|
Сразу два «полуюбилея»
По традиции юбилеями считаются только «круглые» даты – 50, 60, 70-летие и т.д. А «полуюбилейные» заканчиваются на цифру пять. Но при российской любви к празднествам отмечают и те, и другие. Так вот, в нынешнем октябре свои «полуюбилеи» отмечают сразу два прославленных московских театра – Малый театр и театр Сатиры. История русских театров уходит корнями в блестящий восемнадцатый век, во времена императрицы Елизаветы Петровны. По ее высочайшему приказу в 1756 году был создан сначала в Питере русский театр, а затем уж при Московском университете, где играли преимущественно студенты. Но справедливости ради следует отметить, что первые театральные действа случились еще во времена Алексея Михайловича в середине ХVII века и в самом начале ХVIII: любимая сестра царя Петра I Наталья Алексеевна ставила в Измайловском и Преображенском дворцах спектакли на русском языке. Но это были разовые попытки. А настоящий репертуарный театр с постоянной труппой был создан в 1759 году в Москве под управлением поэта и драматурга М.М. Хераскова. И в течение нескольких десятилетий этот театр скитался по разным площадкам, давая не только драматические, но и музыкальные спектакли, пока не осел в здании Большого театра на старинной московской Петровской площади, пока в 1806 году труппа Петровского театра не перешла на казенный счет, в систему императорских театров, и стала называться Императорский Московский театр. И лишь 26 (14) октября 1824 года, состоялось первое представление в перестроенном архитектором В.О. Бове доме купца Варгина – в знакомом нам Малом театре. К слову, Малым театр назвали, чтобы отличить его от стоящего рядом Большого театра. И Малый театр уже без пяти лет два века имеет репутацию подлинной академии актерского мастерства. При Малом театре работает Театральное училище имени Щепкина. А перед зданием театра установлен памятник А.Н. Островскому, создавшему для репертуара Малого немало великолепных пьес. Ныне это государственный академический Малый театр России, и за ним закреплен статус особо ценного объекта национального культурного наследия России.
Театр Сатиры на сотню лет моложе, ему 95 лет. Он – подлинное дитя новых времен и основан в эпоху великих революционных преобразований. По распоряжению Московского отдела народного образования «… поручается художественному подотделу выработать точный устав театра общественно-злободневной сатиры… для осуществления театром современной политической сатиры». Во главе театра были поставлены режиссерами Георгий Холмский и Давид Гутман. Театру выделили подвал в Большом Гнездниковском переулке, где раньше селилось кабаре «Летучая мышь» и «Кривой Джимми», а в наше время расположен учебный театр ГИТИСа. Первым стал веселый спектакль-обозрение «Москва с точки зрения». В его создании принимали участие молодые писатели-сатирики В. Ардов, Н. Эрдман, Л. Никулин, А. Арго и др. Премьера состоялась 1 октября 1924 года. Успех был колоссальный, у входа в подвал толпилась публика в поисках «лишнего билетика». «Наш театр особого назначения, – говорил Гутман, – он маленький, быстрый, веселый, подвижный. У нас нет времени лечить…Пусть их лечат большие, серьезные театры». И на долгие годы этот московский театр остался не угрюмым, массивным и архисерьезным, а все тем же веселым и легким, как молодое вино. Рассказывать его историю в нынешние времена доступных ссылок в интернете, пожалуй, не стоит. Достаточно сказать, что в нем играли Андрей Миронов, Анатолий Папанов, Спартак Мишулин, Георгий Менглет, Татьяна Васильева и десятки других великолепных артистов, а руководит им ныне Александр Ширвиндт, сменивший на посту главного режиссера ученика Мейерхольда Валентина Плучека.
Поздравляем эти прекрасные московские театры со знаменательными датами!
Задолго до автомобиля…
В далеком 1769 году в прекрасной стране Франции случилось настоящее чудо технического прогресса – был испытан первый в истории самодвижущийся механизм, приводимый в движение силой водяного пара, то есть предок не только автомобиля, но и паровоза! В историю он вошел, как паровая телега Кюньо. Этот французский изобретатель сумел «защитить» свой проект перед суровой комиссией военного министерства и лично французского военного министра маркиза Шуазеля. Ему и было поручено создать тягач на паровом ходу для нужд артиллерии. Другими словами, для перевозки тяжелых пушек. Ну, а как вы думали? Конечно же, для военных дел, не для междугородных омнибусов же! Испытание трехколесного чудища состоялось 23 октября в Париже. У первого на свете автотягача был паровой котел, но не было еще топки – она появится только через год у второй модели. Котел с водой разогревали на костре, а когда пар начинал вырываться, включали сцепление. И пока давление не падало, телега катилась со «страшной» скоростью 4,5 километра в час. Запаса хода хватало на 12 минут. Отчего же, вы спросите, автомобили появились только больше века спустя? Тележке Кюньо не повезло. При испытании второй модели заклинило рулевое управление, и она снесла стену, поранив несколько рабочих. А покровителя маркиза уже не было. Его к тому времени уволили с министерского поста, так что защитить проект было некому. Паровую телегу Кюньо можно увидеть и сейчас в Парижском музее искусств и ремесел. Но, как считают эксперты, для реальной эксплуатации это революционное чудо техники было все-таки не очень приспособлено.
«Красная мельница» у подножья Монмартра
Одному известному веселому «милому местечку», как его иносказательно называли ветреные парижские месье, когда хотели скрыть от своих жен, куда они каждый вечер устремляются повеселиться, исполняется 130 лет. Знаменитое кабаре «Мулен Руж» («Красная мельница») открылось для посетителей 6 октября 1889 года. Эта парижская достопримечательность, находящаяся у подножья Монмартра рядышком с пресловутой Пляс-Пигаль, была создана предпринимательским гением двух друзей – бывшим кожевником, а позже антрепренером Шарлем Зидлером и известным деятелем развлекательного искусства Жозефом (Хосе) Оллером. Испанский эмигрант Оллер до этого уже успел открыть знаменитый концертный зал «Олимпию», хотя начинал он с организации петушиных боев.
Открытие было приурочено к началу Всемирной выставки в Париже. Компаньоны денег решили не жалеть и влезли в долги – дизайн для Мулен Руж разработал декоратор Леон-Адольф Вилетт, шампанское было только Моэт-и-Шандон, а афиши создавал гениальный художник граф Анри де Тулуз-Лотрек. Снаружи здание было украшено башенкой мельницы с красными крыльями, намекающими на кварталы красных фонарей с их злачными местами вокруг кабаре. А развлекали посетителей пышно разодетые роскошные красотки, а на самом деле девушки из бедных предместий. Шампанское, устрицы, сигарный дым и роскошь огромного зала, отделанного бархатом и освещенного сотнями газовых рожков и электрических ламп, привлекала отнюдь не обитателей городского дна, а напротив – приличную публику – аристократов, обеспеченных буржуа и людей искусства. Оскар Уайльд, Пабло Пикассо, Огюст Ренуар, Эдмон Ростан и многие-многие другие. Но главной фишкой кабаре был, конечно же, канкан – эдакая разудалая кадриль, женский танец парижских окраин с задиранием юбок и дрыганьем стройными ножками. Для Мулен Руж его «окультурил» известный хореограф Пьер Сандрини, дополнив танец женскими визгами и озорным смехом. Именно он создал знаменитый френч канкан – французский канкан. Кстати, буквально слово канкан означает «шум и гам». Между прочим, по легенде, именно тут зародился стриптиз. Якобы в 1893 году несколько молодых художников пришли сюда «оторваться» и привели своих натурщиц. А девушки перебрали шампанского, запрыгнули на столики и под музыку стали изящно оголяться. Полиция, конечно, выгнала нарушителей, но стриптиз всем свидетелям очень понравился. Так идея и прижилась. Судьба у Мулен Руж прекрасная, хоть и трудная. Кабаре неоднократно штрафовали, даже закрывали за непристойность, а однажды оно даже сгорело в Первую мировую до основания. Но парижане, любившие свою Красную Мельницу, скинулись всем миром и любовно восстановили ее во всех деталях, скрупулезно. Там и теперь ежевечерне идет великолепная танцевальная программа, название которой обязательно начинается на букву «Ф» – такова традиция. Также там проходят концерты мировых знаменитостей. Ныне это гордость Парижа, одна из его главнейших туристических достопримечательностей. Побывать в Париже и сходить в Мулен Руж просто необходимо, хотя и дороговато – от 110 до 145 евро. Но перед поездкой денег на билет можно и накопить заранее.
Первые после Ноя
Теплой осенью 1829 года, ровно 190 лет назад из священного Эчмиадзина в сторону грандиозного стратовулкана Арарат, возвышающегося над долиной, двинулась колонна людей, нагруженных поклажей лошадей. В составе большой группы были русские солдаты, армянские крестьяне, группа ученых Дерптского (ныне Тартусского) университета и один молодой образованный дьяк Эчмиадзинского монастыря Хачатур Абовян – будущий основоположник армянской литературы. Руководил экспедицией 38-летний русский профессор немецкого происхождения, заведующий кафедрой физики Иоганн Фридрих Паррот, попросту Иван Егорович. После двух неудачных попыток группа из шести храбрецов взошла с запада на вершину Большого Арарата (5 156 м). Это произошло 6 октября (27 сентября) в 15 часов 11 минут. Профессор Паррот с помощью двух солдат и двух армянских крестьян занялся научными наблюдениями и измерениями, а Хачатур Абовян установил на вершине полутораметровый крест, который нес на своих плечах. Эти герои были первыми покорителями библейской священной горы, не считая, разумеется, патриарха Ноя, чей ковчег причалил к вершине Арарата во время Всемирного потопа. |
|
Сын паромщика
Выдающийся грузинский художник ХХ века Давид Несторович Какабадзе родился 130 лет назад, 9 августа 1889 года в селе Кухи Кутаисской губернии. Когда Дато и его брату Саргису, будущему историку, было соответственно 4 и 6 лет, отец перевез их в Кутаиси, где сам стал паромщиком. Хотя мальчики не были дворянского происхождения, их способности и средства отца позволили им поступить в Кутаисскую дворянскую гимназию. А позднее с помощью местных меценатов и многочисленной родни, братья продолжили обучение в солидных вузах – Саргис отправился в Австрию на исторический факультет Венского университета, а Давид с 1909 по 1916 учился на физико-математическом факультете Петербургского университета, который окончил с отличием. Правда, сначала он хотел поступить в Академию художеств, но безуспешно. Поэтому параллельно с занятиями в университете он посещал мастерскую Л.Е. Дмитриева-Кавказского, где учился рисунку и живописи. Дато подружился с Павлом Филоновым. В 1914 году они организовали «Интимную мастерскую живописцев и рисовальщиков «Сделанные картины»» и даже выпустили совместный манифест, который подписали еще и А.М. Кириллова, Е. Псковитинов и Э.А. Лассон-Спирова. Впрочем, это единственный результат их совместной деятельности, уж больно разными были юные творцы, хотя и увлекались авангардными экспериментами и кубофутуризмом.
Вскоре после октября 1917-го Давид, будучи уже сложившимся и самобытным художником, возвратился в Грузию, где, невзирая на тяжесть революционных лет и нищету, наблюдался необычайный творческий взлет. В Тифлис устремились многие деятели искусства со всей России, бежавшие от власти большевиков. Повсеместно создавались творческие кружки и мастерские, игрались театральные премьеры, устраивались поэтические вечера, открывались авангардные кафе, одно из которых «Химериони» Давид расписывал вместе с друзьями-художниками – Ладо Гудиашвили и Сергеем Судейкиным. В 1919 году у Какабадзе состоялась персональная выставка. А летом того же года Совет общества грузинских художников выбрал Давида вместе с другими грузинскими молодыми талантами для стажировки в Париже. Так в Париже образовалась целая группа молодых живописцев из Грузии – Какабадзе, Гудиашвили, Кикодзе, Ахвледиани, Магалашвили. Поселились они в основном в знаменитом общежитии «Улей» на Монпарнасе, влились в шумную парижскую тусовку международного художнического братства и выставлялись на выставках «независимых». Давид пытался сочетать модерн с авангардом и постфутуризмом, создавал интереснейшие коллажи с использованием зеркал, линз, блестящего металла, стремясь, чтобы его работы изнутри светились.
Какабадзе прожил в Париже 8 лет, но не остался в эмиграции, а вернулся навсегда на Родину. Дома он окунулся в творчество и преподавание в Академии художеств. Еще он немало поработал, оформляя спектакли выдающегося режиссера Коте Марджанишвили. Какабадзе писал в изысканной, несколько декоративной манере, что очень сердило поборников «пролетарского искусства». Его часто обвиняли в формализме, что тогда было даже небезопасно. А «за отказ адаптировать свое творчество к законам социалистического реализма в искусстве» в 1948 году его уволили из Академии и лишили средств к существованию. Говорят, чтобы свести концы с концами этот прекрасный художник вынужден был вспомнить о своем физико-математическом образовании и устроиться в школу учителем физики. Наверное, его ученикам можно позавидовать – ведь им преподавал один из самых блестящих людей своего поколения. Давид Какабадзе – этот сын паромщика всю свою жизнь делал людям добро, создавая прекрасное, как и его отец, перевозивший путников на другой берег реки.
Книга в дорогу, курсив, оглавление и запятая
Человечество в большом долгу перед прекрасной Италией. Она не только стала родиной древнего Рима – величайшей империи в истории – но породила Ренессанс, эпоху Возрождения. Это было потрясающее время, наступившее после сумеречного Средневековья, когда в умах людей произошел качественный скачок, когда инакомыслие прорвалось лавиной, и люди перестали следовать догмам. Появились новая литература, живопись, архитектура.
Но сегодняшний наш герой, Альд Мануций – венецианский издатель-типограф, придумавший «альдину» – тип современной книги. Альд, а полностью –Тибальд, – родился неподалеку от Рима и всю жизнь гордился тем, что римлянин. Его семья была весьма богатой, и Альд получил прекрасное образование. По окончании обучения он вместе со своим знатным другом Джованни Пико – в будущем крупным итальянским мыслителем эпохи Ренессанса – занялись в Модене изучением греческих литературных и исторических источников и написанием исследовательских работ. Именно Пико поначалу снабдил Альда средствами на создание типографии, с тем, чтобы Альд издавал книги на греческом языке. Дело в том, что лет за двадцать пять до этого турки захватили Константинополь, и дело греческого Просвещения и греческого языка висело на волоске. К тому же Пико сделал Альда наставником и воспитателем своих родственников – юных принцев Карпи. Когда они подросли, то помогли любимому учителю создать полноценный типографский бизнес. Технология книгопечатания, разработанная в середине XV века Гутенбергом, оказалась вполне воспроизводимой.
В 1462 году город Майнц, где работал первопечатник, был захвачен, а типография разрушена. Мастера-печатники разбрелись по всей Европе и построили свои предприятия. Так книгопечатание шагнуло «в мир». Но Альд Мануций сказал в нем свое важное слово – он создал современную книгу. Первые книги были огромными, в четверть, а то и в половину листа. Их называли фолиантами. Хранились они в библиотеках, монастырях и очень редко в богатых домах или дворцах вельмож. Шрифты Гутенберга, вырезанные из бука – оттуда русское слово «Буква», английское название книг «Book» и немецкое «das Buch» – были неудобными и занимали много места на странице. Мануций же решил, что читателям понравится плотный, близкий к рукописному шрифт, когда одна буква почти переходит в другую без пробела. Этот шрифт для него вырезал гравер Франческо Гриффо, сын ювелира. Альд и Гриффо, проработавшие до ссоры вместе не один десяток лет, назвали его «курсивом». По легенде, они воспроизвели в нем почерк самого Петрарки. Напечатанный курсивом текст был очень красивым и приятным глазу, но главное, он был настолько убористым и экономным, что Альд решился вдвое уменьшить размер книг, складывая каждый печатный лист ввосьмеро – In-oktavo (примерно 21х16 см), а это привычный нам формат 60х90 1/16. Так книги стали удобными и небольшими. Издательство Альда было основано в вольнолюбивой Венеции в 1494 году и просуществовало сто лет во владении семьи Мануцио. Альд и его наследники задали высокую планку издания книг с аккуратной печатью, изящной и простой версткой и многими удобствами, которые, казалось, были всегда – Альд первым придумал оглавление и, представьте себе, запятую. До него знаков препинания было два – точка и двоеточие. А до восклицательного знака было еще долгих сто лет.
Везувий зев открыл – дым хлынул клубом
Ровно 1940 лет назад произошла, наверное, самая знаменитая природная катастрофа на памяти человечества – извержение вулкана Везувий, похоронившего три древнеримских города Помпеи, Геркуланум и Стабии, а также несколько загородных вилл и поместий. Погибло более восьми тысяч человек. Ранним утром 24 августа 79 года жители небольшого приморского города Помпеи увидели, как над кратером находящегося по соседству вулкана Везувий, который считали глубоко спящим, вырвалось в небо черное облако. Небо вдруг потемнело, хлопья пепла, вырывающиеся из жерла вулкана, заслонили солнце, и наступила ночь. Вместе с пеплом на землю падали раскаленные камни. Раскаленное облако из камней, пепла и дыма поднялось на высоту больше тридцати километров. По мнению современных ученых, Везувий выделил тепловую энергию, многократно превосходящую энергию взрыва атомной бомбы над Хиросимой. Люди, в панике убегавшие из города, прикрывали головы подушками и перинами. К слову, большинство жителей – не меньше двадцати тысяч – спаслось в окрестностях, где уже было не опасно, но лишились всей собственности и имущества. Все осталось под толстым слоем пепла и лавы. Выжившие разошлись по другим местам, где, конечно же, худо-бедно обустроились и обжились, а память о погребенных городах на долгие века осталась только в легендах и римских официальных рукописях и отчетах имперских чиновников. Раскопки в Помпеях и Геркулануме начались в 1860 году, когда в земле нашли четыре десятка тел, точнее полостей в окаменевшем пепле, которые заливали гипсом – эти отливки ужасают. Люди сохранились в позах, в которых их застала внезапная смерть. Их убили не камни и пепел, а ужасная тепловая волна, пирокластический поток – смесь высокотемпературных вулканических газов – распространяющийся со скоростью до семисот километров в час. Спастись не было никаких шансов. Знаменитый древнеримский писатель Плиний Младший, наблюдавший развитие катастрофы с другой стороны залива, подробно и скрупулезно, как положено хорошему ученому, описал ход и последовательность извержения, оставив серьезное научное описание, которое используется и современными учеными-вулканологами. А его дядя, не менее знаменитый писатель и государственный деятель, Плиний Старший, автор энциклопедической «Естественной истории», командовавший морской эскадрой в Неаполитанском заливе, подплыл к погибающим городам, чтобы спасти людей. Он не удержался и чисто из научного интереса высадился на берег, где задохнулся, попав в облако серных испарений. Но его моряки спасли немало пострадавших. А откопанные в прошлом и позапрошлом веках города со всей сохранившейся утварью, домами, статуями, фресками, театрами, мостовыми, лавками и даже лупанариями стали популярнейшими туристическими объектами.
Роб АВАДЯЕВ |
|
Пятьдесят лет «маленькому шагу человека»
Ровно полвека назад 16 июля 1969 года с мыса Канаверал к Луне стартовал космический аппарат «Аполлон-11» с экипажем из трех астронавтов: Нила Армстронга, Эдвина Олдрина и Майкла Коллинза. Через 76 часов они достигли окрестностей естественного спутника нашей планеты и вышли на окололунную орбиту. Никаких особенных исследовательских задач перед отважными храбрецами-первопроходцами не стояло – нужно было совершить успешную посадку и благополучно взлететь, привезти немного образцов лунных пород, оставить пару-другую приборов, сфотографироваться на поверхности Луны и водрузить американский флаг – это было главной идеологической задачей путешествия, ибо отныне космическая гонка между СССР и США была завершена в пользу Америки. Корабль состоял из командного отсека и лунного модуля, который должен был доставить на Луну двух астронавтов Армстронга и Олдрина. Им и предстояло войти в историю. За запуском корабля наблюдали президент США Никсон, военные и ученые, несколько сот миллионов телезрителей и, естественно, чуть ревниво – расстроенные конкуренты – советские космонавты. Их лунная программа отставала по срокам и вскорости была попросту закрыта. Но русские, забыв о зависти, сжимали на счастье кулаки за американских коллег, желая им от всей души удачи. Лунный модуль прилунился 20 июля в 20 часов 17 минут 42 секунды в Море Спокойствия. Только спустя семь часов Армстронг спустился по лесенке на поверхность Луны, произнеся историческую фразу про «один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества». Что до поклонников пресловутого «лунного заговора», утверждающих будто высадка на Луну была сфальсифицирована в Голливуде, то самыми горячими защитниками полета «Аполлона 11» стали именно советские космонавты. Легендарный Алексей Леонов, первым вышедший в открытый космос, сказал попросту – дескать, если бы была подделка, то уж мы бы точно об этом знали, как самая заинтересованная сторона. И добавил, что верить в «лунный заговор» могут только полные невежды.
Серго Закариадзе
Считается, что самыми знаменитыми грузинами в истории были гениальный автор «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели, грозный советский диктатор Иосиф Сталин, художник Пиросмани, хореограф Джордж Баланчин и исполнитель роли в фильме «Отец солдата» – артист Серго Закариадзе. Кинозрители всего мира были растроганы печальной и героической историей пожилого крестьянина, который поехал на фронт, чтобы найти своего сына после госпиталя. Сына сразу он не нашел, но сам стал солдатом и с боями дошел до Берлина, где и встретил сына, чтобы потерять в одном из самых последних боев страшной войны. Прекрасный актер Серго Закариадзе сыграл множество ролей в театре и кино, но мир запомнил его, как простого и мудрого виноградаря Георгия Махарашвили из Кахети. В июле этого года исполняется 110 лет со дня его рождения. Этот поразительный артист, хоть и родился не в Грузии, а в Баку, обладал настолько богатым арсеналом выразительных средств, что сумел создать для зрителя образ настоящего грузина. Показал его душу, его мировосприятие, того, что в Грузии считают хорошим и достойным, а что плохим и недопустимым. И даже его чуть лукавый доктор Леван Цинцадзе из очень доброго и глубокого фильма Георгия Данелия «Не горюй» – щедр, благороден, человеколюбив и душевно широк. Каковым был и сам Серго Александрович.
Ох уж этот Нерон!
Как это говорится у Ивана Андреевича Крылова – «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник». Да ладно сапоги и пироги! А если людьми править вздумает непрофессионал?.. Хотя, конечно, были и удачные руководители из других родов деятельности. Император Марк Аврелий был великим философом, Уинстон Черчилль даже получил Нобелевскую премию по литературе, выдающийся польский композитор Игнаций Падеревский даже был премьер-министром, а хоть и скромный, но крепкий и приличный голливудский киноактер Рональд Рейган был два срока отличным президентом США. Но хуже, когда наоборот – когда правитель пытается заниматься несвойственной ему по должности деятельностью. Например, пятый римский император, одиозный Нерон. Он считал себя натурой утонченной и самым гениальным артистом человечества, посетившим этот мир. Нерон решил осчастливить население империи выдающимся прочтением тогдашней театральной классики. Он путешествовал по разным провинциям и устраивал в амфитеатрах и цирках представления, где часами отчаянно фальшивя, заунывно и с пафосом исполнял греческие трагедии. Народу это не очень нравилось, но кто бы осмелился освистать монарха. Нерон срывал невероятные аплодисменты и буквально купался в них. Но артистом, по мнению выживших современников, он был скверным. А как владыка вошел в историю редкостным злодеем, учинившим чудовищные репрессии против первых христиан и, по слухам, устроившим самый страшный пожар в Риме. В ночь с 18 на 19 июля 64 года в Риме вспыхнул пожар. Загорелись деревянные лавки и мастерские в районе Большого Цирка, к утру полыхал весь город. Огненный кошмар продолжался шесть дней. Из четырнадцати районов города полностью выгорело четыре, и еще семь сильно пострадали. В руинах была даже Священная дорога – одна из самых важных и красивых улиц Вечного города. На развалинах и пепелищах рылись в еще дымящихся кучах уцелевшие жители, пытаясь спасти несгоревшее имущество. И среди отчаявшихся людей поползли страшные слухи, будто сам император спалил город «для прикола», как сказала бы современная молодежь. Он, дескать, стоял на безопасном холме в венце из роз, играл на лире и декламировал поэму о гибели Трои. Преступный, венценосный, эксцентричный сумасброд! Таким его описал знаменитый Светоний Транквилл. Но гораздо более серьезный и основательный историк Тацит с ним не согласился. Тем более, что мальчишкой был свидетелем Великого пожара. По его воспоминаниям, Нерон сразу въехал в центр города из загородной резиденции, где до этого прятался от летнего зноя. Он расположился там штабом и начал заниматься мероприятиями по тушению огня, руководить пожарными командами и службой спасения, а также эвакуацией населения. Он размещал потерявших кров людей в своих садах, а также открыл для погорельцев императорский дворец и усадьбы богатых римлян. А еще он организовал бесперебойное снабжение населения продовольствием во избежание голода и эпидемий. Нерон также обложил дополнительным налогом отдаленные провинции Империи, что позволило отстроить Рим в рекордно быстрые сроки. Не забыл он, впрочем, и себя любимого – на месте сгоревшего района для него был возведен знаменитый громадный Золотой дворец, крупнее которого в истории был только Запретный город в Пекине. Что ж, хоть и артист-любитель, но правитель он был профессиональный, с пожаром справился. Но хоть и не он был его виновником, но кровожадным чудовищем Нерон все-таки был. Чтобы пресечь плохие слухи и оправдаться перед населением, он указал на христианскую общину, как на виновников поджога. Масштаб казней был ужасный, погибли сотни и тысячи последователей новой религии, проповедовавшей всепрощение и милосердие. Людей жгли в огне, распинали на крестах, травили на арене дикими зверями. Впрочем, Нерона это не спасло, народ не поверил в его невиновность и поддержал переворот, который учинили оппоненты за власть. Свергнутый император не сумел убежать и покончил с собой со словами: «Какой артист умирает!» Самомнение и в последний миг жизни не покинуло его.
Сын в ответе за отца
Цареубийство не такое уж редкое деяние в мировой истории, и в отечественной истории тоже. Немало русских властителей покинули этот свет от рук своих подданных. Но одним из самых «громких» убийств стало, конечно же, убийство ближними боярами и слугами Великого князя Андрея Боголюбского, сына Юрия Долгорукого и внука Владимира Мономаха 6 июля 1174 года. К слову сказать, не исключено, что Андрей был правнуком и другой исторической знаменитости – англосаксонского короля Гарольда Годвинсона, погибшего в битве с Вильгельмом Завоевателем при Гастингсе, чья дочь Гита была первой женой Мономаха. В этом нет ничего удивительного, монаршие и княжеские дома любили породниться. Князь Андрей был яркой личностью в истории Руси, очень сильным правителем и интересным человеком. Начнем с того, что именно он строил Москву, а не его папаша Долгорукий, которого больше интересовал киевский великокняжеский стол, а не строительство захолустной крепостицы и нового городка. Андрей был умелым воином, прекрасным организатором, очень набожным и благочестивым христианином, установившим на Руси Праздник Покрова Пресвятой Богородицы. А еще построил немало прекрасных храмов, в том числе церковь Покрова на Нерли и кафедральный Успенский собор во Владимире. Он возвысил скромный Владимир – маленький городок неподалеку от Ростова Великого, превратив его в свою столицу. Но при этом по характеру Андрей был заносчивым и властным. Его мало интересовало любят ли его собственные подданные, а не только чужие ему киевляне, которых он жестко и даже жестоко приводил под свою руку. Его воины грабили «мати русских городов» два дня, чего ранее никогда не бывало во внутрикняжеских разборках. В итоге ненавистники Андрея, выпив для храбрости, напали на него ночью в его опочивальне и буквально искромсали безоружного князя. Среди заговорщиков были и бояре Кучковичи – сыновья казненного отцом Андрея Юрием Долгоруким Стефана Кучки, которому первоначально принадлежала Москва и ее окрестности. Отомстили, так сказать!
Роб АВАДЯЕВ |
|
Немногословный гений
И все его творчество, и его более-менее благополучную жизнь, и даже его место в истории искусства можно охарактеризовать одним словом – успешность. В жизни этого художника не было мыканий по ветхим углам, холодных сырых зим в каморках под крышей, не было и темных сараев-мастерских, куда солнечный свет попадал на несколько минут в день. Словом, великий испанский живописец Веласкес, чей 420-летний юбилей отмечается 6 июня, в отличие от тысяч коллег не знал нужды, был почитаем современниками и критиками, имел заказчиков и твердый заработок, был приближен ко двору и даже к семье испанского монарха Филиппа IV. Диего Родригес де Сильва, так звали этого выдающегося представителя золотого периода испанской живописи, по существующей традиции в творчестве он принял фамилию матери Веласкес, с ней и вошел в историю. Он родился в Севилье и был старшим из восьми детей в семье. Уже в десятилетнем возрасте у Диего проявился художественный талант, и родители решили отдать его в ученики местному художнику Франсиско Пачеко – крепкому профессионалу, хоть и без большого таланта, верному последователю Рафаэля и Микеланджело, большому эрудиту, интеллектуалу и влиятельному представителю культурной элиты Севильи. К тому же Пачеко занимал должность цензора и эксперта по церковной живописи грозной святой инквизиции. Впрочем, он был гуманистом и ни в чем плохом историками замечен не был. А еще Пачеко был умен, терпелив и добр. И не мудрено, что в его школе учились и подружились Веласкес, Алонсо Кано и Сурбаран. А Диего даже породнился с учителем, взяв его дочь в жены. Впрочем, браки между семьями художников были обычным делом – проще было с распределением заказов, использование мастерских, легче было «ставить дело на поток». Так сказать, старинный аналог Союза художников. Тесть помог юному художнику «продвинуться» и даже помог молодой семье перебраться в столицу, где талант из утонченной Севильи в прямом смысле пришелся «ко двору». Веласкес очень быстро вошел в круг почитаемых живописцев и не испытывал недостатка в заказах. А после двухлетней творческой командировки в Италию был назначен придворным живописцем короля Филиппа IV. Его творческая манера была очень приятной глазу. Веласкес любил рисовать реалистические картины из обычной жизни, и его герои легко узнавали себя на многофигурных полотнах. Его работы даже считали «энциклопедией испанской жизни XVII века», а один из французских интеллектуальных эстетов ХХ века Андре Бретон как-то сравнил с гениальным Веласкесом знаменитого тонкого фотографа Картье-Брессона. Портреты Веласкеса были необычайны, в них он сумел передать тончайшие нюансы человеческой души. И рисовал он самых разных людей, от короля с семьей и министров, от священнослужителей и торговых магнатов, до простых людей и даже придворных шутов. Когда его однажды попрекнули портретом придворного карлика, к слову, большого умницы и глубокого человека, сказав, что негоже тратить великий талант на уродливое, а лучше избрать более прекрасный предмет, Веласкес ответил: «Предпочитаю быть лучшим в изображении уродства, а не вторым в изображении красоты». И это чуть ли не единственное его высказывание, дошедшее до нас – немногословный был гений.
Шутки оффенбаха
Как-то выдающийся польский поэт и писатель, а по совместительству записной острослов и ехидный умник Юлиан Тувим сказал об оперетте: «Велики и неисчислимы мерзости сценического зрелища, именуемого опереттой. Нищета идиотского шаблона, тошнотворной сентиментальности, дешевой разнузданности, убийственных шуточек, хамство «безумной роскоши». Да, многих действительно раздражает этот «легкий жанр», от природы обделенный любым намеком на серьезность, достоверность человеческих чувств. В котором «отец, действительно, может не узнать дочь, надевшую новые перчатки», и прочие несуразности и попросту глупости… Но не будем строги к «древней развлекухе», как говорит современная молодежь, и поверим, что серьезные музыканты и дирижеры всерьез играли «легкую» музыку, венцы обожают и считают оперетту своим национальным достоянием. А в истории многие великие композиторы уделяли этой легкой и остроумной «развлекухе» и время и талант, создавая шедевры. Одна «Волшебная флейта» Моцарта чего стоит, он вообще был любителем народных зингшпилей. И почему строгие критики не могут понять, что это для многих творцов – это попросту «не в серьез», шутки, юмор гениев? И вот таким чудным веселым остроумцем был великолепный Жак Оффенбах – автор бесчисленных популярных мелодий и шансонеток, популярных не только в блестящем Париже XIX века, но и по всей Европе и Америке. Он родился в Кельне, его отец был кантором городской синагоги. Семья была серьезной и набожной, дети росли в строгости, послушными и старательными. Прилежно занимались и готовились повторить карьеру строгого отца. Вдруг среди этого унылого мирка засверкал многими гранями яркий радужный кристалл – к счастью, он оказался твердым, как и свойственно кристаллам. Маленький Якоб отличался безудержно веселым нравом, был шаловливым, шумным и сразу продемонстрировал необычайные таланты в разных областях, особенно в музыке. Отец попросту махнул на него рукой – представить веселую, яркую, вольнолюбивую птицу в атмосфере молитв, было попросту невозможно. Отец стал учить его виолончели – Якобу Оффенбаху было позволено остаться «светским человеком». И «светским» он стал в самом прямом смысле. В пятнадцать лет он отправился в Париж поступать в консерваторию и стал навсегда не Якобом, а Жаком. Поступил в серьезное учебное заведение с легкостью, консерваторские учителя не могли нарадоваться, но доучиваться Жак не стал – завертела богемная жизнь. У него оказался легкий, веселый дар сочинять забавные песенки на чудные мелодии. Слава пришла мгновенно, как к современным рок-звездам. Гастроли, гастроли, гастроли. Он играет в лучших мюзик-холлах, на самых радостных праздниках, своими песенками он даже смягчил сердце серьезной английской королевы Виктории и ее супруга принца Альберта. Парижане в Жака попросту влюбились. В 38 лет он принял французское гражданство, а в сорок два вручили орден Почетного легиона. Ему еще не было тридцати, когда Жак был назначен музыкальным руководителем театра «Комеди Франсез», а в 1855 году открыл свой собственный театр –- «Буфф-Паризьен». Его оперетты идут по сей день: «Орфей в аду», «Прекрасная Елена», «Парижская жизнь», «Перикола», «Разбойники». И они полны жизни, юмора и веселой беззлобной насмешки. Вот таким светлым человеком был Жак Оффенбах. Остается один вопрос: а мог ли писать блистательный маэстро Жак серьезную музыку? И ответ может быть только один – а надо ли? На свете итак немало серьезного и даже драматичного. Пусть будет веселая музыка и смех. Пусть гремит его разудалый канкан. 20 июня исполняется 200 лет со дня рождения Жака Оффенбаха.
Творческий тандем
Отечественному искусству очень везло на творческие союзы, от литературной игры в Козьму Пруткова братьев Жемчужниковых и Алексея Толстого до футуристов, «Серапионовых братьев», Ильфа и Петрова, братьев Стругацких и Гривадия Горпожакса (псевдоним Горчакова, Поженяна и Аксенова). А союзов мастеров разных жанров – литературы и музыки, просто не счесть. В этом июне мы отметим юбилеи двух гениальных соавторов, но, конечно, прославлены они каждый по отдельности – это великий поэт Александр Сергеевич Пушкин и великий русский композитор Михаил Иванович Глинка. Пересказывать биографии этих гениев совершенно неблагодарное дело – мы их знаем с детства. Следует сказать только, что они были прекрасно знакомы, нравились друг другу и были дружны более десяти лет до самой гибели поэта. Пушкин и Глинка родились в одном месяце июне с разницей в шесть лет. Их совместное творчество разнообразно, многое было салонной игрой для друзей. Но в истории значимы, прежде всего, десять романсов «Признание», «Я здесь, Инезилья», «Адель», «Не пой, красавица, при мне», «Ночной зефир» и другие и, конечно же, гениальная опера «Руслан и Людмила». А еще они были влюблены в двух женщин, носящих одну фамилию – мать и дочь, Анну и Екатерину Керн. Как известно, Пушкин посвятил Анне великое стихотворение «Я помню чудное мгновенье», но то, что романс Глинки посвящен другой Керн – Екатерине, знают немногие. Вот так!
Роб АВАДЯЕВ |
|
