось бы силком тащить! И однако ж семейство Джаиани вот уже целый месяц все не помирится со вспыльчивыми гурийцами. И сказочная свадьба тоже протекала при полном отсутствии гурийцев. О шаферах и говорить не приходится, но даже невестиного дружки – и того не было рядом с Татулией Эркомаишвили. Впрочем, нужен ли был красавице-гурийке дружка! Она сияла рядом с женихом, точно утреннее солнышко. Безмерно оскорбленная всей своей родней, она тем не менее держалась гордо, с достоинством и ничем не проявляла обиды. Лишь слишком наблюдательный взор мог бы подметить, что легкое облачко печали туманит прекрасный лик.
«Посмотрим, сколько вы без меня выдержите, милейшие мои гурийцы, в конце концов ведь примиритесь с моим замужеством, вот тогда-то я вам и отплачу за мой позор, попомню, что вы меня на смех подняли!» – так думала Татулиа Эркомаишвили в тот самый миг, когда край шатра откинула чья-то рука и вошел вымокший с головы до ног мужчина саженного роста со спадавшими на лоб густыми мокрыми кудрями.
– Мир вам! – громко проговорил вошедший и, как это свойственно всем богатырского сложения людям, добродушно и застенчиво улыбнулся и неловко спрятал за спину огромные ручищи.
– С ума сойти! – вырвалось у невесты, и она даже приподнялась на ноги.
– Кто бы вы ни были, батоно, пожалуйте к столу, гость от Бога, – пригласил вошедшего хозяин, – однако, если вы окажете нам милость и сообщите, кто вы и как вас величать, нам будет еще отраднее…
– Я, батоно, Сатутиа*, Сатутиа Шаликашвили, опоздавший дружка невесты, – с той же застенчивой улыбкой ответил гость, – но я в этом не виноват. Как назло, именно сегодня небо обрушилось на землю, и потому мне пришлось задержаться в дороге.
– Хвала Всевышнему, что хоть один гуриец пожаловал к нашему столу, видно, не все они погнушались нашим обществом, – приветливо улыбаясь, но с явным упреком проговорил Гугуни Джаиани.
– Я вас прошу, батоно, не браните при мне гурийцев, и я обещаю, что выпью один все те тосты, которые полагается выпить на этой свадьбе им. Может быть, я хоть отчасти заглажу этим их вину, – попросил Сатутиа Шаликашвили.
– Ты кажешься крепким парнем, батоно Сатутиа, но не прихвастнул ли ты малость? – с недоверием оглядывая гостя, сказал хозяин.
– Нет, батоно, я за свои слова отвечаю.
– О-о! Дай Бог тебе здоровья!
– Штраф ему, штраф, и подать ему этот рог! – распорядился чуть-чуть захмелевший тамада и послал Сатутии свой литровый рог.
– Одну минутку, я сейчас, батоно! – возразил гость и направился к жениху и невесте.
Сперва он подошел к невесте, прижал к своей могучей груди ее красивую головку и поцеловал в лоб. Затем оборотился к жениху. Долго глядел на него.
«Какие же умные, хитрые и добрые глаза у этого окаянного», – подумал он про себя, а вслух проговорил:
– Поздравляю тебя, братец. – Пожал ему руку, обнял, но не поцеловал, и уж только после этого всего принял поднесенный ему рог.
– Первым делом выпейте за здоровье молодых, а потом нагоняйте нас, – наставил его тамада.
– Ваше имя? – поинтересовался Сатутиа.
– Наше? – с достоинством переспросил тамада во множественном числе и приложил ладонь к своей груди.
– Да, ваше.
– Ироди, батоно, Иродион Шелегиа!
– Уважаемый Иродион, дорогие гости, соседи, друзья, недруги и доброжелатели, словом, все, сидящие за этим столом! Месяц назад с небосклона Озургети исчезло солнце, и с той поры мы его больше не видели… – проникновенно заговорил Сатутиа.
– Да, да, действительно, уж такая скверная погода стоит… – подтвердил тамада.
– Солнце исчезло! Мы ждали, надеялись, что оно вновь появится, но оно и помнить о нас забыло, и не думает о том, что мы так ждем его…
– Охо-хо, не может быть, чтобы это не отразилось на урожае! – забеспокоился кто-то.
– Конечно, конечно, вот, например, у нас в Гали ткемали недозрело, и все плоды пообсыпались с деревьев, – посетовал сидевший напротив Сатутии мужчина.
– Ай-ай-ай, пропали вы, получается, а? – ужаснулся за жителей Гали его сосед по столу.
– Однако с вашим прибытием погода исправилась, и солнце выглянуло, и потеплело, – утешил Сатутию Гугуни Джаиани и в знак благодарности за погоду потрепал его по плечу, одновременно давая понять, что пора бы и к делу приступать.
– Что вы меня-то ласкаете, батоно, когда это солнце своей волей, по своему желанию пожаловало к вам, а будь на то моя воля, оно бы сюда и глянуть не глянуло! – произнес в ответ Сатутиа, вроде бы и не принимая благодарности.
– Нам не интересно, сколько плодов дает чье-то там ткемали или сколько початков соберут с чьего-то кукурузного поля, вы, пожалуйста, поздравьте молодых, – напомнил тамада опоздавшему дружке его обязанности.
– Это солнце сегодня венчается! – будто и не слыша его, провозгласил Шаликашвили. – Венчается с луной, и все мы присутствуем при этом событии… Потом у этого солнца появятся маленькие солнышки, и небо Зугдиди наполнится малютками солнышками и луночками, а потом, когда они уже не смогут уместиться на небе, они спустятся вниз на землю и на земле будут умножать свое потомство…
– Как ваша фамилия, батоно? – прервал впавшего в экстаз гостя тамада.
– Шаликашвили! – простодушно, хотя и с достоинством ответил Сатутиа.
– Ах, а я думал – Коперник! – удивился Ироди Шелегиа. Все засмеялись, один Сатутиа не засмеялся.
– Да, я Коперник, – подтвердил он догадку тамады.
– В таком случае я опять же позволю себе напомнить вам, что вы до сих пор не выпили здравицу нашей юной четы!
– А что я говорю все это время? – искренне удивился Сатутиа.
– Все, кроме этого, да еще вы не сказали, что Земля круглая и что она вертится! – ответил тамада. Опять все засмеялись, а бедный Сатутиа онемел.
– Выпей, Сатутиа, и садись, – попросила Татулиа своего дружку и друга детства.
– Сию минуту, моя госпожа! – с готовностью воскликнул Сатутиа, поднес к губам рог и не отрываясь, одним духом осушил его до дна.
– Ну, ты, брат, силен! – растрогался тамада.
– Да, я силен, – согласился Сатутиа.
– Силен будешь, когда нас догонишь, – критически заметил кто-то.
– А что для этого нужно? – живо заинтересовался Сатутиа.
– Дадиановский рог нужен, дадиановский! – выкрикнул директор Краеведческого музея города Зугдиди Зелимхан Гвамичава.
– Пожалуйста, батоно, дадиановский так дадиановский, пускай хоть багратионовский, мне безразлично! – безмятежно улыбнулся Сатутиа.
– Он или очень глуп, или очень хвастлив, или просто очень пьян? – тихо спросил невесту жених.
– Он очень умен, очень скромен и очень трезв, – покраснев, твердо ответила невеста.
– Он хотя бы видел дадиановский рог? – продолжал выяснять жених.
– Если не видел, увидит сейчас, – с достоинством отвечала невеста.
Жених саркастически улыбнулся.
Тем временем в свадебный шатер вкатили обитую алым бархатом коляску о четырех колесах. Сиятельный дадиановский рог, точно доблестный муж, опоясанный серебряным поясом с кинжалом, возлежал на этой коляске, аки дракон с разверстой пастью, и взирал на изумленное его размерами общество.
– Наполнить рог! – приказал тамада.
Два виночерпия подскочили к рогу.
Он поглотил один небольшой кувшин и одну бутылку, в общей сложности четыре литра «Оджалеши». Сатутиа припал к его зеву, как заблудившийся в пустыне бедуин. Шестьсот мужчин, сидевших за столом, превратились в один огромный любопытный глаз.
– Ух ты, вот это силища, вправду крепок, черт! – сказал про себя озадаченный дадиановский рог, одним духом опустошенный прибывшим на свадьбу дружкой Сатутией Шаликашвили.
Сатутиа, лихо покатив порожний рог по столу, продолжал твердо стоять на ногах.
– Он ваш, молодой человек! – вырвалось у потрясенного происшедшим Рэма Чиквани.
– Кто, батоно? – в недоумении спросил Сатутиа и огляделся по сторонам.
– Рог, рог ваш! – пояснил Рэма Чиквани.
– Ну что вы! – застыдился опоздавший дружка.
– Слово батони Рэма – закон, да и, кроме того, на роге написано: «Кто осушит меня, тому я и принадлежу», – подтвердил Гугуни Джаиани и с сожалением покачал головой.
– Ну нет, один рог мне ни к чему, не единорог же я в самом деле, вот ежели у вас есть и второй такой же, давайте и его в придачу, я и второй выпью, а уж два таких рога стоит увезти в Гурию, ей-Богу, – рассмеялся уже несколько захмелевший и настроившийся на шутливый лад Сатутиа.
– Что вы, что вы, батоно, откуда второй, это единственный и неповторимый, вся история рода Дадиани проходит через него, он оценен экспертами в один миллион рублей! – икая от волнения, проговорил Зелимхан Гвамичава.
– Нет так нет, пускай и этот здесь остается. Все равно моей беде и миллион не поможет. А один рог я ни за что в Гурию не повезу! – заартачился Сатутиа.
– Нам ваша милостыня не нужна, слово есть слово, – обиделся хозяин.
– Тогда наполните его еще разок, чтобы я хотя бы выпил два рога, и так и быть, заберу, ладно, – вконец обнаглел окосевший Сатутиа.
– Наполнить рог! – велел рассерженный Рэма Чиквани.
– Не делай этого, Сатутиа! – взмолилась побледневшая Татулиа.
– Не волнуйся, бесценная моя Татулиа, я не осрамлю тебя! – заверил ее дружка.
Снова подбежали к рогу два виночерпия, снова поглотил рог четыре литра, снова стол превратился в один огромный любопытный глаз, и снова приник к рогу гость…
«Ух ты, вот это силища, крепок, да как крепок, черт!» – хотел было сказать про себя ошеломленный дадиановский рог, да не смог повернуть пересохший язык, с разинутой пастью повалился на свою алобархатную коляску и предался крепчайшему сну.
– Твой он, твой, юноша! – со слезами умиления на глазах воскликнул Рэма Чиквани. – Вот это настоящий мужчина! – добавил он по-мегрельски, потом распахнул объятия и прижал к груди вспотевшего, улыбавшегося, с помутившимся взором и разумом богатыря, облобызал его и бережно усадил на стул.
– Сорэна мечонгурэ цирэфи?* – вопросил он.
Подвели девушек-чонгуристок.
– Пойдите с ним и пойте ему колыбельную, – велел им Рэма Чиквани и, невероятно довольный, откинулся на спинку кресла.
Двое бравых молодцов почтительно увели пошатывавшегося Сатутию Шаликашвили в гостевую опочивальню.
– Простите великодушно, батоно Рэма, но чье имущество вы дарите этому полоумному голодранцу из Гурии? Или вы изволили забыть, что этот самый рог Гугуни Джаиани одолжил у музея на один-единственный день? – обратился к консультанту свадьбы белый, как полотно, Зелимхан Гвамичава.
– Дурак, разве и Гурия, и Мегрелия не есть части Грузии, единой нашей матери?! Рог должен принадлежать достойному! Так написал на нем сам великий Дадиа, и так оно и должно быть! – рассердился Рэма Чиквани.
– Дадиа-то написал, но Министерство культуры записало рог за мной и оценило его в один миллион рублей! – возопил Зелимхан Гвамичава. – То же самое было и в прошлом году, когда Латариа дарил этот рог какому-то безмозглому лечхумцу Карселадзе! Да, Лечхуми тоже часть Грузии, но я не в силах более выносить все это, мое несчастное сердце не выдержит в конце концов и в один прекрасный день разорвется, вот тогда и делайте что хотите!.. – зарыдал Гвамичава.
– Отстань, недоумок, кто отдаст дадиановский рог этому обормоту, появится еще кто-нибудь и осушит его. Да в конце концов я сам выпью этот рог, черт возьми! – гордо выпрямился Рэма Чиквани и рукой отмахнулся от директора музея.
– Надеюсь на вас… – пролепетал директор музея в глубокой печали, вернулся на свое место и продолжал скулить там.

В шесть часов утра Сатутиа Шаликашвили уже сидел на тахте и со стыда не решался выйти из комнаты. Он еще не совсем пришел в себя и никак не мог вспомнить, что он такое натворил вчера. Помнил только, что выпил огромное количество вина и держался весьма вызывающе, но что наболтал с пьяных глаз и кому – начисто не помнил.
Сидел Сатутиа Шаликашвили на тахте. Держался обеими руками за голову, полную тумана, и не осмеливался выйти из комнаты.
В семь часов утра в дверь постучали.
Сатутиа застыл.
Вошла Татулиа.
Сатутиа не поднял головы.
– Доброе утро! – приветствовала его Татулиа и подсела к нему.
Сатутиа не издал ни звука.
– Осрамил я тебя, да? – наконец, после долгого молчания, выговорил он.
– Что ты, Сатутиа!
– Опозорил, да?
– Наоборот, ты приехал, уважил меня, честь оказал, я никогда тебе этого не забуду!
– Ты правду говоришь?
– Конечно правду! А теперь – пошли к столу, Сатутиа, люди ждут тебя, свадьба тебя ждет, – попросила Татулиа и положила свою изящную ручку на его огромную лохматую голову.
– Поеду я домой, Татулиа, повидал тебя – и поеду обратно.
– Да ну что ты говоришь, Сатутиа?!
– Ты думаешь, я кутить сюда приехал, моя Татулиа?
– А зачем же ты приехал? – удивилась Татулиа.
У Сатутии, как вчера от вина, помутилось в голове.
Наступило такое продолжительное молчание, что у Татулии замерло сердце от ожидания чего-то ужасного.
– С первого дня мироздания люблю я тебя, Татулиа, неужели я не сумел дать тебе это понять!.. – заговорил наконец Сатутиа едва слышным, откуда-то издалека идущим голосом.
«Замолчи, Сатутиа!» – хотела было крикнуть Татулиа, но язык не повиновался ей, и она просто прижала к устам Сатутии ту самую свою изящную ручку, которую только что возлагала ему на голову.
Сатутиа бережно убрал эту руку.
– Доколе же мне молчать, Татулиа, уж если ты решила выходить за такого, как этот… этот… сказала бы раньше… и… ведь ты была… ты была все равно как икона для всех юношей Озургети!..
– А кто мне об этом сказал, кто? – широко раскрыв удивленные глаза, прерывающимся от волнения голосом спросила Татулиа.
– Кто посмел бы тебе это сказать, ты как солнце сияла надо всеми нами, а разве солнце когда-нибудь спрашивало кого-нибудь, взойти ему или нет…
– Ох, несчастный Сатутиа!..
Сатутиа взял ее маленькую теплую руку и приложил к своей щеке.
– Вернись назад, моя отрада, вернись домой, мое солнце и счастье мое, а нет, так жизнь моя не стоит и гроша! Вернись домой, Татулиа!.. – Голос у Сатутии задрожал.
– Не говори мне этого, Сатутиа, не говори! Тот человек, что сидит рядом со мной, – мой муж, я его жена, и он мне дороже всего на свете… – И Татулиа снова закрыла ему рот рукой.
– Не о том ли я и плачу?! – воскликнул Сатутиа.
Когда Рэма Чиквани распахнул дверь гостевой комнаты, он обомлел от изумления. Богатырь-дружка сидел на краешке тахты, прижимая маленький белый кулачок невесты к своей опаленной солнцем щеке, по которой катились слезы величиной с этот кулачок.
– Боже, что видят мои глаза! Чего только я в жизни не навидался, но чтобы такой молодец слезы лил?! Вставай-ка лучше и идем, дадиановский рог и люди ждут тебя!
– Разве я приехал сюда ради рога и пира, батоно Рэма? – скорбным голосом вопросил Сатутиа и воздел на Рэма Чиквани полные слез глаза.
У Рэма Чиквани вдруг бешено заколотилось сердце, но он и бровью не повел и сделал вид, что не слышит слов гостя.
– Ну, брат, ты вчера такое устроил, весь народ с ума свел! Дважды кряду сам Дадиани не осушал этого рога! Эх, почему Господь Бог не создал тебя на сто лет раньше!..
– На сто лет раньше или позже, – все равно, Господь Бог с самого моего рождения отвернулся от меня…
– Не беспокойся, милый, любовью и вниманием твою Татулию здесь не обойдут, на руках ее будут носить. – Рэма Чиквани опять сделал вид, что не слышит его слов.
Невеста молча встала и вышла из комнаты.
– О том я и плачу, батоно Рэма, что ее тут не обойдут ни любовью, ни лаской, ни вниманием… – сказал консультанту свадьбы, пятидесятилетнему Рэма Чиквани, опоздавший дружка невесты, двадцатилетний Сатутиа Шаликашвили. Сказал и поднялся с места.
– Ступай теперь и ты, милый, – проговорил Рэма Чиквани. – Отправляйся домой.
– Да, я отправлюсь домой, Рэма-батоно, и к черту в пекло! – пообещал гость.
– Ступай с миром и будь разумным, – напутствовал его Рэма Чиквани.
Гость отворил дверь, вышел на балкон, спустился по лестнице во двор, вышел на улицу, потом на большую дорогу.
Никто ничего не проведал.
Никто ничего не слыхал…
Сказочная свадьба шла своим чередом.
Шагал по дороге Сатутиа Шаликашвили. Пешком, ни с чем возвращался он в Гурию.


Нодар ДУМБАДЗЕ

Перевод Камиллы Мариам Коринтэли

 
ПОЧТИ ИЗДАЛЕКА

https://i.imgur.com/8964SQu.jpg

...Одно – и знакомое и незнакомое – имя: Зоя Александровна Межирова. Безупречная точность самовыражения, полная слитность внутреннего лиризма с пластическим его осуществлением, душевного жеста с жестом стихотворным обеспечивают ей право на безоглядную самостоятельность.
Георгий МАРГВЕЛАШВИЛИ

ЗИМА АРБАТА

По темным улицам – огни, метель и дым...
Сжимаясь, ежиться под холодом седым.
Едва выглядывать из-за воротника,
Из глубины себя, почти издалека.

Весь мир иной, когда здесь летний свет и зной.
Мои владения – раскинулись зимой.
Мои снега заволокли земной простор.
Моя звезда алмазом льда глядит в упор.

И вот желтеют в снегопадах фонари.
Метут метели от зари и до зари.
Опять зимы глухой медлительный затвор.
Блаженство белое. Молчанья разговор.

Оно слепит и никого в себя не ждет.
Собою полнится. Само в себе поет.
Его безмолвие сияет тишиной.
Метель стеной. Особняков бесшумный строй.

По темным улицам – на стынущий Арбат!..
Он рухнул в сны и никому ни сват ни брат.
Отгородился ото всех. Беззвучно тих.
Нам хватит с ним зимы затвора на двоих.

Лишь фары выхватят летучий снежный прах.
Остывшей платиной беспамятство в словах.
По темным улицам – огни, метель и дым...
Одни огни, метель и дым... метель и дым...

***
Мир за стеной где-то там, в отдаленье.
Тускло свечение лиц.
Вот мы с тобой и в одном измеренье,
В белом смиренье больниц.

Отключены от всегдашнего шума
И никуда не спешим.
Может, впервые так смотришь угрюмо...
Хмуришься. Поговорим?..

Некуда в эти часы торопиться,
Вот и всплывают, как сны,
Давние неотвратимые лица,
Временем притемнены.

В спешке забытые, тихо витают,
Зрение застят слезой.
Знаю – мое над твоим проплывает.
Снова твое – предо мной!

Вот мы и встретились, будто очнулись
Там, где законы земли,
Ангелы, тайным мечтам повинуясь,
Крыльями прочь отвели.

Заговори сквозь глухие пространства!
Преодолеют слова
Времени плотность, судьбы постоянство,
И уцелеют едва.

Только молчанием долгим отвечу,
Не поднимая ресниц,
Праздную эту незрячую встречу
В белом свеченье больниц.


***
Не жалуйся
И ни о чем не вздыхай...
Сегодня Господь
Нам показывал Рай.

В блаженстве
Зеленых лугов тишина.
И с солнцем
На небе
Чуть в дымке луна.

И Эмили Дикинсон,
Платьем шурша,
По медленным травам
Прошла не спеша.

Блаженство! –
Безмолвно шептала земля.
И пели беззвучно
Псалмы тополя.

Вот здесь, –
А не только в обители грез,
Все так и должно быть –
Ни горя,
Ни слез,

И чтобы –
Ни гула войны сквозь часы, –
Лишь бомбардировщик
Настырной осы,

Чтоб медлила
С мглою игра в поддавки,
Лишь – взмах волейбольный
Прицельной руки,

Не след
Баллистических мертвых ракет, –
А млечных ромашек
Трепещущий свет.


В ТЕСНЫХ УЛОЧКАХ ТИФЛИСА...                                 
Лали Шиукашвили-Конлан

Утоли мои печали,
Мой прекрасный ангел Лали.
Позвони мне в выходной,
Бережный куратор мой.

Ты по зову прилетаешь
И легко отодвигаешь
Все сомненья этих дней
Силой властною своей.

Колхидянка, танцовщица,
Мечется горох по ситцу,
И беспечность бытия –
Мудрость вечная твоя.

Ты сошла на землю прямо
С фресок мреющего храма,
И повадок танец твой
Легкокрыло-неземной.

Здесь, в американских штатах,
Сердце трепетное в латах, –
Нежную газелью прыть
Надо чем-то заслонить.

Посади в свою машину,
Выпрями стальною спину.
И в слепящем зное дней
Нас опять умчит хайвей.

Мы прикатим в быт укромный,
В приозерный дом огромный,
Где высоких окон ряд,
И за ним холма накат.

Разложи свои модели,
Что мечту твою пропели,
Уведи на вернисаж
В их немыслимый мираж.

За бокалом «Цинандали»
Приоткрой свои печали.
Сигарет глотая дым,
На балконе посидим.

Чтоб в себе не заблудиться,
Надо с кем-то поделиться.
Вспомни все, в одно свяжи,
Жизнь свою мне расскажи.

Вечно до всего мне дело,
Слушать я всегда умела.
А волненья прошлых лет –
Просто приозерный свет.

В Кении убитый мужем
Тигр распластанный и ужин
Между делом, между слов
На плите почти готов.

Сумеречный свет непрочен.
Грез и снов театр окончен.
И пора уже домой,
Истекает выходной.

В тесных улочках Тифлиса
Мгла такая же повисла...
Может в городе родном
Ты под старость купишь дом.

Там зимы сырая слякоть...
Улыбнись, чтоб не заплакать.
Но об этом – не сейчас.
Поздний час торопит нас.

Мчится темная дорога.
Тем у нас еще так много.
Их порожиста река.
До свиданья. До звонка.


***
Протяжное, как ветер, – сикварули*…
Постичь твою галактику смогу ли?..

Опять дожди Мтацминду обогнули,
Чтоб виден был с земли твой звездный улей.



Зоя Александровна Межирова окончила отделение Истории и Теории Изобразительного искусства Исторического факультета МГУ, поэт, эссеист. Дочь поэта Александра Межирова. Писать стихи начала в 19 лет. Автор трех поэтических сборников и многих публикаций в центральных российских и американских литературных журналах и газетах – «Новый мир», «Знамя», «Арион», «Дружба народов», «Дети Ра», «Зинзивер», «Зарубежные записки», «Зарубежные задворки», «Юность», «Литературная газета», «Московский комсомолец», «Независимая газета», «Алтай», «Новый журнал» (Нью-Йорк), «Новое русское слово» (Нью-Йорк), «Стороны Света» (Нью-Йорк). Член Союза писателей с1985 г. Лауреат премии журнала «Дети Ра» (2014), лауреат премии журнала «Зарубежные записки» (2016). Живет в Москве и в штате Невада (США). Две первые книги стихов и ряд публикаций вышли под литературным псевдонимом Зоя Велихова.


Зоя МЕЖИРОВА

 
КАК ЖЕНЩИНА МОЖЕТ ИСПРАВИТЬ ПОГОДУ

https://i.imgur.com/0SXZ920.jpg

Рука не поднимается уложить чудесные крохотные произведения Ирины Парошиной в жесткое прокрустово ложе жанра. Заметки, зарисовки, миниатюры? Пост в социальной сети? А может, вы подсели к Ирине за маленький столик в кафе попить горького кофе без сахара, или на скамейку в парке – перекурить, или шагаете рядом (если получится – в ногу), когда она выгуливает своих собак, и она – запросто, как доброму приятелю – рассказывает вам, что заметила, о чем подумала, что вспомнила? И делает это так ярко (фотохудожник), без лишних слов (математический склад ума), тонко (поэт), иронично (доминирующая черта характера) и стильно (женщина со вкусом), что ее рассказы становятся литературой. Читать их – одно удовольствие. А еще – они оставляют живое, светлое послевкусие. Так бывает всегда, если повезло пообщаться с талантливым человеком или прочесть отличный текст. Убедитесь сами.
Нина Шадури

О себе: руковожу отделом аналитики, пишу тексты и песни, дрессирую японских собак.

АНГЛИЙСКОЕ
Дождь прямо с утра и по сейчас. Зябко, мерзко. Как женщина может исправить погоду? Ну, понятно же, надо сделать вид, что так оно и ожидалось, а мы во всеоружии.
Надела зеленую поношенную куртку Barbour (в королевской семье Англии очень ценят именно такие поношенные, вощеные барбуры, еще их уважают английские бомжи). Утиные башмаки, внизу – резина, сверху – кожа, внутри – войлок, хоть действительно по болотам иди за утками. Где-то дома лежит шерстяное клетчатое кепи от того же Barbour с чудесным залихватским пером. Искать было лень, но в моих мыслях оно все равно довершает образ. Да, именно так должна выглядеть настоящая английская леди, отправляясь на охоту по туманным болотам с верными охотничьими собаками.
Две охотничьи собаки на бодрое «гулять!» не отреагировали вообще. Дома – плед, коврик, моя чистая кровать, в конце концов. А на улице – лужи. А у сиб – лапки. Какие еще утки, вы что, мамо? Нет, физиологические потребности можно завтра. В смысле, дождь еще две недели?
Английская леди задумчиво тащила по улице двух маленьких ишаков на шлейках. Ишаки упирались, брезгливо отряхивались и глядели с выразительным упреком. Оживились, только когда свернули к дому, а в квартиру вошли уже гоголем – хорошо, мол, потрудились. Сразу ушли сушить ноги в чистую кровать.
Хорошо хоть шляпу с пером не надела.


ЛИТЕРАТУРА
Почему-то считается, что детские стишки должны быть добрые и дебильноватые – так, чтобы взрослые в процессе чтения глядели свысока и с умилением. Строчки надо коротенькие, чтобы бодро читать по слогам. Иначе дети ничего не поймут и устанут, они же примитивы.
Не знаю. Мой сын на собеседовании перед школой рассказывал «Ананасы в шампанском». Не то чтобы он тонкий ценитель поэзии, просто стишок такой прикольный.
А у меня в дошкольном возрасте был Лермонтов в свободном доступе на нижней полке, я и читала. Серая такая, замызганная книга. Что я там понимала? Да все что читала, то и понимала. «Из каждой радости, бояся пресыщенья, Мы лучший сок навеки извлекли». В четыре года мне суть написанного была вполне очевидна: я, например, в яичнице-глазунье всегда сразу съедаю вкусный желток, а белок уже после и не хочется вовсе. Радость от яичницы сокращается до радости от желтка! Вот об этом и писал великий поэт.
И с высоты своего взрослого восприятия я этой детской интерпретации даже не улыбаюсь. Нормально все. Какая, собственно, разница какой там личный опыт у вас в башке животрепещет в ответ на великое стихотворение? Оно тем и великое, что успешно ляжет на любую картину мира.
И в четыре года тоже.


МУДРОСТЬ
«А вот зуб мудрости придется удалить», – сказал стоматолог, глядя на панорамный снимок моей челюсти.
Нормальная фраза, если бы я еще пару лет назад не удалила зубы мудрости – все четыре оптом. О чем и заявила победоносно.
Врач пересчитал внимательно и сказал, что вот же он, восьмой по счету. Я сказала, что с памятью у меня все в порядке.
Врач на секундочку усомнился в себе и позвал коллегу. Коллега тоже умел считать до восьми и сказал, что оставшийся зуб – истинная мудрость, хоть и с кариесом. Я снова не поддалась групповому врачебному авторитету.
Сомнения разрешил третий эксперт. Покопавшись у меня во рту, она пришла к заключению, что зуб мудрости у меня действительно существовал и был удален – девятый по счету. И еще один зуб мудрости, восьмой, ждет своей очереди. А всего их было, значит, как минимум тридцать три.
Все не как у людей.
Зато мудрая.


СТАМБУЛ
Чайки за окном то озлобленно гавкают друг на друга, то скулят опять же совсем по-собачьи, то плачут, как дети, то стонут, как девы легкого поведения. Весь этот курятник замолкает далеко за полночь. Из окна нашей предыдущей гостиницы можно было наблюдать, как они кружат в столпе прожектора над Голубой мечетью. Из нынешнего окна нет романтического вида, остается довольствоваться звуковой составляющей.
В целом они не наглые, как в Риме. Там они кидались за каждой брошенной сигаретой, чипсы в руках заранее считали законной добычей и позировали на камеру, надеясь, что не задаром. Чайки в Стамбуле иногда сопровождают прогулочные корабли, но редкая долетит до середины Босфора. В целом они гораздо больше заняты разбирательствами друг с другом, нежели охотой за туристами.
По утрам в турецких кофейнях аврал. Огромный поток людей проходит сквозь них и рассыпается по офисам, мастерским и куда-то еще, сметая по дороге ароматную горячую выпечку. Утро мы встречаем в Мармара кафе. Оно расположено в подворотне на улице, дождь капает с навесов мимо мягких скамеек. Публика настолько разная, что ее объединяет только Великий Город.
Впереди нас сидят офисные «воротнички», все трое в белых рубашках и галстуках, все трое смотрят в айфоны. Позади пьет чай полиция в черной непробиваемой экипировке, с крупнокалиберными пистолетами и в роскошных черных шлемах. Если бы Дарт Вейдер пользовался мотоциклом, у него был бы такой же. Рядом стоят их дорогие черные мотоциклы, очень большие. Хозяин кафе с 2015 года помнит, что мы пьем кофе без сахара.
Раньше турок просыпаются только турки, которые готовят еду для турок. Для туриста же главное – проснуться раньше других туристов. Тогда есть шанс попасть на распродажу истинной еды, а не выставочной.
Например, мясной бурек. Не знаю, как описать... Вот вы представляете, например, бакинскую пахлаву – тающую во рту, нежную, жирную и сочную? Теперь отвлекитесь от мысли о сладком, оно вредно, и представьте, что пахлава начинена мясом. Это и есть бурек.
Бурек в Hafiz Mustafa 1864 готовят часов до 8 утра, и разбирают его на лету. В половине девятого еще можно встретить пирожки, тоже очень вкусные, но бурек уже не найти. В 9 утра прилавки заставлены лишь разноцветными сладостями, столь милыми оку фотографа. Турки вежливо улыбаются, когда мы их покупаем, но в глазах у них читается презрение рабочего человека к праздному.
Под окном отеля живет попугай в клетке. Серый, умный и изрядно линялый. Я не понимаю, почему он еще не кричит по-чаячьи, с учетом того, что чайки затыкаются максимум на три часа перед рассветом, и то в это время орут кошки. Зато с утра попугай сказал мне «хеллиоу!» очень чистым и внятным турецким голосом. Мне даже показалось, что сейчас он продаст мне сувенирчик.


ТРЕВОЖНОСТЬ
Как исключительно тревожное существо, я терпеть не могу покупать красивую посуду. То есть посуда еще стоит на полке в магазине, а я уже переживаю, что она разобьется. Если я ее все-таки беру, первая радость покупки испорчена этими переживаниями на несколько дней. Вот как взгляну – так огорчусь и представлю красивые осколочки на полу. Потом восхитительная  вещица успевает примелькаться, эмоция тревоги переходит в «разобьется – ну и черт бы с нею», и посудина живет долго и счастливо (не так уж часто мы на самом деле бьем чашки). Но радости-то все равно уже нет!
Но вот случилось действительно редкое приобретение. Представляете, радовалась с первой минуты. Купила на днях новый заварочный чайник.
Чугунный.


СОБАКИ
Первый визит в Бакуриани. Январь.
Патрик часами стоит у окна и созерцает падающий снег.
Урсула выкопала из-под сугроба один замерзший хинкали.
Это все, что надо знать о характере моих собак.


КУРЦХААР
Мы чуточку задержались по дороге домой, и на поле вылетел юный курцхаар без поводка. С хозяином мы всегда приветливо здоровались (как минимум до сегодняшнего дня).
– Ура, собачка! – обрадовался Патрику курцхаар, в веселую голову которого вообще не приходило, что с собаками можно делать что-то кроме как играть, и стал самозабвенно нарезать красивые широкие круги по полю. Первые три круга он пребывал в убеждении, что сибе игра понравилась, потому что тот гнался по пятам, выкладываясь по полной. Было очень весело. Потом курцхаар решил притормозить, и зря. Выяснилось, что имело место некоторое непонимание. Пока курцхаар играл в «а ну, догони», сиба играл в «задуши оленя».
Роль оленя курцхаару не глянулась, поэтому началась буча. В подобных случаях мы с хозяевами больших псов синхронно пугаемся за моего, потому что он втрое легче по весу, а потом, я извиняюсь, за чужие порванные уши – Патрик тот еще д’Артаньяна кусок. Но сегодня обошлось, вовремя наступила на десятиметровый поводок.
– Нельзя так, зараза, – объясняла я Патрику.
– Он же первый начал! – объяснял хозяину курцхаар.
– Стара я за оленями гоняться, – заискивающе сказала Рыжа откуда-то у меня из-под руки.


БУБУ
Овчарка Бубу – собака громоздкая и страшная. Но у него есть понятия справедливости, простые как три копейки:
1. Патриарх собачьей площадки – Бубу.
2. Подходить надо с учтивостью.
3. Нельзя забирать палку, если она во рту Бубу.
4. Нельзя забирать палку, если она рядом с Бубу.
5. И вообще палку брать никому нельзя.
6. Знакомых Бубу обижать нельзя (Патрик однажды попытался при нем поиграть как умел со спаниелем, получил обидную трепку и на всю жизнь разлюбил овчарок).
7. Маленьких сук обижать нельзя, даже если они нарушают все предыдущие пункты
Маленькая сука Урса все поняла и попала под покровительство. Тем более что бегать за таким тараканом, как она, Бубу откровенно лень.
А вот длинноногому курцхаару побегать – синоним слова «счастье». Мелкая шустренькая Урса вызвала в его памяти охоту на зайца в бескрайних грузинских полях. Пойманный заяц верещал, обижался, все записывал в японскую записную книжечку.
Через две недели, отожравшись на килограмм и изрядно осмелев, Урса решила попробовать сама напасть на курцхаара. Удивившись заячьей атаке, тот даже побегал от нее пару кругов, а потом спохватился, опрокинул и схватил за шею.
И через пару секунд сам оказался прижат к земле за горло тяжелой овчаркой. Потому что – пункты 6 и 7.
Маленькая Урса радостно скакала вокруг.


Ирина ПАРОШИНА

 
Кора Церетели

https://i.imgur.com/1sEuHMe.jpg

Кора Церетели – киновед, критик, сценарист. Доктор искусствоведения.
Окончила английское отделение Тбилисского института иностранных языков. Работала заведующей отделом литературы и искусства в газете «Заря Востока» (Тбилиси), собственным корреспондентом газеты «Советская культура». Была старшим редактором Комитета кинематографии при Совете Министров Грузинской ССР. Преподавала на кафедре киноведения Тбилисского театрального института им. Руставели. Автор книг и монографий о театре и кино, сценариев документальных и научно-популярных фильмов.
Член жюри XVI Московского международного кинофестиваля.
Автор многочисленных изданий. В том числе книги «Мне Тифлис горбатый снится» (2018 г.). Предлагаем читателям журнала «Русский клуб» подборку стихотворений Коры Церетели.


стихотворения


ВДВОЕМ!

Мы норовисты и уперты
и острые углы не стерты,
Хоть и в осенней карусели
мы уцелели еле-еле.
Пусть нас и предал прошлый век
Забыв, что смертен человек.
Что ж мы так вздорны, неуемны,
Ведь наши дни давно заемны?
Мы для сегодняшней шпаны
Невидимая часть Луны.
За нами вирусы в охоте
– уж больно долго вы живете!
Познали важную из истин
дрожащие по ветру листья:
– Ты делай вид, что все путем!
– Ты делай вид – все нипочем!
Держись, еще мы поживем!
Ведь мы вдвоем, ведь мы вдвоем!


ТБИЛИСИ

О, город мой родной,
мой отчий дом, мое гнездовье!
Как сладостно,
как горестно с тобой единокровье!
Мой теплый город, бог и отец – Тбилиси...
Балкон и лестница, кран во дворе и кипарисы...
Акации в цвету, соседей переклички.
Многоголосье языков, обычаи, привычки...
Ночная ворожба – абрис горы Давида...
Приколы, шалости и детские обиды.
За счастье быть с тобой
И быть к тебе причастной
Я прилечу к тебе из стороны ненастной
Склонить колени на твоем пороге,
Пусть хоть меня застрелят по дороге.


ИРАКЛИЮ...

Мой мальчик, ты был от меня унесен
Внезапно распавшейся связью времен.
Безбожный, по волчьи безжалостный век.
Как слаб, как безволен пред ним человек!
Расторгнув объятия, очей моих свет,
Отправился жить на другой континент.
Рассеяло нас, словно пыль в сквозняке.
Скажи, на каком говоришь языке?
Как я пробиваюсь сквозь космос бескрайний,
Чтоб слышать тебя и увидеть в онлайне!
Как жадно ловлю я свое отражение –
Во взгляде, в улыбке, в походке, в движении...
Хоть в чем-то, хоть как-то...
Так хочется мне,
Чтоб смог ты продлить жизнь мою на Земле.


МОИ СТИШКИ

Мои плебеи без амбиций,
Простушки средь цветов-патриций...
Стишки мои – вы как ромашки,
Как кляксы на листе бумажки
Из-под пера у неумехи
Рождаетесь при каждом вдохе.
С чего вы вдруг в конце пути
Меня решили растрясти?
Нарушить мой покой сонливый,
Диктуя строфы торопливо?
Поэзия: хореи, ямбы,
эллегии и дифирамбы...
А я пишу по мере сил,
Как Бог на душу положил.
Мои стишки, мои ромашки,
Вы кляксы на листе бумажки...
Пусть неуклюжи и неловки,
Но искренни и без уловки.


НОСТАЛЬГИЯ

Не пульсируй в висках, ностальгия,
Не буди, пощади мой покой!
Отпусти ты меня, Россия,
Не томи ты меня Москвой!
Мне б во двор, где растут кипарисы,
Чтоб прижаться к стволу щекой...
Не зови ты меня, Тбилиси,
Не кори ты меня Москвой!
Кипарисы давно распилили
И асфальтом залили дворы.
Не стреляй мне в висок, ностальгия –
Много весен прошло с той поры.
Перестань заводить, ностальгия
Перекличкой родных голосов...
Не уймется моя аритмия,
Не найти мне знакомых следов.
Трепыхнулось усталое сердце,
За окном расплескалась тоска.
Отпусти ты меня, Тбилиси!
Не держи ты меня, Москва!


ВИСОКОСНЫЙ ГОД

Гонит ветер по дороге
Первый жухлый лепесток.
Високосный год, убогий –
Все тебе не вышел срок?!
Неизведанных болезней,
Смуты, горя и вражды
Сиротливый, бесполезный
Год потерь, год нелюбви.
Год несбывных обещаний.
Год загубленных идей...
В отрешении, в печали
От родных и от друзей.
Декабрь 2020

НЕПОГОДА

Осень, огненная жрица
Показала норов свой:
Закручинилась вдовицей,
Разрыдалась над Москвой.
По газонам, по дорогам
Потекли потоки слез.
Братец-ветер ждал предлога
И разгневался всерьез.
Распушил и сдернул с веток их поблекшую красу.
Зябко вздрогнули березки, прикрывая наготу.
Им, невестам непорочным,
Ждать придется много дней –
сиротливым, худосочным,
Ласки солнечных лучей.
Не-по-го-да, непогода!
Барабанит дождь в окно.
В непогоде, в несвободе
Сколько жить нам суждено?
17.10.2020


ДОЛГАЯ ЗИМА 2021 ГОДА

Мы все же вырвемся из лап твоих, зима,
Когда апрельская уймется кутерьма!
Ты к нам пришла, как маленькая смерть.
И все же мы сумели уцелеть.
Не злись, уйди – давно истек твой срок!
В саду проклюнулся отчаянный росток.
Запахло в воздухе целительным дождем
Глядишь, до лета доживем вдвоем.
Гоняет ветер в небе облака...
И запоздалая весна не далека.
Растает, уплывет, как  талый снег
Все зло, чем одарил нас новый век.
...
Вдруг жизнь предложит нам такой расклад
И завершит зловещий маскарад...
5.04.2021


ДЕТИ ВОЙНЫ

Мы еще живы, хоть крылья в заплатах...
Жить без полета – кому это надо?
Весна на дворе искрится жемчужно...
Только скажи – тебе это нужно?
Брови насуплены.
Мы так недолюблены...
Кровоточащий оставили след
Пять окаянных
анафемских лет.
Жизнь пробежала за дверью, как мышь...
Все суетишься, куда-то спешишь...
Без толку, тщетно вдогонку, невмочь...
А время, как коршун уносит нас прочь.
Память не спишешь, никто не забыт:
пепел погибших нам в сердце стучит...
Выросли в годы тяжелые, клятые...
Мы, дети войны, без вины виноватые.
30.06.2021


МОЕМУ ОБИЖЕННОМУ ДРУГУ

Стал день бесполезен, уныл и несносен,
Как слякоть, как морось в московскую осень.
Постыло, устало живем
по привычке,
Дочитано все до последней странички.
А жизнь так несмело прошелестела,
Лишь что-то неловко пролепетала,
Не скайфовала, не прокатила.
Не приласкала, не подфартила...
Вспорхнула и села
совсем невысоко.
И... кончился бал
В мановение ока.
А сколько же в нас
нерастраченной нежности
По дури, по скупости и по небрежности.
Как тупо, исправно мы ходим по кругу.
Как мало, как скупо мы любим друг друга.
Все маета,
бестолковость, мираж,
Бессмысленность споров,
нелепый кураж...
И хочется мне так незримо, легонько
Обнять тебя, друг, как слепого котенка,
Чтоб не обидеть
попутно, невольно,
Ведь быть Человеком до ужаса больно.
Октябрь 2021


ЗАВЕТ ЦАРЯ СОЛОМОНА

Соломон наказал: убегай от мирской суеты,
уходи в созерцанье,
И с глупцами не спорь
– так стряхнешь с себя бремя тоски.
Так было, так есть и так будет
– на том и стоит мироздание:
Возвращается ветер колючий
на вечные круги свои.
Возвращается ветер...
Так написано в Ветхом завете:
– Вой в ушах, злоключения,
кровавое пламя войны!
Как напрасно мы будем искать
утешенья в ответе
– все пройдет, все проходит – вернется
на круги свои!
21.11.2020


КТО МЫ?

Как пробегают дни –
бессмысленно и мимо...
Грозится вирус мировым концом.
А мне по-прежнему до мук необъяснимо:
«Кто мы, откуда мы пришли? Куда идем?»
Какая горечь в возрасте дожития
– с усмешкой на устах, с оскоминой во рту...
Нет... не смогу представить я Таити
Ни в чудных снах, ни в сказке, ни в бреду.
Жить в окаянной тьме и тошно, и тлетворно...
Он это знал, чудной старик Гоген
И расцветил палитру
рукотворно,
Как Демиург, и мастер перемен.
Мы ж плотью изошли и духом обнищали.
И в пустыре души резвится воронье.
Второе тысячелетье разменяли,
А снова мрак и кровь, болезни и вранье.
Бредем по кругу слепо и пути не знаем –
Разрушены мосты,
нет выхода из тьмы.
И вновь с тоской гнетущей вопрошаем:
Кто мы? Куда идем? Откуда мы?
1.12.2020


ТРИДЦАТЬ РОЗ

Цветы у порога... Давно это было...
А я, недотрога, их так невзлюбила!
Тридцать роз – каждый год были снова и снова...
Это было всерьез, как поет Пугачева...
Поспешен наш век и обидно недолог –
Сколько было невстреч, суеты, недомолвок...
Мы в мутном потоке, как в облаке пыли:
Не слышим, не видим, устали, забыли...
Вот тут не врубились, а там поспешили...
И не долюбили, и не додружили...
И носятся где-то средь туч и ненастья
Флюиды, микроны напрасного счастья –
То шепот глухой недосказанных слов,
То отзвук забытых родных голосов...

Цветы у порога, неспешные встречи...
Как многих уж нет, а иные далече.
4.01.2021


***
Не замути мне, Господь, сознание,
Дай мне сил раздышать дыхание!
Путь мне заказан к родным могилам,
Ноша  мне не пришлась  по силам...
Сумрачно, душно в болотном мороке...
Все мы погрязли в  сваре и в  склоке.
Как добр и как тепл был наш дом,
где  были  и  друг, и сват...
А нынче тут правит Содом,
Умножая  наш грех во сто крат...

– Ответь  мне, Каин,
где Авель, твой брат?

 
ВРЕМЯ НЕ ЛЕЧИТ

https://i.imgur.com/g6aPyeU.jpg

Река и Лодка
Лодка уже плавала в Реке. В Реке горной, бурной, леденящей и еле выбравшись оттуда, войти во второй раз не решалась; но интерес к получению удовольствия и преодолению страха тянул ее обратно.
– В одну и ту же реку дважды не входят!
А Лодка рискнула и вошла. Она лежала на маленьких, но сильных волнах, бьющихся об острые большие камни, лежащие посреди Реки. Она кайфовала, думая, что счастье вечно и как от него ни отказываться и ни убегать, оно всегда будет с тобой.
Куда могла деться Река? Никуда?!
– Захочу выйду на берег. Захочу буду плавать. Что захочу, то и буду делать. Я Лодка!
Река всегда принимала ее молча и тихо, иногда подкидывая на волнах для легкого, но приятного страха. Лодке нравились эти острые ощущения. Но она боялась привыкнуть к этому и стать зависимой от Реки.
– Я свободна! Когда захочу, тогда и войду в Реку! Я Лодка! Я и решаю, что делать!
Река молчала, но молчание ее было бурным и шумным. Она несла камни и бревна. Она устраивала водовороты и водопады и постепенно их становилось все больше и больше.
– Когда захочу, тогда и войду!
Река ждала. Река ждала и звала.
После долгого отдыха Лодка решила опять зайти в Реку. Но Река была уже очень уставшей. Она устала ждать. Она устала звать. Она уже не следила ни за камнями, ни за бревнами.
А Лодка, гордая и эгоистично-довольная, опять вошла в Реку.
...И запутавшись в хаотично плавающих бревнах, налетела на большой острый камень. Налетела так сильно, что продырявила себе дно.
Было больно, невыносимо больно. Эта боль заполняла ее, как и постепенно заполняющая ее вода. Изнеможденная Лодка стала тонуть.
– Река! Река, что ты делаешь?! За что?! Я так о тебе заботилась и любила. За что?
Река молчала. Ее уже давно никто не слушал и не слышал. Она молчала, тихо думая про себя: «Ты же Лодка! Ты решаешь, что делать! Ты наткнулась на этот острый камень. Раньше ты их обходила, а теперь...»
Лодка боролась за жизнь, с трудом поплыла к берегу и, приблизившись к нему, рыдая навзрыд, упала на землю! Лодка долго лежала в грязи. Она не могла успокоиться.
– За что?!
Ответ на этот вопрос пришел неожиданно. Лодка встрепенулась и, не думая о последствиях, снова вошла в Реку...
– Я хочу быть с тобой!
Река была спокойна, она показала Лодке свой характер, та ее поняла и приняла. Такое случается и это надо ценить.
Река начала собирать листья и мелкие веточки и затыкать ими трещины Лодки. Из смеси грязи, в которой испачкалась Лодка, и листьев с ветками получились прекрасные заплаты. Теперь Лодка могла свободно плавать. И плавала она уже не только тогда, когда хотелось ей...

P.S.
Хочешь, чтобы о тебе заботились – заботься и ты.
Хочешь, чтобы тебя слышали – слушай и ты.
Хочешь, чтобы тебя любили – люби и ты.
А главное, умей понимать и прощать!


время не лечит
– Извините. Здравствуйте... Извините еще раз... Извините, что беспокою... Можно с вами познакомиться... Не надо удивляться. Я сама удивлена... Вы так похожи... Давайте этот день проведем вместе... Нет, нет... Ничего такого! Просто посидим где-нибудь в кафе, например, и я буду смотреть на вас. Просто смотреть... Пожалуйста... Мне это очень надо...
Он стоял молча, не проронив ни слова.
– Я буду молчать. Пожалуйста...
Он молча облокотился на бордюр. Куда-либо идти у него не было сил.
А она не могла замолчать. Эмоции переполняли ее.
– У Вас есть брат близнец? Нет? Господи, Вы так похожи. Так похожи...
Она опустила голову и, немного передохнув, снова заговорила, только уже медленно и тихо.
– Когда мы познакомились, он очень скоро стал для меня Божеством, ... на которого я молилась, ради которого я могла пойти на все. Он был для меня всем и даже больше. Я помню и год, и число, и время. Я помню каждое слово и каждый взгляд, и каждое дыхание. Я помню все чувства, переполнявшие меня. В тот день началась моя новая жизнь. Нет. Точнее в тот день я родилась. Родилась я – такая, какая есть на самом деле, а не та, чью роль я играла всю жизнь. Это были счастливейшие годы моей жизни. Я была на пике счастья. И на этот пик поднял меня он. Он поднимал меня медленно и осторожно, чтобы я не испугалась, не убежала; чтобы мне не было бы трудно и больно; чтобы я не уставала, и чтобы от этого подъема я получила бы только удовольствие. И мы (точнее я) поднялись на пик уставшие и счастливые...
И вдруг мое Божество... Мое Божество, которое я...  оно превратилось в черта... В ЧЕРТА!!! Который дал мне неожиданно пинок и безжалостно сбросил вниз...
Падала я так же медленно, как поднималась. Но теперь ощущение блаженства сменилось на невыносимую боль. Я натыкалась на каждый выступ, на каждую ветку. В меня впивались все колючки, царапали камни. Испачканная в грязи и полностью разбитая я оказалась внизу! Только один вопрос мучал меня (он словно молот беспощадно бил меня по голове): «За что?»
Прошло время, он извинился, и я сделала вид, что верю, что это произошло случайно. Все как будто бы стало на свои места, но молот все бил меня по голове. Бил и бил. Бил не переставая. Да и у Божества появилась тень в форме черта, которая его никогда не покидала.
Я делала все, чтобы вернуть утраченное. Я вертелась как белка. И, наконец, как будто бы все пошло на лад... Но вдруг из-за необдуманных действий, из-за недоговоренности и непонятности все кончилось...
А знаете, что самое страшное, я не проронила ни одной слезинки. Ни одной! «Мне же было хорошо, почему я не плачу?» И первое, что передо мной вставало был черт, сбрасывающий меня вниз... Я ощущала только пустоту...
С тех пор мы не виделись. Прошло очень много лет. И вот я увидела Вас...
Теперь она опустила только глаза.
– Спасибо. Спасибо за воспоминания.
Не поднимая глаз она повернулась и пошла. Потом вдруг резко обернулась и посмотрев ему в глаза, улыбнулась.
–  Прости... – сказал он шепотом, не пытаясь скрыть текущих по лицу слез.


ПЧЕЛКА
Всю жизнь Пчелка делала, что хотели, просили и требовали другие: ее родственники, друзья, члены семьи. Делала то, что ДОЛЖНА была делать, по общепринятому мнению, общества. Она считала, что такова жизнь и это правильно.
Но впоследствии оказалось, что у всех все есть и что все счастливы и лишь одна пчелка несчастна. И никого это не интересовало. Да и почему должно было интересовать? Ведь у них все хорошо, а другие нужны лишь для того, чтобы помогать и прислуживать. Вот, например, Пчелка. А что у нее на душе – какая разница; душа же чужая – пусть болит.
У всех есть дом, работа, много друзей. Есть так или иначе спокойная жизнь, и все могут уже помогать своим детям. А Пчелка...
Что Пчелка?
Пчелка только сейчас начинает новую жизнь. Только сейчас находит свое место в обществе, для которого она уже стара и ей уже трудно его понять. Да и по натуре Пчелка (хотя она и любила детские развлечения и глупости) была создана для семьи: немного работы, уход за членами семьи, воспитание детей и потом внуков – любовь и спокойствие.
Пчелка всю жизнь мечтала жить одна, но это ей не удалось.
– Без тебя умрет!
– Ты должен ухаживать за Пчеломаткой!
– Ты должна работать с рабочими пчелами!
– Ты должна следить за всеми детьми большого семейства!
– Ты должна!..
– Ты должна!..
– Ты должна!..
Кому должна?!
Зачем должна?!
Почему должна?!
НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНА!!!
Но когда Пчелка это поняла, было поздно. Хотя... Может и нет, но меняться было очень трудно. «Должна» впиталось в ее кровь и освободиться от этого было очень сложно, но она старалась. Очень старалась. По крайней мере, ей так казалось.
– На кого ты стала похожа?
– Злая!
– Никому ничего не делаешь!
А Пчелке кто-нибудь что-нибудь сделал?
Ничего, привыкли. Уже никто и не помнил, что говорили: «Какая ты плохая стала!» Теперь Пчелка стала хоть немного походить на других. Теперь уже она не бегала ко всем подряд и не предлагала свою помощь. Она спокойно воспринимала обыденные проблемы других и за них не решала их. Она перестала ходить к тем, кого она не хотела видеть, и она хоть немного, но начала обращать на себя внимание и заботиться о себе.
Но совсем измениться не удалось. Чтобы совсем измениться, надо все и всех бросить, от всех и всего отказаться.
Пчелка так не могла, да, наверное, и не хотела.
Время шло. Жизнь проходила. Пчелка как всегда была одна...
Не имеет значения – ты живешь для себя или для других. Все равно ты одинок. Пчелка это хорошо понимала и по этому поводу уже не переживала. Она возобновила отношения со старыми и приобрела новых друзей, с которыми чувствовала себя легко. Она старалась не создавать себе неудобства. Старалась жить спокойно – в свое удовольствие. И очень старалась не обращать внимания на чужое мнение.
– Я буду делать... Нет! Я делаю, что хочу, что считаю нужным! Я счастлива и это самое главное! Каждый день Пчелка говорила себе эти слова, смотрясь в свое отражение в утренней росе. И улыбалась.

P.S.
Не бойтесь! Пусть пройдут годы, даже полвека, а может и целый век. Все равно не бойтесь начать все с начала. Не бойтесь быть счастливыми. Жизнь прекрасна! И вы достойны... Вы просто обязаны быть счастливыми!

ВСЕЛЕННАЯ
И неожиданно для самого себя, по зову внутреннего голоса, входишь в мир иной... Медленно, миллиметр за миллиметром, чтобы не пропустить ни единого ощущения. Входишь в мир неизвестный, темный, теплый, влажный. Мир, готовящий чудо. Мир, выполняющий все желания. Входишь в него осторожно, со страхом не нарушить каноническую хаотичность; боясь пропустить что-нибудь важное, даже самое незначительное. Входишь нежно, вслепую прикасаясь ко всему вокруг. А параллельно по всему твоему телу пробегает пьянящая дрожь. А ты продолжаешь двигаться, как будто невидимая сила тянет тебя к небу. А дорога к нему вся устлана не лепестками дорогих черных роз, а лепестками многочисленных разноцветных полевых цветов. Пробираясь вперед, иногда чуточку возвращаясь назад (а вдруг что-то пропустил?!).  Понимая, что цель уже близка, увеличиваешь скорость, но понимая, что можешь все потерять, останавливаешься, но не выдержав летишь вперед...
И каждый раз в конце тебя встречает необыкновенной красоты фейеверк, возвышающийся до небес. Неожиданно большой и пестрый, а главное – обволакивающий все тело и душу одновременно. Освобождающий и дающий возможность ощутить себя частью Великой Вселенной.

P.S.
Кстати, «Вселенная» женского рода.
Женщина ослепляющая, отнимающая реальность, но в то же время дарящая радость, счастье, жизнь.
Женщина – начало и конец.
Женщина – это исполнение всех желаний.

ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА
Моя радость, моя маленькая девочка. Все будет хорошо. Не бойся. Я люблю тебя и всегда буду любить.
Я никуда не ушла. Я всегда буду с тобой. Просто сейчас ты будешь видеть меня только в снах или вдруг неожиданно услышишь мой голос.
Еще раз говорю: не бойся. Ты сильная девочка, умная и друзей у тебя много. Ты не одна.
Наверное, ты сейчас плачешь. Ничего, поплачь. Плакать хорошо. Плач успокаивает. Перед сном выпей валерьянку или что-нибудь другое (у бабушки спроси).
Я же со своей стороны всячески постараюсь, чтобы ты чаще чувствовала меня рядом; но ты же понимаешь, что это зависит не от меня. Это воля Бога.
Я очень люблю тебя. И непослушную, и растрепанную, и грязную, и упрямую – я люблю тебя всякую. Безумно люблю.
Доченька, милая, я хочу, чтобы ты всегда была счастлива. Не упрямься и не считай, что сейчас ты не должна смеяться, не должна радоваться, петь, танцевать. Все это глупости! Смейся, пой, танцуй, радуйся, шути. Я же отсюда все вижу и буду радоваться за тебя. А если ты будешь плакать, плакать буду и я.
Не волнуйся, мне хорошо. У меня уже ничего не болит. Единственное, что здесь плохо, это то, что я не могу прикоснуться к тебе, но зато я могу тебя всегда видеть.
Я люблю тебя, и я знаю, что ты обязательно будешь сильной и счастливой.  Главное – бесстрашной и уверенной в себе.
Жизнь сложна. Я думаю, ты это уже поняла. Сколько времени тебе понадобилось, чтобы завоевать достойное место в классе. Так будет и в последующей жизни. Нужно будет постоянно бороться за место «под солнцем». Постоянно надо будет доказывать всем, что ты умная и что ты достойна уважения.
Трудно быть девочкой.
Трудно быть девушкой.
Трудно быть женщиной.
Трудно быть мамой.
Трудно стареть.
Для всего этого надо быть готовой и, если ты твердо будешь стоять на ногах и смотреть на жизнь реально, со всем справишься и все тебе покажется легким. Дай Бог, и приятным.
Живи, моя принцесса. Живи и радуйся. Ты должна быть счастливой! Ты будешь счастливой!!! Только будь внимательна и не пропусти момент.
И главное – ни на кого не надейся. Все делай сама.
Будь счастлива. Я верю в тебя. Люблю безумно. Люблю только тебя.
Твоя Мама.


С ДОБРЫМ УТРОМ!
С добрым утром, Волшебники!
Я точно знаю, что вы существуете. Что вы живете в каждом из нас. У кого-то этот волшебник талантлив, креативен и, главное, активен; а у кого-то лентяй и соня.
Вы, Волшебники, появляетесь в нас с нашим рождением и помогаете жить счастливо.
У жизни, как у медали, две стороны: хочешь смотришь с лицевой стороны, хочешь с обратной.
С обратной стороны моей жизни мне уже за полвека. Седые волосы и много болячек. Я в разводе. Внуков нет. Работы нет. Заначка заканчивается. Никакой перспективы.
А если посмотреть с лицевой стороны:
Я женщина (воспользуюсь словами Карлсона) в расцвете сил.
Я женщина, уже имеющая право и на ошибки, и на глупости.
Я женщина, которая научилась радоваться ничему.
Я женщина, у которой все впереди...
Пусть надо мной будут смеяться, тыкать пальцем, называть стервой; зато я буду творцом своей судьбы. Буду лепить ее только по своему вкусу.
И смотреть на свою жизнь я буду только с лицевой стороны.
К сожалению, мой волшебник проснулся только в 44 года. Но зато хорошо выспался и теперь у него много сил и энергии.
Милые Волшебники, не ленитесь, не спите. Помогите нам быть оптимистами и находить что-то хорошее. Находить надежду на лучшую жизнь.
Еще раз с добрым утром!
С большим уважением,
Женщина, застрявшая в детстве.


МЫСЛИ
Мысли живут в голове. Маленькие они или большие не имеет значения, они все равно там помещаются, да и количество их тоже не имеет значения.
Самое интересное то, что голова твоя, всегда твоя, а вот мысли...
Мысли бывают и твои и чужие; а еще они бывают свободными. Такие мысли витают в голове сами по себе, никого не слушая, никому не подчиняясь. А иногда бывает так, что они путаются в голове и не дают возможности хотя бы на одной сосредоточиться. Эти мысли, точнее обрывки мыслей, перемещаются в голове и ни на секунду не останавливаются. Не останавливаются, так как знают бессмыслицу остановки. Так как знают, что существуют две главные мысли и решения принимать только им двоим.
Одна мысль решила, что все кончено, а другая все хочет. Кто победит в этой холодной войне, разницы нет. Обе победы это проигрыш. Победителя в этой войне нет. Потому и страшно. Очень страшно.

P.S.
Не думай и будешь счастливым.


ЗЕРКАЛО
– Кто это? Как интересно! Ой! Она тоже улыбается мне! Привет! – малышка помахала своему отражению в зеркале.
– Мама! Мама! Она тоже мне помахала! Ой, мама, у нее такое же платьице, как у меня!
– Отойди! – старшая сестра покрутилась перед зеркалом, она готовилась к свиданию.
– Мама, – уже тихо позвала малышка мать. – Мама, у меня две сестры.
Женщина, улыбаясь, подняла дочурку на руки и подошла вместе с ней к зеркалу.
– Ой, две мамы!
Малышка захохотала.
– Бабуля, у меня две мамы!
В комнату вошла пожилая женщина.
– Ой, Бабуля, и тебя тоже две! – Малышка растерялась.
– Ну что с вами, отойдите! Вы же мешаете мне! – проворчала старшая девочка.
Малышка вдруг расплакалась.
– Что с тобой, милая?
– Что случилось?
– Вы все по две, а я одна! Папа будет меня меньше любить, – малышка не могла успокоиться...
Когда молодой мужчина вошел в комнату, его никто не заметил; так как его маленькая дочурка захлебывалась от плача, а мать, жена и старшая дочь хохотали до упаду.
– Что с вами? Успокойтесь! – воскликнул возмущенный мужчина.
Все вздрогнули.
–  Папа! Их две, а я одна! – Еле успокоившаяся малышка вновь заплакала.
Когда отцу семейства, наконец, объяснили в чем проблема, он обнял младшую дочь, посадил старшую рядом, а жену и мать напротив и очень, очень серьезно сказал:
– У меня одна мать, одна жена, одна старшая дочь и одна младшая дочь. И с сегодняшнего дня ваше зеркало я! И я, как ваше зеркало, говорю вам, что вы мои единственные самые прекрасные женщины в мире. Только сейчас бегом все в ванную комнату умываться. Мы идем в ресторан отмечать день моих любимых женщин.
Старшие женщины вышли из комнаты, а отец подвел малышку к зеркалу и шепнул ей на ушко:
– Посмотри. Это я, а это ты. Нас с тобой тоже двое. Только пусть это будет нашим секретом.

P.S. Настоящий секрет заключается в том, что не важно сколько нас отражается и какие мы отражаемся в зеркале; важно, что мы любимы.


ТЕТЯ ДРУГ
Дорогая редакция журнала!
Я долго думала, к кому обратиться и, наконец, выбор пал на вас. Чтобы было понятно, начну с самого начала.
Моя жизнь неожиданно изменилась, появились финансовые проблемы, и я решила подрабатывать уборкой квартир. Как-то мне позвонил молодой парень и попросил убрать квартиру его троюродной тети, скончавшейся полгода тому назад. Все это время квартира была заперта, парень ни разу туда не заходил.
Уборка была нестандартной. Надо было разобрать вещи бывшей хозяйки и оставить только необходимое – для сдачи квартиры. Копаться в вещах совершенно постороннего человека весьма неприятная процедура. Но что поделаешь – «назвался груздем, полезай в кузов».
Квартира оказалась небольшой. Комната метров тридцать, маленькая кухонька и санузел. Убрала я быстро; да и одежду, книги, посуду и прочее разобрать и ненужное отнести в церковь тоже не составило сложности. А вот бумаги... Бумаг, то есть каких-то рукописей оказалось очень много.
– Выкиньте! Явно какая-нибудь дребедень будет. Женские дневники. Сдайте в макулатуру, – сказал племянник.
А я не смогла. Собрав все бумаги в два больших старых чемодана, я забрала их к себе домой. «Человек писал, мучился; хоть прочту, потом выкину», – думала я.
Обычные каждодневные дела не дали возможность сразу сесть за любимое дело, чтение. А потом я и вовсе забыла про эти бумаги.
Но вот наступил Новый Год. Точнее наступал. Начались предновогодние приготовления. И я, наконец-то, решила убрать и свою квартиру. Тут-то я и вспомнила о бумагах тети. Решив, что на их чтение времени уйдет мало, уборку квартиры я начала с их разборки.
Скажу сразу: Новый год я встретила с сигаретой и чашкой кофе в руках, сидящей в халате в кресле, которое стояло в центре разбросанных бумаг и рыдала...
Это были не просто бумаги, не просто дневники и записи одинокой женщины. Это был крик души: души сильной и борющейся с несправедливостью, души защищающей и помогающей слабым.
Бумаги делились на три типа писем:
I тип: письма нуждающихся и страдающих людей, молящих о помощи.
II тип: письма-заявления, требования. Это были копии писем, которые тетя посылала в разные вышестоящие инстанции с просьбой помочь людям.
III тип: письма благодарности. Третий тип писем тетя хранила в особой коробке. Коробка была картонкой из-под туфель, обклеенная розовой бумагой. А чтобы она не открылась и письма случайно не высыпались, тетя коробку перевязала голубой шелковой лентой так, как обычно завязывают подарки. Да, это и был для нее подарок. Она жила этим.
Теперь я поняла, почему у этой женщины не было ничего ценного. Только самое необходимое. Остальное она все раздала.

Дорогая редакция!
Хочу также прислать Вам несколько отрывков из писем тети.
«Почему потушили свет? Мы так играем? Как темно и тихо. А почему все молчат? Все заснули? А со мной кто будет играть? Мне скучно! Кто-нибудь, поиграйте со мной. Где вы? Куда спрятались? Я ничего не вижу. Мама! Мама, здесь очень темно, мне страшно. Мне очень страшно! Мама! Я сплю? Мама! Мама!
Разбуди меня, мама!!!»
– Держись, милая! – Мужчина в белом халате слегка прикоснулся к плечу не по годам постаревшей женщины, которая уже полтора года не отходя сидела у кровати без сознания лежащей трехлетней девочки.
– Держись!
P.S.
Что может врач, даже очень хороший врач, без лекарств...»

«– Не плачь! Не плачь! Дочка слышит тебя! Только тебя и слышит! Ты ее надежда. Ты ее сила. Ты ее солнце. Ты ее – МАМА! – тихо шептал Ангел-хранитель женщине, которая сидела в ногах больного ребенка. – Не плачь! Расскажи ей лучше сказку про добрых людей. А я полечу их искать...
Старый Ангел-хранитель точно знал: добрые люди есть. Просто они об этом еще не знают...»

«В дряхлом старом доме, полном нищеты и проблем, было одно светлое «пятнышко»: смех маленького шаловливого мальчика.
В тот злополучный день не стало и этого.
Приступ эпилепсии мальчика отнял у семьи единственную радость. Уже два года ребенок без сознания. В доме наступила жуткая тишина...
P.S.
Если ребенок шалит – он здоров».

А теперь последнее письмо, адресованное наследнику:
«Милый друг.
Я не знаю, кто будет разбирать мои бумаги и читать это письмо, но я очень надеюсь, что ты по сути своей – ДРУГ.
Я не имею никакого права просить тебя и тем более требовать, чтобы ты продолжил мое дело. Но если это случится, знай, ты самый счастливый человек, так как твоей миссией стало ДОБРО.
Тетя Друг».

Дорогая редакция.
Помогите продолжить дело этого великого человека – тети Друга. Да, я решила стать наследником ее дела. Я, наконец, нашла свое место. Я нашла смысл жизни.
Я – тетя Друг.



Екатерина ХИНЧИГАШВИЛИ

 
<< Первая < Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая > Последняя >>

Страница 1 из 19
Четверг, 10. Октября 2024