|
Этот поэтический образ, родившийся однажды у Владимира Маяковского, стал отправной точкой для создания спектакля о нем на сцене Тбилисского русского драматического театра имени А.С. Грибоедова. Постановку осуществил художественный руководитель театра Автандил Варсимашвили в рамках VI Международного русско-грузинского поэтического фестиваля «Во весь голос», проводимого Международным культурно-просветительским Союзом «Русский клуб». Премьера состоялась на сцене Кутаисского театра имени Л.Месхишвили в день рождения поэта.
Спектакль «Маяковский» - документальная драма, посвященная жизни и творчеству Маяковского. На сцене – металлическая конструкция с длинным помостом, по которому актеры – участники спектакля – выходят к авансцене, к зрителям. Актеры представляют калейдоскоп лиц эпохи, имеющих отношение к жизни и творчеству поэта. В прологе и в финале Маяковский (Вано Курасбедиани), подобно мифологическому герою Гераклу, приводит в движение махину сценической конструкции – словно вращает жернова истории, словно несет тяжелый груз своей судьбы – поэтической и личной. Эта метафора сродни масштабным, гиперболическим образам поэзии Маяковского. В сценографии спектакля выражен стиль конструктивизма, получившего развитие в 1920-е годы.
В этом условном сценическом пространстве (художник Мириан Швелидзе) происходит действо, гармонично выстроенное А.Варсимашвили, автором инсценировки и режиссером-постановщиком. Оно охватывает практически все важнейшие моменты жизни и творчества поэта – место рождения, первые шаги в литературе, увлечение «левыми» идеями и «левым» искусством, любовь, пестрое поэтическое окружение, краски новой эпохи, трагедия художника, перекликающаяся с трагедией, переживаемой страной, творческий кризис, самоубийство…
Авто Варсимашвили стремится показать драму художника, которому всю жизнь приходилось наступать «на горло собственной песне». Как сказала Марина Цветаева, «двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского поэта, на тринадцатый год поэт встал и человека убил».
Спектакль начинается и заканчивается самоубийством поэта. Мы становимся свидетелями расследования причин случившегося. «Показания» дают последняя возлюбленная поэта Вероника Полонская, Михаил Зощенко, Лиля Брик, Николай Шенгелая, Валентин Катаев… Следствие было заинтересовано в том, чтобы «перед лицом заграницы, перед общественным мнением представить самоубийство Маяковского как смерть поэта-революционера, погибшего из-за личной драмы». Хотя, как писала Лиля Брик, Веронику Полонскую можно винить лишь «как апельсиновую корку, о которую поскользнулся, упал и разбился насмерть» поэт. Но что же на самом деле стало причиной самоубийства Владимира Маяковского?
Чтобы ответить на этот вопрос, Авто Варсимашвили предлагает шаг за шагом проследить жизнь поэта.
В спектакле сильна «грузинская» составляющая – подчеркивается, что Владимир Маяковский не забывал о своих корнях, родном Багдади. Не случайно Галактион Табидзе писал: «Маяковский обязан природе Имерети. Темперамент Маяковского подобен темпераменту имеретинца. Все творчество Маяковского темпераментно...»
Именно в Кутаиси Владимир Маяковский, сын потомственного русского дворянина и кубанской казачки, увлекся революционными идеями. В тот период его вдохновляли стихи основоположника грузинской пролетарской литературы Иродиона Эвдошвили и народная «Песнь об Арсене» - герое грузинского крестьянского движения первой половины XIX века.
Еще одна «грузинская» страница – кутаисский театр, созданный актером, режиссером, педагогом Ладо Месхишвили. Семья Маяковских была дружна с ним. Владимир часто посещал театр, а многие спектакли вместе с сестрой Ольгой – даже по нескольку раз. Дружил с Тицианом Табидзе, Паоло Яшвили, Валерианом Гаприндашвили, был свидетелем на свадьбе Николая Шенгелая и Наты Вачнадзе. Даже за границей он скучает по Грузии: «Мне так хочется побродить не по Парижу и Бродвею, а по окрестностям Багдади!»
«Ты знаешь, как жарят шашлыки в Грузии?» - этот вопрос задаст Маяковский Веронике Полонской накануне самоубийства…
В постановке звучат две основные музыкальные темы. Одна – грузинская, она буквально пронизывает спектакль. Другая – тема художника, глубокая, драматичная.
Внутренняя связь Маяковского с Грузией никогда не прерывалась. «Только нога ступила в Кавказ, я вспомнил, что я – грузин!» - писал поэт в своем знаменитом стихотворении «Владикавказ – Тифлис». Без него просто невозможно представить тбилисскую постановку о Владимире Маяковском!
Лиля Брик – еще одна глава спектакля. Не женщина, а «исключение», как говорил поэт. Роковая любовь Владимира Маяковского. И тут вспоминаются слова другого поэта той же эпохи – Бориса Пастернака: «Любимая – жуть… Когда любит поэт, влюбляется бог неприкаянный!» Лиля ворвалась в жизнь Маяковского как неудержимая стихия. Стала его возлюбленной и музой, но причинила поэту немало страданий. В первый раз Маяковский стрелялся именно из-за этой женщины.
Еще одна «стихия» в жизни Маяковского – сродни Лиле Брик. Это – революция. Поэт обращался к ней как к живому существу, как к женщине: «Революция! О, четырежды славься, благословенная, О, звериная! О, детская! О, копеечная! О, великая!» Революция создала поэта Маяковского, но она же погубила его – стала одной из причин его депрессии и раннего ухода. И вновь – Пастернак: «Я знаю, ваш путь неподделен, но как вас могло занести под своды таких богаделен на искреннем вашем пути?» Но Владимир Владимирович всю свою «звонкую лиру поэта» отдал «атакующему классу», хотя и предвидел трагическое развитие событий: «В терновом венце революций грядет семнадцатый год!»
Между тем тучи сгущались – начались репрессии, русская интеллектуальная элита покидала Россию – уезжала в эмиграцию. Очень выразительна в спектакле сцена, связанная с судьбой русской интеллигенции – раздавленной, уничтоженной. Скончался Блок, расстреляли Гумилева, покончил с собой Есенин.
Эти события совпали с творческим, человеческим кризисом Владимира Маяковского. Его произведения не воспринимают, поэта оскорбляют, бойкотируют, пьеса «Баня» провалилась. Пресса была столь же беспощадна, как и публика… Но не это главное. Главной была его внутренняя драма художника. Ведь Маяковский был гением, попавшим в жернова истории. «Оставаясь официально признанным поэтом вплоть до падения советского режима, он стал объектом острой либеральной критики со стороны диссидентской культуры, отождествлявшей официозное с одиозным», - пишет Евгений Купавых.
Заключительные сцены спектакля – хроника последних нескольких дней поэта. 10 апреля, 11 апреля… 14 апреля. День смерти. Круг замкнулся.
В спектакле заняты: заслуженная артистка Грузии Людмила Артемова-Мгебришвили, Михаил Арджеванидзе, Нана Дарчиашвили, Нина Кикачеишвили, Аполлон Кублашвили, София Ломджария, Александр Лубинец, Нина Нинидзе и Дмитрий Спорышев.
Инна БЕЗИРГАНОВА |
|
Зов дня ушедшего и дня грядущего |
|
«Это правда, мальчик?»
Рефрен из рассказа
Нодара Думбадзе «Кровь»
В виртуальную эпоху, вооружившись технологией и системой «Google – Планета», блуждаю по мирам реальным и ирреальным. По прошлому и будущему, то есть по настоящему, что постоянно перетекает в эти понятия нашего литературного ремесла.
Память – неистребимая плазма, вбирающая в себя четвертое измерение нашего мира и нашего сознания, заполняет и зачастую переполняет безбрежное пространство нашей души.
«Душа человека во сто крат тяжелее его тела… Она настолько тяжела, что один человек не в силах нести ее. И потому мы, люди, пока живы, должны стараться помочь друг другу, стараться обессмертить душу друг другу: вы – мою, я – другого, другой – третьего, и так далее до бесконечности. Дабы смерть человека не обрекала нас на одиночество в жизни».
Эти святые слова Нодара Думбадзе были на слуху в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого столетия.
Давайте помнить об этом и в наше время, в начале нового века и нового тысячелетия, в транзитный период нашего бытия.
Блуждаю по просторам компьютерной души, иногда окунаясь в небесную синеву монитора.
Детская память – цепкая вещь.
Это правда, мальчик.
Помнишь фильм из середины прошлого века? – «Мамлюк».
Я помню.
Не помню режиссера, а в детстве помнят саму картину, но не того, кто эту картину создал.
Это потом, с годами познаешь, что «Я, бабушка, Илико и Илларион» сотворена по роману Нодара Думбадзе Тенгизом Абуладзе, а затем была создана и великая кинотрилогия «Хевсурская баллада», «Древо желаний», «Покаяние». Все это не раз повелевало сердцу читать и перечитывать романы и рассказы писателя – «Я вижу солнце», «Солнечная ночь», «Закон вечности», «Не тревожься, мама!», «Белые флаги», «Кукарача», «Дидро», «Кровь», «Мать», «Неблагодарный», «Коррида», «Солнце».
Но это было потом. А вначале был «Мамлюк». О судьбах двух друзей, а может быть, братьев, ибо друзья из одного горного селения всегда становятся братьями, разлученных в раннем детстве вихрем истории.
И ставших врагами.
И принявших смерть друг от друга.
Я это помню.
И вечный зов родины мамлюка.
Из летописи и литературы знаю, что кипчакский хан Артык являлся отцом Турандохты – жены Давида IV.
И неистребимый зов крови, побеждающий сквозь века манкурта нашего времени.
И горчащий запах емшана-полыни, манящий туда, на восточное побережье Каспия, откуда был родом предводитель мамлюков кипчак Бейбарс, объединивший осиротелых сынов Земли и на берегах Нила, в Мысыре-Египте, и в лазурном Крыму, и в небесных горах Кавказа.
Но и он, и его воины-побратимы были бессильны перед памятью их манящей Родины-матери.
Это правда, мальчик.
Вспоминаю «Плаху» Чингиза Айтматова, ему в декабре исполняется 85 лет со дня рождения, погодка и ровесника Нодара Думбадзе и его собрата по «Закону вечности». Вспоминаю страницы, посвященные грузинскому многоголосию, где песни пелись одна за другой, и пилось вино, которое чем больше пьешь, тем охотнее оно пьется, и тем сильнее горит душа, жаждущая снова и снова вина и песни.
Они стояли в кругу, иногда возложив руки на плечи друг другу, иногда уронив их плетьми, а когда хотели, чтобы их услышала божественная сила, неведомая и неотвратимая, но всевидящая и всезнающая, воздевали руки к небу.
Как же так, если Бог все видит и все знает, куда он гонит их с земли своей? И почему так устроено, что люди воюют и борются между собой, что льется кровь, льются слезы, и каждый считает себя правым, а другого – неправым, и где же истина, и кто ее вправе изречь?
Где тот пророк, который бы их рассудил по справедливости?.. Не об этом ли, не об этих ли вылившихся в напеве страданиях, пережитых давным-давно, осмысленных отцами как изначальный опыт добра и зла, прочувствованных в их красоте и вечности, пелось в тех старинных песнях, сохраняемых в памяти народа?
И потому в устах тех семерых от одной песни рождалась другая, и они не размыкали круга…
Это правда, мальчик.
И не было в ту ночь людей родней и ближе меж собой, чем эти семеро грузин, поющих горестно и вдохновенно в час разлуки. Стихия песен сближала их еще тесней. Как много все же сумели предки пережить и придумать впрок для потомков задушевных слов, полных бессмертной гармонии. Как по полету можно отличить птицу, так по песне грузин грузина отличит за десять верст и скажет, кто он, откуда он, что с ним, что на душе у него, - на свадьбе развеселой был или горе его томит…
Это правда, мальчик.
Старики везде разные, и в горном селении, и на берегу моря, и в долине, и в городе, и в дальнем ауле. Однако их всех объединяет нечто большее, чем просто приобретенный опыт бытия.
Это нечто большее – мудрость, суровая и лукавая, степенная и внешне безразличная ко всему окружающему, погруженная в невидимые уголки памяти, изредка извлекая оттуда, из колодца времен, ночные страницы воспоминаний.
Они терпеливо существуют в городских квартирах взрослых своих детей – дочери или сына, которые по долгу родства, но не по зову сердца выделяют им метраж отдаленной комнаты. И только тогда оживает в их глазах блеск былой жизни, когда забегает в канун долгой ночи внук.
И молча слушает деда.
И затем оба молчат.
И детский безмятежный сон сливается с чутким сном-дыханием деда.
И время неумолимо.
И приходит тот самый час, когда словно бы встрепенувшись, словно бы по зову далеких и ушедших предков, старик покидает квартиру сына или дочери, поцеловав спящего внука, садится на ночной поезд, а затем на попутную машину или даже арбу, идет и идет туда, в горы, в свое родное горное селение по зову дня ушедшего, оставаясь «неблагодарным» в памяти взрослых детей.
Это правда, мальчик.
Вглядываюсь в иллюминатор монитора, приближая к глазам ту или иную местность.
От востока к западу.
От севера к югу.
А если уйти на юго-восток, туда, где возвышается Джомолунгма, то у подножья великой вершины можно найти горное селение – Тенгри.
Где-то в этих местах зародилась древнейшая религия тенгрианство, предтеча основных религий мира, где поклонялись земной богине Умай, божественному Светилу – Солнцу и небесному богу – Тенгри. Есть одна древнейшая молитва, когда-то сотворенная, может на санскрите, а возможно и на другом древнем языке, ибо я ее не раз слышал за время прошлых странствий на разных языках, но единую по сути:
«Боже, даруй мне просветленность, чтобы принять то, что я не могу изменить, мужество, чтобы изменить то, что я могу, и мудрость, чтобы увидеть разницу; дай мне жить сегодняшним днем, радуясь каждой минуте, принимая трудности лишь как тропинку к миру; дай мне принимать этот мир таким, какой он есть, а не таким, каким бы я хотел его видеть; дай мне верить, что ты все устроишь так, как надо, если я повинуюсь твоей воле, дабы я мог быть по-настоящему счастлив в этой жизни и в высшей степени счастлив в будущей. Аминь».
Телави, Марнеули, Ахалкалаки проступают сквозь рваные облака утреннего тумана на склонах гор и раскинувшихся долин, где-то там, за ущельем.
Тбилиси, Батуми, Рустави, Кобулети, Поти, Багдади, Мартвили, Шуахеви…
А вот и тропа, ведущая в Гурию, где не раз делили тебя, мальчик, почтенный Кишварди Ломджария и не менее почтенная бабушка Юлия, ибо ты и для той стороны по линии матери, и для этой по линии отца един, и имя тебе – внук.
И все же…
Кишварди Ломджария глядел на огонь и думал. Думал и в то же время старался уйти, скрыться от своих невеселых дум. Но куда человеку деться от собственных дум? Ведь человек не бог… «Не нужно было отпускать мальчика… Но не смог я устоять перед горем старушки… А теперь сам в ее положении. На той неделе схожу к ней, попрошу вернуть мальчика. Не отдаст, заберу силой… «Какое, - скажу, - имеешь ты право отнимать у меня мою плоть и мою кровь? Ведь ты не бог!» Но… ведь она может ответить мне теми же словами?! Ведь я сам тоже не бог, а всего-навсего простой смертный… Ведь мальчик принадлежит ей так же, как и мне. Вот если бы я был богом! Ох, трудно, трудно быть человеком, гораздо труднее, чем богом.
Слава богу, в этом сам убедился наш спаситель – Иисус Христос…
А когда мальчик сам вернулся к деду, тот спросил у мальчика:
– А знаешь, что привело тебя ко мне?
– Нет!
– Так я скажу тебе: кровь тебя привела ко мне, вот что. Кровь – великая сила, внучек!..
А если вновь вернуться к «Покаянию» Тенгиза Абуладзе, то, на мой взгляд, и этот фильм и роман «Закон вечности» двух великих мастеров грузинской культуры, двух великих сынов человечества, это нетленные вещи одного порядка.
Я не собираюсь пересказывать сюжет фильма, трактовать линию режиссера Т. Абуладзе, так как в силу неоднородности этого явления невозможно это сделать, да и ни к чему. Как можно пересказать «Мастера и Маргариту» М.Булгакова? Как можно пересказать «Осень патриарха» Г.Маркеса? Как можно пересказать «Зеркало» или «Солярис» А.Тарковского? Как можно пересказать последние романы Ч.Айтматова? И все-таки этот фильм в силу своей первородности отличается от перечисленных шедевров литературы и кино. У каждого из нас, кто посмотрит данный фильм, у каждого, кто вольется в это пространство исповеди, будет и свое суждение о нем, и своя трактовка образов, и свои выводы, и свое... покаяние.
Кинофильм обладает не только синтезом различных видов искусств, но и в силу своей специфики раскрывает в одном творческом ключе реальность и вымысел, явь и сон, где помыслы и действия персонажей разрушают, казалось бы, установившиеся каноны восприятия. Авторы фильма берут за основу такие общечеловеческие категории, как сознание и бытие, и, усиливая эти категории кинометафорой, гротеском, сарказмом, символом и аллегорией, выстраивают их в единый видеоряд, обнажая тем самым в образе Варлама и категорию зла.
От имени жертв Варлама Аравидзе героиня Кетеван обращается к нам, зрителям:
– От своего имени и от имени всех несправедливо наказанных я требую, чтобы Варлама Аравидзе его же близкие собственными руками вырыли из могилы... Предать его земле – это значит простить его, закрыть глаза на все, что он совершил.
Волею неумирающей памяти Кетеван выносит приговор не только Варламу, но и себе, сознательно вынуждая себя выкапывать тело Варлама из могилы. Потому пронзают своей горькой правдой слова Кетеван, обращенные к Торнике, сыну Авеля, внуку Варлама: «Вот и я своими действиями сотворила из тебя убийцу». И эта ее горечь, ее протест, отчаяние и неоднозначная непримиримость каким-то кинематографическим «биополем» окружает нас, зрителей, заполняет все уголки души потоком сознания, просвечивает рентгеном совести. Пока мы терпим варламов, они паразитируют в нашем обществе, пока мы предаем забвению их кровавые дела, есть опасность возрождения их преступлений. Покаяние, не взирая на посты и чины, покаяние без душка лицемерия, ибо может исчезнуть сама суть этого явления, и к великому слову «правда» присосется нас угнетающая приставка «не», порождая в здоровом человеческом организме ржавчину лжи.
Вспомните кадры, когда некто, облаченный в наряд жениха, избирает себе в невесты саму бесстрастную Фемиду с завязанными глазами. Это уже зло. Кем оно порождено? На этот вопрос отвечает фильм «Покаяние». Вспомните кадры, когда средневековые стражники входят в дом очередной жертвы со словами «Мир вашему дому!» Кем порождена эта страшная суть лицемерия? И на это отвечает фильм «Покаяние».
Не только отцы несут ответственность перед детьми, но и дети ответственны за своих родителей.
А если отец попал в петлю репрессий по вине Варлама и ему подобных, а если мать после долголетней ссылки не узнала сына и только по родимому пятну на его животе поняла, что это он, плоть отца и ее кровинушка?
Это правда, мальчик?
Правда.
И размыкается круг многоголосия.
И по возгласу «Вай, нана!» Хвича-Махмуд признает в умирающем французе друга-побратима по горному селению.
Не только деды наши хотят найти свое достоинство во внуке, недодав это достоинство сыновьям, но и внуки посредством невидимой и бессмертной лозы порою принимают груз вины предков.
Вынуждены принимать.
Или отрекаются, тем самым теряется связь поколений, обрывается ток крови, перерубается лоза нашей жизни.
А значит не будет ни песен, ни вина.
А система «Google – Планета» уносила мой взор к берегу моря, куда вот-вот погрузится Светило. И я, быть может, увижу зеленый луч, засиявший на диске заходящего в море солнца. Как когда-то увидел этот луч твой друг Гулды Каладзе.
Это правда, мальчик.
А если двигать мудрой мышкой, то можно уйти и в сторону древнего Иерусалима, где покоится прах автора «Витязя в тигровой шкуре».
«Как Гомер есть Эллада, Данте – Италия, Шекспир – Англия, Кальдерон и Сервантес – Испания, Руставели – есть Грузия… Народ, если он великий, создаст песню и выносит в лоне своем мирового поэта. Таким венценосцем в веках, еще доселе не узнанный русскими, был избранник Грузии, Шота Руставели, давший в XII веке своей родине знамя и зов – «Вепхисткаосани» - «Носящий барсову шкуру».
Это лучшая поэма о любви, какая когда-либо была создана в Европе, радуга любви, огневой мост, связующий небо и землю», – писал поэт и переводчик этой поэмы Константин Бальмонт…
Это евразийская поэма, ибо вбирает в ткань своего сюжета образы Востока и Запада, и географическое положение Грузии являет собой точку этого отсчета.
А если уйти виртуально на север, то где-то там, недалеко от Телави, есть горное селение Омало. Говорят, что означает «не забудь меня».
Помню и никогда не забуду.
И по мизансценам культового фильма «Мимино», и по одинокому туру, что разгоряченными ноздрями вдыхает хрустальный воз-дух гор.
И пьешь этот воз-дух, словно бы небесную воду из родника или кувшина, чтобы дальше и выше идти по тропе дня грядущего.
Это правда, мальчик.
В наше очень плотное время только эта система «Google – Планета» и спасает, ибо оттуда, с компьютерных небес, мы видим и могилы наших предков.
И все же, как близко к глазам ты не подводишь экран монитора, только сердцем, и только им тебе дано свыше реально, хотя бы раз в год, хотя бы раз в этой земной жизни, хотя бы раз перед своим уходом прийти и поклониться своим предкам.
Это правда, мальчик.
Об этом и песня русского поэта и писателя, сына грузина и армянки, песня батоно Булата:
«А иначе зачем на земле этой вечной живу».
А иначе зачем нам день грядущий, во имя которого мы, поэты разных стран, собрались здесь, на родине великого гуманиста Нодара Владимировича Думбадзе?
Собрались, несмотря на новые и свежие границы отчуждения, о которых и ведать не ведали наши деды и прадеды.
А может быть, плач поднебесья
И лунный сквозь сумрак аккорд.
Я вижу – из южного детства
Свисающий с неба апорт.
А там за ночным перевалом
Встает восприятием сна
Рождественской свечки огарок,
И ель, что живет у окна.
А там, где-то там за грядою,
За горной грядою судьбы
Свет горний встает над тропою
Под скрип одинокой арбы.
А там, где-то там на закате
Начало второго пути.
Мой мир ошибается в дате,
Все день тот пытаясь найти.
Бахытжан КАНАПЬЯНОВ
11 июля 2013 г.,
перед отъездом в Грузию |
|
|
На стене дома в центре Тбилиси – черной краской граффити:
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, -
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.
Выведено косо, с грамматическими ошибками, но со всей страстью и безрассудностью подпольщиков, тех, кто не хочет и не может допустить разорения поэтической сути Грузии, где из века в век русские стихи переливались в грузинские переводы, а уж лучших переводов на русский язык, чем из грузинской поэзии, кажется, и не найти.
Как символично, подумалось мне, что для защиты поэзии выбраны не публицистические лозунги и речевки, а именно Ахматова; выбрана кислородная маска поэзии. (Не могу не отметить, к слову, что 24 августа в рамках Дней Довлатова в Таллинне Ахматова прозвучит в исполнении восемнадцати русских актрис и одной эстонской поэтессы – Дорис Карева, переведшей Ахматову на эстонский язык. Вступительное слово произнесет выдающийся русский поэт, друг и ученик Ахматовой – Евгений Рейн).
Страшной, непоправимой бедой был бы разрыв русско-грузинского литературного родства…
Молодая грузинская поэтесса Като Джавахишвили пишет о мире, который наваливается на нас своей беспощадностью и жестокостью, заставляя народы забывать о нежных и горьких уроках поэзии (перевод Анны Григ):
убьем наших детей.
тех, что выросли, и тех, что должны вырасти,
тех, что не смогли родиться
и даже не просили их рожать.
……………………………….
перебьем наших сытых детей!
переполним их желудки
печеньем,
чипсами,
эмульгаторами,
а потом перебьем…
хотя бы не умрут от голода.
В Грузии завершился VI Международный русско-грузинский поэтический фестиваль «Во весь голос». Бессменный руководитель и организатор фестиваля Николай Свентицкий, директор государственного русского театра имени Грибоедова, президент Международного культурно-просветительского Союза «Русский клуб», издатель литературного журнала «Русский клуб», сказал на открытии: «Поэзии нечего бояться и нечего стыдиться – она всегда права. И последнее слово всегда остается за Поэтом».
Сорок русских поэтов из разных стран мира – Австрии, Армении, Азербайджана, Америки, Англии, Болгарии, Белоруссии, Венгрии, Германии, Дании, Израиля, Испании, Казахстана, Латвии, Литвы, Молдовы, Польши, России, Сербии, Словакии, Узбекистана, Финляндии, Франции, Швеции и Эстонии на протяжении десяти дней вместе с грузинскими коллегами читали стихи и в залах Тбилиси и во многих городах Грузии. Но в последнюю ночь перед расставанием (автобус в аэропорт уходил в четыре утра) мы все-таки собрались в холле гостиницы в Батуми и читали уже друг другу. Была когда-то такая традиция – читать друг другу стихи, звонить по ночам, поднимать с постели из-за удачной строчки, и было ощущение, что мы все занимаемся самым важным и главным делом в мире.
Как это сказано у Эмзара Квитаишвили в переводе Евгения Евтушенко в выпущенном к фестивалю сборнике «Перекрестки»:
Нам только кажется,
что птицы умирают.
Мы видим только оболочку птичью,
и догадаться мы не можем вовсе,
как впитывает их в себя лазурь
……………………………….
Но пусть никто не верит смерти птиц….
И В ГОРИ, И В РАДОСТИ
Это не опечатка. Эту фразу придумал замечательный поэт из Франции Юрий Юрченко после нашего выступления в маленьком городе Гори. Тут непременно нужно сказать, что Юра Юрченко, кроме всего прочего – серьезно-театрально-поэтического – еще и необыкновенно остроумный поэт, о чем свидетельствует его «Новая иллюстрированная Педагогическая поэма», адресованная дочке:
Юность… Тайны… Танцы… Бахус…
Мелос… Эрос… Кабальерос…
…Не кури ты, Тань, табакос…
Не бери плохой примерос…
Но вернемся в Гори, где, конечно, есть неизбежный музей Сталина с необыкновенно корректными экскурсоводами, не дающими никакой оценки своему главному персонажу, но есть и многое другое. Есть старинная крепость Горис цихе, где найдено археологами уникальное городище примерно шестого-седьмого века до нашей эры с жертвенниками и цистернами для вина. И есть современное кафе поэтов, куда нас пригласил мэр города Папуна Коберидзе. Он поднял бокал, и мы смиренно стали ждать пространного административно-выверенного тоста. А он запел… песню Высоцкого. А потом стал читать Есенина и Блока, своих любимых поэтов. Ему ответила Манана Менабде – художник, поэт, композитор, актриса Московского театра «Мастерская Петра Фоменко»: она запела на грузинском, потом на русском языке. Читал детские шуточные стихи питерский поэт Михаил Яснов, который через два дня вылетал в Москву для получения Государственной премии; и тут уместно добавить, что он замечательно переводит нашу поэтессу Леэло Тунгал, с которой у них вышла уже вторая совместная книга.
И снова Папуна Коберидзе читал стихи и пел на обоих языках, читал стихи не только классиков, но и своих друзей, что вообще-то большая редкость для поэтической среды. И при этом, говорят, он – прекрасный мэр, необыкновенно много делающий для процветания своего города.
В музее Сталина, кстати, подарили нам сборничек стихов тирана, изданный на трех языках. В 1895 году будущий отец народов писал:
Стремится ввысь душа поэта,
И сердце бьется неспроста:
Я знаю, что надежда эта
Благословенна и чиста!
Представляете, если бы он на этом и остановился! Ну, было бы на одного посредственного поэта больше, какая тут беда?! Сколько миллионов жизней было бы спасено! Но это так… заметки на полях…
ВО ВЕСЬ ГОЛОС
Нынешний фестиваль был посвящен 120-летию Владимира Маяковского; мы ездили в Багдади, побывали в доме-музее, смотрели в Кутаиси спектакль театра Грибоедова «Облако в штанах»; из США приехала Нана Гонгадзе со своим документальным фильмом «Дочь поэта».
Фестиваль отмечал еще одну дату – 85-летие Нодара Думбадзе. «Русский клуб» издал книгу «Добрые стихи» - детские стихи Думбадзе на двух языках.
Сейчас редко отмечают юбилеи, помнят даты, празднуют дни рождения. Но фестиваль Николая Свентицкого и его «Клуба» все делает вопреки, вовлекая в орбиту своих поэтических интересов всю страну. Вот пространство наших выступлений: Тбилиси – Рустави – Гори – Ахалкалаки – Марнеули – Поти – Чохатаури – Озургети – Багдади – Кутаиси – Батуми – Кобулети – Хелвачаури – Кеда – Шуахеви – Мартвили – Зугдиди. И везде были не только полные залы, но и ломящиеся от яств столы, и кувшины, наполненные вином. В Грузии застолье без стихов, многоголосья и добрых слов – это не застолье. Здесь человек просто обязан быть счастливым. Но если не абсолютно счастливым – тогда поэтом, поэты умеют грустить, а когда светлая грусть становится стихами, то понимаешь, что именно они – стихи – норма звука и слова.
Елена СКУЛЬСКАЯ |
|
ПУТЕШЕСТВИЕ В ГЛУБОКОЕ МНОГОЦВЕТЬЕ |
|
В IV Тбилисском международном театральном фестивале, проходившем по традиции в сентябре, принял участие и театр Грибоедова со спектаклем «Холстомер» по Л.Н. Толстому в постановке Автандила Варсимашвили, а также независимый авторский проект актера театра Валерия Харютченко «Мистическая ночь с Сергеем Есениным, или Прыжок в самого себя».
Шоу-кейс – так называется грузинская программа, обычно представляемая в рамках Тбилисского театрального фестиваля. Ей предшествовал международный симпозиум профессиональных критиков, во второй раз организованный грузинской секцией Международной ассоциации театральных критиков, фестивалем и Университетом театра и кино имени Шота Руставели. В нем приняли участие представители Грузии, Молдовы, Польши, Румынии, Швеции… В их докладах были затронуты самые разные темы, объединенные рубрикой: «Театр Восточной Европы XXI века вместе со временем и против времени».
Симпозиум открыла руководитель грузинской секции Международной ассоциации театральных критиков, организатор форума театровед Ирина Гогоберидзе. Шведка Маргарета Соренсон напомнила о значении творчества Августа Стриндберга – шведского писателя, драматурга, основоположника современной шведской литературы и театра. В этом году отметили 100-летие со дня смерти классика-модерниста. В рамках фестиваля на сцене Театра царского подворья состоялась премьера спектакля «Фрекен Жюли» А.Стриндберга в постановке Даты Тавадзе.
Театровед из Молдовы Анжелина Рошка выступила на тему «Провокативность XXI века в независимом молдавском театре в контексте восточно-европейских театров», а румынка Людмила Патланджоглу проанализировала триптих американского режиссера румынского происхождения Андрея Шербана по А.Чехову с точки зрения синдрома кризиса в театре. Конрад Чшебиот из Польши прочитал доклад «Путешествие в глубокое многоцветье», посвященный актуальным проблемам современного польского театра. Они оказались близки нашим, отечественным, что отметила театровед Манана Гегечкори. В своем выступлении она рассмотрела тенденции развития современной грузинской драматургии. Процессы, которые идут сегодня в грузинском театре, проанализировал Лаша Чхартишвили. Вывод, сделанный театральным критиком: цензура, самоцензура и финансовая цензура актуальны и будут актуальны всегда, в любом обществе. Об основах постмодернизма на грузинской сцене размышляла Теа Кахиани. Творчеству культового европейского режиссера Кристофа Марталера посвятил свое выступление Давид Бухрикидзе, постановкам русской классики на грузинской сцене – автор этого материала…
В грузинской программе было представлено 30 спектаклей. На обсуждении критики из разных стран отметили сосуществование на грузинской сцене традиции и новаций, особую сценическую культуру, высокий уровень актерского мастерства практически во всех спектаклях фестивальной программы.
«ПСИХОЗ 4.48»
Такой спектакль не мог не вызвать острой полемики. Ведь в его основе – скандально известная пьеса британского драматурга Сары Кейн. Сара Кейн покончила с собой 20 февраля 1999 года – повесилась в психиатрической больнице. Еще раньше она окончила отделение драматургии Бристольского университета. Пьесу «Психоз 4.48», которую называют «мрачной хроникой погружения во все более беспросветное отчаяние и самоотрицание, в которой исследуются одиночество, болезнь, страдание, боль, безумие – в острых и крайних формах», Сара Кейн написала незадолго до смерти.
Нужна ли такая, прямо скажем, жуткая история современному грузинскому зрителю? Думается, все-таки нужна. Потому что хотим того или не хотим, но мы существуем в едином мировом пространстве и переживаем сегодня те же социально-психологические проблемы, что и все представители человеческого рода. Многие испытывают страдания от несовместимости с несовершенной реальностью, от одиночества, отчуждения, страхов и комплексов, содрогаются от жестокости мира. В необходимости обращения к этому материалу убеждена режиссер-постановщик спектакля Мака Нацвлишвили, рискнувшая бросить вызов предубеждениям. Ведь, в отличие от западного, наш зритель не очень готов касаться таких запретных тем, как самоубийство.
Безусловная удача спектакля – сценография Нино Кития. Художественное оформление стало определяющим в создании образа спектакля. Перед началом сценическое пространство представляет собой картину воспаленного сознания человека. Плотно разложенные обыкновенные больничные подушки, «ушком» вверх, - словно нервные окончания. Все это подушечное «поле» красного цвета – благодаря освещению. Две женские фигурки в красном примостились на краешке ванны… И звук пульсации.
Здесь нет сюжета в привычном смысле этого слова, к тому же текст не разбит на диалоги. Это сбивчивый, напряженный внутренний монолог, состоящий из бессвязных абзацев, предложений, обрывков фраз, вопросов, ответов, требований, ругательств, метафор, строк из истории болезни… Тем не менее, как говорят, заграницей пьесу играет не один человек.
В спектакле Маки Нацвлишвили зримо представлено раздвоение личности: молодые актрисы Мариам Кития и Руска Макашвили показывают расколотое сознание героини, ее диалог с самой собой на пороге добровольного ухода из жизни.
«СТРИПТИЗ»
Пьесу «Стриптиз» представитель «театра парадокса» Славомир Мрожек написал еще в 1961 году, когда затронутая в ней тема свободы и несвободы трактовалась в социально-политическом контексте. В спектакле Ники Тавадзе, поставленном сегодня на сцене Театра царского подворья, она получила, скорее, философско-психологический разворот. Двое, неожиданно оказавшиеся в заточении, совершенно по-разному относятся к самому понятию «свобода». Если для одного это – активное действие, то для другого – «возможность совершать выбор», понимаемая, прямо скажем, парадоксально. «Пока я здесь сижу, зная, что могу выйти через эти двери, - я сохраняю свободу. Зато в тот самый момент, когда я встану и выйду, я совершу выбор и, стало быть, ограничу собственные возможности совершать поступки, утрачу свободу. Стану рабом своего выхода», - считает он.
В спектакле прекрасная игра актеров дополняется мастерски созданной четкой, эффектной театральной формой. Действия героев ограничены кругом – небольшим «пятачком», за пределы которого они не могут выйти. Круг слегка наклонен, что создает ощущение шаткости, неустойчивости (художник Мураз Мурванидзе)… Экспрессия красного цвета взрывает графическую строгость сценографии в самый напряженный момент спектакля. Когда один из персонажей (занимающий «пассивную» позицию Дата Тавадзе), покинутый на время «активным» партнером (Паата Инаури), расстилает красную дорожку, поливает ее водой и бесконечное число раз, до изнеможения, до конвульсий съезжает по этому катку. Словно изгоняя из себя бесов… Как иначе совладать с естественным человеческим стремлением – стремлением к свободе? Не менее впечатляет абсурдная сцена «покаяния», когда герой Даты Тавадзе в почти эстрадной, гротесковой форме извиняется перед неведомой силой, символизирующей любую систему подавления и угнетения личности, превращающей человека в раба, - в спектакле это гигантская Рука! Извиняется «за все» - за то, «что шли, что стремились, что были, что есть...» А рядом стоит присмиревший «активист». Рука теперь держит его на коротком поводке (кстати, тоже ярко красного цвета!). Поистине апофеоз абсурда!
«ЗАВОДНОЙ АПЕЛЬСИН»
По-своему отвечает на запросы сегодняшнего зрителя, прежде всего молодого, Автандил Варсимашвили, всегда остро реагирующий на процессы, происходящие в мире, особенно на родине. На сцене возглавляемого им Свободного театра он поставил спектакль «Заводной апельсин». В его основе – культовый роман британского писателя Энтони Берджесса, по которому американец Стэнли Кубрик снял знаменитый одноименный фильм. Автандил Варсимашвили, известный своими интересными инсценировками, разложил необычный пасьянс – перенес сюжет «Заводного апельсина» в грузинские реалии. Перед нами – не четверка агрессивных английских тинейджеров 60-х годов, а «наши» ребята суровой эпохи 90-х, принесшей слом старой системы и развал империи и породившей новое – «потерянное», «распятое» поколение. Поколение, пережившее войны, энергетический кризис, нищету. Поколение, потерявшее ориентиры и утратившее идеалы. В итоге у Варсимашвили сложилась СВОЯ история. Хотя почти все имена участников банды сохранены, пусть и переделаны на грузинский лад, - Лексо (Аполлон Кублашвили), Джорджи (Джаба Киладзе), Темный (по-грузински Бнело – Сандро Маргалиташвили) и Коста (Лаша Гургенидзе) - у каждого из дружков судьба, характер, комплексы сугубо отечественного розлива.
Главный герой – внешне невозмутимый, высокомерный и беспощадный Лексо с холодными глазами. Но при этом болезненно не равнодушный к классической музыке. По всей видимости, он из вполне благополучной, даже привилегированной семьи. В отличие, к примеру, от Бнело, семья которого живет на окраине Тбилиси, что порождает в нем стойкий комплекс неполноценности и жажду реванша. Больше всего покалечен жизнью Джорджи – он прошел через ужасы войны, и его психика настолько подорвана, что юноша абсолютно не способен контролировать свои разрушительные эмоции и совершает бессмысленные, зверские преступления. Из четверых только один Коста – мальчик, выросший без отца, - сумел сохранить человеческий образ, способность любить и жить полноценной жизнью.
На протяжении всего первого действия на мониторах (часть оформления сцены) мелькают кадры кинохроники, отсылающие нас в лихие 90-е. На этом фоне и бесчинствует банда Лексо – ее жертвами становятся старый профессор, писатель (по замыслу режиссера – автор романа «Заводной апельсин») с дочерью, бомж, пассажир в метро... Интересно, что Слава Натенадзе и Михаил Арджеванидзе, исполняющие вначале роли жертв, позднее выступают в качестве, условно говоря, «карающего меча возмездия».
Во втором действии на экранах – крупный план главного героя, ставшего подопытным кроликом для иезуитского эксперимента – принудительного «лечения» от агрессии («целители» Ани Аладашвили, Михаил Арджеванидзе, Слава Натенадзе). Тоже отечественного, но осуществляемого экспериментаторами-чужестранцами. В итоге Лексо «излечен» - то есть, обезличен. Мытарства Алекса после освобождения из тюрьмы составляют третью часть романа Берджесса. Герою поочередно встречаются на пути все его жертвы и отводят на нем душу – ведь Лексо начисто лишен агрессии и не может защититься. Но Варсимашвили предлагает нам иное решение. «Излеченный» Лексо становится послушным орудием в руках определенных политических сил, медийной персоной… Так «куются» кадры, такова политическая индустрия, штампующая послушных роботов-исполнителей.
Для большинства постановок Автандила Варсимашвили характерна жесткая стилистика. Не исключение – «Заводной апельсин». Спектакль держит зрителей в постоянном напряжении, чему в немалой степени способствует и музыкальное оформление. Оно активно, воспринимается как действующее лицо, персонаж. Так же мобильны, действенны ширмы (художник Мириан Швелидзе) – они изображают то транспортную остановку, то угнанный автомобиль, то вагон метро, то квартиру, то музыкальный магазин… Это дает спектаклю дополнительную энергию, динамизм. В финале в ширмах барельефами застыли «распятые» фигуры Лексо, Бнело, Джорджи и Коста.
«ПСАРНЯ»
Еще одна постановка остро социального звучания – моноспектакль «Псарня» по пьесе Нино Садгобелашвили с участием интересного актера Славы Натенадзе. Режиссер Вано Хуцишвили. В центре – судьба бомжа, волею обстоятельств вынужденного убежать из дома еще в детстве. Самыми близкими существами на свете для него, отвергнутого жестоким человеческим обществом, выброшенного на улицу, становятся собаки… Самое главное, считают создатели спектакля, - это сохранить в себе человека в высоком смысле этого слова, не превратиться в животное. Даже будучи на самом дне. Прямо по Горькому. «Я человек!» - говорит о себе герой С. Натенадзе в финале. Художественный образ спектакля, насыщенного экспрессией, создает Тео Кухианидзе. Мы видим на сцене огромную клетку. Эта метафора – символ огромного равнодушного мира, в котором царят насилие и страх. В одной из доминантных сцен клетка вращается на такой бешеной скорости, что у зрителя захватывает дух.
«R+G»
Спектакли, поставленные греком Михаилом Мармариносом, воспринимать непросто: это требует, как правило, напряженного внимания и активного соучастия зрителей в творческом процессе. Можно себе представить, каких усилий потребовала постановка этого многосложного действа, связанного с первоисточником лишь опосредованно – через отношение создателей спектакля (режиссера, актеров), обращающихся к собственному опыту – воспоминаниям, наблюдениям, ассоциациям, фактам из повседневной жизни и оценивающих события шекспировской трагедии как бы со стороны, абстрагированно. В итоге реальность сталкивается с выдуманными обстоятельствами, современность – с историей. Герои постановки, осуществленной на сцене Театра киноактера имени М.Туманишвили по мотивам «Ромео и Джульетты» Шекспира, являются в то же время сказителями: они своими словами передают то, что происходит в пьесе, анализируют те или иные моменты, сцены, психологические состояния героев – состояния влюбленности, ожидания, страха. Эмоции у Мармариноса выражаются по-разному: внезапными вскриками, выразительными пластическими этюдами, пробежками или проходами по сцене как по подиуму, долгими паузами…
В какой-то момент понадобилась, так сказать, помощь зала. Актеры обращались к зрителям с вопросами, которые принято считать интимными: «Как вы считаете, что сегодня труднее: найти работу или выйти замуж?», «Вы когда-нибудь изменяли своему мужу?», «Помните ли вы свою первую брачную ночь?», «Испытали ли вы любовь подобную той, что соединила Ромео и Джульетту?» В ответ кто-то смущенно молчал или неожиданно делился сокровенным…
«КАК ВАМ ЭТО ПОНРАВИТСЯ»
Еще одного Шекспира – традиционного – представил театр имени К.Марджанишвили, обратившись к комедии «Как вам это понравится». Интересна история создания этого спектакля. 23 апреля 2012 года, в день рождения Уильяма Шекспира и за три месяца до открытия XXX Олимпийских игр, в Лондоне открылась Международная театральная Олимпиада. На сцене театра «Глобус» тридцать семь театров из тридцати семи стран мира на тридцати семи языках представили пьесы Шекспира. Среди них – театр имени Марджанишвили со спектаклем «Как вам это понравится» в постановке Левана Цуладзе.
В спектакле Л.Цуладзе формула «театр в театре» получает блестящее воплощение… Ведь не зря именно в этой пьесе звучит один из самых известных и наиболее часто цитируемых шекспировских монологов: «Весь мир – театр». На подмостках театра Марджанишвили установлена сцена, на которой и разыгрывается представление. Публика видит не только то, что происходит на ней с героями спектакля, но и заглядывает за кулисы, где актеры в ожидании своего выхода играют в карты и шахматы, читают, переодеваются, выясняют отношения. Виртуозные, забавные трюки следуют один за другим, ведь фантазии и чувства юмора режиссеру-празднику Левану Цуладзе не занимать, ворох желтых листьев то и дело взмывает над сценой. А если прибавить к этому талантливую игру Мананы Козаковой, Нато Кахидзе, Кетеван Шатиришвили, Кетеван Цхакая, Наты Мурванидзе, Ники Тавадзе, Бесо Бараташвили и других, красивые костюмы, то можно даже позабыть о том, что сама по себе эта пьеса Шекспира, основанная на пасторальном романе, в общем, не очень интересная.
«СНЫ СОЖАЛЕНИЯ»
Булгаковский «Иван Васильевич» и популярная экранизация Леонида Гайдая вдохновили грузинского режиссера Отара Эгадзе на создание собственной версии комедии. Спектакль называется «Сны сожаления». История, рассказанная Михаилом Афанасьевичем, на грузинской сцене не утратила своей веселости, но обросла неожиданными смыслами и аллюзиями. А главное – была кардинально «огрузинена»: по воле драматурга Басы Джаникашвили и Отара Эгадзе машина времени, выдуманная ученым-исследователем Мишей Горгадзе, перенесла героев не в XVI век, когда в России царствовал Иван Грозный, а гораздо глубже – в век XII. И вместо Ивана Васильевича на сцене появляется Давид IV Агмашенебели (Строитель), самый почитаемый в Грузии венценосец – великий реформатор и объединитель Грузии, причисленный Грузинской православной церковью к лику святых. Сегодня эта фигура для каждого грузина – пример идеального правителя. Ведь Давид Агмашенебели оставил своим потомкам единую Грузию, границы которой простирались «от Никопсии до Дару-банда и от Овсетии до Арагаца»…
Отсюда совсем нешуточный пафос очень смешного спектакля, поставленного на сцене тбилисского театра Илиауни. На мониторе – то актер Акакий Хидашели, повествующий о славных делах Давида Строителя, то кадры гайдаевской картины. Таким образом, возникает сплав комедийного начала с темой патриотизма, столь актуальной для современного грузинского истеблишмента.
В образах председателя товарищества Давида Кивчашвили (у Булгакова небезызвестный управдом Бумша) и царя Давида предстал ведущий актер театра им. Шота Руставели Зука Папуашвили. Первый герой – самоуверенный выскочка, возомнивший себя потомком Агмашенебели, второй – воплощение силы, благородства и бескорыстия, мечтающий о благе страны. Зука Папуашвили работает в присущей ему манере – играет сочно, размашисто, ярко. И его Давид, конечно, похож на своего русского коллегу. Ведь у Булгакова Грозный – фигура неоднозначная: он суров, агрессивен, беспощаден, но вместе с тем умен и справедлив. Вот такой урок царям и президентам, в какую бы эпоху они не правили. А перегибы – это, так сказать, историческая неизбежность.
«Огрузинивание» оригинала повлекло за собой, естественно, изменение исторических реалий. Самозванцу (то бишь, председателю товарищества) приходится принимать Ширванского посла (Каха Гогидзе). В результате этого официального визита лжецарь легко уступает оспариваемый Ширван туркам-сельджукам – за приглянувшиеся ему сапоги гостя, расшитые драгоценностями. Так просто предаются государственные интересы – как и традиции: проголодавшийся Кивчашвили хочет отведать скоромного и требует перенести религиозный пост… на завтра, чем приводит в изумление окружение Давида Агмашенебели, ведь грузинский царь славился своей религиозностью и даже оставил потомкам «Покаянный канон», поражающий глубокой духовностью и силой покаяния… Так что самозванца быстро разоблачают. Просится цитата из Лермонтова: «Богатыри – не вы!» Так цари себя не ведут – так поступают только ничтожества, не обремененные нравственными установками – подобно председателю товарищества Кивчашвили, «великая» миссия которого – сбор денег с жильцов за лифт. Или вору по призванию Заалу Цицишвили (Дато Гиголашвили), попавшему в XII век вместе с Кивчашвили.
Персонажи спектакля мало отличаются от булгаковских прототипов и при этом максимально приближены к современным грузинским реалиям. Так, в шаржированном образе кинорежиссера (у Булгакова его фамилия – Якин), к которому якобы ушла жена ученого Миши Горгадзе Екатерина (Мари Калатозишвили), неожиданно угадываются внешние черты всем известного грузинского театрального мэтра (Каха Гогидзе).
Особое место в спектакле занимает Миша Горгадзе (Никуша Гиоргадзе), часами просиживающий за компьютерами. Это протагонист спектакля. Молодой человек верит в замечательное будущее страны, переживающей реформы, в то, что мечта о сильной и единой Грузии может стать реальностью. А фантастическая встреча ученого-идеалиста с образцовым правителем из прошлого укрепляет эту веру. Она могла произойти в виртуальном пространстве, ведь компьютер открывает невероятные возможности и позволяет действительно раздвигать стены и преодолевать пространство и время.
Инна БЕЗИРГАНОВАЯ сказал ``своеобразное'', ибо пароходы, плававшие по "Рыбий глаз эффект скачать"Миссисипи и ее притокам, совершенно не похожи на пароходы других стран и даже на те, что "Фильм с английскими субтитрами скачать"плавают по рекам Восточных штатов. Вокруг судьи "Скачать книги славы сэ"и присяжных теснится толпа, которую описать не так-то просто. Этот господин совершенно прав ему хочется уйти отсюда "Книга алена карра"самому, без посторонней помощи. Швейк пытался объяснить, что тут, по-видимому, вышла ошибка, так как он совершенно невинен и не "Скачать альбомы стимула"обмолвился ни единым словом, которое могло бы кого-нибудь оскорбить. |
|
