«Нам без дружбы жизнь не в радость...»
Шота Руставели
Редкий дар признанного писателя и присущее Арсену Еремяну живое, радостное восприятие жизни, его прекрасные очерки, рассказы и стихи не дают исчезнуть добрым делам и славным именам людей ушедшего века.
Яркое творчество А. Еремяна всегда чутко отзывалось не только на факты истории и важные явления общественной жизни, но и на то, как и чем жили его соотечественники – реальные герои истинные тбилисцы и земляки в родной Армении, динамично и интересно отражало судьбы самых разных людей, славных и милых, талантливых и душевно щедрых, неизменно прекрасных в своих поступках и деяниях.
В увлекательных маленьких историях по-разному, но всегда естественно возникали и складывались искренние дружеские связи между героями повествования, личные добрые отношения, взаимопонимание и братская поддержка независимо от национальности и социального статуса.
Может показаться преувеличением, но после каждого прочитанного эпизода напрашивается обобщение о благе существовавшей в ту пору атмосферы интернационализма, верности национальной идее и укреплению межнациональных отношений, называемых единением и Великой Дружбой Народов.
Арсен не изменил себе и в вышедшей недавно своей замечательной книге «Позови меня как сына» (международный проект Международного культурно-просветительского Союза «Русский клуб» с участием Союза писателей Армении и Союза писателей Грузии при поддержке Международного благотворительного фонда «КАРТУ»).
Она написана убедительно, правдиво, живо, интересно, ярко, талантливо, искренне, с любовью. В ней столько света, добра, человеческой мудрости, достоинства и благородства!
Не каждому дано так чутко чувствовать пульс эпохи и свою ответственность перед временем и перед людьми.
Особенно покоряют высокий профессионализм, утонченная интеллигентность, доброжелательность и гуманность автора, его чистота, ясность и несиюминутность суждений о событиях и людях, составляющих славу и гордость Грузии.
Эта книга – подлинная дань их памяти.
Виктория СИРАДЗЕ
МТКВАРДАЛЕУЛНИ
Большую радость внесла в мою ереванскую квартиру замечательная книга Арсена Еремяна «Позови меня как сына», широко представленная в Армении от имени «Русского клуба» литератором из Тбилиси Артемом Киракозовым (Григоренц). Спасибо!
Все, что связано с Тбилиси, вызывает у меня трепетное волнение, вернее – приливы немернущих воспоминаний («волны счастья» - здесь и дальше так характеризовал эти «приливы» безвременно ушедший из жизни тбилисец Тельман Зурабян). Таков феномен Тифлиса – Тбилиси, таково его магическое действие на истинных тбилисцев – как пишет Арсен Еремян – испивших воды Куры (мтквардалеулни), да и не только на них. Не так много городов, тем более мегаполисов, которые обладают этой чарующей магией. Но нам, тбилисцам, повезло. Я безмерно счастлив, что по воле Всевышнего появился на свет именно в этом городе, в теплой, дружной семье в маленьком дворике на улице Пушкина 19, - в дворике, которого сейчас уже нет… Родился, и сразу окунулся в неповторимый полилингвистический мир, со всей его фонетической красотой и неповторимой самобытностью жизненного уклада. Это ли не счастье?!
Коротко о самой книге, ее назначении, об ее талантливом авторе Арсене Еремяне. К сожалению, с А. Еремяном я лично не знаком. Но его статьи в «Вечерке» и «Заре Востока» - газеты, которые в бытность мою школьником читал регулярно – запомнились надолго. С Арсеном Еремяном мы не знакомы, но не сомневаюсь, что наши пути неоднократно пересекались, - ведь при прочтении книги оказалось, что мы учились в школах, расположеных на одной улице (Бебутовская, Энгельса, Асатиани): Арсен – в знаменитой 43-й школе, а я в не менее известной 66-й.
И жили мы неподалеку. Возможно, он заходил в наш дворик попить воды из крана у дерева унабы. Возможно я на Лермонтовской приислонялся к дереву, которому Арсен посвятил проникновенный стих «Плач по дереву»… Более, чем возможно… Главное – мы оба тбилисцы, оба шестидесятники, и оба любим свой город, Пример тому – все творчество А.Еремяна. (Тбилиская тема прочно вошла и в мои литературные опусы: «Авое, Тифлис!», «Где Кура, где мой дом» и другие».)
Не стану останавливаться на профессиональном мастерстве Арсена Еремяна – это видно с первых же его строк, будь то публицистика, проза или лирика: всеми этими жанрами автор владеет блестяще. Не стану перечислять, а тем более пытаться передать тонкости и нюансы его литературного слова, и чувств, которые возникали у меня практически на каждой странице его книги. Но о значимости этой книги, как явления, и о значимости такого рода творческих проектов – и не только на литературной стезе, но и в музыке, театре, кино – выскажу мнение.
Роль таких посылов в будущее велика. В особенности между Грузией и Арменией, творческие связи которых не новы. Они многовековые. Приведу выдержку из статьи «Пусть будет вечным наше братство», выдающегося грузинского писателя Константинэ Гамсахурдиа, опубликованной в 1971 году в журнале «Литературная Армения», статьи, которой начинается книга Арсена Еремяна «Позови меня как сына»: «…Братство армянского и грузинского народов – редчайший пример в истории. Мало найдется таких народов, которые на протяжении веков жили бы так сплоченно… Наши народы, как близнецы, похожи друг на друга, у нас одна история, похожи наши реки, горы, языки… Мы должны завещать детям свято хранить это братство».
Арсен Еремян всей своей жизнью и творчеством следует завещаниям наших великих предков.
Был бы рад лично пожать руку автору книги и руководителям «Русского клуба», осуществляющих такие проекты. Готов посильно участие в активизации творческих связей между Арменией и Грузией, и, конечно же, Россией, язык которой давно стал для нас родным.
А Армения, в которой Арсен Еремян, по его признанию в одном из своих прекрасных стихов, не был давно и сердце потерял в ее горах, всегда и с радостью зовет и принимает своих талантливых и благодарных сыновей
Еще раз – Большое Вам Спасибо!
Григорий Арутюнян
член Союза писателей
Союза художников Армении
***
Потрясающая проза! (Речь идет о «Завещании Гроссмана» А.Еремяна – Ред.) Спасибо армянину – жителю грузинской столицы – за сочувствие еврейскому народу, более одной трети которого сожрал разверстый ядовитый зев нацизма и которого и сейчас не понимает «прогрессивное» мировое сообщество.
Ольга Файнберг
из поколения Детей Шоа,
писательница и журналист,
Израиль
|
|
ПОЭЗИЯ АЛТАРНОГО ПРОСТРАНСТВА |
|
Восприятию лирики Олега Чухонцева противопоказана суета в любых ее проявлениях и дозах, его стихи невозможно читать, путешествуя или беспокоясь о чем-то сиюминутном, их нельзя рекомендовать в программу школьных утренников. Душа устремляется навстречу его лирике в безмолвии, как в безмолвии открываются нам таинства символики церковной росписи.
Читаю отрывок из эссе «моего молодого друга», как назвал Олег Григорьевич поэта и критика Максима Амелина, и ощущаю с ним духовное родство мнений: «…Новый способ говорения Чухонцева заставляет вспомнить иной тип православной аскезы – «умудренное юродство»… без «ругания миру».
Наша беседа состоялась в дни VI Международного русско-грузинского поэтического фестиваля, в увитой зеленью батумской беседке, почти примыкающей к кромке одного из красивейших в мире бульваров.
- Олег Григорьевич, страшно подумать даже не о том, как давно вы не гостили в Грузии, а о том, сколько войн и других потрясений тому назад это было…
- В Тбилиси я не был 37 лет – это целая жизнь Пушкина. А впервые приехал в Грузию в 1966 году, на празднование 800-летия Шота Руставели. Мне тогда показалось, что львиная доля республиканского бюджета была брошена на эти празднества – сотни приглашенных литераторов, ученых, деятелей искусства. Вспоминаю те дни, как сказку из «1001 ночи». Побывали и в Вардзии, тогда я был молод, голова держала высоту, тропы скальные были нипочем. А теперь у меня осталась только визуальная память. Так сложилось, что все друзья моей молодости были старше. С Арсением Тарковским, помню, мы совершили замечательное путешествие, закончившееся долгим грузинским застольем. А в конце ему как аксакалу подарили роскошную бурку.
- Очевидно, тогда же и начался ваш переводческий роман с грузинской поэзией…
- Он не развивался так, как бы мне хотелось, но все же первым его героем был Хута Гагуа, у нас сложились замечательные творческие отношения, совершенно лишенные шашлычно-лавашного духа. А потом меня попросили перевести еще одного одаренного писателя и замечательного человека, Андро Жвания, судьба которого была сломана – как политический заключенный, он отрабатывал свой срок в шахтах Ткварчели. Я очень надеялся, что переведенные мной его пьесы в стихах увидят свет рампы, но этого так и не произошло. На что Булат Окуджава, будущий сосед по даче в Переделкино, подбодрил меня такими словами: «Олег, не переживай, стояло бы на титуле «Андре Жван» вместо «Андро Жвания» и «перевод с французского» вместо «перевод с грузинского» - как чума пошли бы ставить». За мой долгий литературный век я мог бы, конечно, перевести больше ярких и талантливых грузинских поэтов. А получилось только одно стихотворение для детей Мухрана Мачавариани, немного – из лирики Шота Нишнианидзе, два – Отара Чиладзе. Перевод одного из этих двух получился действительно удачным, это же стихотворение перевел Иосиф Бродский. Отар выбрал мой перевод как более похожий на оригинал.
- А если обобщить ваши взгляды на искусство перевода…
- Есть два типа перевода – буквалистский и свободный. Я, как и мой старший коллега Арсений Тарковский, сторонник буквалистского подхода. Я не вижу в этом ничего зазорного. Мне нужен максимально сохраненный текст. Вспоминаю, как другой мой старший коллега и друг Юрий Домбровский в запальчивости однажды заявил: «А мне наплевать – какой Пастернак блестящий переводчик. Я хочу читать то, что написал Шекспир, а не то, что ему приписал Пастернак, со всем его талантом и мастерством». И я предпочитаю читать переводы Михаилов – Донского или Лозинского, как более точные. Но театр со мной не согласен. И он безошибочно, с учетом специфики своего рода искусства, выбирает для постановок тексты Пастернака, потому что они выигрывают в художественном отношении. Или взять работу с грузинской поэзией того же Пастернака, Заболоцкого, Тихонова, Антокольского – никто из них не владел грузинским языком. Но ведь подарили они нам грузинских лириков, сделав их достоянием русской поэзии. И это – победа свободного перевода, хотя не забудем: подстрочники им составляли с профессиональным толкованием текста.
- Вот почему я всегда ратовал за издания «трехвариантные» - с текстом оригинала, подстрочником и переводом.
- И верно, так многие наши фантазии и художества стали бы очевидны даже для непосвященных. Особенно это касается случая с Галактионом. Прекрасный знаток Гия Маргвелашвили выпустил сборник подстрочников, и…
- И, по Петру Великому, «дурь каждого видна стала».
- Нечто в этом роде. Но ведь есть и такие стихи (и в той же лирике Галактиона), которые сотканы из единственных словосочетаний, им нет аналогов в другом языке, интонацию для их перевода подыскать тоже невозможно. Об этом пишет Пастернак своему сыну Евгению Борисовичу. Так что же делать? Бросать их без перевода? Борис Леонидович предлагает в этом случае единственный, на мой взгляд, путь – переводить впечатление. Но тогда называть это надо уже не переводом, а как-то иначе.
- Просто надо договориться о терминах. Есть ведь в музыке жанр вариаций. Например, «Вариации на тему Моцарта», автор – Бетховен. Но это не «перевод», не исполнение музыки Моцарта, это произведение Бетховена. Можно переводить, а можно интерпретировать, создавать переложения.
- Так вот, если в переводах я – сторонник буквализма, то во всех остальных разновидностях предпочитаю романтический подход – так работал Жуковский. И Пастернак, кстати, относил себя к романтическому типу переводчиков. Я верю, что появятся издательства, настолько себя уважающие, что, выпуская полифонию переводов «Витязя в тигровой шкуре», например, ясно пропишут в научном аппарате – чем отличается подход Шалвы Нуцубидзе от подхода Николая Заболоцкого, и так далее. Последняя «волна» моих переводов грузинской поэзии была связана с творчеством Тариэла Чантурия. Мы встретились и подружились в 80-е годы, на замечательных семинарах в Пицунде, которыми верховодил незабвенной памяти Отар Филимонович Нодия, глава Коллегии по переводу и литературным взаимосвязям. Это был уникальный очаг культуры, и вот уже скоро 30 лет, как во время публичных выступлений я не устаю повторять: этому опыту надо учиться всем странам мира, которые хотят поддержать свою культуру. Я работал над переводами Чантурия, в последнем номере альманаха «Кавкасиони» опубликовал его крепкую, ладную поэму, и еще стихотворений 15 было в рукописях, вырисовывалась книга, но тут – развал СССР, и все пропало.
- Как, разве не сохранились архивы?
- Увы, я трижды переезжал, пропали не только эти рукописи, но и мои записные книжки за 35 лет! Там было столько набросков, четверостиший, восьмистиший, которые могли перерасти в стихи… Но я тогда не придавал черновикам особого значения и лишь теперь понял, как много потерял...
- Да, потерять рукописи – это жизненная драма и творческая трагедия. Тем более, спрос на них будет только расти – ведь компьютерная эпоха оставляет будущие поколения без рукописей и черновых вариантов.
- В последнее время я везде и всюду об этом говорю. Дело ведь далеко не только в исходном тексте, каноническом. Я испытываю подлинное эстетическое наслаждение, перечитывая академическое издание Пушкина 1937 года. Боже, какое количество эпитетов он перебирает и отвергает, как сокращает текст, превращая его уже в совершенство, я слежу за работой его мысли, за творческим полетом… И все это теперь ушло, безвозвратно. А Бахыт Кенжеев, например, настроен оптимистично, он говорит: «Это от неумения работать на компьютере. Я все сохраняю».
- Мне тоже хочется выдавать желаемое за действительное. Для себя я даже в нашем интервью оставил несколько фрагментов «не для сегодняшнего пользования». Авось, придет и их час. И все же это – суррогат рукописей. Как я понимаю гения шахмат Роберта Фишера, который с горечью говорил: «Все видят, как я красиво играю, но беда в том, что никому не дано увидеть, как я красиво думаю»…
- Мне жаль поколение, которое будет взращено на электронных книгах. Когда я подхожу к моей библиотеке, беру в руки старинный том, ощущаю его запах, цвет, любуюсь шрифтом, полями, мастерством книгоиздателей, переплетчиков, прошитыми, а не склеенными обложками, это – поэзия, пир книголюба, а сейчас востребован только текст.
- Я заметил, что вы не слишком стремитесь в гущу фестивальных событий, вы с супругой, прозаиком, режиссером и сценаристом Ириной Поволоцкой со всеми дружелюбны, но дистанцированны…
- Я – человек не фестивальный, точнее, не общественная фигура. Для меня своего рода испытание – оказаться среди десятков коллег разных уровней одаренности, вкусов, пристрастий и ценностей. Я человек одинокий, но бываю очень счастлив, когда удается хотя бы ненадолго вырваться из этого моего полузатворничества. Ценю в фестивалях прежде всего не ритуалы – ими славилась нелюбимая мною советская эпоха, а именно возможность послушать – что пишут по-русски в Лондоне, Тбилиси, Ереване, Баку, Нью-Йорке, Париже… Наше дело тихое – создать Орден независимых художников слова, свободный от кошмарной индустрии стихоплетства и текстов еще более кошмарных песен. Этот Орден необходим как противостояние победившему плебею, торжествующему быдлу. Я никогда не употреблял этих слов в прежние годы, но в последние пять лет прорвало, потому что плоды победы восстания масс стали просто нестерпимы. Фестивали, подобные русско-грузинскому, хороши тем, что здесь собираются большей частью подлинно творческие люди. И хорошо, когда находятся такие организаторы, как Николай Свентицкий, такие благородные спонсоры, которые финансируют поэтические форумы, не думая ни о какой прибыли, даже не рекламируя своего участия. Но моя точка зрения неизменна, для меня главное – общение, узнавание, обмен опытом, возможность выйти на заинтересованного читателя, а не антураж. Сказанное не относится, конечно, к воздаянию долга души прославленным предшественникам, я имею в виду остальной «официоз», «обязательную программу».
- Таковы правила игры, Олег Григорьевич. Есть табии, от которых никуда не денешься, если хочешь соблюсти законы жанра.
- Да я не против, я ведь говорю о личном. А вот то, что удельный вес талантливых участников здесь высок – это прекрасно. Я знаю, проводятся фестивали, куда приезжают графоманы-толстосумы, на свои деньги, с роскошно изданными фолиантами собственного бреда. Фестиваль в Грузии – не из подобного ряда, и это – чудесно. А вот то, что Россия никак не участвует материально в поддержке этого фестиваля – достойно осуждения. Да и моральная поддержка мизерна. Но, возможно, сказывается порочная практика даже не столько частой преемственности министров, сколько отсутствие преемственности ответственности. Благодаря этому безобразию мы стоим на руинах разрушенной системы образования, доставшейся СССР от царской России, а вовсе не изобретенной безграмотными большевиками. Эту систему не смогла уничтожить даже насквозь лживая идеология, потому что система была ориентирована на развитие интеллекта, учила не запоминать, а понимать.
- Я обнаружил довольно спорную заметку о характере вашего творчества в «Критической массе» за 2004 год. Некто В.Шубинский отмечает, что ваша поэтика находится в сплаве с широким и сложным культурным контекстом, и в результате этот «его «неореализм» сам по себе также открывает перед поэтом новые и неожиданные возможности. Конечно, для любовной, к примеру, лирики он подходит плохо – любовные стихи Чухонцева сравнительно малоудачны; не слишком вдохновляют и его философские рассуждения. Но вот такое сочетание экзистенциальной остроты с натуралистической жесткостью – кому еще оно доступно? - и уж это-то настоящая поэзия», - пишет он.
- Как-то не очень это все понятно. «О чуйствах» я писал в молодости, как и положено, но я действительно не Есенин в любовной лирике, это и так очевидно. Есть, правда, и другие мнения. Вадим Баевский в своей «Истории русской литературы ХХ века» характеризует мое стихотворение «про это» как «одно из лучших произведений русской любовной лирики ХХ века». Я немного отвлекусь от темы, раз уж к слову пришлось. Не берусь предсказать, во что бы вылились дарования Есенина и Маяковского, если бы они прожили дольше. Есенин, может быть, еще какое-то время развивался бы по поступательной. А «кардиограмма» Маяковского прогнозу не поддается.
- Может, хотел добиться разрешения на выезд в Париж к Татьяне Яковлевой, как предполагает его дочь? А когда понял, что не дадут, перестал писать и стал выступать с критикой обожествленной им же революции? За что его и убрали?
- Не знаю, почему «его убрали», по-моему, он сам себя убрал. Но вот что бы стал он делать, останься в живых? Писал бы «под Сталина» и выступал на съездах с докладами? И то дело, Сталин хотя бы книги читал, в отличие от Хрущева и всех других. В Маяковском сочеталось несочетаемое. Дарование – колоссальное, этим пользовались прихлебатели, на нем спекулировали. Для создания истинного лирического произведения нужен чаще всего даже не пушкинский порыв, хотя и так бывает. Подлинное стихотворение должно быть остужено – или расстоянием, или временем. И тогда наступит рефлексия – не так ли в тютчевском шедевре: «Вот бреду я вдоль большой дороги…» От этой рефлексии, отстраненности от «жерла» событий и рождаются глубина и духовное стерео-зрение. Много тысячелетий существует наше бедное-разнесчастное занятие, и хотя бы столь почтенный возраст должен подсказать поэту, что служит Литературе, и за его плечами – десятки веков развития, и множество гениев, в том числе уже сформировавшейся любовной лирики. Если нет этого ощущения, любая культура скисает. На моей памяти ярко начинали многие, но «лопнули», потому что вектор духовного развития оказался для них неподъемным грузом. В нашей части планеты этот вектор связан с христианскими ценностями, которые я ставлю выше поэтических, еще и потому, что мне скоро представать перед Страшным судом. И я думаю все чаще – если буду уходить в здравом уме и твердой памяти – какие строки призвал бы я на помощь, какие помогли бы мне уйти с сознанием исполненного долга? Это могут быть запечатленные мгновения памяти.
- Олег Григорьевич, прямо мурашки по коже. Сколько еще неоткрытых островов!
- Это у вас такие ассоциации, потому что вы знаете – что значит работа над словом, а у этих всех вместе взятых «грибков», у этих «опустошенных эквилибристов» - не наберется духовности и на пол-строки из процитированного. Впрочем, вкусы формируются далеко не сразу, молодости многое простительно. Я сам через это прошел, но это был, так сказать, латентный период развития и я, по счастью, не успел или не смог напечатать свои художества.
- Вы не считаете себя борцом с советским режимом и тем более пострадавшим от него. Но куда деваться от фактов – составленная в 1960 году книга стихов «Замысел» издана не была. Той же участи удостоилась и следующая – «Имя»…
- Это не по личным мотивам, просто чужака не пускали к «кормушке». Меня «отфутболили» - пришел с книжкой в декабре, редактор сказал – в январе подпишем договор, а он дела сдавал, в январе уже другой редактор, который «ни сном, ни духом»… Ведь тоталитаризм страшен скорее не идеологией, а своей мафиозно-фалангированной структурой. Если такая структура налицо, называй строй хоть трижды демократическим – ни о какой свободе и речи быть не может. А «свежие люди» пробивались сквозь издательские заслоны только под диагнозом «он настолько наивен, что даже не опасен». Но не забывайте, что одновременно я работал в журнале «Юность», главном приюте всех «не идущих нога в ногу». Я был назначен завотделом поэзии в свои смешные 24 года. И кто только там не кучковался из шестидесятников, на которых народ валом валил. Нет, не записывайте меня в диссиденты, и в когорту шестидесятников, которые олицетворяются с противостоянием советской идеологии, тоже не зачисляйте ни в коем случае. Я не лучше их и не хуже, просто никогда не был в их компании… В 1958 году я написал «Балладу ташкентской бойни», где козлы-«авторитеты» ведут на убой послушное им стадо, сами при этом избегая ножа, как «нужные». И несколько раз читал это в разных аудиториях. Может быть, поэтому и репутация моя бежала впереди меня. А так… я человек тихий, неконфликтный.
Владимир САРИШВИЛИ |
|
C поэтом и драматургом Еленой Исаевой – постоянным участником Международного русско-грузинского поэтического фестиваля, проводимого «Русским клубом», я мечтала познакомиться давно. Не только из-за ее тонкой лирики и необычной драматургии. Притягивали глубокий взгляд серо-голубых глаз и покой, исходящий от Елены. Общение только усилило это впечатление какой-то «надмирности». Особенно когда Елена заговорила о гармонизации мира посредством поэзии. Слова Исаевой зацепили настолько, что время от времени стали возвращаться. Как и строки ее стихов…
- Елена, в рамках VI Международного русско-грузинского поэтического фестиваля «Во весь голос» вы провели мастер-класс для участников литературного объединения «Молот О. К.». Что вы, прежде всего, хотите передать молодым, чему научить?
- Научить их практически невозможно. Обучение – это просто погружение в некую среду, контекст, где человек сам берет то, что хочет или может взять: из разговоров, из анализа, из каких-то творческих советов. Я жду, что они раскроются и будут самими собой, каким-то образом нащупают свой путь. В принципе еще древние греки сказали все про этот мир, а нам остается только высказаться по-своему. Поэтому мне важно, чтобы начинающие поэты научились говорить внятно и по-своему. Чтобы они рисовали свою творческую картинку мира – это есть творческое обживание пространства, времени, мира, в который они попали, куда посланы. Ведь мы каким-то образом приходим сюда по воле свыше. Мне кажется, самое главное – пробиться к себе самому. Может быть, эта мысль банальная, но она правильная. Я правильных банальностей не боюсь. Мы говорили с молодыми поэтами именно об этом. Мне кажется, что во многом они пока закрыты. Возможно, это некая восточная специфика, когда человек закрыт для окружающего мира и старается все подавать через какие-то внешние образы. Такому поэту трудно пробиться к себе самому. Он старается себя не анализировать, потому что это больно. Больно понимать, что все происходит именно так, и ты именно так реагируешь на какие-то вещи. Осознавать, почему ты ведешь себя так, а не иначе. В каком-то смысле поэзия – это творческий психоанализ. Поэзия для меня – это гармонизация своего личного пространства и пространства вокруг. Ведь в принципе мир строится на гармонии. Когда мы все вокруг гармонизируем, отступает хаос. Приходя в местность, где все разрушено, мы, как правило, начинаем все разгребать, строить. Пытаемся все окультуривать, чтобы хаос отступал. Поэтому гармонизация своего личного пространства, на мой взгляд, – главное для каждого человека. Это победа над хаосом, к чему мы все призваны. Некая цель существования. Она включает и саморазвитие, и умение строить отношения с другими людьми и т. д. Еще одна роль поэзии – коммуникативная: умение общаться с внешним миром. Я бы стихи вообще преподавала с первого класса – учила бы умению строить свою речь гармонично, умению слышать звук, слово. Мне кажется, это один из основополагающих моментов для формирования личности. И неважно, в какой стране. Если возвращаться к древним грекам, то у них существовали школы риторов и философов. А у нас был Александр Сумароков – поэты его литературного окружения собирались, читали стихи, критиковали, вели споры, доказывая, почему это плохо, а то – хорошо. Так что студийная работа существует с давних времен. Бери томик Пушкина, Цветаевой, учись, смотри, как они это делали. Пока не освоишь существующий инструментарий, ты не можешь двигаться дальше. Когда я вижу повторы, заимствования – то из Хлебникова, то из Заболоцкого, я это не осуждаю. Я вижу, что люди честно осваивают чужой инструментарий. А потом они, возможно, выйдут на какой-то другой уровень. Это нормально. Другое дело, когда поэты выросли и стали эпигонами. Вот это чудовищно! Так что, возвращаясь, к вашему вопросу, учителя – это там. А тут, скорее, тренеры, которые просто помогают тебе.
- «Учитель» звучит лучше, чем «тренер»…
- Учитель – это большое слово. Ну, может, и учитель.
- От кого у вас поэтический дар?
- Моя мама окончила факультет журналистики, она человек тонкий, очень образованный, сама в юности писала стихи, но бросила. У мамы сложилась счастливая любовь, веселая жизнь, и она от стихов отстранилась. Для поэзии, как и для любого творчества, нужна некая внутренняя драма. Если ты ничего не решаешь, то нет предмета для разговора. Поэзия – это некое творческое, образное сообщение, которое ты посылаешь в мир. Таким способом ты что-то кодируешь и передаешь определенную информацию. Стихами, прозой, пьесами – неважно, какого объема и какой формы твое сообщение. Романы сегодня не пишутся, потому что нет сообщения на роман, потому что нет времени для того, чтобы написать такое сообщение. Время другое, темпоритм совершенно нероманный. Толстой жил и творил в Ясной Поляне, он имел возможность спокойно все осмыслить. А нам где и когда этим заниматься?
- Но время вроде и не поэтическое?
- Мне так не кажется. Наше время как раз рассчитано на короткую дистанцию в творчестве. Быстро осмыслил происходящее, быстро сочинил. Для поэзии всегда есть время. Другое дело, что очень мало на свете людей рефлексирующих. Их все меньше и меньше. А писатель – это, прежде всего, человек рефлексирующий. Ведь рефлексия – обязательное, основное свойство профессии. Люди рефлексирующие – те, кто обживают прошлое, думают о будущем, испытывает чувство вины. Я, например, долго время не понимала, что могут быть другие люди – люди, которым вообще не свойственна рефлексия. С новыми временами появились бизнесмены, деловые люди. На рефлексию они не имеют права – подобное проявление как раз запрещено в этой сфере деятельности. Если ты будешь рефлексировать по поводу конкурента, то только провалишь дело. «Бедный Вася разорится, если я введу новую линию. Пожалуй, я пожалею Васю и не буду этого делать!» - таковы размышления рефлексирующего человека. В этой ситуации бизнесмен не решит своих проблем. Но в нашей профессии, слава богу, рефлексировать еще позволяется. Не знаю, как долго это еще продлится. Нам ведь тоже приходится выживать, перестраиваться. Конечно, капитализм – это тяжелое испытание для поэзии.
- А может, и поэты сегодня другого склада? Не такие уж и небожители?
- Да, есть такое понятие, как «стихи умного человека» - они идут из головы. Такие поэты создают некую реальность без эмоционального фона. Эти проблемы существуют и у ваших молодых авторов. Сразу видно, когда стихи выстраиваются в мозгу. Это не минус и не плюс. Это другой способ, тип творческого сознания, другой способ работы. Он имеет право на существование. Это зависит от того, чем ты держишь в стихах – эмоцией, мыслью, необыкновенной звукописью, особым каким-нибудь языком. Вот возьмем Велимира Хлебникова. Совершенно непонятно, что он там хотел сказать, но это абсолютно завораживающая история! Важно, чего ты добиваешься. Но я сторонник, скажем так, «неголовного» направления. Это мне действительно ближе. А сегодня наступили времена, требующие подключать голову и отключать чувства. А писать все-таки хочется, потребность в этом остается. Я написала пьесу «Я боюсь любви» - о том, как люди, испытавшие не однажды облом на личном фронте, боятся вступать в новые эмоциональные отношения и в итоге попадают в ловушки, которые расставляют сами себе. Человек без чувств мертв, эмоциональный фон необходим, иначе он и в самом деле сойдет с ума от эмоциональной голодовки. Так же и в поэзии. Если ты все время творишь из головы, то тоже начинаешь сходить с ума от отсутствия иррационального начала. Без иррационального начала человек погибает. У каждого есть клапан эмоций, но не все умеют его открыть. Хотя у каждого должна быть эта способность. Мне кажется, настоящая поэзия, в лучших своих вещах, непридуманных, а именно созданных и записанных, что-то нам транслирует. Мы являемся проводниками, и какой-то опыт, знания, советы передаем через стихи. Каждый поэт должен быть полноценным транслятором, это возможно, когда ты сам себя строишь, любишь, холишь, лелеешь и гармонизируешь.
- А как же внутренняя драма?
- Все преодолевается гармонизацией. Конечно, внутренняя драма мучает, конечно, это противоречие. Но ты борешься с внутренней драмой именно тем, что стараешься себя выстроить.
- Закон единства и борьбы противоположностей? А что для вас театр?
- То же самое. В театре я решаю те проблемы, которые не могу решить через стихи. В пьесах я говорю и о себе тоже, но через какие-то художественные образы. Если свой опыт художественно не осмысливаешь, то получается журналистика.
- Получается, драматургия – тоже форма исповеди, как и стихи?
- Да, только исповеди творческой. Но это иная форма высказывания.
- Вы много пишете для театра…
- Я фанатка Театра.doc. Люблю, чтобы все было внятно, коротко, по-киношному, в современном ритме, который многие драматурги – представители «новой драмы» и не только они, сегодня поймали. Это когда в единицу сценического времени зрителям сообщается огромное количество интеллектуальной и эмоциональной информации. Мне нравится, чтобы меня загружали этой информацией, причем на современном языке. Театры старой эстетики – это когда все долго, медленно. Вот героиня наконец дошла до кресла в своем шуршащем платье… Я такое не могу смотреть. Мне сегодня нужен совсем другой темпоритм. Почему молодежи интересен театр. doc? Потому что он на их волне.
- Неужели традиционная театральная эстетика совсем уж не приемлема?
- Разве что если ее интерпретировать, погрузить в какой-то современный контекст, что-то придумать. Если старое не обживать по-новому, не разворачивать в другую сторону, то это скучно и мертво.
- И как сегодня развивается новая драма? Какие у нее отношения с театрами и режиссерами?
- Выходит достаточно много новых хороших пьес новодрамовцев, но театр за ними не успевает. Говорят, что современных пьес мало, что их нет. Но это не так. Театры не знают, что с ними делать, как их ставить, поэтому и утверждают, что ее нет, что это не драматургия. Что же делать? Значит, будем ждать режиссеров, которые поймут новую драму. Или будем их выращивать в своей среде. Надеемся, что все-таки появятся режиссеры, которые проявят интерес к новой драме. А пока сами авторы новой драмы ставят свои пьесы, потому что знают, как именно надо это делать.
- А вы сами знаете, как надо, когда пишете свои пьесы?
- Да, я даже стараюсь расписать все в подробностях, в мизансценах. Мне говорят: не руководи режиссером, не расписывай, где должен стоять герой и т.д., но я стараюсь максимально все прописать на бумаге, чтобы режиссер знал, что я про это думаю. Пусть он все в итоге сделает по-своему, и я пойму, что была не права. Я не консервативна, но прописать свое видение внутри ремарок все-таки считаю необходимым.
- А кто из режиссеров, по-вашему, умеет работать с новой драмой?
- Володя Панков. Он очень талантлив. Вышел его фильм «Доктор» по моему сценарию и пьесе. Это запись рассказов реального провинциального врача из астраханской губернии Андрея Гернера.
- Вы пишете не только пьесы, но и сценарии дли телесериалов. Это только средство для зарабатывания денег или тоже приносит удовлетворение?
- Если я работаю для телевидения, то это ремесленная вещь. Если человек производит чашки и торгует ими на рынке, то это одно. А если создает эксклюзивную маленькую чашечку – это другое. Это артхаусное кино. Я нигде не халтурю. Умею и то, и другое.
- А как это может сочетаться в творце?
- Вполне может. Это не может сочетаться только на ранней стадии, когда происходит становление писателя. Для молодых это опасно. Если молодой человек заточен на ремесленное зарабатывание денег, это его может погубить. Он будет развиваться именно в этом направлении. А если речь идет о больших деньгах, то трудно от них отказаться и переориентироваться на что-то другое, где денег гораздо меньше. Приемы, которые действуют в сериалах, естественно, отличаются от приемов, работающих в артхаусном кино. Когда молодые авторы стараются перенести сериальные приемы в высокое искусство, это не всегда, грубо говоря, получается. И наоборот: те, кто занимаются артхзаусным кино, презирают низменные вещи. Я считаю, что профессионал должен уметь все. Если ты начинал с эксклюзивных вещей, а потом пришел в сериальный бизнес для честного зарабатывания денег на хлеб, ничего страшного в этом нет. Человек с уже устоявшими взглядами, сформировавшейся ценностной системой в этой профессии выдерживает любую нагрузку, а вот молодому человеку труднее.
- А границы между эстетикой артхаусного кино и сериала никогда не размываются?
- Нет, это совсем разный инструментарий. Есть, конечно, общие законы драматургии, которые никто не отменял, но существует все-таки большая разница.
- Не приходится, работая в сериалах, наступать на горло собственной песне?
- Если вы делаете что-то на заказ, то просто подчиняетесь заказчику – и все.
- А можно в этом случае испытать удовлетворение от работы?
- Если ты убеждаешь заказчика в своей правоте, и он не портит работу своими замечаниями, то, конечно, получаешь удовлетворение, а если это невозможно, если перед тобой непробиваемая стена, то ты честно, за деньги делаешь то, что хочет заказчик. То есть или ты делаешь что-то за большие деньги, или работаешь часто бесплатно, но в свое удовольствие. Словом, если тебя ломают и ты должен подстраиваться, значит, тебе платят хорошие деньги.
- А как при этом поддерживать в себе творческий тонус? Человек ведь не машина?
- Нужно уметь себя контролировать, останавливаться и относиться к зарабатыванию денег дозированно. Поработал на сериал – отдохни! В Голливуде на длинных сериалах часто меняют сценаристов, потому что они понимают: авторы просто изнашиваются, не могут долго и продуктивно работать, если идет «выжимание последних соков». Их либо меняют, либо переводят на другую работу. А у нас, конечно, нужно самим себя щадить, нужно давать себе периоды на восстановление внутреннего мира и наживание опыта… Если ты не будешь качать мускулы в высоком искусстве, то просто с ума сойдешь. Это счастье, если есть возможность заниматься только высоким искусством, но, увы...
- Елена, знаю из публикаций, что у вас есть жизненное пространство, где вы занимаетесь только творчеством, где вам никто не мешает. Это необходимое условие для нормального творческого самочувствия?
- Когда этого не было, я уходила в библиотеку. Тогда существовало только маленькое пространство, где жили мама, маленький ребенок – словом, семья, и было, конечно, сложно работать. Но когда из тебя, как говорится, прет, то есть когда ты просто не можешь не излиться на бумаге, то все равно напишешь, в каком бы пространстве не находился. Но если у тебя есть личное пространство, то ты ныряешь в эту тишину, и у тебя есть возможность более плодотворно заниматься только творчеством.
- И близкие мирятся с вашим уединением?
- Они же знают, что мне это необходимо, что иначе я не буду самой собой. Они меня любят и понимают, что это форма, смысл моего, да и любого существования…
- Любят… Любовь окружающих – тоже необходимое условие для творчества?
- Счастливая, несчастливая, сложная, легкая – всякая любовь всегда стимулирует творчество.
- Многие ваши стихи посвящены любви – разной! И пьесы об этом же. Любовь заполняет ваше внутреннее пространство…
- Да... Но вот какой парадокс. Люди в принципе хорошие почему-то часто несчастны и делают несчастными друг друга. И это случается среди тех, кто хочет хорошего, но получается плохо. В этом, мне кажется, проблема.
- А вы-то сами счастливы?
- Да…
Инна БЕЗИРГАНОВА |
|
ОСТАЛАСЬ ГРУЗИЯ В СЕРДЦЕ... |
|
Слово – участникам фестиваля
Грузия – это всегда счастье, а русско-грузинский поэтический фестиваль – счастье вдвойне, так как делишь его с людьми той же группы крови, той же культуры, что и твоя. Очень порадовало, что организаторы фестиваля, по-прежнему стремясь к межконтинентальному охвату пишущего по-русски мира, стали строже в отборе участников нашей встречи. Этот курс на высокий профессионализм, на то, чтобы диалог поэтов был не только оживленным, но и продуктивным, стоит, мне кажется, продолжать и дальше.
И о программе – она в этом году была насыщенней, чем когда-либо. Запомнились дискуссии о русско-грузинских литературных взаимосвязях, о поэтическом переводе, творческая встреча с Олегом Чухонцевым, концерт Мананы Менабде и, конечно, выступления перед теми, кто в Грузии по-прежнему тянется к русскому языку и русскому стиху. Жаль лишь, что почти все мы оказались не столько деятельными участниками, сколько благодарными (и вот именно что праздными) зрителями юбилейных торжеств. Может быть, имеет смысл в дальнейшем активнее включать русских поэтов в соработничество, рассылать им предварительные материалы, устраивать (конечно, только для желающих!) заочные конкурсы, просить заранее подготовиться к разговору по той или иной конкретной теме.
Впрочем, не сомневаюсь, что креативная или, скажу лучше по-старинному, творчески настроенная и исключительно доброжелательная команда «Русского клуба» подготовит к следующим встречам столько неожиданностей, сюрпризов и ярких идей, что всем нам мало не покажется. И вновь во весь голос прозвучат стихи – они, в конце концов, на поэтическом фестивале самое главное!
Сергей Чупринин (Россия)
Когда здесь осенний сумрак, а прошедшее за горами, что – в памяти?
Ласточка, высидевшая птенцов в Музее Нодара Думбадзе. Юный танцор, застывший в энергичной стойке. Гурийское многоголосие, так живо кликнувшее псковских старух. Или, пусть простят мне, вожделенное лобио или пхали. А может та милая женщина из Поти, которая произнесла трагически, но с улыбкой – ГУМ, ЦУМ, Детский мир.
Наверное, все- таки, стихи. Точнее не они, материя слишком таинственна, а вот как не с эстрады, а друг другу, по ныне живучему обряду, сбившись в плотный кружок, зажатые скудным случайным пространством, соприкасаясь руками, коленями, головами разнонациональные и разновозрастные гости и хозяева праздника читали друг другу с планшета, по заветной тетрадке, с уже вышедшей книжки, бубня под нос, упирая на сонорные, декламируя, стесняясь...
И еще – моя благодарность за рачительное великодушие.
Ирина Поволоцкая (Россия)
РАЗВЕ ЭТО НЕ ЧУДО?
…что я могу добавить к впечатлениям о Шестом Международном русско-грузинском поэтическом фестивале? Обо всех шести уже не раз высказывались мои друзья, блистательные мастера русской словесности. Мой же слог скуден. Слова, не ставшие предложениями, мучительно замирают, чтоб не прозвучать фейерверкерно. Сказано: «Мысль изреченная есть ложь» и «Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут меня», правы и Федор Тютчев, и Тициан Табидзе. Не хочу говорить о вине, льющемся водопадом, о низвергающихся на фантастическое грузинское застолье тостах, о переворачивающем душу многоголосье с заклинающим сердце: «Шен хар венахи...» Почему непонятные для меня слова взволновывают нечто, называемое прапамятью? Мы же такие разные. Но, верно, это и «очеловечивает человека». Вот уже почти десятилетие ловлю себя на повторяющейся иногда мысли: отчего, когда мне плохо в Вильнюсе, вспоминаю Тбилиси, Багдади, Батуми, когда хорошо и кажется: роднее города быть не может, нет-нет да и мерещатся улочки Кутаиси, Кобулети, Поти, гладь озера Палиастоми. Странна психика человеческая…
Николай Николаевич достойно продолжает традиции легендарной Главной редакционной коллегии по переводу и литературным взаимосвязям, созданной во времена оно Отаром Нодия. Разумеется, на ином историческом ландшафте и во времена не менее нелегкие… В 1983 году этот уникальный деятель грузинской культуры подарил мне шелкографический календарь с образом Владимира Маяковского, выпущенного годом ранее. Тогда праздновалось 90-летие Поэта. Думал ли я, что снова окажусь в Багдади спустя тридцать лет и что смогу в дни празднования 120-летия Великого Лирика передать легчайшую ткань сотрудникам музея со словами: «Передаю во временное пользование для экспозиции с условием, чтобы через тридцать лет в такой же юбилейный день в присутствии всех собравшихся календарь был возвращен его владельцу». Конечно, это надежда на чудо… А разве не чудо встреча с Олегом Чухонцевым, с которым общался сорок семь лет назад в стенах редакции журнала «Юность», с израильтянином Давидом Маркишем, сокурсников которого по Литинституту я знал в Вильнюсе, с интеллигентнейшим парижанином Александром Радашкевичем, сумевшим п о н я т ь мои русско-литовские строфы, как никто из литературоведов, познакомиться с Александром Сватиковым, бесстрашным рыцарем русского культурного наследия на земле, ставшей ему родной, я был потрясен страстно-молодой речью неувядаемого Джансуга Чарквиани, мне было покойно и умиротворительно молчать друг против друга с Бату Данелия, учившимся на ВЛК, как и я, но в разные годы и слушавшему «моих» учителей. Этих и многих-многих друзей подарил мне фестиваль. Разве это не чудо? Будет ли у него продолжение? Верую, что да.
Юрий Кобрин (Литва)
Организация фестиваля, слаженная работа команды, умение быстро и грамотно «разруливать» различные ситуации – выше всяких похвал.
Идея посещения различных городов и селений для меня, как для организатора литературных мероприятий, - находка, достойная подражания. Ведь именно таким образом фестиваль позволяет участникам познакомиться с наибольшим числом красивейших мест страны, с людьми, а населению – приобщиться к поэзии. Доброе отношение, радушие, взаимное уважение, интерес и восприятие песен и стихов на уровне сердца сделали свое дело. А осознание того, что мы, русские и грузины, любим и уважаем друг друга, что у нас открыты сердца и чисты помыслы – важны как никогда. И на мой взгляд, фестиваль справился с этой задачей на отлично.
Остались друзья, остались контакты, остались родившиеся на фестивале совместные проекты и осталась Грузия в сердце или сердце в Грузии…
Марина Калашникова (Австрия)
Я душевно благодарен Вам за счастье новой встречи с благоуханной грузинской землей, за новые и старые стихи собратьев-поэтов, за добрые дороги и светлые видения горных и дольних далей, за шелковое море и палящее солнце во встречных глазах, за бессонные ночи и сны наяву, за великое молчание «во весь голос».
Будьте счастливы и храни Вас Господь.
ГРУЗИНСКОЕ
Там, где маки Ахалкалаки, где
бекасы Палеостоми и злое счастье
яви в кувшине саперави, бегут,
как на работу, бездомные собаки,
и, как в жизни позапрошлой, вслед
моргает теленок рыжий
иконным оком
Пиросмани,
и кажется, доехали до полной
остановки, до тополя дорожного и
воробьенка пегого на предпоследней
ветке, где так легко оплакать
и так легко восславить эти маки
Ахалкалаки и на кресте
озерном трех бекасов
Палеостоми.
Сердечно Ваш,
Александр Радашкевич (Франция-Чехия)
Большое спасибо за этот чудесный фестиваль. Нам случалось участвовать во многих действах подобного рода, но с таким гостеприимством, радушием, душевной широтой мы встретились, пожалуй, впервые. Вероятно, причиной тому не только добрая воля и усердие организаторов, но и невиданная щедрость благословенной грузинской земли и ее жителей.
У нас возникло стойкое убеждение, что буквально каждый город, городок или деревушка отличаются не только кулинарным изобилием, но и бесконечными талантами и умениями. Замечательное мужское многоголосие, одаренные юные танцоры, певцы, музыканты, кажется, уже готовые к завоеванию мировых сцен, и, конечно же, незаурядные поэтические дарования… Как говаривал Александр Володин, стыдно быть несчастливым. Вслед за ним хочется сказать: в Грузии стыдно быть неталантливым. И, наверное, не так уж важно, в чем выразится этот божий дар – в стихах, музыке, философии, танце, виноделии или кулинарии.
С теплотой вспоминаем мы Тбилиси, Гори, Багдади, Батуми, Кутаиси, Дом-музей Нодара Думбадзе в Гурии. Памятным стало для нас посещение Мегрелии: благодаря представителям центра культурно-исторического наследия «Роза Колхиды» мы побывали и в старинном еврейском поселении, и во владениях грузинской православной церкви, где нас принимали монахи и угощали целебным вином «Оджалеши» собственного приготовления. В этой поездке мы по-настоящему прикоснулись к священным истокам древней мегрельской культуры.
Анна Шульгат и Михаил Яснов
(Санкт-Петербург)
Фестиваль отшумел, а в душах и сердцах продолжает жить во всей полноте ощущений и переживаний. Сужу не только по своему восприятию – по письмам ко мне лично, комментариям, отзывам в том же фейсбуке. Он продолжает соединять нас всех, преодолевая расстояния и границы. И в этом главный смысл того, что происходило. Неразрывность культурного пространства, возвращение и сохранение чуть было не порушенных исторических связей русской и грузинской литератур. Политики пусть отвечают перед лицом времен за близорукость, эгоизм, случайную глупость или злонамеренность своих поступков, но люди, человеки, не должны терять чувство братства и дружества, чувство взаимного притяжения.
Фестиваль дарил взаимным творческим обогащением, рождал новые человеческие контакты, упрочивал прежние, согревал теплом доброты и любви. Это бесценно.
Для меня лично – счастливое открытие нового уже сложившегося поколения грузинских поэтов, возникшим чувством причастности к современной грузинской поэзии. Не буду называть имен, дабы не упустить случайно кого-то, но мы с этой когортой нового грузинского поэтического слова сердечно сдружились.
А какой круг замечательных русских – и не только – поэтов открылся на фестивале. И все это воистину озарено любовью.
Было тяжело выдерживать нагрузку переездов, встреч, выступлений, мероприятий? Возможно. Но ведь надо было везде поспеть, учитывая, что фестиваль в своей программе держал во главу угла два славных юбилея – Владимира Маяковского и Нодара Думбадзе. Да и то, что участники фестиваля получили возможность широкого географического охвата Картли, Имерети, Гурии, Самегрело, Джавахети, Аджарии, представляется в итоге фактом очень позитивным.
Даниил Чкония (Германия)
Мы благополучно добрались до дома, испытывая ко всем вам самые теплые и нежные чувства. Мы очень признательны за приглашение, за радушный и теплый прием, за внимание, за блестящую организацию фестиваля – поистине выдающегося, уникального действа, не имеющего нигде в мире малейшего подобия! Вы – настоящие добрые волшебники, излучающие и щедро дарующие радость и счастье всем вокруг.
Олег Воловик и Ксения Захарова (Венгрия)
Судьбе было угодно, что именно благодаря Вам, Николай Николаевич, нашу соседнюю Грузию я теперь уже знаю не только по книгам, музыке и кино, но и «живьем» влюбленно чувствую ее природу, людей и поэтов.
Во время фестиваля грузинские поэты, к сожалению, мало прозвучали. Но этот «пробел» был восполнен живым и содержательным общением с ними, а главное – уникальными антологиями «Перекрестки» и «Новые сны о Грузии». За все книги, которые вы издали к Шестому Международному русско-грузинскому фестивалю, отдельное и преогромное спасибо вам и всем тем, кто так тщательно над ними работали. Любой литературный фестиваль, форум позавидовал бы столь урожайному творческому итогу.
Шестой фестиваль открыл для меня (думаю, и многим участникам) реликвию грузинской культуры, филологии, профессора Наталью Константиновну Орловскую.
Именно программа «на колесах» и позволила мне побывать на родине Нодара Думбадзе и Владимира Маяковского, увидеть Ахалкалаки, возложить венок к памятнику армянскому классику Деренику Демирчяну… Я рада, что, приехав в Хелвачаури, не только прочитала там стихи, но и подарила библиотеке Дома культуры свои книги на русском языке: «Они любили Армению» и «Дело №…»
Дай бог, чтобы никто и ничто не мешало Вам и русскоклубовцам поддерживать интерес и любовь к поэзии.
Каринэ ХАЛАТОВА (Армения)
Дорогой Николай, огромное спасибо за потрясающий по своему замаху и размаху фестиваль! Ничего подобного я даже не ожидал.
Жаль, что не удалось отдельно посидеть и поговорить о фестивальном сотрудничестве. Однако очень хотелось бы перенять ваш опыт для работы по пропаганде русского языка и русской культуры в Украине и в Крыму. Было бы очень полезно в следующий раз организовать круглый стол кураторов разных фестивалей для обмена опытом, интересными идеями и создания совместных проектов.
Андрей Коровин (Россия)
Фестиваль как всегда был праздником, принесшим много радостей. Мне кажется, очень ценным было то, что мы ездили в разные места и встречались с местной интеллигенцией, было очень приятно читать для людей, которым самим, возможно, было бы трудно выбраться в большие города.
Мария Игнатьева (Испания)
Вот и пролетели прекрасные дни и ночи, проведенные в благословенной Грузии, когда еще не постигаешь где явь, а где сон, но все откладывается в четвертом измерении нашего сознания – памяти. С любовью и нежностью, сердечной признательностью и искренней благодарностью Вам, Николай Николаевич, истинному русскому интеллигенту начала ХХI века, всем сотрудникам «Русского клуба», чья чуткость и внимание сопровождали нас с первых и до последних минут пребывания на древней грузинской земле. Мы прилетели на фестиваль одними из первых и уехали из Батуми последними.
Наше постижение Грузии, начиная с моего эссе «Зов дня грядущего и дня прошедшего» продолжится через наши будущие встречи в жизни и на страницах новых книг.
Бахытжан и Гульнар Канапьяновы (Казахстан)
Вот уже неделю – с того момента, как только в иллюминаторе нашего «Боинга» замелькали отметины взлетной полосы – я ищу слова прощания с Грузией и не нахожу их… Какие слова могут выразить все чувства, испытываемые и переживаемые мной, когда я думаю о Грузии? КАК и ЧЕМ можно передать ВСЕ ЭТО?.. Конечно же, есть слова, так или иначе обозначающие то, что переполняет меня, но я боюсь их произнести, боюсь их написать, потому что это – всего лишь слова, - они слишком избиты и затерты, и пока я не нашел каких-то других – единственных и незатасканных – я просто назову – попытаюсь назвать – все теми же старыми, банальнейшими словами то, в чем мне еще предстоит разбираться и с чем мне жить – РАДОСТЬ, БОЛЬ, ПЕЧАЛЬ, ГОРДОСТЬ, СЧАСТЬЕ, ГРУСТЬ… ЛЮБОВЬ…
Юрий Юрченко (Франция) |
|
