К 65-летию Великой Победы на сцене Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А.С. Грибоедова при поддержке Международного культурно-просветительского Союза «Русский клуб» (продюсер – Николай Свентицкий) состоялась премьера спектакля «Гетто» по одноименной пьесе известного драматурга Джошуа Собола.
Впервые она была поставлена в 1983 году в Хайфе, а спустя шесть лет в переводе на английский язык – в Нью-Йорке и Лондоне. На постсоветском пространстве пьеса «Гетто» практически не ставилась. В ней выведены  исторические персонажи, изображены реальные события, произошедшие в вильнюсском гетто.
Первое, что слышит зритель, пришедший на спектакль, – синтез  каких-то странных, тревожных  звуков, напоминающих скрежет, лязг металла, отдаленный гул. «Хаос!» - говорит обер-лейтенант  Киттель. И невольно обращаешься к первоначальному значению древнегреческого слова «хаос». Он соотносится с ночью, тьмою, смертью, бесформенностью. В то же время это образ становления и объединения противоположностей. В нем все разворачивается, раскрывается, проявляется; в него же все возвращается, в нем все сворачивается и скрывается. Хаос связывается с творческим началом; сущность хаоса – пустота и ничто, которые содержат и порождают все. В хаосе совпадают начало и конец, жизнь и смерть… Этот философский посыл  прочитывается в трагической истории, показанной в спектакле Автандила  Варсимашвили «Гетто».  
Жизнеутверждающее начало выражено режиссером через главную тему спектакля – тему театра.  Ведь вслед за словом «хаос» Киттель произносит другие слова: «Свет!.. Больше света!» И огни софитов, ярко освещая сцену, рассеивают непроглядную тьму страшной  реальности.
В основе сюжета – создание театра в вильнюсском гетто, а также история  взаимоотношений немца Киттеля и еврейской певицы Хайи.
Сценография спектакля лаконична (художник Мириан Швелидзе). Пустое, словно выхолощенное пространство, скученные на пятачке сцены фигуры – как продолжение миллионов жертв Холокоста, запечатленных на заднике сцены. Над ними, в самом верху,  – театральная ложа. Словно спасительный Ноев ковчег…
Эффектно начало – откуда-то сверху падает одежда расстрелянных евреев, а будущим жертвам предлагается выбрать из этой кучи что-то для себя. Активный красный свет на осиротевших вещах  рождает жутковатое  впечатление – одежда  в крови!      
В спектакле два полюса: на одном – немецкий офицер  Киттель, воплощающий в себе бесчеловечную сущность фашизма,  на другом – беззащитные евреи гетто…  
Этот конфликт выражен, в том числе,  пластически. Так, защищая Хайю от Киттеля, узники гетто – будущие артисты театра – сплачиваются и буквально завораживают, «затанцовывают» фашиста. Почти как вызов звучит песня Хайи, которую она исполняет по приказу  Киттеля.
Однажды  немец требует, чтобы артисты гетто сыграли ему «чего-нибудь»! Евреи  начинают свое неистовое кружение в танце, так что Киттель оказывается  в  кольце. А потом,  резко повернувшись, выставляют фашисту свои зады. Разыгрывая байки, анекдоты, притчи, которыми буквально пронизан весь спектакль, узники гетто также поддерживают друг в друге жизненные силы, мужество. Это еврейское «чего-нибудь» – как глоток воздуха, неистребимый дух  народа, способного перенести невозможное.
Конфликт разворачивается  и в душах людей – как жертв, так и их палача. Киттель разрешает евреям организовать театр. «Но театр на кладбище быть не может!» - считают кукольник Срулик и библиотекарь Крук, ведь здесь были уничтожены тысячи евреев. «Вот ради этих людей мы должны создать театр! - уверен начальник  гетто Яков Генс, прижимая к груди ворох окровавленного тряпья.  –  Нам нужно сохранить  нашу культуру, себя  - немцы хотят уничтожить нас, прежде всего, духовно. Мы должны создать театр, чтобы сохраниться как народ!»
Конфликт имеет место даже в душе такого монстра, как Киттель. До войны немец был артистом, и он способен оценить настоящее искусство. Потому и не может преодолеть тяготения к еврейке, будучи очарованным ее талантом и красотой, потому и дает согласие на создание театра. «Я  в первый раз за долгую жизнь почувствовал себя счастливым! Вы подарили мне радость! Ваше искусство спасло вам жизни!» - говорит он актерам. И, тем не менее, когда Хайя совершает побег из гетто, Киттель безжалостно расстреливает театр.     
Одна из наиболее впечатляющих сцен спектакля – танго в исполнении Киттеля и Хайи. Это дуэль, смертельный поединок, квинтэссенция страсти-ненависти. Немец властно притягивает к себе девушку, она мечется, словно пытается вырваться из  пут… а потом сама бросает вызов Киттелю, начинает лидировать в танце, но в итоге все равно оказывается у его ног… Поверженная, но не побежденная, не сломленная.  
Есть в постановке еще одно танго – его исполняют артисты театра гетто после страшной селекции – отбора и уничтожения каждого третьего ребенка в еврейских семьях. Эта  сцена –  доминанта спектакля. И как утверждение спасительной силы театра  – танго!  Хореографом Гией Маргания подчеркнут графический момент. Он убрал из танго эротический элемент, предельно обнажив  эмоциональный. Пластический язык, придуманный интересно мыслящим хореографом, передает пограничное состояние людей, постоянно находящихся под знаком смерти, существующих «на грани» бытия и небытия  и, тем не менее, созидающих Театр.
Потрясает музыка замечательного израильского композитора Иосифа Барданашвили. Она своеобразна по колориту,  мелодически богата. Ей свойственны рельефность, выразительность, яркая театральность, контрастность образов и проникновенный лиризм. Все, кто ставил пьесу «Гетто» до сих пор, использовал уже существующий материал – песни Вильнюсского гетто. Но Барданашвили создал свой, особый мир. Конечно, еврейский дух в его музыке живет. Но это, прежде всего,  глубокая, духовная музыка общечеловеческого, философского звучания, раскрывающая тему жизни и смерти, тему духовного прозрения.  При всей своей трагичности, она освещает спектакль внутренним светом…
И музыкальный, и пластический  ряды выражают  торжество человеческого духа.
Интересны актерские дуэты: Киттель (Аполлон Кублашвили) – Хайя (Мариам Кития),  Срулик (Михаил Амбросов) – Манекен (Этери Маглакелидзе).
Фактурный и харизматичный Аполлон Кублашвили резкими, крупными мазками создает образ внешне холодного, но обуреваемого страстями и не лишенного комплексов жестокого убийцы. Бунтарский  дух  живет  в  хрупкой героине Мариам Кития.      
Самоотверженный, трогательный   Срулик, ставший режиссером театра гетто,  и отчаянно-дерзкая  Манекен – настоящие комедианты, яркие,  пластичные, подвижные… Для них сцена – единственно возможная форма существования и протеста.  
Трагична судьба Генса  - в этой роли выступил Слава Натенадзе. Начальнику гетто приходится выполнять страшные приказы Киттеля, в  то же время он пытается сохранить свой народ от полного уничтожения, духовного порабощения.
Ловко приспосабливается к обстоятельствам портной Вайскопф – Михаил Арджеванидзе, буквально балансирующий на одной ножке. Этот человек всей душой ненавидит фашистов, однако закон выживания  диктует свои правила.  Совершенно иначе устроен интеллигент Крук – Олег Мчедлишвили – он делает другой выбор: уходит с Хайей к партизанам.
Дмитрий Мерабишвили  ярко представляет острохарактерный образ Предсказателя,  предрекающего судьбу Генса как спасителя евреев гетто…
Труппа артистов театра гетто в спектакле очень активна, действенна. Это единый пульсирующий организм. Иногда, освещенный красным светом, он напоминает пламя… Протуберанцами  вспыхивают смешные истории и  серьезные притчи  в запоминающемся, рельефном исполнении Людмилы Артемовой-Мгебришвили (Юдифь), Наны Дарчиашвили (Сара), Аллы Мамонтовой, Дмитрия Спорышева. Замечательно справились со своей творческой задачей Софо Ломджария, а также занятые в спектакле  выпускники актерского факультета Грузинского университета театра и кино имени Ш. Руставели Медея Мумладзе, Нина Калатозишвили, Нина Нинидзе, Василий Габашвили, Александр Лубинец,  Илья Кенчадзе.      
Судьба артистов театра гетто фатальна  – они погибают. Но живительна сила искусства -  проникнутая трагическим пафосом финальная песня в их исполнении утверждает  бессмертие театра.   

Инна БЕЗИРГАНОВА