click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Наука — это организованные знания, мудрость — это организованная жизнь.  Иммануил Кант

ДРУГОЕ

ФРИЦ
https://lh6.googleusercontent.com/-K3CySKATY1c/UZy03ulN41I/AAAAAAAACHc/waeNywvVz3Y/s125-no/f.jpg

Валериан (Сулико) РОГАВА – мастер спорта СССР, заслуженный тренер, судья международной категории по современному пятиборью, кавалер медали Достоинства НОК Грузии, почетный динамовец, полковник в отставке
Посвящается светлой памяти моей матери,
Тамары Георгиевны ГИГИБЕРИЯ-РОГАВА

Чтобы читателю было понятно, что послужило причиной появления моего повествования, расскажу о своей семье и близких родственниках.
Победу в Великой Отечественной войне я встретил на родине моей матери, в провинциальном городке Сенаки (тогда Цхакая).
У деда и бабушки, проживающих в Сенаки, были три дочери – одна из них моя мама Тамара, и сын – мой дядя. В 1939 году он с отличием окончил химический факультет Кутаисского педагогического института. Чтобы усовершенствовать свой русский и овладеть необходимыми навыками в военном деле, дядя добровольцем записался в ряды Красной Армии. Службу проходил в ста километрах от Белостока. К несчастью, дядя не вернулся с войны, похоронки тоже не было, поэтому он числился среди пропавших без вести. Кроме дяди, с фронта не вернулись еще четверо двоюродных братьев моей матери. Все они были из нашей деревни Дзвели Сенаки. Нетрудно представить степень горя моих родных и моей матери.
Хочется, очень хочется верить в то, что они, наши Солдаты Победы, как в стихах великого Расула Гамзатова, «не в землю эту полегли когда-то, а превратились в белых журавлей»…  
После окончания войны родители забрали меня в Тбилиси. Так что, проучившись три года в Сенаки, я продолжил учебу в тбилисской школе. В Тбилиси наша семья – мама, папа, сестра и три брата – жила в двухкомнатной квартире с незастекленной широкой верандой общего пользования.
Мой отец, Валериан Андреевич, работал в органах госбезопасности Грузии. Он увлекался рисованием, был художником-самоучкой, но картины писал на вполне профессиональном уровне. В предвоенные годы основная часть сотрудников в органы охраны и безопасности республики приходила по партийному и комсомольскому набору. Трудовой путь, пройденный отцом, - от заводского рабочего до старшего офицера правоохранительных органов – был обычным для комсомольской молодежи 1930-1940-х годов. Он, как солдат невидимого фронта, всегда был в строю, всегда был в бою. В период ВОВ отец неоднократно участвовал в боевых операциях по уничтожению диверсантов, засылаемых Абвером на Кавказ, особенно в Западную Грузию. За боевые заслуги отец был награжден медалью «За оборону Кавказа», а в конце войны – «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и орденом Красной Звезды. В сорок шестом ему было 40 лет.
Мама работала мамой. А кем же еще она могла работать, имея четверых детей? Мама на общественных началах выполняла обязанности уполномоченного дома. Наверное, как жена сотрудника органов госбезопасности она была самой благонадежной кандидатурой. Однако, это не было основным аргументом. Черты характера матери – доброта и сердечность, - делали ее незаменимой. Ее любили и уважали окружающие и всегда ласково обращались к ней – Тамрико. Ей тогда было 33 года.
Наш дом был на улице Гоголя, недалеко от железнодорожного вокзала, рядом с большой привокзальной площадью. В 1946 году началась реконструкция и благоустройство железнодорожного вокзала и прилегающих к нему улиц. Тогда по улице Гоголя невозможно было пройти – все было перерыто. Прокладывали новые канализационные и водопроводные коммуникации. На укладке канализационных труб и других коммуникаций были задействованы в основном военнопленные. Конечно, мы их воспринимали по-своему, по-детски. Фашист – значит враг, никакой ему пощады. А как же? Во время войны мы, дети, играли в войну, создавали свои подпольные штабы и отряды, а врагами всегда были фашисты. Как правило, наш старший брат был командиром отряда, а сестра и другие девчонки нашего двора медсестрами. Когда военнопленные появились на нашей улице, то проходя мимо них, мы произносили самую знакомую и доступную для нас фразу: «Хенде хох! Гитлер капут!» Одни молчаливо оглядывались на нас, другие, улыбаясь, повторяли за нами: «Капут, капут!» Мы удивлялись, что эти военнопленные не были похожи на злодеев, кровожадных фашистов, убийц, какими мы их представляли. Смотришь на них – люди как люди, как будто переделали их. Многие были с доброжелательными лицами, улыбчивые, приветливые, даже шутили и, увидев нас, на губной гармошке «выдували» приятные мелодии. Через некоторое время мы потеряли к ним интерес: наверное, привыкли так же, как и они к нам, а наш запас немецких слов был ограничен. Трудились они с немецкой аккуратностью. Перерыв на обед соблюдали пунктуально. Многие старались как можно быстрее перекусить, а оставшееся свободное время использовать для личных целей. Каждый в отдельности или же маленькими группами, они чем-то занимались. К моему удивлению, видел их даже за игрой в шахматы на самодельной доске. Очень интересно и забавно было смотреть и слушать, как трое-четверо военнопленных устраивали самодеятельный «концерт» на губных гармошках. В пределах обозначенного участка, в зависимости от фронта работ, им разрешалось свободно передвигаться. Некоторые подходили к прохожим и вежливо, в ненавязчивой форме предлагали им купить какие-то поделки, или оставшиеся у них мелкие личные вещи – авторучки, зажигалки, губные гармошки.
В один из дней, вернувшись с младшим братом из школы, мы наскоро перекусили и спустились во двор. Жили мы на втором этаже трехэтажного дома с двором в форме буквы «П». Это был типичный тбилисский двор, открытый, веселый и шумный. В тот день во двор зашел один из военнопленных, молодой человек, не старше 30 лет, высокого роста, с заметно поседевшей головой и приятной внешности. На нем был офицерский френч, изношенный до неузнаваемости. В середине нашего двора была водопроводная колонка. В руках вошедший держал солдатский котелок. Он подошел к крану и набрал воды. Военнопленные часто заходили к нам во двор за водой. Жильцы, особенно проживающие на первом этаже, иногда угощали их фруктами и сладостями, хачапури и грузинским лавашем. Несмотря на то, что многие наши соседи потеряли на войне родных и близких, их сердца не очерствели...
Когда военнопленный уходил со двора, с балкона раздался голос моей матери: «Фриц! Фриц!» Рукой она делала знаки, чтобы он поднялся. Вначале военнопленный растерялся. Правда, немцы привыкли, что их называли Фрицами, но на этот раз мужчина как-то замешкался, видимо, не ожидал, что зовут именно его, потом стал медленно подниматься по металлической лестнице. Бросив игры, мучимый детским любопытством, обогнав поднимающего по лестнице военнопленного, через какие-то секунды я уже был на втором этаже рядом с мамой. Немец неплохо говорил по-русски. Он вежливо поздоровался с матерью. Мама протянула ему сверток с гостинцами. Фриц попытался отказаться, но мама была настолько искренней, что он взял сверток и поблагодарил сначала по-своему: «Данке шен, фрау», а потом по-русски: «Большое спасибо!»
Фриц почти каждый день заходил в наш двор за водой. Прошло некоторое время, и мама снова позвала его. На этот раз я не побежал за ним. Фриц поднялся на второй этаж, мать опять встретила его со свертком в руках, а также с листком бумаги и карандашом. Она сначала передала Фрицу сверток, а потом бумагу и карандаш. После короткого объяснения Фриц понял, в чем заключалась просьба матери. Фриц внимательно слушал маму, записывал то, что она диктовала, и повторял: «Гут, гут, хорошо». Он аккуратно сложил записку и положил ее во внутренний карман френча, после чего поблагодарил маму за гостинцы, попрощался и ушел. Мама в тот момент не думала о том, что жене сотрудника органов госбезопасности не следовало слишком поддаваться благородным чувствам. Однако мотивами ее поступка в тот момент были не только жалость и сострадание.
Фриц долго не появлялся в нашем дворе. Военнопленные уже трудились на другом участке улицы, и за водой Фриц ходил в другой двор, поближе. Иногда мы с братом, возвращаясь из школы, видели нашего Фрица. Он с улыбкой здоровался с нами: «Гутен таг!»
Прошло некоторое время, и Фриц неожиданно появился в нашем дворе снова. В то время в Тбилиси двери квартир редко закрывали, и я сразу заметил нашего немца, идущего по лестнице. Мы с мамой и младшим братом вышли на балкон. Фриц поздоровался, извинился, что зашел без приглашения и добавил, что с завтрашнего дня его переводят на работу в другой район, поэтому и пришел попрощаться. Из кармана френча он достал маленькую книжку и авторучку. Книгу отдал мне, а авторучку – брату. Фриц рассказал, что он ветеринар по специальности, а до войны занимался конным спортом. Он довольно понятно объяснил, что книга эта очень полезная, ее написал известный немецкий ветеринарный врач. А потом Фриц добавил: «Когда вы повзрослеете, может быть, эта книга вам пригодится, если будете заниматься верховой ездой».
Мама не была готова к неожиданной встрече, но не в ее характере было отпускать человека, не проявив внимание. Пока Фриц с нами разговаривал, собрала гостинцы – инжир, хурму, чурчхелы, грецкие орехи, сложила в сумку-авоську и передала Фрицу. Он еще раз поблагодарил маму и попрощался с нами. После его ухода мы с братом стали листать книжку, разглядывая изображения лошадей, каких-то растений, но ничего не поняли, не нашли в ней ничего интересного для нас и отложили. А вот авторучка с карандашным грифелем оказалась куда более занимательной, так как в нее была вмонтирована миниатюрная зажигалка.
Вечером мы обо всем рассказали папе, показали ему книгу и авторучку. Отец, конечно, не рассердился на нас, но пальцем все-таки погрозил: «Я вам покажу Фрица!» Он поставил книгу на полку, а авторучку спрятал в ящик письменного стола и предупредил: «Возьмете, когда разрешу». Потом родители долго разговаривали. О чем я не знаю, но мама была взволнована и с заплаканными глазами повторяла имя своего брата. Отец успокоил ее и пообещал, что еще раз обязательно сделает запрос… Вскоре мы забыли и об этом эпизоде, и о Фрице.
Шли годы. Мы, братья и сестра, учились в школе. Учились, без ложной скромности, хорошо, все четверо окончили школу с медалями. У каждого из нас появились свои интересы, увлечения, определенные наклонности – у всех разные. В 14 лет я увлекся спортом. Но мог ли я тогда предположить, что именно мое профессиональное занятие физкультурно-спортивным и олимпийским движением даст мне возможность завершить историю с Фрицем? Все началось с плавания. Наша школа находилась недалеко от стадиона «Динамо». После войны, в конце сороковых, на динамовском стадионе открыли первый в Грузии зимний плавательный бассейн. Мы, ребята из 12-й мужской школы на Плехановском, почти всем классом оказались среди занимающихся. В 16 лет я уже играл в водное поло, с командой участвовал в турнирах. На всесоюзных соревнованиях мы становились победителями и призерами. К этому времени я не мыслил себя без спорта и общества «Динамо». В 1954 году поступил на горно-геологический факультет Грузинского политехнического института. Вскоре увлекся современным пятиборьем – спортом мужественным, разносторонним. Он стал моей судьбой на всю жизнь.
После политехнического я окончил физкультурный институт, аспирантуру, женился, у нас родился сын. Работал на руководящих должностях в грузинской организации общества «Динамо» в Тбилиси и в аппарате ЦС «Динамо» в Москве. С 1971 года многократно выезжал за рубеж как тренер, судья, руководитель спортивных делегаций МВД, «Динамо», Грузии, Советского Союза, в том числе несколько раз на Всемирных играх среди полицейских. Находясь за границей, особенно в 1970-1980 годы, я почему-то все время думал, что вот-вот кто-то должен прийти к нашей советской делегации и поинтересоваться, нет ли в ее составе человека с моей фамилией, что, возможно, мой дядя, брат моей матери, после войны по каким-то причинам не смог вернуться на родину, поэтому, не желая доставить нашей семье неприятности своим положением «невозвращенца», не дает о себе знать.
В 1986 году (к этому времени мне уже было 50 лет) я выехал на международные соревнования в Западном Берлине в качестве руководителя сборной команды всесоюзного общества «Динамо» по современному пятиборью. Турнир начинался с соревнований по верховой езде, с конкура. Как всегда, по правилам соревнований была проведена жеребьевка лошадей. Пятиборцы на своих лошадях не выступают, только за 20 минут до старта всадник получает возможность познакомиться с лошадью, сесть в седло, провести разминку. Когда участник, стартующий от нашей команды первым, выводил лошадь из денника, тренер обратил внимание на то, что лошадь прихрамывает. Старший судья срочно пригласил ветеринарного врача. Подошел человек лет семидесяти, с хорошей осанкой, характерной для наездников. Он внимательно осмотрел лошадь, дал ей пошагать, потом попросил конюха принести ему специальную металлическую ложку-скребок. Ветврач приподнял больную ногу, тщательно зачистил внутреннюю часть копыта. После этого он под узду провел лошадь на несколько шагов вперед, потом перешел на тихий аллюр, подошел к нашему тренеру и сказал: «Гут!» и передал ему узду. Выяснилось, что хромота была вызвана накопившимися внутри подковы грязью и камешками. Они причиняли боль, оттого лошадь хромала. Я подошел к ветврачу и поблагодарил: «Данке шен, доктор». Он ответил мне на русском языке: «Пожалуйста». Про себя я подумал: «Наш человек, наверное, побывал в сороковых на сталинградских просторах». Однако ветврач почему-то не отпускал мою руку, читая вслух мою фамилию, написанную на карте аккредитации, на моей груди. На ломаном, но понятном русском языке он спросил: «Вы из Тбилиси?» В то время я жил в Москве, но ответил: «Да». Он продолжал удерживать мою руку. В каком-то оцепенении я услышал следующий, ошеломивший меня вопрос: «Ваш дом Гоголь-штрассе?» Я кивнул головой. Я видел сильное волнение этого немолодого человека. Да и сам слышал биение собственного сердца. Он положил свою руку на бейджик и спросил: «Твой муттер Тамара? Ты Тамара кинд?» Я был невероятно потрясен, закивал головой, повторяя: «Да, да!» Вместе с тем не мог сосредоточиться. Естественно, возник вопрос, кто он? Я не помнил Фрица, о нем давно уже все забыли. Все-таки сорок лет прошло.
Ветврач облегченно вздохнул, взял меня под руку и попросил присесть на скамейку. Еще раз, взглянув на меня, он тихим голосом сказал: «Я Фриц, либер фроинд. Ферштейн, помнить меня?» Конечно, нашего Фрица я сразу вспомнил. «Да, да, яволь, помню. Ферштейн, доктор Фриц, хорошо помню», - скороговоркой ответил я.
Фриц рассказал, что когда мама позвала его на веранду во второй раз, то обратилась с конфиденциальной просьбой. Мама продиктовала ему фамилию, имя, отчество своего брата, год и место рождения, а также свой адрес, имя и фамилию. Она попросила Фрица после возвращения домой попытаться что-то разузнать о брате и каким-либо способом, очень осторожно, сообщить ей о нем. Горе, потеря единственного брата заставили молодую женщину проявить неосторожность. Рискуя репутацией отца, обратиться с такой заведомо невыполнимой просьбой к незнакомому человеку.
Фриц рассказал мне, что вернувшись из плена, он долго ходил по разным инстанциям, но никакой информации о дяде не было.
После паузы Фриц стал рассказывать о себе, о том, что с детства увлекался верховой ездой. Выступал на соревнованиях на лошадях ганноверской породы. Потом выучился на ветеринара. В середине тридцатых его призвали в армию, в кавалерийский полк ветврачом. Потом началась эта страшная война. «Я никогда не стрелять человека, - продолжал разговор Фриц тихим голосом, - я никогда не убивать рашен человек, зовиетише зольдат».
Мне показалось, что произнося эти слова, он хочет покаяться, высказаться. Наконец, хочет сказать об этом советскому человеку. Я обнял Фрица за плечи, попытался успокоить его, и сказал ему, что вот уже десять лет как нет моей мамы. «Очень добрая, шоне фрау, красивая была фрау Тамара», - тихо произнес он, встал и перекрестился, произнося приглушенным  голосом не понятные мне слова.
Я коротко рассказал о себе, напомнил о книге, которую он мне подарил, и о том, что она хранится в моей домашней библиотеке. Сказал, что у нас сложились хорошие отношения с пятиборцами Германии. Со многими я  выступал в молодости на международных турнирах. На лице Фрица была неподдельная, искренняя радость – и от этой неожиданной встречи, и от нашего душевного разговора. Он сказал: «Модерн фюнфкамф, современное пятиборье, гут спортарт, зовиетише спортсмен зер гут». Я извинился перед ним, сказал, что рад был этой встрече, нашим воспоминаниям, но диктор соревнований уже пригласил нашего спортсмена на старт, и мне обязательно надо видеть, как он пройдет маршрут конкура.
Мы обменялись крепким рукопожатием. Фриц, не отпуская мою руку, как старого доброго знакомого обнял меня и сказал: «Либер фроинд, дорогой друг, я не есть Фриц. Я есть Гельмут Вернер. Передай, битте, салют Гоголь-штрассе, салют красивый город Тбилиси. За все вам большое спасибо…» И попросил, чтобы я от его имени, от Гельмута, положил цветы на могилу фрау Тамары. «Гут! Обязательно, либер Гельмут. Данке шен, доктор», - ответил я.
Через пять дней соревнования закончились, мы покидали Западный Берлин. Самолет взлетел, а мысли все не давали мне покоя. Я вспомнил слова великого Шота Руставели: «Зло сразив, добро пребудет в этом мире беспредельно».
Просьбу Гельмута я выполнил – положил на могилу матери ее любимые фиалки.

Валериан РОГАВА
 
ОБЕЛИСК
https://lh6.googleusercontent.com/-yQpy-MsKQQU/UZy04FG_S1I/AAAAAAAACHg/Lwje0Dxkz2k/s125-no/g.jpg

Григол АБАШИДЗЕ

ПОБЕДИТЕЛЬ

Грузинскому воину Кантария,
одному из водрузивших
наше победное знамя над 
рейхстагом

Шел в ярме огня я, устали не ведая.
Лишь одним дышал я – близкою победою,
Полон  упованием единым,
Веря, что заря блеснет над нами
И что вспыхнет солнцем над Берлином
Наше знамя.

Оттого, изранен, был неуязвимым я,
Оттого расстался с нивами родными,
Оттого оставил в шахтах глыбы,
Стол мой с неисписанной бумагой, -
Чтобы свой привет послать смогли бы
Мы со стен рейхстага.

И надежде этой неизменно верил я,
Возле гор Кавказа, у его преддверия,
По пятам преследовал злодея,
Разрушал в лесах его берлоги,
Под жестоким ливнем холодея, -
Не свернул с дороги.

Если оглянусь на путь свой,
ныне пройденный,
Не пойму, как спасся, впрямь хранимый
родиной,
Сумерками жизнь моя сгущалась,
Я по трупам полз порой ночною,
Даже ветер уставал, казалось,
Поспевать за мною.

Торопились тучи по небу, свинцовые,
Но моей надежды был покорен зову я.
Рабья  трусость – человека чувство ль?
Голову высоко поднимаю,
Не устал я, - что такое усталь?!
Робости – не знаю.

Много исходили мы дорог, товарищи,
Видели в пути мы слезы, кровь, пожарища,
Раненные пулей и гранатой,
В темном поле встретившие мину,
Как виденья, провожали брата
По пути к Берлину.

И летели стоны, воина преследуя:
«Если не вернешься ты домой с победою
И не разгромишь гнездо тирана,
Навсегда запомнишь стоны братьев,
Сердце будет вечно жечь, как рана,
Братское проклятье».

Был я верным сыном, клятвы не
нарушил я,
Родины приказы беззаветно слушал я,
Выносил невзгоды и лишенья,
Ледяной бывал покрыт корою,
Чтоб войти в Берлин, на подвиг мщенья,
Грузии героем.

Кто я? Моего никто не знает имени,
Как захочешь, друг мой, так и назови меня.
Не один я, не один, - нас много.
Назови меня ты именами
Всех, кто шел военною дорогой,
Славя наше знамя.

Не меня ли дома ждет моя любимая,
И не спит ночами не моя ль родимая?
Тот я, кто придет, как победитель,
Тот, чьей волей слез поток прервется.
И да будет светлою обитель
Тем, кто не вернется.
1945
Перевод В.Звягинцевой


Ираклий АБАШИДЗЕ

КАПИТАН БУХАИДЗЕ

Я грузин  Бухаидзе.Повержен
Вражьей пулей в Кавказских горах,
Если б мог я воскреснуть из мертвых,
Если б ожил внезапно мой прах, -

Я бы отдал опять свое сердце
Милой родине в грозном бою,
Вновь бы умер за землю родную,
Ту, что грудь  покрывает мою.

Слушай мерный мой голос, прохожий,
И грузинским холмам передай,
Что без страха и скорби я умер
За родимый возлюбленный край,

Что нещадно разил супостатов, -
Поплатились они головой.
Я не умер. Бессменно на страже,
Я отчизны своей часовой.

Завещаю отныне грузинам:
Стойте неколебимее скал,
Не страшитесь ни боли, ни смерти,
Защищая Дербент и Дарьял.
1942
Перевод В.Звягинцевой


Ладо АСАТИАНИ

В ГРУЗИИ

В Грузии рождались и трудились,
А потом грустили неспроста:
«Хоть бы на минуту возвратились
Наше детство, наша красота!»

Нет! Грузин себя не убивает.
Если умирает, то в бою,
Веря в то, что жизнь не убывает,
Что не прекратиться бытию!

Если на поминках загрустилось,
Пусть опять произнесут уста:
«Хоть бы на минуту возвратились
Наше детство, наша красота!»

Наша смелость исстари ведется,
Ею наша родина горда.
Если даже в битве пасть придется –
Жизнь не прекратится и тогда!

Ибо жизнь – основа всей вселенной,
Ибо смерти ставим мы запрет!
И да будет он благословенным,
День, когда явились мы на свет!

Перевод Д.Самойлова
Хута БЕРУЛАВА

***
Памяти Тины Иосебидзе,
которая в дни Великой
Отечественной войны героически погибла
на переправе, спасая товарищей

Девочка в простой шинели серой,
худенькие тоненькие руки.
Что ты знала?
Запахи сена
и свирели дымчатые звуки.

Жизнью
ты сейчас живешь
второю.
Ты сейчас
легенда,
а не девочка.
Не бывают смертны герои.
Ты себя навек
бессмертной сделала.

Вся страна сейчас
тобой гордится,
о тебе шуршат
фиалки, маки.
Вздрогнуло село твое
Тортиза,
так, как только вздрагивают матери.

О тебе,
с глазами гордыми и грустными,
помнят,
как о дочери своей,
все отцы и матери Грузии,
у кого война взяла детей.

Стала жизнь твоя
бессмертной повестью.
Как твои глаза,
над нами звезды.
Только жаль,
что о твоем подвиге
в Грузии узнали поздно.

Смотришь ты с портретов на заводы,
на траву зеленую,
на ветки...
О, как страшно,
если б камнем в воду
имя твое кануло навеки!

Там, на переправе, под снарядами
Грузию в себе ты воплотила!

Пусть отныне
называют рядом
Зою.
Лизу,
Марите
и Тину...

Перевод Евг.Евтушенко
 
сочинительство было ее стихией
https://lh3.googleusercontent.com/-WLvOPAICsRE/UZy0600xiuI/AAAAAAAACIk/fZ8ayBssCOk/s125-no/p.jpg

СОЮЗ ТЕАТРАЛЬНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ВСЕРОССИЙСКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО

Дорогие коллеги!
Нас всех постигло большое горе. Ушла из жизни прекрасный драматург, сценарист – Инга Гаручава. Ее пьесы, написанные в соавторстве с мужем – Петром Хотяновским ставили во всех городах СССР и продолжали ставить уже после распада большой страны.
Пьесы-притчи, наполненные лиризмом, иронией, мудростью этого уникального творческого семейного союза были известны и за рубежом – они получали самые престижные премии. Авторы приезжали на премьеры, а потом возвращались в свой родной Тбилиси, где творили вместе почти пятьдесят лет.
Ингу  Гаручаву знали, любили во всей театральной России. Это горькая  потеря не только Грузии, но и всей России. Светлая память об этой талантливой женщине, удивительно светлом человеке сохранится в наших сердцах, ее произведения сохранятся в истории культуры. Низкий ей поклон. Мои самые искренние соболезнования Петру Хотяновскому. Я представляю как Вам тяжело,

Александр Калягин

Их было двое – неразделимая пара, так их и называли в посланиях: Инга-Петя. Так и у меня в Интернете, в разделе Грузии, и не собираюсь менять. Полное, завидное, удивительное единство во всем – в жизни, в творчестве, в круге друзей, в интересах. Хотя, казалось бы, странно: режиссер Инга и геолог Петр; разные судьбы до встречи – могли, вероятно, не встретиться, и тогда… Но «тогда» не приходит на ум, такой вариант невозможен. Каждый из них принял судьбу другого, как свою, со всем привходящим – родней, склонностями, болезнями. А поверх всего возникло и это уникальное содружество, этот тандем драматургов, где непонятно (да и неважно), что от кого исходит, кто в чем силен. Было единое «мы»: мы придумали пьесу, мы пишем, нас ставят…
Сочинительство было их стихией, властной потребностью обоих. И сейчас вижу перед собой милое лицо Инги с неизменной сигареткой и сосредоточенного Петра в те тихие и долгие часы, когда они уединялись у меня в лоджии, огражденные от московского шума и смога зеленой листвой сада, и колдовали над новой пьесой.
Запасник мой в Интернете ломится от их пьес – разных, порой с причудливыми сюжетами, но всегда страстных, узнаваемых по первым строкам, выросших на грузинской почве, хотя и русскоязычных. Их бы издать одним томом, с двойным портретом на обложке. Лучший был бы памятник Инге и лучшее занятие для Петра, верное средство от одиночества.

Татьяна Шах-Азизова

Очень тяжело прощаться с талантливыми людьми. А если они близкие друзья, то утрата особенно тяжела.
Инга Гаручава была нашим другом, автором, партнером - дорогим для нас человеком.
Нет слов, чтобы высказать скорбь и боль.
Остались пьесы, которые еще долго не сойдут со сцен лучших театров страны. Остались рассказы и стихотворения Инги.
А значит, она не ушла бесследно.
Светлая память.

Тбилисский государственный академический
русский драматический театр
им. А.С.Грибоедова
Международный культурно-просветительский Союз «Русский клуб»
 
От А До Я

https://lh6.googleusercontent.com/-pX19g3neT_o/UXpulrRhMgI/AAAAAAAAB4I/xitbsY077Pk/s125/a.jpg

Жил отважный капитан

Он был отважен, но не бороздил морей – только дважды пересек Атлантический океан из Старого Света в Новый и обратно, да и то пассажиром второго класса. И капитаном он был пехотным, да и то не капитаном, а первым лейтенантом американской армии – три года воевал в Мексиканской войне 1846-1848 гг. Капитан Майн Рид – это его литературный псевдоним. Кстати, и американцем он тоже не был – родился в шотландской семье в ирландской столице Дублине, а большую часть жизни прожил в Лондоне, где жил, работал, печатался и был похоронен. Хотя все в мире убеждены, что он – американский писатель, ведь в его приключенческих романах рассказывается как раз про Америку. В Новый Свет он в молодые годы ненадолго попал в поисках лучшей жизни, а потом в зрелости неудачно попытался устроиться в Нью-Йорке – но жене-англичанке там не понравилось. Так и не получилось американца из знаменитого писателя Томаса Майн Рида, которому 4 апреля исполняется 195 лет. По справедливости сказать, и писателем он был не таким уж искусным – скорее беллетристом. В текстах его многочисленных произведений не встретишь ни изящных точных деталей, ни сложных характеров, ни поэтических описаний. Писал про приключения сильных и ярких людей для детей и юношества, а писательское мастерство ему заменял потрясающий талант рассказчика, когда у юного читателя захватывало дух от волнения за благородных героев. Как не вспомнить его гениального «Всадника без головы». Майн Рид был безумно популярен в России и в Советском Союзе. Еще Аверченко говорил, что «мальчик без Майн Рида, как цветок без запаха». А вот на родине в Англии и в Соединенных Штатах его прочно подзабыли. Но скажем, справедливости ради, что недавно стали его переиздавать, а то уж больно неромантичные дети у них растут.


Гениальный музыкант, композитор и ... авиастроитель

Биографию нашего героя можно прочесть в бесчисленных монографиях, в проспектах пластинок и дисков, или в Википедии. А мы в его юбилей вспомним одну историю.
В далеком 1923 году промозглым осенним вечером молодой русский эмигрант в потертом пальто стоял перед шикарным концертным залом и думал, куда потратить последние двадцать долларов, на хлеб или на билет. Афиша у входа гласила, что сегодня дает единственный концерт гениальный русский маэстро Рахманинов. Молодой человек не удержался и скоро сидел на галерке, наслаждаясь музыкой знаменитого второго рахманиновского концерта. А после решился пройти за кулисы и поблагодарить за удовольствие. Рахманинов, услышав русскую речь, обрадовался незнакомцу, обнял его и пригласил в гримерку, где предложил выпить по-русски за встречу. И стал распрашивать, как у того дела. Эмигрант засмущался, но все же рассказал, что он инженер-авиаконструктор, но здесь устроиться не может – никому не нужен. На что Сергей Васильевич вскользь между стопками спросил сколько нужно, чтобы открыть свое дело. «Пятьсот долларов» - запнувшись ответил инженер. «Вот тебе пять тысяч. Это мне столько заплатили за сегодняшний концерт. Я сейчас вполне прилично живу, и это не последнее. Сможешь – отдашь, а не сможешь – не обижусь». Авиаконструктор был сражен наповал и потребовал, чтобы композитор согласился стать вице-президентом его будущей фирмы. Рахманинов рассмеялся от души и вновь наполнил стопки. Так познакомились два русских гения Рахманинов и Сикорский. К слову сказать, Игорь Иванович сумел вернуть эти немалые по тем временам деньги, даже с процентами. А великий русский композитор и пианист Сергей Рахманинов, прославивший российскую музыкальную школу во всем мире, до самой смерти состоял в совете директоров знаменитой вертолетной фирмы Сикорски Эйркрафт. Это редко, когда бесспорный гений оказывается еще и очень хорошим человеком. Во время Великой Отечественной войны он посылал в Советскую Россию деньги от своих выступлений, чтобы хоть чем-то помочь сражающейся родине. Первого апреля исполнилось 140 лет со дня его рождения.


Автор «Туманности Андромеды»

Великий английский писатель-фантаст Герберт Уэллс назвал вождя мирового пролетариата Владимира Ленина «кремлевским мечтателем». Но истинным мечтателем был не жесткий кремлевский прагматик, а родившийся с ним в один день, а именно, 22 апреля, ученый-палеонтолог и геолог, доктор биологических наук Иван Антонович Ефремов, известный нам как автор изумительной фантастической утопии «Туманность Андромеды». Прожив жизнь в геологических изысканиях, этот человек тем не менее находил время для литературных упражнений, к которым он сам относился не слишком серьезно. Но именно они сделали его известным любому русскоязычному школьнику. Невзирая на коммунистические убеждения автора, его проза до сих пор свежа, актуальна и интересна. Такой уж, видно, искренний и вдумчивый он был человек.


Великие дела отца и сына

Очень был умен великий русский князь Ярослав Мудрый. И землю оберегал, и народы уму-разуму учил, и оставил интересные литературные памятники. И все бы было хорошо – только поделил он древнюю Русь между своими детьми. С этого и начались русские беды. К моменту рождения его внука Владимира Всеволодовича, прозванного Мономахом в честь другого деда – византийского императора Константина – Русь была поделена на девяносто одно княжество. И правили ими ближние и дальние родственники, яростно конкурируя между собой и ведя кровопролитные сражения. Немудрено, что разрозненная Русь становилась лакомым куском для агрессивных соседей – степняков. Владимир Мономах стал Великим Князем в довольно позднем возрасте, но сумел сплотить страну и подарил ей еще сто двадцать лет передышки до монгольского нашествия. Но прежде чем стать Великим Князем Киевским Владимир Мономах заслужил авторитет у всех без исключения князей как выдающийся военачальник и примиритель в спорах.
910 лет назад, 4 апреля 1103 года состоялась знаменитая битва объединенного войска русских князей под командованием Мономаха с половцами на месте урочища Сутень, где сейчас находится город Запорожье. Половцы этой битвы не хотели – они чувствовали силу русского оружия, и за два года до этого заключили с Мономахом мир, который тот подписал с оговоркой, что действует до «первого вероломства». Половцы, естественно, не удержались и совершили набег на русские владения, чем развязали Мономаху руки. Он применил необычную для того времени военную тактику – выставил против легкой половецкой конницы плотный пеший строй хорошо вооруженных ратников, прикрытых щитами. Половецкие всадники накатывались как волна и отлетали обратно от копий, теряя лошадей и потихонечку обессиливая, после чего с флангов ударила отборная конница дружинников. Мало кто из половцев сумел спастись бегством. Это была великая победа.
А спустя ровно 44 года, также 4 апреля, далеко на северо-востоке от киевских земель в лесной глубинке у села Кучково, что около Боровицкого холма, сын Мономаха Юрий Владимирович, прозванный Долгоруким, встретился со своим кузеном Святославом Ольговичем, чтобы заключить военный союз. А место встречи настолько ему понравилось, что вскоре он основал там город-крепость, названный по имени реки – Москвой.


Создавший новую физику

Когда мальчик Макс из приличной семьи юристов и ученых, очень внимательно относившихся к воспитанию своих детей, пришел к профессору-физику Филиппу Жолли и заявил, что будет физиком-теоретиком, то фон Жолли посоветовал ему не портить себе жизнь, а заняться чем-нибудь другим. По его словам выходило, что теоретическая физика потихоньку отмирает – все уже открыто. Юный Макс Планк этому не поверил. И спустя тридцать лет он стал одним из создателей новой физики, и постоянная Планка – это основная константа всей квантовой теории. Кстати, нобелевский лауреат Макс Планк одним из первых поддержал теорию другого нобелевского лауреата Альберта Эйнштейна и предложил назвать ее «теорией относительности». На его могильной плите выбито только его имя и численное значение постоянной Планка. 23 апреля ему исполняется 155 лет.


Красный и белый

Ровно 130 лет назад с разницей в три дня родились два выдающихся русских военачальника времен гражданской войны – Семен Буденный и Владимир Каппель. Эти два воина служили по разные стороны линии фронта: Буденный – за красных, Каппель – за белых. Каждый из них оказал большое влияние на сподвижников. Между собой они не встречались. Каппелевская дивизия до самой его смерти слыла непобедимой, как и конармия Буденного. Но судьбы их сложились по-разному: Каппель умер в 37 лет от воспаления легких, провалившись в мороз под лед, когда спешил спасти арестованного в Иркутске Колчака, а Буденный сделал сказочную карьеру, стал одним из первых пяти советских маршалов и до самой смерти заседал в Президиуме Верховного Совета СССР.


Пятьсот бумажных корабликов

Никогда еще в истории литературный герой не был так похож на своего создателя. Завсегдатай пражских кабачков, веселый болтун и враль, шут и острослов, не относившийся ни к чему серьезно – в том числе и к своему таланту – этот портрет описывает и автора, и его персонажа. Чем только оба они ни занимались – все делали не всерьез, спустя рукава и совершенно жульнически. Если продавали, скажем, собак – то это обязательно были перекрашенные под породистых дворняги. Они были завсегдатаями полицейских участков, и родственники замучились их оттуда выкупать. Оба были отъявленными уклонистами от воинского призыва, а попав в армию, без конца убегали в самоволки, дурили начальство, бездельничали и совсем не собирались воевать. Речь идет о бравом солдате Йозефе Швейке и его отце-создателе Ярославе Гашеке.
Ярослав Гашек, великий насмешник, даже свое недолгое пребывание коммунистом, находясь в плену, в Советской России превратил в уморительный эстрадный номер – «Как я был красным комиссаром» знала вся Прага. Даже полиция, которая должна была следить за столь неблагонадежным типом, и та не относилась к нему всерьез. Своего Швейка, который  обессмертил его имя, он тоже писал между делом. А своим настоящим делом он считал посещение питейных заведений – не менее десяти за вечер, где, правда, выпивал не более трех кружек пива в каждом. Однажды друзья, отчаявшиеся усадить его за продолжение романа, просто заперли Гашека в квартире, оставив немножко еды и стопку бумаги в 500 листов. Когда они пришли через несколько дней, в доме было открыто окно, съедена вся еда, а на полу и столе лежали 500 бумажных корабликов. Яцек, естественно, был в кабаке.


Роб Авадяев
 
ИСПЫТАНО ВРЕМЕНЕМ

https://lh3.googleusercontent.com/-Xv979Cu5u2M/UXpursNSctI/AAAAAAAAB5w/OatNEA0gQqQ/w125-h113/p.jpg

В истории мирового декоративно-прикладного искусства значительное место занимают изделия фирмы Кузнецовых. Высокохудожественная посуда из фарфора, фаянса, майолики и других видов керамики с ее фирменным клеймом впервые появляется в начале ХIХ века и очень быстро привлекает к себе внимание на рынках не только Российской империи, но и стран Европы. Кузнецовские заводы становятся крупными поставщиками.
В конце ХIХ-начале ХХ веков кузнецовские изделия становятся желанными и доступными для многих семей Грузии. Когда-то предметы повседневного обихода, они сегодня являются ценным антиквариатом.
Техника изготовления и художественное оформление изделий кузнецовских заводов отличаются тонким художественным вкусом, изяществом и высоким уровнем исполнения. Заслуживают особого внимания клейма их продукции, разработанные в соответствии с качеством, большинство которых выделяются своей композицией, формой и содержанием. Изысканностью отмечен и шрифт, примененный для клейм, выполненный синей, зеленой, коричневой, черной, красной и золотой красками. На них нанесены государственная символика, геральдические щиты, цветочные гирлянды и другие композиции. Надписи на фирменных знаках сделаны на русском, латинском, персидском, турецком, арабском, французском, английском языках.
Фарфоровые и фаянсовые изделия кузнецовских заводов встречаются во многих странах мира, в т.ч. и в Грузии: в Государственном музее искусств им. Ш.Амиранашвили, в Государственном музее истории Грузии им. С.Джанашиа, в Музее истории Тбилиси им. И.Гришашвили, в Музее истории города Зугдиди и других. Материал весьма разнообразный и впечатляющий. Каждый экспонат не только привлекателен эстетически, но вызывает научный интерес своим информативным комплексом.
Наиболее богатая коллекция представлена в Государственном музее искусств имени Ш.Амиранашвили. Здесь в фонде керамики русского отдела хранится более семидесяти экспонатов с клеймами кузнецовских заводов. В коллекцию входят отдельные образцы фарфора и фаянса, сервизы, вазы, чашки, десертные и декоративные тарелки, статуэтки и другие предметы.
Высоким художественным вкусом отмечено декоративное блюдце с изображением российского императора Александра I. Края блюдца волнистые, округлые. По зеленому полю – геометрический и растительный орнамент. В центре в золотой рамке помещен портрет императора. Император изображен в анфас, в черном мундире с золотыми эполетами и орденами.
Из экспонатов того же музея внимание привлекает кружка для воды, имитирующая  ствол дерева. Изделие украшает фигурка дятла, она служит ручкой. На крышке ее функцию выполняет зеленая еловая шишка. Кружка выполнена в беловато-коричневатой, голубовато-красноватой гамме. Сравнительно яркими цветами выделяется фигура дятла. Эти тона в виде цветовых акцентов распределены на основной поверхности кружки. Цветовую гамму оживляет зеленый цвет шишки, светлые тона которого видим на фигуре дятла и поверхности дерева. Кружка впечатляет гармонией красок и изяществом форм.
Из экспонатов фонда нельзя обойти вниманием бисквитную цветочную вазу замечательной красоты, она представляет собой фрагмент ствола дерева, на котором помещены два яйца и перед ними фигурки ангелочков и птичек. Ваза нежно-розового цвета с позолоченными краями. Из отдельных образцов музея интересны чашки с блюдцами, чаши, конфетницы, десертные тарелки, декоративные блюдца, статуэтки и многие другие предметы.
Весьма интересные образцы кузнецовских заводов хранятся в Музее истории Тбилиси  им. И.Гришашвили. Музей экспонирует более пятнадцати образцов. В эту коллекцию входят обеденный сервиз, сахарница, молочники, подносы, рыбницы и другие предметы.
В постоянной экспозиции музея представлены изделия завода Матвея Кузнецова: декоративные тарелки, на которых помещены фрагменты известной картины русского художника А.Кившенко «Военный совет М.И. Кутузова в деревне Фили».
В этнографическом фонде Государственного музея истории Грузии им. С.Джанашиа хранится лишь один экспонат кузнецовского фарфора – блюдо. Изделие удлиненной формы с ровными краями и закруглым лицевым профилем. На поверхности подноса изображены букеты цветов, выполненные сероватой краской под глазурь. Оборотная сторона подноса белая глазурованная.
Для грузинской аристократии ХIХ века стало традицией заказывать посуду в знаменитых керамических мануфактурах Европы. Среди поставляемых изделий видное место занимала продукция заводов Кузнецовых. В конце ХIХ – начале ХХ веков керамические изделия Кузнецовых упоминаются в списке знаменитых фирм, которые выделялись популярностью. В Грузии заказчиками были представители как богатой аристократии, так и менее состоятельных слоев общества. На посуде помещались родовые гербы, инициалы и монограммы заказчиков.
Гордость Музея истории Зугдиди – коллекция изделий Дмитровского производства Кузнецовых. Это различные сервизы, особо выделяется заказанный Нико Дадиани-Мегрельским праздничный обеденный сервиз. Он помечен гербом рода Дадиани и монограммой «Н.М.» Черепок прозрачного белого фарфора. Посуда окрашена в кизиловый цвет на белом фоне, богато расписана золотом, с золотой каймой, вдоль кизилового поля нанесен геометрический орнамент. Ручки посуды выполнены в виде стилизованной ветки дерева и проработаны легким рельефом.
Примечательно, что лучшие тбилисские гостиницы того времени «Мажестик» и «Ветцель» также заказывали посуду на кузнецовских заводах – Дмитровском и Московском. Она сохранилась частично. Это чашка с блюдцем из тонкого фарфора высокого качества, расписанная кобальтом и золотом, фрагменты обеденных сервизов из «трактирного фаянса» (тарелки разных размеров, соусница и т.п.). Снаружи на чашке и на бортах тарелок помещены названия гостиниц-заказчиков.
Изделия кузнецовских заводов в Грузии хранятся и в частных коллекциях. Среди них выделяется коллекция искусствоведа А.Чхеидзе. Это – обеденные сервизы и отдельные предметы. Из сервизов интересен изготовленный на Дмитровском заводе сервиз на двенадцать персон (тарелки разной величены и назначения, подносы, рыбницы, масленка, сырница, судок для горчицы). Сервиз изготовлен из белого фарфора, края посуды прямоугольные. Округлая лицевая поверхность окрашена синим кобальтом, на который нанесен декоративный орнамент. Фон окантован тонкой золотой полоской, и заканчивается орнаментом в виде стрел и золотой каймой. Основная часть белая, глазурованная.
Интересны блюда, выполненные в восточном стиле. Одно из них расписано синей и голубой красками различных тонов. От края вниз навстречу друг другу идут симметрично расположенные две ветки разных растений с цветами и одинаковыми, удлиненной формы мелкими листочками. На нижней части мусульманский орнамент, который представляет собой своего рода рамку, с цветами и цветочными веночками. В центре помещен лев с мечом. Рядом с фигурой льва – изображение солнца. Вверху – царская корона.
Из всех сохранившихся в Грузии изделий кузнецовских заводов с исторической точки зрения наибольший интерес представляет декоративная тарелка с видами Тбилиси. Круглая суповая тарелка покрыта деколью бордового цвета. В середине ее изображение памятника наместнику М.С. Воронцову. Вокруг по полю в симметрично расположенных овальных рамках из растительного орнамента помещены известные архитектурные памятники Тбилиси. В одной из этих рамок – герб города Тбилиси.
Изделия кузнецовских предприятий можно увидеть почти в каждой тбилисской семье, хотя бы в единственном экземпляре. Их можно встретить в антикварных салонах и на распродажах.
Фарфоровые и фаянсовые изделия с кузнецовским клеймом занимают существенное место в хранилищах  различных музеев мира, представлены в постоянных экспозициях, пользуются большим спросом среди коллекционеров. Популярность кузнецовского фарфора, фаянса, майолики в Грузии ХIХ-ХХ веков не ослабевает и в наши дни.

София ЧИТОРЕЛИДЗЕ
Перевод Камиллы-Мариам Коринтэли
 
<< Первая < Предыдущая 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 Следующая > Последняя >>

Страница 40 из 59
Пятница, 26. Апреля 2024